При чем тут любовь?

Глава 5

1965 – 1967

Школа располагалась в старом каменном здании, чем-то напоминавшем Хогвартс в миниатюре.
Стихийная магия не давала мне жить спокойно все лето перед нашим первым классом, и всю дорогу до школы я повторяла Северусу, что он не должен давать воли чувствам, иначе вокруг него начнет твориться Мерлин знает что и он в два счета вылетит из школы! Сев послушно кивал, но я не учла того, что у моего ребенка и кроме стихийной магии есть чем порадовать маггловских преподавателей.
Вернувшись домой, Сев торжествующе и одновременно разочарованно сообщил, что их учительница тоже не знает, что такое «электричество»!
А я и забыла совсем о том вопросе, на который он так и не получил ответа. А Сев помнил. И в школе, естественно, первым делом спросил о том, что его интересовало. Учительница похвалила ребенка за умный вопрос, но сказала, что в программу первого класса это не входит и что электричество будут изучать позже. Северус заподозрил, что его водят за нос (тут он ошибся) и что школа будет не лучше садика (тут он оказался прав).
Это был первый... цветочек.
В тот же день он заявил мне, что в школу больше не пойдет, потому что уже всему научился.
Сюрпризом это для меня не стало: я и так знала, что учиться в подготовительных классах ему, в общем-то, нечему. Но мы все же договорились, что он походит в школу еще с недельку: вдруг там будет что-нибудь новенькое.
Новенькое не заставило себя ждать. Через неделю Сев повторил, что в школу больше не пойдет, но на этот раз в голосе проскальзывали истерические нотки. Я кинулась разбираться.
Разумеется, я была уверена, что Сев будет лучшим. Он и был. По английскому языку и по арифметике. Их учительница, мисс Мосс, сказала мне об этом, и я приготовилась внимать комплиментам в адрес ребенка и дальше. А комплименты на этом закончились, и мне пришлось выслушать, что мой сын невнимателен, не слушает учителя, занимается на уроке своими делами, не принимает участия в играх на переменках, не ладит со сверстниками, не...
– Он делает дома зарядку? – спросила она вдруг.
– Что? – переспросила я изумленно.
– Зарядку, – терпеливо повторила мисс. – Утреннюю гимнастику.
– Да, – не колеблясь, соврала я. – Конечно. Но у него всегда было слабое здоровье. Он болезненный мальчик.
Мисс Мосс сочувственно покивала.
– Ничего, – заверила она меня. – Физкультура это исправит. ...Вам плохо?
После этого разговора мне в голову пришло наконец поинтересоваться перечнем предметов, которые изучают в начальной школе. Я почему-то думала, что он исчерпывается чтением, счетом и письмом, но там были музыка и география, и эта самая физкультура, и даже религиозное воспитание! О, Мерлин! И там было еще какое-то рукоделие! А нас интересовало не рукоделие, а зельеделие...
– Но Севу этого не нужно! – не удержалась я, проглядев перечень по диагонали.
Мисс Мосс возразила:
– Это нужно министерству образования.
С ответом я не нашлась. Утешало только то, что подготовительные классы на то и подготовительные, чтобы ликвидировать пробелы домашнего обучения. Оставался еще вопрос дисциплины.
– Я понимаю, – сказала мисс Мосс, – что мальчик у вас читающий и ему может быть скучно. Но правила одинаковы для всех. Я надеюсь, что вы сумеете объяснить ему это.
И я объяснила.
Но так и не могла понять, отчего Сев страдал больше: оттого ли, что он, таскавший книжки из папиного шкафа, должен был вместе со всеми читать по складам; или оттого, что складывал в уме двузначные числа, а у школьной доски – три плюс два? Или же оттого, что он далеко опережал других в чтении и устном счете, но при этом даже на подготовительной ступени были предметы, которые ему не давались?
И я все чаще слышала: «Не хочу!»
