Глава 47: Продолжительный урокГде-то наверху кричала Риза. Мордред выглянул в окно, за которым плескалась тьма. Значит, еще один инфантильный кошмар. Капризная девчонка. Ладно, Рой успокоит ее.
С похорон прошло уже десять дней, и все это время дом Хоукаев жил сам по себе. В деревушке неподалеку случилась эпидемия тифа, и Белла временно переехала туда – еще один абсурдный благотворительный жест. Мордред был рад. Ему не хотелось с ней видеться. Она будет читать лекции или, хуже того – жалеть его. А главное, заставлять чувствовать.
Эмоции приносили слишком много боли. Если Мордред позволит себе почувствовать хоть что-то, допустит хоть одну трещинку в каменной стене вокруг себя, тогда она падет под напором. Скорбь по Лиэн, вина от того, что его не было рядом в последний момент, злость и сожаления, что выгнал Груммана, страх будущего... будущего без нее.
Нет, лучше ничего не чувствовать.
За последние несколько дней Мордред не сделал ничего, только заказал могильную плиту. Самую простую. С именем. С датами рождения и смерти. И со строкой их стиха, который и близко не описывал всю его боль.
Боль? Какую боль? Ему же все равно. Это было неважно.
Лиэн умерла, и несмотря на свою силу и мощь, на возможность повелевать ветром и огнем, Мордред не мог вернуть ее обратно. Она мертва и никогда не вернется. Никогда. Никогда.
Никогда.
Мордред посмотрел на бумаги на столе. Они уже запылились, бессмысленные черновики. Какой смысл сохранять исследования? Зачем нужна алхимия, если он не мог вернуть себе любимую женщину?
Мордред поднялся на ноги, испытывая отвращение к вороху пустых каракулей на столе, и прошел ближе к огню. Взявшись за каминную полку, подался ближе, так что пламя раскинуло странные тени по его лицу. Мертва. Она была мертва.
Он не будет чувствовать. Не может. Ему все равно.
“Confutatismaledictisflammisacribusaddictis”... Музыка – пугающая, въедающаяся в душу, виртуозная музыка, которая захватила и отвлекла его, пока жена умирала, крутилась в голове. “Confutatismaledictisflammisacribusaddictis”...
«Когда проклятые повержены и преданы пламени скорби».
Он смотрел на огонь. «Пламя скорби». “Flammisacribus”. Такие странно подходящие слова. Мордред и сам был предан пламени скорби: горящей буре печали, алхимии, которая некогда определяла всю его суть, а теперь разрушала. Удивительно... Вся его жизнь была ворохом картинок и действий. И теперь эта преследующая мелодия и ее мрачные, зловещие слова рождали в нем эмоции, которые...
Нет. Он не должен чувствовать. Больше никогда.
Мордреду было все равно.
Рой стирал. Он вынес полную корзину грязной одежды: маленьких платьев, передничков, белья, его рубашек, немного вещей мистера Хоукая, из которых он все-таки соблаговолил переодеться – и выставил ее на солнце. Принес горшок с купленным мылом, тяжелую стеклянную стиральную доску и специальную палку для отбива. Наполнил корыто водой из насоса... а дальше было самое интересное. Рой закатал рукава, закрыл глаза и активировал алхимический круг на дне, по локоть сунув руки в воду.
Воду он подогревал медленно и аккуратно, пока она не стала достаточно горячей, чтобы хорошо отстирать вещи. Взмылив руки, он принялся за одежду.
Стирка была делом сложным. Даже сильные фермерские жены, занимавшееся ею год за годом, с трудом справлялись. Для Роя, все еще слишком маленького для девяти с половиной лет, с его худенькой спиной и плечами, это был ужасающий физический труд. Он мог с легкостью постирать переднички, но прилагал невероятные усилия, чтобы выскрести грязь из белья и рубашек мистера Хоукая.
