Глава 45: Flammis AcribusК тому времени, как медсестра открыла дверь, Грумман взял себя в руки и мог стоять без поддержки, однако не стал объяснять, почему разрыдался. Вид медсестры в белой униформе заставил Мордреда позабыть невысказанный вопрос. Он прошел мимо нее в комнату жены.
Это была больше тюремная камера, чем больничная палата: без окон и с простой белой плиткой на стенах и полу. Тут неприятно пахло рвотой, а высоко на стене горела единственная голая лампочка. Кто-то обмотал ее красным платком, чтобы превратить жесткий электрический свет в приятный полумрак, в котором едва можно было что-либо разглядеть.
В углу стоял комод, который заодно служил и столом: на нем лежала стопка бумаги и фотография Дэвелла, а рядом стоял простой деревянный стул. Еще здесь были раковина и переносной стульчак. Большую часть пола занимала большая оловянная ванная, наполненная водой и битым льдом. Неподалеку лежала куча запачканных бинтов.
Взгляд Мордреда упал на узкую кровать у дальней стены, и все остальное позабылось.
На тоненьком матрасе, прикрытая лишь старым одеялом, лежала Лиэн. Она была одета в поношенную белую больничную пижаму, которая тесно облегала тело, отчего становилась заметна небывалая худоба. Ее трясло, а попытки свернуться клубочком ни к чему не приводили: широкие кожаные ремни через грудь, бедра и лодыжки держали ее ровно на спине. Свободными оставались только предплечья, и Лиэн мяла одеяло тонкими руками.
Ее лицо казалось бледным даже в мягком красном свете, и яркие пятна лихорадки покрывали выступающие скулы. Губы покрылись струпьями, а однажды красивые красные глаза помутнели от муки. На лбу выступил пот, а зубы громко стучали, вторя конвульсиям. Хуже всего было то, что ее волосы, ее мягкие, шелковистые волосы, которыми она всегда так гордилась, исчезли. Их неумело состригли, оставив только пару сантиметров, которые, намокнув, прилипли к черепу.
Мордред не мог пошевелиться. Ужас, вина и холодное, горькое отрицание сковали его, и он мог только смотреть на скованного призрака перед собой. На полумертвое, сломанное существо, некогда бывшее его красавицей-женой.
Груманна, похоже, к этому привык: он подтолкнул Мордреда сквозь дверной проем и прошел к кровати. Когда отцовская рука нежно коснулась ее щеки, Лиэн тихо застонала и повернула голову в его сторону.
— Вот так, дорогая, — спокойно приговаривал Грумман, и трудно было поверить, что он рыдал в коридоре несколько минут назад. — Теперь ты чистая и сухая опять. Скоро тебе вновь станет тепло.
Лиэн что-то неразборчиво пробормотала, а Мордред посмотрел на ванную, полную ледяной воды. Не купали же они ее в этом?
— Хорошая девочка. Ты слышишь, Лиэн? Моя смелая девочка, ты слышишь меня?
— Ед... — лихорадочные глаза Лиэн пытались сфокусироваться на Груммане, но не могли. — Иди... Папа...
— Правильно! — ахнул тесть, словно вот-вот заплачет, но в то же время с радостью в голосе. — Правильно, это папа. Я здесь, милая. Я...
— Хочу... Папу, — продолжила она, пытаясь отстраниться от него, хотя и не могла – не позволяли слабость и ремни. — Хочу к папе...
Грумман поник.
— Я здесь, малышка, — вздохнул он. — Понимаешь ты или нет, но я здесь.
Лиэн издала какой-то странный звук, и из уголка ее глаза потекли слезы.
— Нет... нет... — пробормотала она и затихла.
К Мордреду, наконец, вернулся дар речи.
— Почему она связана? — повернулся он к медсестре. — Освободите ее немедленно!
— Они не могут, Мордред, — печально ответил Грумман. — Ей нужно лежать так. Если она...
— Мы взяли образцы ее спинно-мозговой жидкости, — сказала медсестра. — Если она перевернется на бок, мозг может выйти за пределы полости. Это может ее убить.
— Образцы, — задохнулся Мордред. Эта женщина говорила так, словно Лиэн – подопытная, над которой можно проводить эксперименты. Она его жена! Жена! Что они с ней сделали? — Где врач? Почему он не здесь?
