Глава 5Название: Откровенность
Оригинальное название: Open
Автор: lavenderbrown (necdiva@yahoo.com)
Ссылка на оригинал: http://checkmated.com/story.php?story=5741
Переводчик: Fidelia (Fidelia2@yandex.ru)
Бета: Nadalz
Разрешение на перевод: не пришло
Категория: гет
Пейринг: ust Рон/Гермиона
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance/angst
Саммари: Понимание пришло. Беседа состоялась. Ошибки признаны. Откровенность за откровенность. Пятый фанфик в серии Ron&Hermione Missing Moments.
Дисклеймер: мой только перевод.
Откровенность
Гермиона скрестила пальцы, просачиваясь в спальню девочек-шестикурсниц. В комнате царил полумрак, кровати были пустыми. Девушка выдохнула и принялась поспешно готовиться ко сну, чистить зубы и умываться. Она совершенно определённо не хотела сталкиваться с Лавандой. Во всяком случае – не сегодня.
Скинув мантию, джинсы и джемпер, Гермиона надела на себя ночную рубашку и быстро забралась в постель. Как только голова коснулась подушки, а глаза закрылись, сознание наполнилось образами, дикими, роящимися образами, сливающимися в одну картину: лицо Рона.
Гермиона с силой зажмурилась, борясь со слезами. Казалось, что последние несколько месяцев она только и делала, что плакала. Она устала от собственного состояния – и откуда в ней столько слёз? Собственный неконтролируемый плач странным образом пугал Гермиону. И снова она сдалась, открывая глаза. Слёзы потекли из уголков глаз, скатываясь в волосы.
Даже с открытыми глазами Гермиона видела образ Рона. Волосы падают на лоб. Выражение ещё совсем юного бледного лица такое беззащитное, когда он спит. Другие образы перекрывали, накладывались на этот: два лица – Рона и Лаванды, эти двое так целуются, будто хотят проглотить друг друга. Гермиона снова сильно зажмурилась и дёрнула головой, но слёзы не прекращались. На этот раз ей привиделся Рон в кабинете профессора Слагхорна: хрипит от удушья, лицо синюшное, потом он падает на пол и, корчась, умирает…
Гермиона перевернулась на другой бок и чуть слышно всхлипнула.
Рон чуть не умер.
Эти слова бились, колотили в голову изнутри, так же как накануне, когда она сидела у его кровати.
Рон чуть не умер.
Болело в груди, болело горло. Всё болело. То, что Рон наговорил ей, то, что он натворил… он был таким
жестоким. Гермиона думала, что между ними что-то зарождается, что-то особенное… а потом Рон вдруг начал отвратительно себя вести, а затем и вовсе подцепил Лаванду и стал с ней таскаться.
И тут Гермиона вспомнила, как часто за последние три месяца желала, чтобы Рон куда-нибудь делся, просто исчез, пропал, и у неё затряслись плечи. Сколько раз она прокручивала в голове варианты, как Рон испаряется, рассеивается дымом, и что она при этом чувствует… Триумф. Победу.
Рон чуть не умер.
Гермиону начали осаждать новые мысли, все на одну тему: Рон действительно умер. Гарри не смог вовремя найти безоар, чтобы спасти его. И вот она со всех ног бежит в больничное крыло, а там уже собралась вся семья Уизли и Гарри, Уизли рыдают над телом Рона, а Гарри смотрит на неё совершенно пустыми глазами и безжизненным голосом говорит: «Рон мёртв. Его отравили».
Гермиона уткнулась в подушку, тихо проплакав ещё несколько минут, а потом услышала, как открылась дверь в спальню. Она подавила рыдания и притворилась спящей.
– …не могу поверить, что мне никто не сказал! – громко произнесла Лаванда.
– Ш-ш, тихо, Гермиона уже спит, – прошипела Парвати.
– Спит? Да ладно тебе, – Лаванда и не подумала говорить тише. – Думаю, она уже в курсе случившегося с Роном. Да наверняка она его уже навещала!
Гермиона старалась дышать ровно и спокойно. Её охватило знакомое ощущение гадливости. Не думала она, что однажды станет презирать Лаванду Браун. Они никогда особо не дружили, а в последний год эта маленькая шлюшка вообще с готовностью поверила во всю ту ерунду, напечатанную в «Пророке», что Гарри лжец. (Подумать только – этот поганый рот, повторяющий лживые утверждения, Рон имел глупость целовать!) Но сейчас Гермиона презирала Лаванду от всего сердца. Её рационализм твердил, что ненавидеть кого-то настолько сильно вообще вредно и глупо, тем более, что единственной причиной презрения и ненависти было то, что Лаванда встречается с Роном. Но чувства и эмоции брали верх над разумом. Лаванда – пустоголовая шлюшка, Лаванда – позор женской половины человечества, да чтоб у Лаванды по всему телу обсыпной лишай выскочил!
– Может, мне стоит разбудить её? – Лаванда была весьма решительно настроена, судя по звуку приближающихся шагов.
– Не надо! – Парвати вовремя остановила её. – Тысяча дементоров, Лав, да оставь ты её в покое!
– Да что с тобой такое? – спросила Лаванда резко. – Ты же знаешь, как она к нему…
– Да ничего со мной! Меня уже просто достало это ваше соперничество с Гермионой. Мне надоело быть между двух огней. Ты заполучила Рона, всё уже, всё, хватит, успокойся! Ты выиграла. Мерлина ради, тебе вовсе не обязательно всё время тыкать Гермиону в это носом.
Гермиона закусила губу. Иной раз стоило отдать Парвати должное.
И тут раздался всхлип.
– Да не пытаюсь я никого никуда носом тыкать… – откликнулась Лаванда. – Я просто… – и, не закончив фразу, девушка разрыдалась.
Ну вот, началоооось…
– Лав, да что случилось-то? – Парвати явно злилась.
– Мне кажется… мне кажется, что Рону со мной больше не интересно… – рыдала Лаванда, а Парвати всё пыталась уговорить её вести себя потише.
Гермиона снова закусила губу, стараясь не улыбаться, стараясь не предаваться пустым надеждам раньше времени.
– Лав, давай-ка, присядь, – предложила Парвати, и Гермиона услышала скрип кровати. – С чего ты взяла, что Рону теперь с тобой неинтересно?
– Ну просто…– Лаванда шмыгнула носом, – он больше не хочет проводить со мой время. Это началось после Рождества. И он не носит мой рождественский подарок!
Представляаааю, что там подарила Лаванда...
– Может, он приберегает его для особых случаев? – предположила Парвати.