К тому же стирка плохо сказывалась на руках. Они начинали болеть, кожа трескалась, а костяшки пальцев покрывались синяками от постоянного трения о стиральную доску. Колени болели от необходимости постоянно стоять на жесткой земле. А спина горела так, что иногда он плакал в подушку по ночам.
Но Рой должен был стирать, потому что Риза не могла, а мистер Хоукай не хотел. Иногда доктор Белла забирала часть грязных вещей и возвращала уже чистыми, но не всегда. Она была слишком занята заботой обо всех остальных в городе, когда вернулась обратно, и не могла постоянно возиться с маленькой семьей. Так что раз в неделю Рою приходилось сжимать зубы и бросаться в атаку на грязную одежду с таким рвением, что мистер Хоукай мог бы гордиться... если бы заметил.
Он едва понимал, что в доме есть кто-то, кроме него, когда не учил их с Ризой. А этому посвящалась большая часть дня. Мистер Хоукай вдруг стал полон решимости дать Рою и Ризе достойное обучение. К счету и чтению Ризы добавились основы истории и географии. Рой же читал Платона и Аристотеля, выполнял все более сложные и сложные примеры, учил греческий и латынь (которые были еще хуже чтения!), и – самое интересное – химию.
— Раз – водород. Два – гелий, — напевал Рой, стирая полосатое платье Ризы. — Три – литий. Четыре – бериллий. Пять – бор.
Ему нужно было выучить всю периодическую таблицу. Поначалу он испугался, но потом мистер Хоукай объяснил, что эта наука лежит в основе алхимии, и все состоит из элементов. Вскоре он будет знать молярные массы всех элементов и оценивать приблизительное количество молекул в образце, просто держа его в руках. Потом, когда у него начнет получаться, мистер Хоукай обещал научить его более сложным трансмутациям.
— Десять – неон. Одиннадцать – натрий. Двенадцать – магний. Тринадцать – алюминий.
Риза мыла тарелки на кухне. С недавних пор Рой позволил ей взять это на себя: наверное, подругу обижало, что мистер Хоукай никогда не считал ее достаточно полезной для работы по хозяйству. Рою хотелось поделиться с ней этим замечательным чувством, когда заканчиваешь какое-то дело, и у тебя хорошо выходит. Ризе нравилось мыть тарелки, и через несколько дней он решил, что она справится в одиночку. Кроме того, чем раньше начать стирку, тем быстрее все высохнет.
— Семнадцать – хлор. Восемнадцать – аргон. Девятнадцать – калий. Двадцать – кальций. Двадцать один – скандий. Двадцать два – титан.
Дверь веранды открылась, и в щели показалось заплаканное личико. Рой замолк и сгибом локтя вытер бровь – с рук в траву капала мыльная вода.
— Риза?
Он все еще не отдышался и едва мог говорить.
— Что такое?
— Я р-разбила твою тарелку! — голос подруги дрожал от страха. — П-папа р-разозли-ится-я-я...
Рой поднялся на ноги и вытер руки о еще нестиранную рубашку.
— Давай посмотрим.
Он взял Ризу за плечико и провел на кухню.
Осколки керамической тарелки лежали по всему полу. Рой закусил губу. Если мистер Хоукай узнает, то действительно разозлится: и на Ризу за то, что разбила, и на него, что дал малышке мыть посуду. Значит, надо или закопать осколки и надеяться, что никто не заметит, или...
— Иди возьми свой карандаш, — сказал Рой. — Только тихо.
Когда мистер Хоукай дремал, положив голову на стол, или был поглощен исследованием, превращавшим его в безумца, Рой порой брал книги из его шкафов. Тексты прочитать получалось не всегда, но он рассматривал алхимические круги и мог из заметок вокруг примерно понять, для чего они использовались. Ему уже давно хотелось опробовать один из них, и это был прекрасный шанс.
Рой осторожно собрал осколки, даже самые маленькие – не больше ногтя. Если забыть хотя бы один, то не получится восстановить тарелку. Алхимики не создавали материю, только манипулировали существующей. Чтобы получить что-то, нужно отдать нечто равноценное взамен. Основополагающий закон алхимии.
