Принадлежащая туману

Взаимопонимание

Отлично.

То, что я потерялась и страдала амнезией уже было достаточно плохо, а теперь, плюс ко всему, я застряла в этом месте.

Застряла с мужчиной, чьи основные черты характера были в лучшем случае сардоническими и мрачными, а в худшем — злобными и жестокими.

Правда, он предоставил мне укрытие на ночь и обеспечил потрясающий завтрак. Но он не был особо любезен при этом. Фактически, он был откровенно груб. И почему он не желал раскрывать наше месторасположение? Это, я подумала, было определённо зловещим.

Его ледяной взгляд и презрительное выражение лица вызывали недоверие и неприязнь, но больше пугало то, что было сокрыто. Я боялась, что это презрение было маской, которая скрывала нечто более глубокое, тёмное, нечто значительно более опасное, нечто, что я увидела мельком, когда наши взгляды впервые пересеклись над полосой вымокшего от дождя гравия.

И что было хуже, меня каким-то образом… притягивало к нему. В нём было что-то поистине неотразимое, какой-то магнетизм, включающий в себя его необыкновенность, красоту, высокомерие… и что-то ещё. Казалось, что он излучал… боже, что было это? Сила. Вот что это было. И эта сила была одновременно пугающей и пленительной, ощутимой и коварной.

И я не доверяла ей. Я знала, что должна выбраться отсюда как можно скорее.

Пытаясь, правда не очень успешно, придать своему голосу обыденный тон, я сказала:

— Непохоже, что такой снегопад будет длиться долго.

Мужчина даже не потрудился ответить. Этот комментарий был смехотворным, принимая во внимание густую метель, которая, словно покрывалом, заслоняла внешний мир. Но я всё равно сделала ещё одну попытку:

— Может быть, после обеда, мы бы смогли…

— Нет, — резко прервал он.

— Но я должна узнать, кто я…

— Вы — Алиса Кэрролл, помните?

— Да, но…

— Если только это имя вы попросту не выдумали.

— Нет, но… Всё же… Мне кажется, я должна…

Повернувшись, он заставил меня смолкнуть, вперив свои глаза в мои. Они недвусмысленно сказали мне, что продолжать было бесполезно.

Я сухо сглотнула. Я решила попробовать другой подход:

— Как долго длятся снегопады в… где бы мы ни находились?

Люциус улыбнулся лёгкой саркастической улыбкой.

— Почему бы вам не рискнуть и не сделать предположение?

— Я могла бы сделать более точное предположение, если бы знала, где мы находимся, — я больше не могла скрыть тревогу в моём голосе, — но по какой-то причине вы не хотите говорить мне.

Его челюсть напряглась от раздражения, но он не стал отрицать.

Я посмотрела на мужчину исподтишка. В обрамлении окна, освещённый слепящей белизной позади, он являл собой величественную и довольно устрашающую фигуру. Его роба отличалась от той, которая была на нём вчера: эта более походила на мантию. Под ней он был одет в двубортный жилет и бриджи для верховой езды, заправленные в высокие чёрные гессенские сапоги. Я бы приняла его одежду за маскарадный костюм, но он носил её с такой неосознанной лёгкостью и грацией… Он был похож на германского принца из ушедшей эпохи: весь — чёрная элегантность и утончённая беспощадность.

Да, он, определённо, был беспощадным. Что если он был каким-то психопатом, насильником-извращенцем с подвалом, полным пыточных инструментов? Возможность этого нельзя было отрицать. На самом деле это даже не казалось маловероятным, что было довольно пугающе, принимая во внимание все обстоятельства.

С этой довольно тревожной мыслью, возобладавшей над всеми остальными в моей голове, я спросила:

— Эм, живёт ли… живёт ли здесь кто-нибудь ещё в данный момент?

Губы Люциуса изогнулись в издевательской усмешке.

— Вы имеете в виду кого-нибудь, кто мог бы услышать ваши крики?

— Нет, я не имела это в виду, — сказала я, залившись горячим румянцем, потому что именно это я и имела в виду.

Но он, казалось, не собирался так легко спустить мне это с рук.

— Ну же, именно об этом вы и думали, не так ли? — он отошёл от окна и начал медленно приближаться ко мне. — Вы думаете об этом прямо сейчас, — каждый шаг отдавался эхом, пустым и угрожающим. Я застыла на месте в такой же степени от унижения, как и от страха. Он остановился всего в нескольких футах от меня, угрожающе нависая надо мной. — Ну? — спросил он с ядовитой усмешкой в мерцающих серебристых глазах. — Что, по вашему мнению, я сделаю? Обесчещу вас на столе, возможно?

