Глава 41. 1978 год.***
— Клянусь бородой Мерлина, я уже слишком стар для таких нагрузок…
Третий этаж, западное крыло — это была, пожалуй, самая заброшенная часть замка, изредка посещаемая даже педантичными эльфами. Широкий коридор, в отличие от всех остальных, был на редкость мрачен, а вдоль стен, простирались старые, поблёкшие от времени латы…
Вот уже несколько часов Гораций Слизнорт был вынужден хаотично блуждать по школе, заглядывая в пустующие кабинеты. Сочельник. Воистину великий праздник, созданный нести радость, наполняя сердца теплом, тем более для нерадивых подростков, живущих одним днём. Школа давно уже опустела, как и принято в канун рождества. Стремясь провести время с семьёй, примеру студентов незамедлительно последовали и профессора, так что теперь лишь небольшая горстка несчастных ютилась по ближе к каминам, стремясь хоть как-то согреться в промозглом замке. Совсем недавно Гораций и сам, укутавшись в плед из пуха диринара, попивал глинтвейн, слушая магическое радио, а что теперь… Он, словно шишуга, напоминающая чем-то терьера, — если бы, конечно, не раздвоенный хвост, — был вынужден носиться по замку в поисках одного нерадивого студента.
«Дементор его подери! Ну почему именно сегодня? Почему…»
Окончательно запыхавшись и потеряв всякую надежду, мужчина, надавив на массивную дверь, сделал шаг в темноту, разжигая тем самым старинные факелы. Как же он не любил это место и, наверное, только поэтому обошёл его стороной, будучи уверенным, что ни один здравомыслящий человек не станет проводить здесь свободное время. Заржавевшие петли, приевшийся за долгие годы скрежет и извечная затхлость. Отвоевав у директора Диппета дополнительное помещение под склад для ингредиентов, волшебник беспрестанно корил себя за то, что заранее не присмотрел кабинет поближе, так что, с периодичностью в несколько дней, он нехотя, но всё же нарушал тишину этого коридора.
Ничего не изменилось. Да и чего он, собственно, ждал? Что Армандо внемлет его словам и хоть в честь праздника облагородит этаж? Нет. Альбус был прав: этого человека мало заботят чужие интересы.
«Дисциплина — что может быть важнее?! Как же!»
Припоминая утренний скандал, разразившийся из-за посиделок клуба, закончившихся после отбоя, на кануне каникул, Гораций вновь вышел из себя, а хорошее настроение вмиг испарилось.
«Значит, это я вношу смуту? Уволить собрался?! Нет уж, не дождётся! Я сам уйду! Хватит с меня его проповедей! Вот только год закончится и поминай как звали.»
Толком не оглядевшись по сторонам, Гораций уже закрывал за собой дверь, когда едва уловимый скрип пера отвлёк его от предвкушения фееричного ухода.
«Быть того не может…»
В глубине, у самого входа в злополучное хранилище, виднелось слабое свечение, и, только подойдя ближе, мужчина разглядел небольшой, горящий шар, нависший, словно светлячок, над знакомым силуэтом.
— Северус, мальчик мой, что ты тут делаешь?
Остановившись напротив юноши, профессор вскользь оглядел испещрённые заметками учебники и кипы пергаментов и, победоносно улыбнувшись, зажёг свет, в то время, как слизеринец, погрузившийся в чтение, нехотя поднял голову, прожигая надоедливого профессора укоризненным взглядом.
— Готовлюсь к ЖАБА, сэр. — Обыденный тон и покрасневшие от переутомления глаза.
Юный волшебник выглядел гораздо изможденнее, нежели его сверстники, а очередная встреча с деканом окончательно уничтожила надежду на благополучное завершения распорядка дня.
За семь лет общения со Слизнертом мальчишка с точностью мог предугадать его действия, слова и даже еле уловимые ужимки, но не сегодня… Профессор казался более воодушевлённым, чем обычно, словно сам Министр Гарольд Минчум удостоил его личной аудиенции, — будучи одним из избранных студентов, состоящих в клубе Слизней, Северус наизусть выучил все надуманные истории о жизни главы Магической Британии, — хотя почти четыре года профессор не выражал ровно никакого интереса к заурядному, по его мнению, полукровке. Был ли Гораций в курсе родословной юноши или нет, в любом случае мужчина частенько забывал его имя, невзирая даже на то, что тот приходился студентом его дома, и только перед самым рождеством ситуация в корне преобразилась…
***
Обычный день накануне каникул. Получив послабления практически от каждого из профессоров Хогвартса, студенты, весело переговариваясь, обсуждали предстоящие праздники.
И урок флегматичного Слизнорта ни на йоту не отличился оригинальностью.