Риза вернулась с карандашом.
— Что ты будешь делать? Тебе не нужен клей?
— Я не склеить ее хочу, а починить обратно.
Закрыв глаза, он представил алхимический круг из книги. Потом аккуратно перечертил его на пол: идеально ровный круг, со всеми нужными символами. Теперь осталось переложить осколки в центр.
— Отойди, — на всякий случай велел Рой, разминая пальцы, и хлопнул ладонями по обе стороны от круга. По телу хлынула знакомая волна энергии, потом мгновение ясности... и он триумфально рассмеялся.
— У тебя получилось! — широко раскрыв глаза, сказала Риза.
— Ага.
Рой вернул тарелку на полку к остальным. В коридоре с хлопком распахнулась дверь, и спустя мгновение в кухню влетел мистер Хоукай.
— Что это только что было?
Рой сглотнул: он и забыл, что мистер Хоукай словно обладал шестым чувством – сверхъестественным чутьем на применение алхимии в доме.
— Ну?
— Я... Я починил тарелку.
Рой указал на круг на полу.
Мистер Хоукай прошел вперед, чтобы взглянуть на формулу трансмутации, а потом хмуро посмотрел на Роя.
— Где тарелка?
Рой забрал ее с полки, слез со стула и передал мистеру Хоукаю. Тот придирчиво ее рассмотрел.
— Понятно.
Он положил тарелку на стол, а потом со скоростью атакующего хищника хлопнул Роя по уху.
Тот вздрогнул, держась за звенящее ухо.
— Я же говорил тебе не проводить трансмутаций, которым я тебя не учил! Таланта недостаточно! Должна быть дисциплина! Алхимия не для того придумана, чтобы скрывать ошибки и уходить от наказания. Кто разбил тарелку?
Глаза Ризы расширились от ужаса.
— Я, сэр, — ответил Рой. Подруга выглядела удивленно, хотя и не должна была. Это он велел ей помыть посуду, в результате чего разбилась тарелка. Поэтому он и виноват. Простая логика.
— Я не потерплю непослушание или трусость в будущем, — сказал мистер Хоукай. — Сделал глупость – признайся и попроси помощи.
— Но мне не нужна была помощь. Я же починил ее.
Мистер Хоукай хлопнул его по левому уху.
— То, что ты ее починил, и есть непослушание. Я не хочу, чтобы ты продолжал читать мои книги. И никаких больше экспериментов. Ты должен учить то, что я тебе даю, и только, понял?
Рой поник.
— Да, сэр.
Лицо мистера Хоукая слегка смягчилось.
— Поскольку ты теперь мой ученик, тебе стоит звать меня «учитель», не «сэр». Я тебе не господин.
Рой поднял удивленный взгляд. Ему смутно казалось, что его статус в этом доме только что коренным образом изменился.
— Да, сэ... учитель.
— Вот и хорошо. А теперь вернись к стирке – солнце скоро зайдет.
Мистер Хоукай ушел, а Рой смотрел ему вслед и думал, как же учитель узнал, что он делал. А потом вспомнил, как подогрел с помощью алхимии воду. Получается, не все самостоятельные трансмутации были запрещены, а только новые. Ну что же, придется впредь быть аккуратнее. Однако Рой не собирался прекращать читать книжки из кабинета. В конце концов, однажды ему можно будет использовать новые алхимические круги.
Рой отчаянно пытался повесть последнюю майку на бельевую веревку. Для этого он стоял на мысочках на ящике из-под яблок, и все равно едва доставал. На мгновение утратив равновесие, Рой замахал руками, пытаясь не упасть еще раз, а когда опасность миновала, вновь вытянулся вверх.