– Он никуда не сводил меня на день Святого Валентина!
Даже так? Хмм… интересно…
– Но же мы никуда не могли пойти на день Святого Валентина, потому что это был не хогсмидовский выходной!
– Но он же мог хоть что-то сделать! – хныкала Лаванда. – Даже валентинку не прислал… А я, между прочим, написала ему стихотворение!
Меня сейчас стошнит… Мерлина ради, Рон отродясь никому не писал любовных записок.
– Может, он просто слишком занят? – предположила Парвати, но, судя по голосу, она сама не верила в то, что говорила.
– Занят, – презрительно отозвалась Лаванда. – Вот он то же самое говорит. То у него домашка, то тренировки по квиддичу…
– Так это правда.
– Но он же не всё время этим занят! – возразила девушка. – Вот, например, сегодня у него день рождения, а он с утра ни разу и не подошёл ко мне! И никто, никто не сказал мне, что с ним потом случилось!
– Ну, все были шокированы произошедшим, – оправдалась Парвати. – Все просто были в панике… и забыли про тебя.
Лаванда хмыкнула:
– Ну да, конечно. Но он мог бы мне хоть пять минуточек уделить. Пару дней назад я пыталась вытащить его на прогулку, а он ответил, что должен практиковаться в аппарировании в собственной спальне.
Гермиона не смогла больше сдерживаться и хихикнула.
– Что это было?
– Гермиона?
Гермиона громко вздохнула, маскируя смешок, и завозилась под одеялом, держа глаза закрытыми. А чтобы отмести всякие подозрения в свой адрес, пробормотала: «Виктор».
– О, – воскликнула Парвати, и Гермиона почувствовала, что та ухмыляется, – неудивительно, что она хихикает во сне, сны о самом Викторе Краме…
– Очень хорошо! – зло воскликнула Лаванда. – Пусть и дальше мечтает о Викторе, а не о
моём бойфренде!
– Ш-ш, – снова зашипела Парвати.
– Мне жаль, что я вновь потревожила нашу Гермионочку, – притворно откликнулась Лаванда, совершенно об этом не сожалея. Когда она заговорила снова, в её голосе были слёзы: – Ты ведь не думаешь, что… что он порвёт со мной, а?
Боже мой, а уж как я-то на это надеюсь…
– Нет, не думаю, – ответила Парвати слишком поспешно. – Рон может быть на самом деле занят. А аппарировать и правда очень тяжело научиться. Это мы с тобой не в курсе, потому что ещё по возрасту не подходим, но я слышала, как Невилл об этом упоминал.
– Да для Невилла всё тяжело! – съязвила Лаванда.
Гермиона со злости чуть не села в кровати, готовая проклясть наглую девицу на месте.
– Другие тоже говорят, что это сложно, – в голосе Парвати чувствовалось раздражение. – Даже Гарри, хотя он уже аппарировал, правда, это была совместная аппарация, но всё же…
– Да говорю же тебе, дело не в этом! – упрямо гнула своё Лаванда. – Что-то не так. Рон… он перестал проводить со мной время, как раньше. Он просто не хочет быть со мной рядом и всё время находит предлоги, – в голосе Лаванды вновь послышались слёзы. – Рон словно избегает меня.
ХА!
Девочки примолкли. До Гермионы вдруг дошло, что она задерживает дыхание, и пришлось медленно и беззвучно выдохнуть.
– Лаванда, – Парвати говорила вкрадчиво, явно боясь сказать что-то неприятное, – может… может быть, Рон немного… устал?
– Устал? – вяло переспросила девушка. – От домашних заданий или от квиддичных тренировок?
– Нет… – Парвати будто сомневалась, говорить ли ей. – Ну… понимаешь… может быть… может, Рону нужно немного времени… лично для себя? И личное пространство…
– Для себя?
Да, да, для себя, ты, эгоцентричная прилипала!
– Ну, просто ты ведь говорила, что вы раньше проводили вместе очень много времени, а теперь он тебя избегает…
– Вот и я о том же! – взвизгнула Лаванда. – Он собирается порвать со мной!
– Ш-ш, я совсем не об этом! – настаивала подруга. – Парни… ну, ты понимаешь, их пугает, когда отношения становятся серьёзными… И они дают задний ход. Это не значит, что они хотят порвать, ну, им нужен перерыв в отношениях.
– Перерыв?
Нет, нет, не перерыв – разрыв!
– Ну, знаешь, чтобы вздохнуть спокойно, – пояснила Парвати. – Может, Рону просто нужно немного личного пространства. Это не так уж и необычно. Когда всё только начинается, вы пылаете страстью друг к другу и всё время вместе, а потом пыл немного охлаждается и…
– Ты считаешь, что в этом всё и дело?
– Так и есть! – голос Парвати вовсе не был убедительным, но Гермиона буквально видела, как Лаванда цепляется за её слова, как за спасительную соломинку. – Если ты хочешь знать лично моё мнение, то это и для тебя удобнее, – продолжала девушка. – Ты же не хочешь проводить каждую минуту со своим парнем, как его сиамский близнец. Так ты ему быстро наскучишь, кроме того, ты сама тоже должна быть независимой. Не надо давать знать парню, что ты в нём слишком нуждаешься.
– А я именно так и поступаю, да? – поразилась Лаванда. – Я всё время показываю ему, что я без него не могу?
О, нет, нет, что ты, успокойся. Ты вовсе не так себя ведёшь. Ты просто обвилась вокруг Рона, как ядовитый плющ и…
– Ну, похоже, да… – заюлила Парвати. – И, наверное… наверное, не стоит называть его «Вон-Вон» при других людях, а?
Да ты что? Ты и правда считаешь – не стоит?
– То есть, я должна дать ему немного личного времени и перестать называть его «Вон-Вон» и всё? – переспросила Лаванда.
– Ну да, правильно.
– Но что если… ну... Понимаешь, что если мне захочется зайти в отношениях дальше?
Гермиону замутило.
– Лаванда, – по голосу Парвати Гермиона догадалась, что та качает головой. – У тебя что, совсем нет уважения к себе? Ты что, собираешься переспать с ним, чтобы Рон не терял к тебе интерес? Трахаться с ним, лишь бы привязать к себе? Да ты что?..
Гермиону замутило сильнее.
– Нну…
– Слушай, не стоит быть такой доступной, – твёрдо заявила Парвати.
Да, да, стань настолько недотрогой, чтобы Рон вообще не смел даже в твою сторону смотреть!
– Моя мама всегда так говорит, – промямлила Лаванда.