— Доктор Болтон занят, — ответила медсестра. — Он отвечает за всех пациентов в этом крыле, и...
— Идите и приведите его сюда! — крикнул Мордред, тут же понизив голос, заметив, как Лиэн вздрогнула и захныкала: — Идите и приведите его.
— Он придет, когда закончит обход, — резко ответила медсестра.
— Так не пойдет! Я хочу поговорить с ним сейчас же. Сейчас же, слышите?
Она сжала зубы.
— Извините, но я не могу вам помочь. И если вы не успокоитесь, я буду вынуждена позвать санитаров, чтобы они вывели вас из больницы.
Грумман поднялся на ноги.
— Идите и приведите доктора Болтона, — не зло, но и не слишком вежливо сказал он. — Это приказ, медсестра.
Она хотела было возразить, но все-таки вышла. Мордред вновь посмотрел на жену.
— Ч-что с ней? — выдавил он.
— Инфекция. Мен-что-то-там. У нее в мозгу, — голос тестя чуть сорвался, и он уставился куда-то поверх плеча Мордреда. — У нее болела голова. Я думал... думал, что ей просто хочется внимания. Я был рассержен... А три дня назад у нее началась лихорадка, и с тех пор все становилось только хуже.
Лиэн застонала опять, ее руки шарили по покрывалу, словно в поисках чего-то.
— Ред...
Мордред глянул на обернутую платком лампочку.
— Почему тут красный свет?
— Она не выносит яркого света. Красный щадит ее глаза.
— Мет... ред... — повторила Лиэн. — Мет... мо... ред...
Мордред тут же бросился к жене и приложил руку к ее щеке. Она не просто бормотала – она звала его!
— Лиэн! — он старался не заплакать. — Лиэн, я здесь.
Она была такой горячей: несмотря на холодный пот и конвульсивную дрожь, ее кожа обжигала – Мордред не был уверен, что человеческая плоть вообще может достигать таких температур. Он прижал руку к ее ладони, надеясь, что она ответит на прикосновение, узнает его, хотя не узнала собственного отца.
— Мордред, — заплетающимся языком пробормотала Лиэн, все так же смазывая слоги и путая согласные. — Я хочу... Мордреда...
— Я здесь, Лиэн. Я рядом, — отчаянно повторил Мордред, пытаясь сдержать слезы.
— Это все лихорадка, — сказал Грумман. — Она... не всегда понимает, кто рядом.
Мордред нагнулся ниже и импульсивно поцеловал жену в сухие губы. Лиэн едва слышно ахнула, но ни отстраняться, ни отвечать не стала. Однако когда он разогнулся, она прищурилась, пытаясь сфокусировать на нем взгляд.
— Мордред? — выдохнула жена.
— Да, — он чуть ли не всхлипнул. — Я рядом.
— Мордред. Мо-р-р-р-дред...
Она расслабилась, ее дыхание стало глубоким и мерным. Побоявшись, что Лиэн умирает, Мордред резко оглянулся на Груммана, но выражение лица тестя было почти что облегченным.
— Она спит, — сказал он. — Она не спала по собственной воле уже пятьдесят семь часов.
Мордред провел рукой по остаткам волос жены.
— Почему они...
— Лихорадка, — с сожалением ответил Грумман. — Они пытались охладить ее. Ее тело не справляется само. И они использовали ванну... — он махнул рукой, не в силах говорить дальше. — Моя бедная девочка.
Мордред не был готов оставить Лиэн. Ощущение жаркой кожи под пальцами пугало, но и почему-то успокаивало. Он ожидал, что жена будет мертвецки холодна, уже почти в могиле. Но живая, даже настолько больная, она оставалась его бесценным сокровищем. Пока Лиэн жива, есть надежда, что она поправится.
— Мальчишка... Он сказал, вы тут уже три дня.
— Я не мог отойти от нее... — Грумман явно сопротивлялся своим эмоциям. — Она так испугана. Не понимает... не понимает, почему так больна.
Дверь открылась, и вошла медсестра, а следом за ней – мужчина в белом медицинском халате, с узким подбородком и козлиной бородкой. Ошеломленный и пристыженный, что его застали в такой момент, Мордред поднялся на ноги и отошел от кровати.