Длинная худая рука выхватила майку из его рук, перекинула ее через веревку, достала из ниоткуда прищепку и закрепила одежду на месте. Ошеломленный Рой обернулся, и его сердце наполнилось невыразимой радостью при виде широкой ухмылки, взъерошенных черных волос и зеленых глаз, заговорщицки блестящих за круглыми очками.
— Ну как тебе? — спросил Маэс. — А я вырос, а?
— Очень хорошо, — холодно сказал мистер Хоукай, закрыв книжку, по которой проверял ответ Роя. — Но элемент называется «скандий», а не «сканадий».
— Да, учитель. Язык не так повернулся...
— Не оправдывайся! — резко прервал его мистер Хоукай. — Признай ошибку, извлеки из нее урок и никогда ее не повторяй. Ты должен отвечать за то, что ты сделал, а не за то, что хотел сделать.
— Отвечать за то, что я сделал, а не за то, что хотел сделать. Да, учитель, — ответил Рой.
— Хорошо. Можешь идти. Ты закончил стирать?
— Да, учитель. Еще вчера.
— А что с посудой?
— Вымыта, учитель.
Рой не стал говорить, что этим занималась Риза. Она очень удивилась, что он все еще доверяет ей после вчерашнего. Рой не видел причин для недоверия: подруга просто будет более осторожна, вот и все.
— Пол на кухне?
— Чист, учитель.
— Гостевая комната?
— Ни пылинки, учитель.
— Тогда сделай мне чаю.
— Уже, учитель, — ответил Рой, указав на поднос, который принес после того, как покормил Ризу обедом.
Мистер Хоукай подозрительно посмотрел на чайник, а потом коснулся его бока. Видимо, тот все еще был теплым, и учитель фыркнул.
— Тогда ладно. Можешь быть свободен до конца дня. Скажи Ризе, чтобы пришла и взяла с собой хрестоматию.
— Да, учитель. — Рой собрался было уйти, но остановился. Мистер Хоукай, кажется, пребывал в хорошем настроении. Может, стоит... — Учитель?
— Что?
Ох, кажется, учитель опять разозлился. С того случая после похорон два месяца назад учитель больше ни разу не впадал в ярость, но воспоминания все еще были слишком свежи. Рой помотал головой.
— Ничего, простите.
— Говори. Чего ты хотел?
Рой сглотнул. Чтобы заговорить сейчас, потребовалось бы гораздо больше смелости, чем у него было, но он все равно ответил:
— Цыгане, учитель. Они вернулись в город.
Мистер Хоукай прищурился.
— И ты хотел узнать, можно ли тебе играть с тем бестолковым оборванцем, который тебе так нравится?
Рой поник.
— Да, учитель, — прошептал он.
— Очкарик-недоумок, который едва не убился в прошлом году сам и забрал бы с собой в ад тебя, если бы я не подоспел?
— Мы всего лишь игр...
— Не оправдывайся! — оборвал его мистер Хоукай. — Ты что, не слушал, что я тебе говорил?
— Простите, учитель, — ответил Рой и, глубоко вдохнув, расправил узкие плечи. Учитель ненавидел его боязливость: алхимик должен говорить уверенно, авторитетно, знающе. — Я должен отвечать за то, что я сделал, а не за то, что хотел сделать.
— Вот так-то! Не забывай про это, — мистер Хоукай вернулся к своей книжке.
Интересно, значило ли это, что он свободен? Прошла минута, две, и Рой решил, что наверное все-таки да, и развернулся, чтобы уйти.
— Рой, — вновь заговорил мистер Хоукай, когда он был уже у самой двери. — К ночи чтобы был дома. Опоздаешь – останешься без ужина.
Рой замер.
— Учитель?
— Иди играть со своим никудышным дружком, если так хочется, но к ночи будь дома.
Рой не удержался от недоверчивого смешка.
— С Маэсом, сэр? Учитель... — поправился он. Называть мистера Хоукая «учителем» было привилегией, и ему не хотелось ее лишиться.