— НЕТ, — это неистовое слово включало в себя множество значений: «Нет, я не думала об этом», «Нет, я не думаю, что вы сделаете это», «Нет, пожалуйста, не делайте этого», «Просто… нет».

Люциус поднял руку и мягко отвёл выбившийся локон с моей щеки, колюче улыбнувшись, когда я вздрогнула.

— Вы действительно думаете, что я желаю изнасиловать вас, Алиса? — тихо сказал он. Его голос был мягким, но холодным, словно лёд. — Я вынужден возразить против настолько порочащих грубых оскорблений. Разве это подобающий способ отблагодарить мужчину, который спас вашу жизнь?

— Я никогда… Я не… говорила… не сказала ничего о том, что вы можете изнасиловать меня, — это предложение было неуклюжей, унизительной мешаниной слов. — Я всего лишь… Мне всего-лишь хотелось узнать, живёте ли вы здесь один. Я подумала, что у вас может быть жена или…

Его лицо застыло, всё тело внезапно напряглось, и я смолкла. Он смотрел на меня сверху вниз и в то же время сквозь меня.

— Нет, — ответил он мягко. — У меня нет жены. Больше нет.

«Больше нет? — я задумалась над тем, что это могло означать. — Вы разведены? Она умерла? Вы уб…»

Должно быть он прочёл наполовину сформированную мысль в моих глазах, потому что в его собственных вспыхнула внезапная ослепительная ярость, а с лица схлынула вся кровь.

— Нахальная грязнокровка! — прошипел он. Бросившись вперёд, он схватил меня за плечи. Я вскрикнула, когда он начал трясти меня, настолько сильно, что мои зубы клацнули, а голова закружилась. — Ты знаешь, что я убивал за меньшее, чем-то, что написано на твоём лице?!

Он тряс меня до тех пор, пока мои ноги не начали подкашиваться, затем внезапно оттолкнул меня от себя. Споткнувшись, я упала назад и вскрикнула, когда столкнулась со столом. Мгновение моя голова кружилась слишком сильно, чтобы я могла встать, и, полурастянувшись на столе, я отчаянно молилась, чтобы он не использовал этот кусок красного дерева тем образом, какой недавно предложил. Но следующей атаки не последовало, и, восстановив равновесие, я нетвёрдо встала на ноги.

Люциус отвернулся и, казалось, пытался взять себя в руки.

— Я… Простите меня, — сказала я. Мой голос был низким, дрожащим. — Я не хотела обидеть вас, но вы испугали меня. Как я могу знать ваши намерения? Я н-не знаю вас…

Я была не готова к откровенному отвращению на его лице, когда он повернулся ко мне. Это отвращение, словно удар кулака в живот, выбило дыхание из моих лёгких.

— Вашему целомудрию ничто не угрожает, мисс Кэрролл, уверяю вас, — грубо сказал он. Его глаза обежали моё тело с ног до головы, и его лицо приняло выражение неприязни… нет, самого настоящего омерзения.

Я прикусила губу, и мои глаза внезапно обожгло слезами. Несмотря на облегчение, которое я испытала узнав, что он не собирается насиловать меня, его нескрываемое отвращение причинило мне боль. Это был взгляд, которым другой человек мог бы посмотреть на больную крысу из сточной трубы. Мой желудок сжался от обиды. Никто не заслуживал того, чтобы на него смотрели подобным образом. Я задумалась над словом, которым он обозвал меня уже дважды. «Грязнокровка». Было ясно, что это слово было ругательством, но что оно обозначало? «Оно звучит оскорбительно, — подумала я. — Даже унизительно».

Мужчина, казалось, уже возобладал над своими эмоциями и, вернувшись к своему месту во главе стола, опустился на стул. Я неловко стояла перед ним, униженная и обиженная, неся его отвращение, словно смятую корону на голове.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, и воздух между нами был пронизан потоками взаимной враждебности.

Наконец Люциус заговорил. Его голос вновь стал ровным и спокойным, но я могла видеть напряжение в линии его плеч.

— Алиса, давайте придём к взаимопониманию.