— Вы доктор?
— Да, — холодно ответил врач. — А вы, должно быть, муж.
Его голос звучал презрительно, и это очень раздражало.
— Скажите мне, что с ней.
Мордред указал на Груммана:
— Он сказал, это инфекция?
— Менингит. Воспаление тканей мозга. В ее случае, во всем виноваты бактерии. Я не знаю, какой именно штамм: мы отправили образцы ее спинно-мозговой жидкости в больницу для анализа.
— Чем вы ее лечите? Вы можете ей помочь?
— Уверяю вас, мистер Хоукай, мы делаем все, что только можем для нее сделать, — все так же презрительно ответил доктор Болтон. — Холодные ванны от лихорадки, морфий от боли, и ремни, чтобы она не перевернулась.
— А она... она поправится? — выдавил Мордред.
Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что так выставил себя перед другим человеком, оказался в его власти, но не мог удержаться. Ему нужно было знать.
— Есть шанс полной реабилитации.
— Шанс? — с отчаянием отозвался Мордред и глянул на Груммана, но не нашел в нем утешения. — А если нет?
— Если она недостаточно сильна, чтобы победить инфекцию, мистер Хоукай, — тон доктора чуть смягчился, — тогда я боюсь, что она, вероятнее всего, умрет.
Белла закрыла кабинет и принесла инструменты на кухню для стерилизации. Рой и Риза тихо играли в солдатиков. Оба казались достаточно нормальными – подавленными, но нормальными. Белла была только рада, но боялась, что такая безмятежность продлится недолго.
От Мордреда пришла телеграмма. Прошло четыре дня с его отъезда, и Белла уже начинала бояться за его безопасность. Весточка оказалась немногословной, но достаточно содержательной: «Менингит тчк Лихорадка зпт бред тчк Доктора опасаются худшего тчк Жду зпт надеюсь тчк».
Белла еще не сказала детям. Не знала, как. Как объяснить пятилетней девочке, что ее мама, в тысяче километров отсюда, была больна – настолько, что могла умереть. Риза знала, что Лиэн нехорошо, и поэтому ее отправили в Централ. Но поймет ли – могла ли она понять разницу. Меланхолия и маниакальное поведение не были смертельными, но менингит... Белла не сталкивалась с этим заболеванием со времен учебы в Национальном Медицинском Колледже, но отлично помнила того пациента. Все началось с головных болей, едва ли стоящих внимания. Затем были боли в шее, которые мешали кивать. Потом колени стали подгибаться при поднятии головы. Дальше – лихорадка, сыпь по всему телу, бред, озноб, конвульсии – и смерть.
Конечно, так случалось не всегда. Редкие счастливчики, обычно здоровые молодые люди, могли выкарабкаться. У таких спадал жар, они могли спать часами, день за днем, а потом менингит исчезал, оставляя пациентов слабыми и усталыми, но живыми. Лиэн была молода – ей всего тридцать два. Но вот что с ее здоровьем после почти двух лет в психбольнице? Хотелось ли ей вообще жить? Телеграмма Мордреда не давала слишком много надежды.
Белла боялась не за Лиэн. Она знала, как больно терять ребенка, и порой думала, что миссис Хоукай будет счастливее на том свете. Но Мордред... Алхимия была его страстью, работа – целью, но Лиэн – Лиэн была душой. Это стало понятно с первого взгляда. Лиэн заполнила ту сосущую пустоту в душе Мордреда, которую ни другая женщина, ни друг, ни даже любимое искусство не могли. Она стала его идолом, смыслом жизни. Если она умрет, то что останется? Сможет ли он продолжать жить ради своих исследований и детей?
— Итак, давайте посмотрим, что вы сделали за сегодня.
Белла поставила кастрюлю с инструментами на огонь и присела за стол.
— Кто хочет начать?
Рой выглядел испуганно, но Риза с готовностью показала доску. Она была испещрена примерами на сложение.
— Видите? Я все решила.
— Умница! — Белла принялась проставлять карандашом галочки рядом с примерами: — Два плюс два равно четыре. Три плюс четыре равно семь. Шесть плюс два равно восемь. Пять плюс один равно шесть. Ой! Риза, сколько будет два плюс три?