— Да, с ним. Если у тебя, конечно, нет еще одного странствующего оборванца, с которым ты бы хотел поиграть. — Мистер Хоукай поднял на него стальной взгляд. — Но если я узнаю, что вы вновь залезли в этот домик на дереве, у тебя места живого не останется на спине, понял?
— Да, учитель! — Рой был настолько счастлив, что почти не обратил внимания на угрозу. — Спасибо, учитель!
Мистер Хоукай нахмурился.
— Беги уже, пока я не передумал, — проворчал он.
Рою не требовалось повторять дважды. Три минуты спустя он уже радостно несся по дороге в город, едва вспомнив до выхода сказать Ризе, что мистер Хоукай ее звал.
— Школа? — засмеялся Маэс. — Нетушки, я все! Вместо нее теперь занялся ремеслом. Кузнечным делом. У меня прирожденный талант к торговле.
На лице друга показалась невинная улыбка, и Рой усмехнулся. Это было сущей правдой: стоит только вспомнить те стеклянные шарики, которые он продавал на переменах.
— И что же ты сделал? — с живым интересом спросил Рой.
Лицо Маэса помрачнело.
— Тебе лишь бы ложку дегтя подсунуть.
Он достал из маленькой повозки корзиночку и сунул ее Рою.
Внутри лежало несколько кусочков гнутой оловянной пластины. Листы металла были разрезаны на полоски и неумело скреплены вместе с помощью маленьких заклепок. Получились мятые, непонятные и некрасивые формы.
— Что это? — спросил озадаченный Рой.
— Формочки для печенья, — мрачно ответил Маэс, беря одну в руки. — Я сделал уже целую кучу, но ни одно печенье такой формы есть бы не стал. Смотри, вот эта похожа на печень.
Рой мог бы согласиться, но не хотел обидеть друга, и поэтому принялся рыться в корзине в попытке найти что-нибудь более-менее приличное.
— Вот, мне нравится вот эта, — наконец, сказал он, поднимая одну из формочек. — Это листочек, да?
Маэс тяжело вздохнул.
— Это должен был быть медведь!
Рой неловко опустил ее обратно в корзинку.
— Ну, может быть, тебе не стоит быть ремесленником.
— Может быть? — захохотал Маэс. — Да из меня доярка лучше выйдет! Но я пообещал, что отучусь хотя бы восемь месяцев, а прошло только пять. Не хочу, чтобы парни думали, что я легко бросаю начатое.
Рой сочувственно кивнул.
— Это не так, — заверил он друга.
— Ну, хватит обо мне! Эли слышал, ты учишься алхимии – это правда?
Эта весна была самой счастливой. Каждое утро Рой учился под надзором мистера Хоукая. Днем, когда все домашние дела были сделаны, а Риза накормлена, ему разрешалось гулять с Маэсом. Вместе они обошли все окрестности, смеясь, дразнясь и соревнуясь в хитрости. Маэс научил его лазать по деревьям – кроме, конечно, вяза в саду – делать узлы и вырезать дудочки из ивовых палок. Они много играли, находили приключения (а несколько раз и неприятности) и становились персонажами историй в цыганском лагере, и семья Маэса всегда была дружелюбной и жизнерадостной – кроме Бена, который вообще редко улыбался, когда оказывался поблизости.
Если бы не тревожные кошмары Ризы и скорого на расправу мистера Хоукая, жизнь была бы идеальной. Но затем шесть недель подошли к концу, цыгане собрали вещи и уехали. Лето завяло, пришла зима, а затем и снег. Риза была тихой, погода – ужасной, а мистер Хоукай – вечно занятым работой и чтением книг, заказанных из Восточного города, Централа и даже Аэруго. Однако в деньгах они не нуждались, и проблем с едой не случалось – разве что с ее готовкой. Когда Риза выросла из своей обуви, мистер Хоукай просто дал Рою двести сен и велел купить ей что-нибудь в «чертовой галантерее», вместо того, чтобы приставать к нему с такими мелкими вопросами.
Год неуклонно подходил к концу.