– И правильно говорит!
– Терпеть не могу, когда она права! – откликнулась Лаванда ворчливо. – Но… – и тут она просветлела, – если я сделаю, как ты советуешь, Рон ведь будет скучать по мне, а? И к тому моменту он уже неделю как будет в больничном крыле, к тому же, если я туда приду, он не сможет от меня отвертеться.
– Ну да… – признала Парвати, её голос был каким-то убитым.
– Спасибочки, Парвати! – Лаванда вновь была радостной и всем довольной. – Мерлин, я выжата как лимон. Мне нужно хорошенько отоспаться, если я собираюсь завтра навесить Рона.
– Завтра? – удивилась подруга.
– Ну да, – заявила Лаванда. – Сегодня, когда я пришла, он спал, значит, это не считается.
– Э-э-э… да… – со вздохом согласилась Парвати, сдаваясь.
Гермиона слышала, как девушки поболтали ещё немного, причём Парвати активно обсуждала кандидатуру Дина Томаса в качестве бойфренда, но Гермиона не особо прислушивалась. Её голова была слишком занята всем тем, что сказала Лаванда.
Неужели это правда? Неужели Рон на самом деле потерял к ней интерес?
Совесть увещевала Гермиону, что нехорошо надеяться на разрыв влюблённых. Разум твердил, что Лаванда наверняка принимает всё слишком близко к сердцу, и всё совсем не так плохо, как та живописала это Парвати. Ведь когда Гермиона видела Рона с Лавандой в последний раз, он будто и не терял интереса к своей девушке.
Неет, ты не то вспоминаешь. Тебе в голову лезет последнее воспоминание об их прилюдных обжиманках, а не об их последней встрече.
А последняя встреча была вчера утром за завтраком. И… они же вообще друг с другом не разговаривали! А ведь это уже не в первый раз… Лаванда виснет на Роне, а он… выглядит раздражённым!
Гермиона почувствовала, как сильно забилось сердце. Она постаралась успокоиться, приведя самой себе тысячи аргументов, почему не стоит питать пустые надежды. Главным аргументом являлся тот, что она не переживёт, если её сердце разобьётся во второй раз. Если Рон потерял интерес к Лаванде, это вовсе не означает, что он начал испытывать его к Гермионе.
Но он же произнёс моё имя во сне. В больничном крыле… он произнёс моё имя…
Слёзы снова навернулись на глаза. Она не могла больше выносить всё это. Просто не могла. Гермиона превратилась в нервную плаксивую дуру. Ей не давали сходить с ума только учёба и Гарри, который последнее время был для неё утёсом посреди штормящего моря отношений с Роном. Но теперь всё изменилось, потому что… Рон чуть не умер.
Гермиона перекатилась на спину и уставилась в потолок. Парвати и Лаванда уже улеглись и не могли заметить, что Гермиона не спит. А все её мысли сливались в одну, достигая апогея:
Рон чуть не умер.
Он чуть не ушёл навсегда.
Мысли Гермионы унеслись в прошлое, в ту осень, когда, как ей казалось, между ней и Роном зарождалось что-то новое. Прошло несколько месяцев, а Рон в упор не замечал те сигналы, которые Гермиона ему подавала, не понимал намёков, не придал значения их первому поцелую в Норе, прерванному Флегмой, второму поцелую в поезде, во время патрулирования, третьему поцелую после выборов вратаря, и Рон так и не попросил её… В итоге Гермиона просто взяла быка за рога и задала Рону прямой вопрос, вроде бы после этого всё стало проясняться. А потом Рон вдруг неожиданно охладел, и тут эта злосчастная ночь, когда Гермиона увидела его с этой
вертихвосткой, и они
целовались. А потом – история со злобными канарейками. В итоге они неделями не общаются и даже не смотрят друг на друга. И Гермиона мечтает, что Рон пропадёт, исчезнет, просто денется куда-нибудь, и ей не придётся смотреть на него, на его дурацкие веснушки, дурацкие рыжие волосы, дурацкие загрубевшие руки, дурацкие голубые глаза, дурацкую усмешку и всё остальное столь же дурацкое, сколь и любимое ею.
И только сейчас, в темноте спальни, зная, что Рон в это время спит в больничном крыле, чудом выжив после отравления, Гермиона осознала, какой стала бы её жизнь без Рона. Если бы он просто пропал, исчез, если бы его просто никогда не было.
Горло снова сжалось, Гермиона молча глотала слёзы. На неё словно навалилось осознание какой-то огромной и мучительной истины: неважно, что Рон разбил ей сердце, что они не разговаривают неделями, что ничего уже не будет для них как раньше. Главное – Рон жив, он рядом с ней, она может видеть его дурацкие рыжие волосы, дурацкие веснушки, дурацкие голубые глаза и дурацкую усмешку. И пусть при этом другая девушка запускает пальцы в его волосы, целует веснушки, тонет в глазах и улыбается в ответ на усмешку. Пусть только Рон знает, что Гермиона не ненавидит его, не может ненавидеть его. Пусть они больше не будут друзьями, как раньше, просто Рон должен знать, что он значит для неё.
Гермиона глубоко вдохнула, слёзы высохли, боль в груди потихоньку отпускала. Сон накатывал на девушку, и вдруг она неожиданно для самой себя улыбнулась. Удивительно, как успокаивает принятие решения, даже страшного, рискованного и компромиссного.
Гермиона закрыла глаза и заснула – во сне Рон улыбался ей.
***
Полдня Гермиона закаляла характер, но часа в четыре ноги сами понесли её в больничное крыло. Внутри неё царили странная пустота и лёгкость, будто Гермиона стала воздушным шариком, но это ощущение нельзя было назвать приятным. Наоборот, оно было каким-то болезненным.
Гермиона добрела до больничного крыла и только собиралась толкнуть двери, как они резко открылись настежь. Навстречу ей вывалились улыбающиеся Гарри и Джинни, причём девушка что-то возбуждённо говорила. Увидев Гермиону, они притормозили:
– Эй, – Гарри казался удивлённым.
– Привет, – с трудом выдавила Гермиона. – Рон… он не спит?
– Не-а, – откликнулся Гарри. – Хочешь его навестить?
– Да, – сухо отозвалась Гермиона.
– А, ну давай, – Гарри немного растерялся. – Уверен, Рон будет рад тебя видеть.
– Ты так считаешь? – Гермиона ненавидела себя за отчаяние в голосе.
– Да говорю тебе! – заверил её Гарри. Гермиона заметила, что Джинни отмалчивается, а вид у неё испуганный.