Я долго убеждала Сева, что школа – это не детский садик, что в школу нужно ходить обязательно. Сев согласился – а на следующий день у него поднялась температура. Обычная простуда не проходила две недели: по вечерам температура падала, а утром столбик ртути у меня на глазах лез вверх... Постоянное сидение дома с больным ребенком не входило в планы, а Сев оставался дома пока что чаще, чем посещал занятия.
Однако во время очередной простуды нас навестила мисс Мосс и предупредила, что обучение обязательно для детей до десяти лет – при условии непрерывного посещения школы. Если ребенок, согласно классному журналу, часто пропускает занятия, то срок образования продлевается до тринадцати лет. Мисс Мосс объясняла ситуацию мне, а Сев стоял рядом, шмыгал носом, и уже даже не бледнел – дальше было некуда, – а зеленел... Учительница ушла, а я сказала, стараясь говорить и выглядеть как можно более сурово:
– Я понимаю, что все твои болезни – от нервов, но возьми себя в руки, вместе с нервами, иначе Хогвартса тебе не видать! Ты слышал то же, что и я. В Хогвартс принимают с одиннадцати лет – а как ты туда попадешь, если до тринадцати тебе придется доучиваться в маггловской школе?
Дверь позади нас хлопнула громче, чем обычно.
– В какой школе? – переспросил Тобиас. – И какие еще тринадцать лет? Его что – оставляют на второй год? Мой сын – второгодник? Чем ты с ним занималась все это время?
О, Мерлин! Бояться стихийной магии у ребенка – и проколоться самой! Проколоться так глупо... и в голову не приходит, как выкручиваться...
– Спроси лучше, чем с ним занимались в садике! – отпарировала я. – Подожди, кажется, у меня чайник кипит... – и выскочила на кухню, рассчитывая, что туда он за мной не пойдет. Он и не пошел, остался расспрашивать Сева, что случилось в школе, поэтому, когда я появилась в гостиной и выпалила с порога:
– Obliviate! – он так и не понял, что произошло.
На следующий день выяснилось, что Тобиас забыл не только про школьные дела Сева, но и про свои собственные, и у него на работе были неприятности. Начальник решил, что Снейп накануне выпил, и наорал на Тобиаса, а Тобиас наорал на меня. На нас. Мне уже нечего было терять, и я предположила, что он, может быть, и впрямь вчера в пабе хватил лишнего:
– Или ты не помнишь, что пришел позже обычного?
– Не помню! – рявкнул Тобиас. – Я не пил! Говорю тебе: не пил! – И схватился за голову: – Не помню...
Мне стало страшно.
И жалко его. Одновременно. Только сейчас я поняла то, чему не научишься ни на одном уроке маггловедения, ни по одной книжке: власть над другим человеком, над любым живым существом – страшное дело. Как мужчина он подавлял меня; и я боялась, когда из него криком выплескивалась бессильная ярость. Но как ведьма я могла сделать с ним, простецом, все, что захочу, и знала это. И когда наконец сделала – торжество во мне отчего-то мешалось с растерянностью. Я сделала – но я не хотела! Простец или нет, но он был – мой. И он был отцом моего ребенка. И эксперимент я еще не закончила!
Он вдруг посмотрел на меня странно затравленным взглядом:
– Я правда вчера поздно пришел?
– Правда, – мой голос дрожал почти натурально – от якобы проглоченной обиды. – Ну, с кем не бывает, Тобиас? Все наладится.
– Я хотел пораньше, – темный взгляд отыскал забившегося в угол мальчика. – Совсем ребенка не вижу. А первый класс все-таки...
Что-то внутри подсказало мне обнять его:
– Все хорошо, Тобиас.
В эту ночь я не отталкивала его, и спустя пять лет совместной жизни нас догнал медовый месяц...