— Пять, — после раздумий ответила та.
Белла улыбнулась и стерла кривую шестерку.
— Тогда давай просто поправим вот здесь, да? — она написала пятерку и поставила рядом галочку.
Риза была шокирована.
— Разве я не ошиблась?
— Не в этот раз, — весело ответила Белла. — Только сначала. Важно, чтобы в конце ты решила пример правильно.
Она дочитала оставшиеся примеры и нарисовала в углу доски улыбающуюся бабочку, а над ней подписала «Отличная работа!»
— Молодец, Риза! Я тобой горжусь.
Риза, покраснев, улыбнулась.
— Спасибо, доктор Белла.
— Мы проверим твое чтение чуть позже. Рой, дай посмотреть свои примеры.
Рой подвинул вперед грифельную доску и «Основы математики» – учебник, который Белла купила ему на днях. Она открыла конец, где давались все ответы, и быстро проверила его работу.
— Отлично! Без единой ошибки. Так, а как насчет книги, которую мистер Хоукай тебе дал?
Рой виновато посмотрел на «Избранное» Платона.
— Я... еще не начинал, — пробормотал он.
— Почему?
— Она мне не нравится, — ответил Рой, глядя в стол. — Слишком сложная.
— Это действительно непростая книга для детей твоего возраста. Кстати, почему мистер Хоукай хочет, чтобы ты ее прочел?
— Он говорит, что я ужасно читаю.
— Конечно, это не так. Да и к тому же, если бы это было правдой, он дал бы тебе что-то легкое, а не сложное. Должна быть какая-то другая причина, почему он хочет, чтобы ты прочел Платона.
— Он говорит... — Рой склонил голову и прошептал: — Он говорит, если я достаточно умен и буду много работать, он научит меня алхимии.
— Правда? — улыбнулась Белла. — Это же прекрасно! Я знаю, из тебя получится великолепный алхимик.— И не только, но если Лиэн умрет, то у Мордреда будет хороший повод продолжать жить, чтобы передать свои знания ученику. — Вот что я тебе скажу. Давай-ка отложим на время Платона и поговорим про химию. У меня в кабинете лежит большая синяя книга под названием «Элементы жизни». Принеси ее, и когда мы с Ризой закончим ее чтение, можем посмотреть эту книгу вместе.
Рой мгновенно выскочил из кухни. Белла раскрыла хрестоматию на середине и положила перед Ризой.
— Итак, милая, — она обняла малышку за плечи – та дрожала от нетерпения, — давай начнем читать.
Риза читала сбивчиво, но очень неплохо, и, слушая ее, Белла думала о том, что вот это и называется материнством. Одна из самых изумительных вещей на свете.
На шестой день с приезда Мордреда температура Лиэн спала. Она все еще была теплой, но озноб уменьшился, и жена тихонько лежала в постели. Убранные пять дней назад ремни вернули на место: днем доктора взяли новый образец спинно-мозговой жидкости – это был один из самых варварских ритуалов, который Мордред когда-либо наблюдал.
Лиэн лежала на боку, и медсестра прижимала ей колени к груди, чтобы на спине выступали позвонки. Доктор, представившийся нейрохирургом, проводившим здесь лоботомию, отстегнул клапан на больничной пижаме, помазал низ спины йодом. Потом достал стерильный шприц – Мордред никогда такого не видел. Толстая игла, поршня не было, только открытый цилиндр. Доктор пальпировал позвоночник и ввел иглу между двух позвонков. Наружу закапала желтоватая жидкость, и он поймал ее в колбу для образца.
Мордред готов был молиться, чтобы жидкость оказалась прозрачной, показывая, что инфекция сгинула, но доктор посмотрел колбу на просвет и объявил образец мутным. Лиэн все еще не выздоровела.
Тем не менее, она выглядела гораздо лучше. Ее лицо расслабилось, а руки прекратили метаться по простыне. Жена понимала, кто перед ней, хотя и не могла выговорить ничего, кроме его имени, и, иногда – «Ты здесь». Не единожды Лиэн звала Дэвелла, а когда увидела Груммана перед его отъездом в Штаб, узнала и его.