– Ну ладно, – Гермиона переводила взгляд с одного на другую. – Тогда я загляну к нему.
– Гермиона, – неожиданно встряла Джинни, – перед тем как ты зайдёшь… можно тебя на пару слов?
– Ну-у… да.
– Ладно, тогда увидимся в гостиной, всем пока, – пожал плечами Гарри.
Джинни махнула рукой улыбнувшемуся Гарри и долго смотрела ему вслед, что не осталось незамеченным чисто машинально попрощавшейся Гермионой.
– Джинни?
– Что? – та словно вынырнула из своих мыслей.
– Ты хотела со мной поговорить.
– А, да, – лицо у девушки сделалось очень серьёзным. Гермиона почувствовала себя нехорошо. Неужели Рону стало хуже? Но тогда Гарри сразу же об этом сказал бы… к тому же, они вышли из больничного крыла с улыбками на лицах.
– Гермиона, перед тем, как ты войдёшь, мне нужно тебе кое-что сказать.
– Ладно.
– Просто… просто я не хочу, чтобы ты меня за это возненавидела.
– Ой, ну не глупи. Говори уже, что стряслось.
– Понимаешь, то, что между вами произошло… Это, наверное, моя вина, – Джинни запиналась. – Понимаешь, я совсем про это забыла. Это было так давно, и я так злилась, что не отдавала себе отчёта в том, что несу, но сейчас я разговаривала с Роном, и он упомянул об этом, и я вспомнила, что…
– Джинни, не трещи, про что вообще ты сейчас говоришь?
Та сделала глубокий вдох:
– Я проболталась Рону, что ты целовалась с Крамом.
Гермиона недоверчиво уставилась на неё:
– Джинни, я же поделилась этим только с тобой!
У Джинни глаза были на мокром месте, а голос задрожал:
– Ну знаю я, знаю… Мне так жаль! Рон застал меня целующейся с Дином и начал гнать какую-то пургу, типа – поучения от старшего братца, и я просто сорвалась. Я стала высмеивать его, что он-то вообще ни с кем ещё не целовался, и у меня просто вырвалось про Крама. Я бы раньше тебе это рассказала, но я так злилась, что про всё позабыла, а потом было не до того и… Ох, Гермиона, мне так жаль… Это я виновата в том, что всё так плохо обернулось. Если бы я попридержала язык, Рон не сошёлся бы с Лавандой! – произнося это имя, Джинни сделала такое же лицо, с каким она всегда говорила о Флёр.
Гермиона сглотнула. Известие застало её врасплох, ей было неприятно, больно, она разозлилась. Хотелось вызвериться на Джинни, за то, что предала её доверие, обвинить её во всех своих проблемах с Роном. Но ведь на деле вины Джинни в этом не было. Неосторожно вырвавшиеся слова Джинни были поводом, не причиной. Гермиона и сама была виновата, разве это не она заявила, что если бы не Феликс Фелицис, Рон не поймал бы ни одного мяча? Разве это не она наложила заклинание на Кормака МакЛаггена на испытаниях вратарей, чтобы убедиться, что победит именно Рон?
Он же такой неуверенный в себе, такой чувствительный ко всему, что касается его квиддичных качеств, а Крам…
Всё стало на свои места. У ужасного поведения Рона была причина. Разум твердил, что Рон не должен был подвергаться эмоциям до такой степени, чтобы припоминать ей что-то, случившееся настолько давно – целых два года назад! – но Рон ведь всегда руководствовался эмоциями, когда дело касалось Крама. Для Рона Крам был живым напоминанием его собственной несостоятельности как игрока в квиддич, да к тому же и ухаживал за ней…
– Ладно, Джинни, всё нормально, – в итоге сказала Гермиона. – Наверное, мне стоило самой ему это рассказать. По крайней мере, я смогла бы ему объяснить, что для меня тот поцелуй ничего не значил.
– У меня такое чувство, будто это я всё испортила… – Джинни было стыдно.
– Нет-нет, – мгновенно откликнулась Гермиона, – мы сами виноваты. Мне надо было давно рассказать ему о Краме, попросить его… но мы оба слишком эмоциональные, чтобы вовремя поговорить об этом спокойно, и только сейчас… – Гермиона умолкла, вздохнув. – Ладно, по крайней мере, теперь во всём этом хотя бы просматривается логика.
– Ты уверена? – спросила Джинни. – Мне очень и очень не по себе.
– Да, уверена, – улыбнулась Гермиона. – Я поговорю с Роном. Я… я всё ему расскажу. Какой же я была дурой… – её голос дрогнул, но девушка смогла проглотить угловатый комок в горле. – Не знаю, что он скажет, но… я должна ему рассказать. Ты ведь понимаешь, да?..
В глазах у Джинни стояли слёзы, одна скатилась по щеке:
– Знаешь, вот честное слово, я думаю, что Рону на самом деле никогда не нравилась Лаванда.
– Ну, я как раз и собираюсь это выяснить, – Гермиона ободряюще положила Джинни руку на плечо и повернулась к двери.
– Давай я прослежу, чтобы Лаванда не вломилась в палату не вовремя, – предложила Джинни.
– Спасибо, – Гермиона улыбнулась Джинни на прощанье и проскользнула в комнату, её мутило от волнения.
Гермиона сразу же увидела его.
Рон полулежал в кровати, лениво листая выпуск «Полётов с «Пушками Педдл». Услышав звук открывающейся двери, он поднял голову.
Сердце Гермионы глухо бухало в груди, они с Роном долго смотрели друг на друга. Взгляд парня словно притягивал, ноги сами подвели её к кровати. Они оба будто потеряли дар речи. Гермиона осознала, где находится, только когда ткнулась коленками в край кровати и с трудом удержала равновесие. Только тогда к ней вернулась способность дышать, думать и говорить.
– Привет.
Рон сглотнул так, что кадык дёрнулся, и тоже поздоровался:
– Привет.
Комок в горле Гермионы снова зашевелился, и ей пришлось сглотнуть, чтобы затолкать его поглубже. Если она сейчас расплачется, она ничего не сможет объяснить, а ей нужно сказать так много... Но слова будто застряли в горле, приклеились к языку. Гермиона растерянно озиралась вокруг, чтобы хоть о чём-то завести разговор и разорвать эту невыносимую тишину.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она глупо.
Рон ответил не сразу, кривовато ухмыльнувшись:
– Ну, как будто я сначала глотнул любовного зелья, потом антидота, а потом отравленной медовухи.