— Я понимаю, что вы испугали меня нарочно, — выпалила я едко, перепуганная и всё ещё обиженная. — Я понимаю, что вы едва не задушили меня вчера. Я понимаю, что вы не желаете говорить мне, где мы находимся. Можете ли вы винить меня в том, что я боюсь вас?
Он не ответил, но выглядел так, словно обдумывал мои слова.

Я безрассудно продолжила:

— И я понимаю, что застряла здесь с вами на бог знает какое время.

— Действительно, — сказал Люциус, — и, должен добавить, за это вы должны быть безмерно благодарны. Вы не протянули бы и нескольких часов, откажи я вам в приюте.

Он сделал паузу, словно учтиво предоставляя мне возможность отрицать это, но, конечно, я не могла. Он был прав, и мы оба знали это.

Я чувствовала, что он наслаждался моим дискомфортом, в то время как он продолжил:

— Итак. К счастью для вас, на данный момент я готов предоставить вам своё покровительство, от которого, должен отметить, вы не в положении отказаться. Вы согласны со мной?

Я неохотно кивнула.

— Тогда позвольте мне прояснить кое-что. Вы можете ожидать, что я буду относиться к вам, как к своей гостье, не более и не менее. Я предоставлю вам всё необходимое на то время, пока вы будете находиться здесь. Я не причиню вам вреда. Даю вам своё слово.

«Ха, — подумала я, — почему это я чувствую, что следующее предложение начнётся с „однако“?»

— Однако, — сказал он, и я почувствовала слабую вспышку самодовольства, — есть одно главное условие.

— Позвольте мне угадать, — пробормотала я язвительно, — я должна буду смеяться над всеми вашими шутками.

Он улыбнулся, но в этой улыбке промелькнула угроза.

— Всё, о чём я прошу — это обуздать ваше любопытство.

Я моргнула, несколько озадаченная.

— О… о чём?

— О чём бы то ни было, мисс Кэррол. Что-бы ни вызвало даже малейшую толику вашего любопытства. Обуздайте его. Иначе будут последствия. Неприятные последствия.

«Хмм… а как же насчёт: „Я не причиню вам вреда“?»

— Достигли ли мы взаимопонимания, Алиса?

— Но почему… — начала я, но он резко прервал меня, ударив ладонью по столу, отчего я подпрыгнула.

— Достигли ли мы взаимопонимания?

— Но что…

— Я не собираюсь повторять этот вопрос в третий раз, Алиса, — оборвал он меня на полуслове с предупреждающим блеском в глазах. — Всё, чего я требую — это простого ответа «Да, Люциус».

— Да, — пробормотала я, глядя на него исподлобья.

— Отлично, — его тон был невыносимо надменным, и я почувствовала прилив раздражения.

— Безмерно благодарю вас, — сказала я c толикой его же собственного сарказма в голосе.

Люциус вздёрнул бровь.

— Вы и должны быть благодарны, дорогая, — ответил он. Потом более мягким тоном добавил, — я был более щедр, чем вы можете себе представить.

Я почувствовала себя побеждённой. Я так сильно хотела хотя бы начать процесс восстановления моей личности. Я действительно верила, что, как только власти выяснят, кем я являюсь, и как только я воссоединюсь с семьёй, моя память тут же вернётся, и всё вновь будет в порядке… Но из всех мест, в которых я могла оказаться, я попала в это место: странную, уединённую, глухую крепость, полностью отрезанную от цивилизации, без соседей, без телефона, в которой жил властный деспот с насильственными наклонностями и явной враждебностью по отношению к молодым женщинам. «Отличная работа, Алиса.»

На моих глазах проступили слёзы отчаяния. «Не смей плакать, — отругала я себя. — Только не перед этим мужчиной!» Но ничего не могла поделать с собой. Две горячие слезы пролились и покатились вниз по щекам. Я быстро отвернулась, сердито вытирая их, но успела заметить проблеск веселья в глазах Люциуса.

— Ну-ну, дорогая, не нужно хныкать, — его спокойный голос просто приводил в бешенство. — Можете быть уверены, что, если вы будете следовать этим простым правилам, бояться вам будет нечего.

Но он не убедил меня.

Вспоминая весьма краткую историю нашего знакомства, я была более чем уверена, что есть по крайней мере одна вещь, которой мне стоило бояться… и это был он сам.

_______________________________________
…

Хорошего начала у нашего знакомства не было, и я была довольно уверена, что в дальнейшем мои отношения с хозяином этого дома не улучшатся.