***
На Рождество Сев получил книгу о волшебных животных (папе мы это перевели как «мифологических»), и лексикон уже шестилетнего Северуса в области изысканных оскорблений значительно обогатился: теперь ребенок не ограничивался мантикорой, а при необходимости пускал в ход шведского тупорылого, смертофалда и прочих акромантулов. Позднее он еще более расширил репертуар – за счет произносимых на латыни заклятий – и признавался мне, что в этот момент воображает себя с собственной волшебной палочкой. Незнакомые слова действовали безотказно, вгоняя оппонентов в ступор. Когда Сев обозвал одноклассника «полным петрификусом», тот сначала обалдел, а потом долго допытывался у Сева, при чем тут фикус и на что надо обижаться?
На день рожденья я подарила ему давно присмотренный набор «Юный зельевар» (для папы – «Юный химик») с комплектом ингредиентов. Ребенок с головой уходил в свои занятия, а мы с Тобиасом – в воспоминания о собственной бурной молодости. Я, тщательно следя за языком, чтобы опять не довести до Обливиэйта, рассказывала о «частной школе для одаренных детей» в Шотландии (Сева туда тоже примут, можешь не сомневаться!), а он – о скаутском отряде, в котором состоял с семи лет (ты тоже будешь скаутом, Сев, увидишь, как там здорово!).
Тобиас все-таки сомневался, что в школу для одаренных детей принимают бесплатно, но я сказала:
– Меня же приняли! – И вопрос был закрыт.
А вот скауты заинтересовали не только меня. Сев забыл про свой набор и настороженно прислушивался к папиным рассказам о том, что должен был уметь юный скаут:
– Завязать и развязать галстук, использовать его для оказания первой помощи, мыть посуду после чаепития, совершать хорошие поступки, подчиняться старшим товарищам, не допускать самовольства, помогать людям...
На последнем ребенок не выдержал:
– Помогать маг...
Я успела перебить:
– Ну, маме же ты помогаешь? – и сделала «страшные» глаза – но так, чтобы не заметил Тобиас.
– И подчиняться?!
– Ты же маму слушаешься? И папу!
– А еще у нас были развлечения, – продолжал Тобиас, – пикники, барбекю, празднование Хэллоуина, спортивные мероприятия.
– А родителям можно было присутствовать? – поинтересовалась я.
– А как же! Их обязательно приглашали.
Хэллоуин, ага, подумалось мне. Мой ребенок там развернется!

***
После каникул Сев нашел остроумный и элегантный способ справляться с нелюбимыми предметами. Ну, разумеется! Стихийная магия! Я ожидала от нее одних только неприятностей – а мой ребенок научился извлекать из нее пользу! В книжках, конечно, пишут, что дети не способны управлять стихийными выбросами. Раньше я тоже так думала. А теперь, глядя на Сева, поняла, что у авторов подобной «литературы» есть желание писать книжки о детях, но нет детей. Потому они и пишут всякую чушь. А Сев очень быстро – всего за полгода – понял, какие его эмоции провоцируют выброс магии, и научился вызывать эти эмоции произвольно. Как с температурой – которая у него поднималась по желанию, когда школа совсем уже доставала. Зато и мяч на физкультуре у него теперь летел куда надо. Не всегда, конечно...
Жизнь пришла к согласию и достигла равновесия, которое нарушалось только мелочами – вроде школьной формы Сева (красный верх, серый низ) и периодических стычек с одноклассниками. Красное не выносили ни я, ни он – при черных волосах этот цвет «убивал» нас обоих, делая вульгарными. С одноклассниками было хуже. Но в те два подготовительных года на меня будто снизошло вдохновение, и у меня все получалось.
Однажды на школьном дворе на переменке девочки играли в классики, а Сев рисовал мелками на асфальте взрывопотама, и одна из девочек, пятясь, наткнулась на него и толкнула прямо на рисунок. Сев поднялся, перемазанный мелом, рисунок был испорчен, девчонки смеялись, и та, что толкнула – тоже, и Сев злобно выпалил – прямо в ее улыбку до ушей:
– Жаба!