И Гермиона рассмеялась. Рон тоже. Впервые за последние несколько месяцев они вместе смеялись. А потом Гермиона неожиданно заплакала. Решение вести себя сдержанно пошло низлю под хвост, как только она увидела улыбающегося Рона. Гермиона рыдала, давясь слезами и глотая воздух, слёзы текли по лицу просто потоком.
Лицо Рона стало испуганным.
– Прости меня, извини, ты только не плачь, а? – забеспокоился он, протягивая к ней руки. – Пожалуйста, не плач, прости меня!
Гермиона всхлипнула.
– Мне тоже жаль… – смогла выговорить она и обессилено рухнула в кресло рядом с кроватью Рона. Собственные ноги её больше не держали. Гермиона схватила Рона за руки, ей позарез нужно было убедиться в том, что он жив, что он – настоящий, почувствовать его.
Рон разрешил ей держать себя за руки, но Гермиона чувствовала его напряжение. Он явно не знал, что сказать и что сделать, как себя вести. Гермиона посмотрела ему в лицо, глаза у Рона покраснели, а челюсти он так сильно сжал, что подбородок затрясся.
– Гермиона… – начал он решительно, будто собрался наконец с силами высказать что-то важное, но девушка не дала ему и рта раскрыть. Гермиона чувствовала, что сейчас должна говорить она, слова будто пробились через комок в горле.
– Нет, стой, подожди! – и она прижала ладонь к губам Рона, заставляя умолкнуть. – Я первая должна сказать.
Гермиона убрала руку, и Рон кивнул.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – слова давались ей с трудом, губы не слушались. – Вернее не так, много всего. Мне жаль, что я вовремя не рассказала тебе о Викторе. Джинни только что сказала, что она проболталась тебе о нём. Не от неё ты должен был это услышать. Я сама должна была рассказать тебе, но я боялась, что ты неправильно поймёшь, но я всё равно должна была это сделать. Тогда я смогла бы объяснить, что тот поцелуй совсем ничего для меня не значил. Я не… я ему нравилась, и мне это льстило, он был приятным парнем, а я злилась на тебя, за то, что ты не пригласил меня на этот дурацкий бал, и мне было интересно… ну да, да, просто интересно, и я разрешила себя поцеловать, и мне было приятно. Просто
приятно. И всё. Это ничего для меня
не значило.
Гермиона глубоко вдохнула. Её несло, она уже не могла остановиться.
– Только я не была уверена… я думала… Я
не понимала, нравится он мне или нет, я
запуталась… Я знала, что мне нравишься ты, но ты не обращал на меня внимание – нет-нет, не перебивай! – а он был приятным парнем и вёл себя как джентльмен, и я подумала, что мне нужно… просто проверить. Может быть, я ошибалась, наверное, когда ты испытываешь к кому-то симпатию, тебе не должно быть при этом неловко и не по себе. Мы целовались ещё несколько раз, и это было приятно, но не более того…
не более. И это всё было неважно, потому что мне всё равно продолжал нравиться ты. А потом Виктор вернулся в Болгарию, и я не поехала к нему летом, Рон, я не ездила! Я знаю, что ты дулся на меня за это, но я не ездила! Я не хотела, чтобы Виктор понял меня неправильно, и написала о том, что не заинтересована в продолжении наших отношений и могу быть только другом, а он всё пытался переубедить меня. Я объяснила, что мне нравится другой, но Виктор подумал, что это Гарри, и тогда я написала… что это ты.
Гермиона ещё раз глубоко вдохнула, так, что заболели лёгкие. Она собралась продолжить, но Рон не дал ей:
– Так ты рассказала Виктору обо мне?
Она кивнула, слёзы снова наворачивались на глаза:
– Я написала ему, что мне жаль, мне нужно было как-то не обидеть его… И Виктор сказал, что всё же хочет остаться моим другом, ну и вот… мы просто друзья. Мы друзья по переписке, и это всё… Это всё, что между нами вообще было… Я давно от него ничего не получала, наверное, квиддич отнимает слишком много времени. Не знаю… Я просто хотела объяснить, что… мне плевать на Крама. Да, он мой друг, да, он хороший парень, но он не… – Гермиона взмахнула рукой и указала на Рона, смотрящего на неё во все глаза. – А ещё… ещё мне жаль, что я так отзывалась о твоих квиддичных качествах как вратаря… Я знаю, что ты прекрасно ловишь голы и без посторонней помощи. Я знаю, что ты хороший игрок. Не знаю только, с чего ты тогда так на меня разозлился, ни с того, ни с сего. Нам надо было идти на дурацкую вечеринку у Слагхорна, и ты на меня сильно злился, а потом ты с Лавандой…
Рон отвёл взгляд.
– Я так разозлилась, Рон… Я так… я просто не понимала… Я думала… Я думала, что ты и я… что мы… и когда я увидела, как вы целуетесь, мне стало больно, так больно… И мне захотелось сделать больно в ответ. И тогда я наговорила тебе все те гадости и позвала этого придурка МакЛаггена на вечеринку к Слагхорну, чтобы заставить тебя ревновать. Мне нужно было сделать тебе так же больно, как ты сделал мне, потому что каждый раз, когда я видела тебя с Лавандой, это было… было ужасно. Я не могла этого вынести и… и… – Гермионе пришлось сделать над собой усилие, чтобы сказать это вслух: – Я надеялась, что ты просто исчезнешь, и мне больше не придётся на тебя смотреть…А потом… потом тебя отравили.
Гермиона не выдержала и разрыдалась, прижимаясь лицом к рукам Рона, которые всё ещё сжимала в своих. А Рон всё молчал. Гермиона почувствовала, как он высвободил одну руку, а потом… погладил её по голове. Рон никогда так до неё не дотрагивался. Это было прекрасно и ужасно одновременно. Пальцы Рона успокаивающе гладили её волосы, а у Гермионы болело сердце. Рон никогда не будет с ней. Даже если они с Лавандой расстанутся, Гермиона всё равно его потеряла. Он никогда не произносил во сне имя Лаванды, потому что и так был с ней. Всё было кончено, так и не начавшись.
Гермиона подняла голову, почувствовав, что Рон убрал руку, и постаралась морально подготовиться к тому, что ещё ему сейчас расскажет.