Ритмично помешивая бурлящее зелье, параллельно уменьшая огонь, двое молодых людей на заднем ряду класса развернули бурную деятельность, украдкой перешёптываясь:
— Сев, а ты уверен, что у тебя получится? Его ведь даже в школьной программе нет.
— Да, не переживай, скоро сама всё увидишь…
Упоительная, своеобразная таинственность. Ледяной пар, кружась, поднимался всё выше, в то время как тучный мужчина, притаившись за спинами ребят, вглядывался в тёмное дно сосуда. Бесцветная жидкость, не имеющая запаха, догадка, выбивающая почву из-под ног. За его многолетнюю практику ни один студент не мог сотворить подобного, но глаза не врали. Сыворотка правды, недостаточно эффективная на данной стадии, но всё же почти полноценное зелье…
— Ну вот и всё! Говорил же, что у нас всё получится! Эх, если бы оно только могло настояться…
— Северус, тише…
Закончив к концу урока и оставшись, как они думали, незамеченными, двое молодых людей, сверившись с книгой, гордо убирали рабочее место, уничтожая жидкость в котле. Эксперимент удался, и уже через месяц зелье могло преобразиться в довольно качественную Сыворотку правды, но, к сожалению, подходящего места для её хранения у студентов просто не было, да и привлекать ненужное внимание никому из них особо не хотелось. Улыбнувшись на прощание ошарашенному мужчине, поспешно уткнувшемуся в желтоватый пергамент, девушка поспешила за другом, уже успевшим подхватить её сумку.
— Профессор Слизнорт сегодня какой-то странный, и мне кажется или он с тебя глаз не сводил? Признавайся, что ты опять натворил? — Идя вслед за слизеринцем, Эванс, снова перейдя на шёпот, несколько раз оглянулась, желая убедиться, что их разговор не станет достоянием досужей публики.
— Лили, успокойся. Я сомневаюсь, что декан вообще помнит о моём существовании. Скорее всего, он опять устраивает одну из своих званных вечеринок, вот и хотел позвать на неё…
— Нет, я уверена, что он смотрел именно на тебя!
— С чего бы это? Скорее Поттер разучится летать на метле, чем Слизнорт меня заметит…
***
С того памятного дня прошло уже почти три года. Всё изменилось, но совсем не так, как бы этого хотелось. Любимчик декана, староста факультета, а ныне уже школы, и, естественно, почётный член клуба Слизней, — хотя в последнем он не появлялся с конца пятого курса. Разрыв с подругой до сих пор болью отдавался в груди и, если одна его часть стремилась доказать, что Лили Эванс ему совершенно безразлична, то вторая, всегда находив отрезвляющие аргументы, ввергала в новую волну отчаянья. Вот и сегодня, пытаясь сбежать от всеобщего веселья, устроенного кучкой слизеринцев, Снейп случайно забрёл в ту часть замка, где они с подругой когда-то тайком разучивали новые заклинания и, как не странно, именно здесь он нашёл покой, пусть и не надолго.
— Полно тебе, Северус. Я уверен, ты не посрамишь честь любимого факультета. — Снисходительный, а местами даже приторный тон, заставил Северуса сильнее сжать зубы, на что, впрочем, Гораций как всегда не обратил должного внимания, продолжая увещевания. — Надеюсь, ты уже обдумал моё предложение? Уверяю тебя, мой мальчик, именно под моим началом ты меньше, чем через десять лет, удостоишься почётного звания мастера, вступая в ряды заслуженных Зельеваров Британии.
— Профессор, я уже говорил вам, что у меня…
— Иные планы. Да, да, я это помню, но, между тем, прекрасно знаю, что ты непременно передумаешь, стоит тебе лишь всё хорошенько обдумать. А теперь пойдём, нельзя, чтобы старосту школы заметили гуляющим после отбоя. — Весело подмигнув, Гораций снова взмахнул палочкой, складывая учебники и пергаменты в сумку, и, дождавшись, пока юноша спрыгнет с подоконника, вместе с ним отправился к выходу. — Сегодня чудесный день, я бы даже сказал, судьбоносный. Знаешь, а я ведь уже несколько часов ищу тебя по всей школе.
— Зачем? Что-то случилось, профессор? — Вторя елейному тону Слизнорта, юноша оставался совершенно хладнокровным.
Что бы не пришло в голову декану, едва ли это могло хоть как-то разогнать сгущающиеся над ним тучи. Мрак. Северус будто чувствовал, как теряет контроль над собственной жизнью. Как свет покидает душу, а война стоит у его дверей и рядом никого.
— И да, и нет. Кое-кто очень желает с тобой встретиться. Так что, нам стоит поторопиться.
— И кто же это?
— О-о-о, великий, великий волшебник. Я бы даже сказал, выдающийся.
