Глава 41
Я слишком увлечен работой. Отверстие было уже почти нужного размера.
- Пит, ты слышишь?
Голос Финника был негромким и излишне спокойным.
- Сейчас, минуточку. Ну вот. Китнисс, ты принесла трубку?
- Да. Но мы кое-что нашли, на что тебе стоило бы взглянуть. Подойди к нам, только осторожно, чтобы не спугнуть.
Не спугнуть кого? Удивленный и настороженный их тоном и просьбой, я поворачиваюсь к ним. Думаю, сейчас не время спорить:
- Ладно.
Медленно, контролируя каждый шаг, я возвращаюсь на пляж. И чем ближе я подхожу к ним, тем страшнее мне становится. Жуткий холодок пробегает по позвоночнику. Я не могу понять, откуда исходить чувство опасности. Затылок сводит от напряжения. Резко поворачиваюсь и смотрю вверх. Обезьяны, не менее сотни обезьян сидят на деревьях, с каким-то нехорошим напряжением глядя на нас. Мое движение служит сигналом атаки. Ближайшая ко мне обезьяна издает пронзительный визг. Все остальные эхом повторяют за ней. И вся эта жуткая, визжащая масса обрушивается на меня. Первые секунды я ничего не понимаю, погребенный под кучей обрушившихся на меня обезьян. С этими животными явно что-то не то. Издалека слышится крик Китнисс:
- Переродки!
Ясно, пришло время сражаться. Хорошо, что вода помогла мне выздороветь. Я так и не успел убрать нож после того, как ковырял дерево. Резкий рывок и с мерзким хлюпающим звуком нож втыкается в горло одной из обезьян. Дальше, нож начинает беспрерывно свистеть в воздухе. Рядом мелькает трезубец, значит, Финник и Китнисс сражаются рядом.
- Пит, стрелы!
Одной рукой нащупывая колчан за спиной, второй я продолжаю наносить удар за ударом. Поток обезьян не становится меньше. Колчан все никак не отцепляется. Кое-как изворачиваюсь, чтобы отстегнуть его. Ремешок заело. Вожусь уже двумя руками, не обращая внимания на обезьян. Надеюсь, что Китнисс или Финник прикроют мне спину. Над ухом просвистел нож. Не мой. Что-то пошло не так. Сдавленный крик Китнисс. Поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть чью-то фигуру, возникшую передо мной. Откуда-то сбоку Китнисс бежит к нам на помощь. Я вижу длинные волосы передо мной. Женщина? Меня прикрывает какая-то женщина? Жуткий рев раздается где-то за ней. И длинные, когтистые лапы обхватывают ее спину. Она же поддается навстречу этой обезьяне, распахивая объятия, как будто жажда принять смерть. Не в силах остановить это все, я отшвыриваю мешающийся колчан и со всей дури всаживаю нож в спину обезьяне. Еще, еще и еще раз. Я не могу остановиться, с каким-то диким остервенением пытаясь убить это чудовище, забирающее жизнь у женщины, спасшей меня. Переродок падает, и я с наслаждением поддаю ему ногой, отпихиваю как можно дальше от тела незнакомки. Злость кипит во мне. Готовый убивать еще и еще, я принимаю боевую стойку, оглядываюсь:
- Ну, давайте же! Подходите!
Я готов рвать этих тварей хоть зубами. Но они все начинают отступать в джунгли. Сделав свое грязное дело, они просто убегают. Желание броситься за ними в погоню побеждает здравый смысл.
- Возьми ее, мы прикроем, - Китнисс обращается ко мне. Но до меня не сразу доходит смысл ее слов. Потом опускаю глаза, на лежащую у моих ног спасительницу. Бережно, стараясь не причинять еще большей боли, я поднимаю ее и несу на пляж. Я опускаю ее на песок, Китнисс тут же начинает хлопотать вокруг нее. Взмах ножа и остатки комбинезона падают на песок. Я узнаю эту девушку – морфлингистка из шестого дистрикта. Именно она помогала мне разрисовать лицо Китнисс. На ее груди алеют четыре ужасных раны. Они проникающие, а значит, что задет какой-то жизненно важный орган. Жить ей осталось совсем мало. Ее руки и ноги подергиваются, либо это действие яда, либо предсмертные судороги. А я ничем, абсолютно ничем не могу ей помочь. Она только что спасла мне жизнь, пожертвовав своей. Я опускаюсь на песок рядом с ней. Глажу ее жесткие, спутанные волосы. Они стали такими от частого употребления морфлинг. Она жутко худая, скорее даже тощая. Мне хочется, хоть как-то отплатить ей за ее поступок. Тихо, медленно, я начинаю говорить:
- У меня дома есть краски, из которых можно смешать любой оттенок. Розовый – нежный, словно кожа младенца, или насыщенный, как ревень. Зеленый, будто весенняя травка. Мерцающий голубой, точно лед на воде.
Мне кажется, что я нашел нужные слова. Внимательный взгляд умирающей, говорит мне о многом. Может она была зависимой, может, отдала всю свою жизнь наркотику. Но сделала она это не от хорошей жизни. Точно так же как наш Хеймитч стал алкоголиком. Голодные игры в первый раз сломали ее дух, а во второй раз убили ее тело. Цвета, краски – это все, что у нее оставалось. Я продолжаю:
- Однажды я целых три дня бился над оттенком белого меха в солнечных искрах. Понимаешь, мне-то казалось, что он должен быть желтым, а все гораздо сложнее. Пришлось наносить слои самых разных красок. Один за другим.
И тут она делает нечто странное. С трудом поднимает дрожащую руку и макает палец в кровь на своей груди. И чертит какой-то странный, витиеватый узор там же.
- А вот радугу до сих пор понять не могу понять. Они такие неуловимые. Появляются быстро, а исчезают еще быстрее. Разглядеть не успеешь. Померещится что-то синее, что-то пурпурное… И все – растаяла. Растворилась в воздухе.
До последних минут своей жизни я буду помнить этот странно-завораживающий взгляд морфлингистки. Я чувствую холод ее пальца на своей щеке, она что-то чертит своей кровью у меня на лице. От подступающих слез у меня перехватывает дыхание:
- Благодарю, это очень красиво.
Ее лицо озарила улыбка. Из горла раздается жуткий хрип. Последний судорожный вздох и рука падает на грудь. Я не в силах поверить, что она умерла. Нет, не сейчас! Ведь, я так и не успел отблагодарить ее за то, что она спасла меня. Грохот пушки подводит черту под моими размышлениями. Я беру ее на руки. Мне горько, что я даже не успел узнать ее имени. Нежно, бережно отпускаю ее в воду. Там ее подберет планолет. Долго смотрю вслед, ее тело покачивается на волнах, лунный свет серебрит воду. Ее последний путь освещен цветом, прекрасным и неповторимым. Если бы у меня была возможность нарисовать картину, то именно этот момент стал бы первым, который я запечатлел. Отхожу от берега. Сажусь рядом с Китнисс на песок. Сил не осталось. В небе появляется планолет, зависает над телом, оттуда выпадают железные четырехзубые челюсти, обхватывают морфлингистку и уносят в ночное небо. Я никогда не смогу ее отблагодарить. Не успел сейчас и больше не смогу никогда. Ее унесли навсегда. Как же это больно!