– Я больше не хочу враждовать с тобой… – с трудом выговорила она. – Я ненавижу эту вражду… я устала быть твоим врагом. И я… мне не нужно говорить это, не нужно, потому что, наверное, я сейчас всё окончательно и бесповоротно испорчу, но… Ты мне всегда нравился и нравишься сейчас, а ты… ты по-другому ко мне относишься и… Да ладно. Ладно, пусть так. Я просто не хочу больше враждовать с тобой и не хочу, чтобы ты меня ненавидел и… и я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Это всё, чего я хочу, Рон. Я не хочу, чтобы тебе было плохо из-за меня, и если Лаванда делает тебя счастливым, то это… Это хорошо.
Гермиона отпустила руки Рона и отодвинулась назад.
Она справилась. Она всё сказала, может, не так спокойно и красноречиво, как планировала, но она всё высказала. Гермиона вытерла глаза тыльной стороной ладони.
Рон долго смотрел на неё, словно пришпилив к спинке кресла взглядом, словно пытаясь прочитать у неё на лице те слова, которые должен сейчас сказать.
– А я тебе всё ещё нравлюсь? – спросил он только.
– Что?
– Ну… я всё ещё нравлюсь тебе?
Гермиона отвела взгляд, в желудке образовалась пустота.
– Да.
– Почему?
Она резко подняла голову, не ожидая услышать такой странный вопрос как «почему?». Как, ради всего святого, она может на это ответить? Неужели он не знает, неужели он
не понимает, почему?
Рон внимательно смотрел ей в лицо. Гермиона поняла, что он и правда не знает. Он не понимает, зачем нужен ей.
– Я… ну, то есть… я так погано себя вёл по отношению к тебе… и не раз… И я не… я… – он опустил голову, уставившись на руки. – Я не счастлив с Лавандой, – выдохнул он и посмотрел Гермионе в глаза. – Я связался с ней только потому, что разозлился на тебя. Я… Мне она даже не нравится.
– Не нравится?
– Нет. Я с ней только потому… ну, ты понимаешь…
Гермиона молчала. Ну да, конечно, она понимала.
Типичный самец. Она с трудом подавила желание продемонстрировать недовольство. Он ничего не сказал по поводу её неловких слёзных признаний. Единственное, что могла сделать Гермиона – дождаться, когда он захочет с ней поделиться своими соображениями. Но, говоря по правде, Гермиона была безмерно рада слышать, что Рона никогда не интересовала Лаванда Браун.
– Мне стало скучно, – продолжал Рон. – Странно, да? То есть, я хочу сказать… ну вот Шеймус говорит, что мне очень повезло, что Лаванде не требуется со мной разговаривать или куда-то её выводить… Сначала это было ещё ничего, а потом… становилось всё скучнее и скучнее. Она никогда не задавала мне какие-нибудь вопросы, а если я пытался расспросить её, она… всё сводила к хихиканью. И чем дольше я был с ней, тем чаще думал о тебе, как ты пилила меня из-за домашки или уговаривала вступить в Г.А.В.Н.Э, или просто закатывала глаза, когда я неудачно шутил. Мне... мне не хватало этого всего, – Рон умолк, уставившись на свои руки. – Я правда обрадовался, когда ты пригласила меня на ту вечеринку, – пробормотал он. – Я… хотел тебя куда-нибудь позвать, но мне не хватало смелости. А потом ты сама меня позвала и… у меня как от сердца отлегло. Вот если бы я сам тебя позвал, ты точно отказалась бы, но ты это сделала первой, и я понял… ну, это глупо, но… Я должен был догадаться, но… мне всё ещё казалось, что ты просто… Не знаю, я просто не знал, что и подумать, а потом ты пригласила меня, а Джинни проболталась и наговорила всякого, а потом я стал стесняться из-за своих неудач в квиддиче. Комплексовать и впадать в неадекват. Каждый раз закрывая глаза, я видел вас вдвоём и всё время думал, что… Что ты меня оцениваешь и сравниваешь с ним и… нет, я знаю, что это глупо, но… Мерлин, я просто дурак, да?
– Нет, что ты…
– Да, я дурак! – с чувством выкрикнул Рон. – Я всё испортил, Гермиона! Я понимаю, почему ты боялась рассказать мне о Краме, потому что я взорвался бы и наговорил бы всякой ерунды, как последний идиот! Я же на самом деле вёл себя как идиот! Я ведь в итоге поступил именно так, как ты и опасалась. Даже хуже, потому что ещё и связался с Лавандой, а это вообще самый идиотский поступок в моей жизни, который просто блестяще меня характеризует.
– Не надо… – прошептала Гермиона.
– Я просто… не мог поверить в то, что… – Рон будто и не слышал Гермиону, уставившись на свои руки. – То есть… Ну разве тебе может понравиться кто-то вроде меня? Поэтому я так вышел из себя из-за Крама. Потому что он лучше меня. Потому что ты заслуживаешь его. Не меня. Я… я не для тебя, потому что ты выше, а я… я словно опускаю тебя до своего уровня.
– Не говори так!
– Но это правда! – настаивал Рон, лишь раз взглянув на неё; глаза у него покраснели. – Ты заслуживаешь кого-то особенного, Гермиона. Потому что ты сама особенная, понимаешь? Ты особенная, а я… а я нет, – и он снова уставился на руки. – И поэтому… я никогда ничего не предпринимал. Поэтому я никогда никуда тебя не приглашал и не предлагал стать моей девушкой. Не потому, что ты мне не нравишься, а потому, что… никогда не верил, что ты захочешь со мной встречаться.
– Но я хотела, – заверила она. – И до сих пор хочу.
Рон резко поднял голову и внимательно посмотрел ей в глаза:
– И это после всего того, что я натворил? Я же ужасно себя вёл по отношению к тебе…
– Я была не лучше, – признала Гермиона.
– Но я не…
– Рональд Уизли, не смей говорить, что ты не особенный! – выкрикнула Гермиона, её глаза снова начали наполняться слезами. – Или что ты идиот, или что ты тянешь меня вниз! Всё не так! Единственная причина, по которой я каждый раз пилю тебя – ты же талантливый, ты просто… просто не стараешься! Ты не веришь в себя, хотя должен. Ты гораздо лучше, чем сам о себе думаешь. Мне плевать на то, что ты бедный, и плевать на то, что ты не знаменитый, это всё совершенно не важно! Не могу поверить, что ты считаешь, будто для меня это имеет значение! – закончила Гермиона громко, тяжело дыша от возмущения.
Рон уставился на неё во все глаза, потом наклонил голову набок и спокойно сказал:
– Ну, ты закончила кричать на меня?
Гермиона открыла было рот, чтобы начать возражать, но потом словно передумала и начала хохотать, одновременно плача. Она была до предела взвинчена и безумно рада, они вместе смеялись уже второй раз за последний час, и это – впервые за несколько недель глухой молчаливой вражды.