Когда разъяренная мамаша привела к нам девчонку, всю покрытую зелеными пупырышками, и обвинила Сева в том, что он сглазил ее ребенка, я не знала, плакать или смеяться. Было очевидно, что Сев при случае сумеет защитить себя. Но что делать с магглянкой? Вот когда мне пригодилась проштудированная медицинская литература! Я объяснила мамаше, что я – фармацевт и разбираюсь в таких вещах, и что никакой это не сглаз, а просто у девочки необычная форма ветрянки, и не надо было ее, заболевающую, пускать в школу. Но это не страшно, есть очень эффективная микстура, я держу ее дома как раз для таких непредвиденных случаев, разрешите вам предложить? Как принимать, на пузырьке написано. Все как рукой снимет! Сев, иди выпей тоже, ты был в контакте!

***
Семейная идиллия кончилась летом следующего года.
Воскресным утром Тобиас подал мне халат, но взял его так неудачно, что из кармана – и ведь достаточно глубокого! – выскользнула волшебная палочка. Я остолбенела. Тобиас тоже медленно, заторможенно, точно под заклятием наклонился, поднял... Едва он прикоснулся к ней – я ожила. Подскочила с криком:
– Осторожно! Отдай! – И лишь когда палочка снова оказалась у меня в руках, немного успокоилась. Вернее, успокоилось колотившееся сердце. А мне было уже все равно. Когда-то это должно было случиться. Палочку я сунула в карман – чтобы избежать искушения нового Обливиэйта. Глядя ему в глаза, я бы все равно не смогла. Лицом к лицу – это вам не в спину...
– Что это? – спросил он, глядя на мой карман.
– Это... это... – как же мне надоело врать за все эти годы! И ведь все равно он догадается. Будь я на его месте – сразу же обо всем догадалась бы.
– Это волшебная палочка! – с вызовом объявила я.
– Игрушечная? – уточнил муж с надеждой.
Еще чего! Стала бы я так трепыхаться из-за игрушки!
– Нет. Настоящая. Тобиас... я... я не знаю, как лучше сказать... в общем, я – волшебница.
– Ты? Чушь! – убежденно заявил он.
– Доказать? – Я махнула палочкой:
– Serpensortia! – на кровать между нами плюхнулся безобидный ужик. Не знаю, почему мне в голову пришло именно это заклинание; наверное, вспомнился родной факультет. Тобиас весь побелел и даже стал заикаться:
– У-у-убери н-н-н-емедленно!
Я пожала плечами, уничтожила ужика и сунула палочку обратно в карман. Муж не сводил с меня глаз.
– Ведьма, – сказал он. – Змея!
Тут полагалось бы плюнуть на ковер, но за ковер платил он лично. Или ковер был матушкин. Словом, он не плюнул. Он думал.
Я никогда не была сильна в легилименции, но сейчас знала, что он вспоминает и разговоры об астрологии, и игрушечного крылатого коня, и мою работу на дому, и отсутствие медицинской страховки, и книжку про волшебных животных, в которую как-то заглянул, а потом долго выспрашивал у Сева, что такое смертофалд и точно ли он водится в тропиках, – а Сев, тыча пальцем в книжку, сердито повторял: «Ну, папа, английским же языком написано: Папуа Новая Гвинея!»
– Ты меня обманывала.
– Ничего подобного. Просто не говорила. До времени.
– И когда бы оно пришло?
Все-таки надо было его обливиэйтнуть...
– Значит, тогда я не был пьян, это ты что-то со мной сделала... И если я объясню...
Если он «объяснит», потребуется целая бригада обливиаторов.
– По-моему, – голос у меня дрожал по-настоящему, – пусть лучше думают, что ты был пьян, чем что ты сошел с ума. А если ты «объяснишь», то все именно так и подумают! – закончила я злорадно.
– Ведьма, – повторил Тобиас без выражения. Помолчал и спросил:
– ОН – тоже?
– Н-не знаю...
– Знаешь. Ты говорила, что его примут в твою школу.
И ушел.