«Превосходно, и причём тут я?»
Косые взгляды с портретов, промозглые коридоры. Прошло минут двадцать, прежде чем, преодолев бесчисленное количество ступеней, Слизнорт открыл дверь, пропуская юношу в захламленное разнообразной мебелью помещение. Пёстрые ковры, казалось, покрывали каждый дюйм гостиной; немыслимого вида кресло; потёртый диван и камин, — казалось, что огонь в нём никогда не гас, делая пребывание ещё более мучительным от спертого воздуха, — а переступив порог, Снейп неожиданно для себя почувствовал, как по коже пробежали мурашки, и всё тело резко пронзил холод. Тяжёлый взгляд мутно-сероватых глаз. Образ откуда-то из далёкого прошлого. Молодой человек был твёрдо уверен, что видел его раньше, но когда, а самое главное где?
— А вот и мы. Прости, старый друг, что заставил тебя так долго ждать, но твой внук — прирожденный слизеринец. — Закрыв за собой дверь, профессор первым делом направился к шкафу, извлекая оттуда пыльную бутылку медовухи и несколько хрустальных стаканов, в то время как его гость продолжал стоять неподвижно, изучая щуплого юношу. — Кстати, Северус, познакомься, это…
— Не надо, Гораций. Я ещё в своём уме, чтобы достойно представиться, а ты, — угрожающе ткнув пальцем в сторону мальчика, старик сделал несколько шагов вперёд, мимоходом вручая гоблину небольшой свёрток, — имей уважение к старшим и соизволь поздороваться.
— Обязательно. Сразу же после того, как Вы соизволите представиться. — Ни тени страха, ни раскаянья.
Делая выпад навстречу, юный волшебник сжал в руке палочку, готовясь до последнего отстаивать свою честь. За семь лет мародеры преподали ему хороший урок. Лучшая защита — нападение, и совершено не важно, кто твой оппонент; что до декана: как бы он не отреагировал, через пару месяцев они больше не увидятся.
— Самодовольный щенок. Ты, отрава…
— Абрахам! Пожалуйста, не стоит с подобного начинать знакомства.
«Абрахам? Тот самый? Нет, не может быть. Это какой-то бред, но если… Если это действительно он, то, обещаю, я прокляну его!»
Ярость, бурлящая словно дошедшее до кипения зелье, и боль, такая сильная, что парень был готов упасть на колени, выжигая память до тла.
***
Удобно расположившись на старом и местами даже прожженном сигарами диване, бледная, худощавая женщина с завязанными в пучок чёрными волосами, прижав к себе маленького мальчика лет десяти, листала альбом, рассказывая о людях и событиях, хранившихся в нём. Это был один из тех спокойных вечеров, когда глава семейства, после очередного скандала, исчезал на несколько дней, и в доме наступала долгожданная гармония.
— Мам, а сколько тебе было, когда ты стала капитаном команды? — Тыкая пальчиками в очередную колдогрфию, где группа молодых ребят держала кубок, Северус изумленно смотрел на Эйлин, которая нежно поглаживала его по растрёпанной головке.
— По-моему, лет четырнадцать — я тогда только перешла на четвёртый курс…
— Значит, я тоже стану капитаном, и ты будешь мной гордиться. Вот увидишь!
— Я уже горжусь тобой, мой маленький принц. — Поцеловав сына в макушку и опустив глаза, женщина перелистнула страницу.
Несколько непримечательных снимков школы, её друзей и…
— А это кто?
— Это… Это твой дедушка — Абрахам.
Сидя на скамейке цветущего сада, молодой мужчина в строгом сюртуке, записав что-то на пергаменте, отложил его в сторону и медленно, словно нехотя, посмотрел в камеру. Тёмные, густые волосы были убраны в хвост, а взгляд будто проникал в самую душу, изучая потаённые страхи.
— А почему я его никогда не видел? Он далеко живёт?
— Да, мой хороший, далеко, а теперь пойдём спать. Уже очень поздно…
***
Пока Гораций расставлял бокалы, Северус, не отрываясь, смотрел на своего забытого родственника, воскрешая в памяти давно поблекший снимок.
Как же он постарел, глаза заметно выцвели, но всё же это был именно он, хотя и не казался теперь таким страшным, как без малого восемь лет назад. Только будучи на втором курсе, Северус, изучая библиотечные архивы, смог узнать о своей родословной, именитых предках и не менее известном дедушке, часто блистающем на страницах газет. Оттиски о многочисленных заслугах в области науки, выдержки из трактатов, написанных великим учёным Абрахамом Эйлбертом Принцом, и разгромная, занимающая несколько страниц статья о том, как дочь учёного, связавшись с маглом, сбежала из дома, и, как её отец, не позволив чернить чистокровный род, отказался от наследницы.