Теперь Мордред сидел на твердом деревянном стуле и смотрел на спящую жену, думая, что она могла поправиться. Лиэн выглядела лучше, казалась умиротворенной, и лихорадка прошла. Возможно... возможно, она все-таки выкарабкается.
— Мордред?
В палату вошел Грумман. Они сидели с Лиэн посменно: Мордред – днем, а тесть – ночью. Это было странно. Несмотря на то, что он едва видел Груммана, их общая тревога и уверенность в том, что Лиэн должна выжить, словно сближали их.
— Она спит, — сказал Мордред. — Ей стало лучше сегодня.
Тесть кивнул.
— Ты выглядишь ужасно. Я сегодня раньше освободился, так что ты можешь идти.
— Я не могу, — покачал головой Мордред. — Она... Я все равно не засну.
— Я знаю. И думаю, что тебе нужно отвлечься. Вато ждет снаружи. Он сводит тебя в Консерваторию. Университетские Хоралии выступают сегодня – это часть их курса по иконоборческим аместрийским композиторам, и Вато умрет от счастья, если пойдет. Тебе тоже может понравиться.
— Вы хотите, чтобы я пошел на концерт? — не поверил Мордред. — Пока Лиэн...
Он беспомощно махнул рукой в сторону кровати.
— Именно этого и хочу. Тебе будет полезно немножко отдохнуть. Ненадолго переключиться на что-то, кроме Лиэн. О себе тоже нужно думать, Мордред. Так что поторопись. Вато завезет тебя домой, чтобы ты переоделся.
Абсурдно. Он не может оставить Лиэн ради какой-то глупой музыки! Это было бы эгоистично, неправильно и... и все-таки Мордред знал, что ему нужно провести какое-то время вне стен палаты. Вдали от запаха болезни и ауры отчаяния. Лиэн стало лучше сегодня. Возможно – возможно! – ничего страшного не случится, если уйти сегодня чуть пораньше.
— Что будет на концерте?
— О, какая-то старая религиозная музыка, — ответил Грумман. Когда Мордред нахмурился, тесть поднял руку: — Все не так плохо, как кажется. Она была написана достаточно талантливым композитором почти сотню лет назад, в старой форме. Реквием.
Реквием. Погребальная месса забытого и устаревшего культа, некогда поглотившего весь цивилизованный мир. Одна часть Мордреда отвергала эту идею, но другой было интересно. Сакральные ритуалы людей, уничтоженных временем, выставленные на сцене в красивом свете для удовольствия и критики современных интеллектуалов. Интригует.
— Ладно. Я пойду.
— Отлично, — улыбнулся Грумман. — Не переживай за Лиэн. Я посижу с ней.
Вопрос решен. Мордред забрал свое пальто и вышел.
— Confutatis! Maledictis! Flammisacribusaddictis! Flammisacribusaddictis! Vocamecumbenedictis!
Музыка накатывала на Мордреда волнами, захватывая и поднимая одновременно. Он едва помнил, что рядом сидит рядовой Фарман и еще куча незнакомцев, а перед ним стоит хор. Мелодия овладела им, закружила в странном, интимном экстазе, с которым Мордред никогда не встречался за пределами своей работы. Звуки походили на всполохи огня, тянущиеся и танцующие в воздухе – быстрые, смертельные и такие великолепные. В словах чувствовалась невероятная сила. Возможно, что-то и было в этой старой религии, если уж для нее создавали такую музыку. Мордред не верил в бога: непостижимые для людей силы существовали только потому, что никто еще не успел их объяснить и использовать. Но в этой музыке он слышал отголоски глубоких древних страстей. Мордред никогда не слушал ничего подобного.
— Vocamecumbenedictis! Vocamecumbenedictis!
Он закрыл глаза и позволил звукам унести себя прочь, в темную и ужасную, но все-таки удивительную даль. Это походило на неуловимое воспоминание, на момент всезнания во время трансмутации... и все – из-за странной, пьянящей музыки, а не алхимии.
— Oro supplex et acclinis! Cor contritum quasi cinnis! Gerecurammeifinis!
Пока ее муж сидел в темной консерватории, захваченный вихрем звуков мятежного реквиема, в частном крыле Центральной Государственной Психбольницы умирала Лиэн Хоукай.