– Да, – просто сказала она, – я закончила кричать на тебя.
Рон улыбнулся, и она добавила:
– На этот раз.
Рон снова засмеялся, кинул на Гермиону неуверенный взгляд и взял её руки в свои:
– Я тоже не хочу с тобой воевать, – он упорно смотрел на её руки. – Я… Я виноват, прости меня, – сказал он глухо. – Прости меня за все те гадости, которые я говорил тебе или делал. Прости за то, что был самым большим идиотом на свете. И прости меня за Лаванду, – Рон смело взглянул Гермионе в глаза, а та не могла говорить и просто кивнула. – Мне… мне правда тебя не хватало.
Из глаз Гермионы снова потекли слёзы. Просто неисправный водопровод какой-то.
– Мне тебя тоже не хватало.
– Я с ума по тебе схожу, – неожиданно выдал Рон, его трясло, как будто ему пришлось сделать над собой невероятное физическое усилие, чтобы сказать эти шесть слов.
Не мучая его больше, Гермиона бросилась к Рону, обнимая и утыкаясь лицом ему в шею и снова рыдая. Голова раскалывалась, видимо, от этого дурацкого плача, но рыдания только усилились, когда Рон обнял её и прижал к себе. Это казалось таким естественным – обнимать Рона, и чтобы он обнимал её в ответ. Именно тогда Гермиона поняла, почувствовала, что они по-настоящему помирились, что между ними больше не будет недопонимания, пропущенных сигналов и глупых детских обидок.
Гермиона отстранилась, собираясь снова пристроиться на краешек кресла, но Рон не пустил её, притянув ещё ближе. Его лицо оказалось лишь в нескольких сантиметрах от её лица, от Рона пахло шоколадом – наверняка он снова лопал шоколадных лягушек – его глаза сияли... его губы были совсем рядом… его сердце билось так сильно, что она это слышала. Рон обнял её, прижав к себе ещё сильнее.
– Рон, подожди, – она снова прижала пальцы к его губам. – Мы не можем…
Рон чуть ослабил хватку, недоумевая:
– Почему нет?
– Потому что Лаванда до сих пор твоя девушка.
Рон отпустил её.
– Да… точно, – вяло откликнулся он.
– Ты только не подумай, что я не хочу! – уверила его Гермиона. – Я просто думаю, что… Это будет как-то неправильно.
– Да. Да, ты права. Я просто…
Гермиона резко вдохнула, когда Рон посмотрел на неё и провёл ладонью по её щеке, а потом погладил большим пальцем нижнюю губу. Голова Гермионы блаженно опустела, и появилось какое-то зудящее, щекотное ощущение под кожей. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы сидеть спокойно.
Гермиона смотрела на лицо Рона, будто желая запомнить его таким, довольным и вместе с тем предвкушающим. Она решила, что Рон нравится ей таким.
– И что мы будем делать? – спросил он, его щёки и уши начали розоветь. – То есть… ну… мы с тобой… с нами. Я бросаю Лаванду, и начинаю за тобой ухаживать, да?
– А ты… ты хочешь за мной ухаживать?
– Нет, – пожал плечами Рон. – То есть, я, конечно, хочу встречаться с тобой… но… ухаживать – это так… то есть… Мерлин, что я несу?
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – перебила его Гермиона, не в силах противиться желанию снова взять его за руку. – Ты прав, как-то глупо начинать официально ухаживать за мной, если мы знаем друг друга так давно и вообще друзья уже столько лет.
– Лучшие друзья, – добавил Рон, переплетая их пальцы. Гермиона с трудом подавила желание испустить довольный вздох. Рон держал её за руку, переплетя её тонкие пальцы со своими, загрубевшими, и ей было
так хорошо… Как может быть настолько хорошо из-за подобной мелочи?
– Не хочу, чтобы какая-нибудь ерунда всё испортила, – прошептала Гермиона, снова смотря ему в глаза.
– Я тоже, – пылко откликнулся Рон. Он выглядел так, словно хотел добавить что-то ещё, но не решался. Гермиона поняла: Рон хочет, чтобы она сама задала тон беседе.
– Давай не будем спешить, – предложила она, и Рон кивнул.
– Да, ты права.
– Мы сто лет не разговаривали, – продолжила Гермиона, – и просто ужасно себя вели по отношению друг к другу.
Рон ничего не сказал, только кивнул, глядя на их переплетённые пальцы.
– Я думаю… может, нам стоит начать всё сначала? – предложила Гермиона неуверенно.
– Ты имеешь в виду дружбу?
– Д-да… – Гермиону убивало, что пришлось сформулировать это именно таким образом. Её голова всё ещё была блаженно пустой и слегка кружилась, а ещё хотелось накинуться на Рона и зацеловать его до полусмерти.
Рон поднял голову:
– Друзья… – задумчиво произнёс он, но руку её не отпускал. – А потом что? После того, как Лаванда и я… Нну… там видно будет, да?
– Точно, – улыбнулась Гермиона. Рон всё правильно понял. – Думаю, всё просто должно идти своим чередом.
Рон кивнул, на его лице отражалось явное нетерпение и желание.
– Хмм… похоже на план действий, – голос Рона был каким-то хриплым, парень явно боролся с собой. Гермиону затопило предвкушение и какое-то возбуждение, ей пришлось взять себя в руки, иначе она вскочила бы с кресла, бросилась к Рону, обняла его и стала целовать, позабыв обо всём на свете.
– Ага, – Гермиона старалась говорить ровно, пытаясь удержать себя в кресле, но так и не отпустив руку Рона.
Несколько минут они просидели в тишине, молча, всё ещё держась за руки. Время от времени они бросали друг на дружку смущённые взгляды, но некоторая возникшая неловкость не была неприятной. Было совершенно естественно сидеть вот так вот вдвоём, держась за руки, и молчать. Это было совершенно замечательно, и впервые за несколько последних месяцев Гермиона ощутила нечто очень похожее на счастье.
– Гермиона? – позвал Рон, и она вздрогнула. Он просто произнёс её имя, но то, как это сейчас прозвучало, сейчас, когда они, наконец, поговорили и всё для себя выяснили… её это привело в смятение.
– Что?
– Как мне порвать с Лавандой?
Гермиона разозлилась. Нет, с одной стороны она, конечно, очень рада, что Рон всё же решился бросить Лаванду, но она не хотела обсуждать с ним эти дела.
– Что ты имеешь в виду – как тебе порвать с Лавандой?