— Прошу, господа. Нечего стоять, в ногах, как говорится…
— Ты ведь уже понял, кто я. Верно? — Принимая бокал, мужчина, благодарно кивнув другу, опустился в кресло, наблюдая, как юноша с тем же высокомерием повторяет его поведение.
— С чего бы это? — Надменная усмешка, дабы вывести оппонента из себя, и непоколебимое спокойствие.
Черты, присущие истинным Принцам, как несколько часов назад говорил сам Гораций, гордо рассказывая о юноше. Теперь же опрометчивый профессор, вжавшись в кресло, опасливо переглядывался с гоблином, не понаслышке знающем о суровом нраве своего клиента, но, к их облегчению, Абрахам, сменив гнев на милость, казалось, с иронией воспринимал все нападки внука.
— Ты очень похож на Эйлин. В твоем возрасте…
— Хорошо, что не на вас. Это, в каком-то смысле, даже воодушевляет. Вы ведь знаете, что она умерла.
— Да, мне это известно.
— Но на её похоронах вы не были.
— Достаточно и того, что я их оплатил. Для меня моя дочь погибла двадцать лет назад. Ты хочешь поговорить об этом?
Если не прислушиваться к этому странному разговору, то со стороны он был скорее схож со светской беседой двух приятелей, мирно обсуждающих последние новости, и только двое непосредственных свидетелей, притаившихся на диване, выдавали всю напряженность, повисшую в воздухе.
Абрахам, переживший смерть дочери, а потом и жены, научился воспринимать их уход, как неотъемлемую часть жизни, в то время как для самого Северуса похороны матери стали последним ударом, навсегда изменившим его. Стоя тогда над её могилой, он окончательно прощался с детством, наивностью и верой. Пусть и не осознанно, но выбирая дальнейший путь.
— Зачем вы пришли?
— Чтобы передать тебе это…
А дальше всё было как тумане. Распакованный свёрток, в котором хранилась небольшая кожаная книга, завещание и грохот двери, которую юноша со всей силой захлопнул, покидая заносчивого старика. Больше они никогда не виделись, но тот дневник, который Северус оставил нетронутым, чудесным образом появился с утра на его тумбочке, и не огонь в камине, не «Инсендио» не помогли от него избавиться. Ещё несколько месяцев тетрадь, оставаясь пустой, покоилась в ящике, медленно покрываясь пылью, пока в апреле золотое свечение, исходившее из нижней части тумбочки, не привлекло к себе внимание. Отвлекая юношу от созерцания ночного потолка, магия, будто притягивая, заставляла беспрекословно повиноваться, и уже через пару секунд Северус рассматривал форзац, где имя прежнего владельца постепенно тускнело, а невидимое перо, не останавливаясь, выводило буквы: «Северус Тобиас Снейп». На страницах начали проступать текст, таблицы, погружая юного волшебника в чтение, а уже утром юноша узнал от Слизнорта, что Абрахам, перенеся драконью оспу, от которой не так давно умерла его жена, не смог полностью восстановиться и вечером скончался в своём особняке. Профессор так же поведал некоторые нюансы завещания, включавшие в себя отсрочку на полгода, и попытался хоть как-то обелить друга в глазах его внука, что, впрочем, изначально было обречено на провал.
Ненависть к именитому предку, уходя на второй план, неизменно переплеталась с тем, что постепенно становилось забытым, убираясь в глубокие недры памяти, а дневник Абрахама Принца оставался его вечным спутником, единственным верным другом. На протяжении без малого семнадцати лет, заклятием невидимого расширения, Северус, добавляя страницы, заносил туда новые заклинания, рецепты, а иногда и просто свои мысли, раздирающие его изнутри. Лишь на исходе учебного года, — летом девяносто пятого, — он принял решение всё же расстаться с книгой. Написав завещание и заверив его по всем законам Магического мира, шпион, переправив некоторые вещи в хранилище, остановился на дневнике, снова и снова, перелистывая тетрадь.
«Напрасные усилия. Мальчишка даже не станет её открывать
и, в лучшем случае, не воспримет завещание всерьёз, а в худшем… Нет, к чёрту. Будь, что будет. Кроме него у меня никого нет, а он… Он никогда не узнает правды. Дьявол, как бы я хотел, чтобы всё сложилась иначе…»
Лёгкий взмах рукой, и книга испарилась в зелёном пламени, отправляясь на вечный покой в банковскую ячейку. С его смертью магия рода постепенно бы угасла, окончательно лишая дневник защиты, и, кто бы мог подумать, что спустя каких-то три года, он своей рукой, будет выводить имя «Золотого мальчика», передавая семейный артефакт.