После завтрака он провёл меня обратно в мою комнату и кратко приказал спускаться к завтраку, обеду и ужину самостоятельно. Я едва знала, что думать или как чувствовать. Я полагала, что мне будет обеспечена безопасность и оказана помощь в последующем выздоровлении, но мои надежды были полностью разрушены. Теперь передо мной маячила весьма тревожная перспектива того, что я буду проживать с этим мужчиной под одной крышей в течение нескольких последующих дней… если не дольше, в зависимости от длительности снежного шторма.

Я лежала на кровати, глядя на канделябр надо мной, размышляя… просто размышляя обо всем. Кем была я, кем был он. Если мы находились не в Великобритании, то где. От чего я бежала. И при каких обстоятельствах потеряла память…

И чем дольше я размышляла, тем дальше погружалась в тёмные бездвижные глубины бездонной пустоты.

Я дремала в течение дня, и мой разум был наполнен шипящими портретами, каменными коридорами, насмешливыми серебряными глазами. Каждый раз, просыпаясь, я ощущала себя всё более дезориентированной, всё более встревоженной, и мне было трудно определить границу между реальностью, галлюцинацией и сном. Я провела большую часть дня в этом странном состоянии, напоминающем ступор. Время само по себе казалось искажённым, так что некоторые часы проносились словно кратчайшие моменты, а некоторые секунды казались растянутыми и застывшими, словно вечность… Только когда свет начал меркнуть, я смутно осознала, что пропустила обед и время уже приближалось к ужину.

Заставив себя встать с огромной кровати, я направилась в ванную, чтобы вымыть лицо, после чего попыталась уложить волосы дрожащими пальцами. Затем, чувствуя странное оцепенение, вышла из комнаты, спустилась по широкому пролёту каменной лестницы и прошла по длинному коридору в комнату, где я провела столь странное утро в столь странной компании.

У двери меня встретил Люциус, одетый в великолепную робу из тёмно-зелёного бархата, украшенного замысловатой серебристой вышивкой. Я сразу же почувствовала себя неловко, появившись перед ним одетой лишь в слой тонкого шёлка.

Как и утром, он поприветствовал меня без особого удовольствия, как будто соблюдал наипростейшие требования учтивости ради себя же самого, а не ради меня.

Как и в прошлый раз, он подвёл меня к экстравагантно накрытому столу. Как и в прошлый раз, я ужинала под прицелом непроницаемого взгляда мужчины.

Мои попытки разузнать побольше о моем местонахождении наткнулись на подчёркнутое молчание; мои усилия завязать вежливый разговор были встречены сарказмом. Это сбивало с толку и разочаровывало. Я не могла понять, почему он продолжал вести себя так грубо.

Только когда я закончила есть и, скрестив руки на груди, сердито замолчала, Люциус внезапно стал более общительным.

— Вы хоть что-нибудь вспомнили, Алиса? — внезапно обратился он ко мне легким, почти ласковым голосом.

Я покачала головой и ответила:

— Пока нет.

Я почувствовала, как по моим щекам разлился румянец в ответ на переменившийся тон его голоса.

— Ничего о вашей семье?

— Нет.

— Даже собственное имя?

— Нет. То есть… Я… Я имею в виду… — я запнулась, поняв, что он поймал меня на лжи с постыдной легкостью. Его глаза торжествующе сверкнули, но он ничего не сказал, по-видимому, предпочитая наблюдать за тем, как я неловко ёрзаю, смущённая его многозначительным молчанием.

Полная решимости не доставлять ему такого удовольствия, я оттолкнула стул и встала.

— Я бы хотела вернуться в свою комнату, если вы не против, — сказал я настолько холодно, насколько могла.

— Конечно, Алиса, — он насмешливо подчеркнул это имя голосом, который стал твёрдым и издевательским, как прежде.

Он подошел к двери и придержал её для меня с глумливой учтивостью и тем чрезмерно галантным видом, который он, судя по всему, особенно любил, и который выражал скорее презрение, чем любезность.

— Быть может, завтра вы сможете вспомнить имена и события с большей… точностью.

— Быть может, завтра вы сможете раскрыть мне наше месторасположение с большей точностью, — парировала я проходя мимо него.

Потом я поспешно переступила через порог, не позаботившись взглянуть на его лицо.
Я провела остаток вечера, разрываясь между попытками вспомнить что-либо — что угодно — о самой себе и попытками забыть раздражающе изысканную насмешливую улыбку, которая не сходила с точёного лица моего сереброглазого хозяина.