– Ну что я ей скажу-то? – вид у Рона был растерянный и несчастный. – Можно, я просто скажу, что теперь я встречаюсь с тобой?
– Нет! – воскликнула Гермиона, стараясь не думать о том, что её тайные мечты таки воплотились в реальность, но на душе при этом скребли кошки.
– Но… – заныл Рон, а Гермиона упрямо покачала головой.
– Ты просто скажешь ей об этом, Рон, – твердо ответила Гермиона. – И тебе надо сделать это как можно мягче. Если она в тебя влюблена, а тебе приходится задевать её чувства, и без этого никак, то нельзя ходить вокруг да около, надо просто очень вежливо и мягко сказать, что вы больше не будете встречаться и…
– Ну да, ага, – прервал её Рон, – я точно знаю, что при этом начнётся. Она разрыдается и примется дознаваться, что случилось, а потом захочет поговорить о моих чувствах и… О-о-о… Гермиона, понимаешь, я не хочу никаких сцен и скандалов. Может быть, можно… ну, я не знаю… написать ей записку?
– Нет, совершенно точно нельзя, – Гермиона была неумолима. Она не вполне понимала, почему её так возмущало теперешнее отношение Рона к Лаванде. Может, оттого, что даже Лаванда Браун не заслуживала такого циничного динамо.
– Может, я просто буду игнорировать её, чтобы она сама со мной в итоге порвала? – думал он вслух.
– Рон!
– Что? – тот всплеснул руками, отпуская Гермиону. – Это же не так просто – бросить кого-то!
– Только не говори мне, что у тебя уйдёт на это весь остаток учебного года! – Гермиона была непреклонна.
– Ну, не до такой степени… – Рон снова взял Гермионины руки в свои. – Клянусь, что сделаю это как можно быстрее… Я не стану ждать целую вечность, после того как мы с тобой… после… – Рон неожиданно замолчал, лицо его приняло мечтательное выражение. – Звучит здорово!
– Что звучит здорово?
– «Мы».
Гермиона моргнула и… Мерлин, это уже ни в какие ворота не лезло – её глаза снова наполнялись слезами.
– Да, хорошо звучит, – признала она.
– Но… сначала надо бросить Лаванду. И… ну, у нас всё будет происходить постепенно, чтобы что-то не испортить.
Гермиона кивнула, улыбаясь сквозь слёзы.
– Гермиона?.. – позвал Рон. – Я знаю, что мне пока нельзя тебя целовать, но обнять-то хоть можно?
Она не знала, что ответить.
– Клянусь, что не стану пытаться тебя поцеловать, – пообещал он с ужасно честным видом. Щенячье выражение лица поколебало Гермионину решимость. Ладно, она в любом случае сама этого очень хотела.
И она буквально набросилась на Рона, крепко обнимая его, смеясь и плача, слёзы закапали Рону всю шею.
– Ты просто ненормальная, – Рон улыбался, прижимая её к себе.
– Знаю, – пробормотала Гермиона ему в шею. – Наверное, не стоит… Давай пока никому не будем говорить, ладно?
– Хорошо, – но Рон всё же скривился. – А почему?
– Не хочу, чтобы на меня давили, – Гермиона отвела чёлку с его лба. Рон закрыл глаза, прильнув к её ладони, и Гермиона снова почувствовала щекотание приятных мурашек: да её ноги держать не будут, когда надо придётся и уйти.
– Не надо скрывать это… ну, чем бы это ни было, от Гарри.
– От него не будем. Скажи ему как бы между делом. Я просто не хочу, чтобы от нас чего-то ждали. Если мы расскажем остальным, что мы помирились и всё для себя выяснили…
– Боишься, что нас сглазят? – закончил за неё Рон.
– Да, – Гермиона скорчила гримасу. – Думаешь, глупо этого бояться?
– Нет-нет, ничуть не глупо, – Рон чуть помедлил. – Ладно, всё останется между нами.
– «Нами», – повторила Гермиона, улыбаясь.
Они снова будто застыли в опасной близости друг от друга, и Гермиона вернулась в кресло. Как же это всё сложно… гораздо сложнее, чем она ожидала.
Ты всё делаешь правильно. Сначала он должен спровадить Лаванду, и лишь потом у нас начнутся отношения, которые будут развиваться медленно и постепенно. И на этот раз всё будет хорошо.
– Мне пора, – сказала она, заставляя себя встать. Ноги и правда чуть дрожали.
– Ладно, – в третий раз повторил Рон, вид у него был унылый. Парень держал Гермиону за руку, явно не желая её отпускать. – Ты ещё придёшь?
– Конечно! – откликнулась девушка.
– Сегодня вечером? – спросил он с надеждой.
Да!
– Нет, не сегодня, – Гермиона прикусила губу. – Нам… нам не следует видеться наедине так много… Немножко можно, но не слишком часто. Потому что… ну…
– О, – Рон снова помрачнел, но потом, вроде бы, понял. – Да, да, ты права. Ладно. Но завтра утречком ты ведь заглянешь, а? На пару минут всего.
– Да, я приду, – согласилась Гермиона. – Я принесу тебе домашнее задание.
Рон скривился:
– Домашку? Гермиона, да ну тебя!
Она рассмеялась:
– Иначе ты отстанешь! Помнишь прошлый год? Ты обещал, что…
– …не буду забрасывать домашку, помню я, помню, – Рон робко ухмыльнулся. Он всё ещё держал её за руку. – Ну, просто не приноси её мне. В конце концов – я же инвалид. Мне нельзя перенапрягаться.
– Ха-ха-ха, – она воспользовалась моментом, чтобы убрать руку. Рон выпустил её пальцы и не отрываясь смотрел на неё, провожая взглядом до двери.
– Пока, – попрощалась Гермиона, улыбаясь, чувствуя приятное головокружение, ужасно желая затискать Рона до полусмерти и заставляя себя пятиться к выходу побыстрее, чтобы не развернуться и не осуществить желаемое.
– Пока, – откликнулся Рон, помахав рукой и не сводя с неё глаз. В его взгляде теперь было что-то такое, отчего у девушки по всему телу снова побежали мурашки. Гермиона смотрела на Рона до тех пор, пока за ней не закрылась дверь.
В гостиную она шла на подгибающихся ногах, снова ощущая себя невесомой, но сейчас это было приятное чувство. Голова кружилась от восторга. Гермиона начала хихикать, смех рвался из груди, словно пузырьки воздуха из бутылки шампанского. Она прохихикала всю дорогу до Гриффиндорской башни.
