Слабость

Глава 5

5. Детство

Белле определенно нравится зависеть от собственного настроения, а не от чужих обязанностей, событий и обстоятельств. Том знает. Белла напоминает ему об этом при каждой новой встрече, каждый раз испытывая на себе действие legilimens, она говорит с ним, показывая, что он для неё значит. Это так просто. Отдавать, ничего не требуя взамен. Очень легко. Том долгие годы учил её этому. Возможно, поэтому она уже не может различить, кто первый инициировал то или иное желание, ту или иную потребность.

Белле нравится думать, что они настолько связаны.

* * *

Белла хорошо помнит свой первый разговор с Томом. Вся их семья – пара родителей и пятеро выродков отправились на долгожданный, насколько Белла знает – так было принято говорить, вечер-ярмарку, любезно организованный четой Гойлов. Правда, на этот раз взрослые отделались лишь кучей красно-белых палаток с парочкой глупых жонглеров, накрашенных балерин в придачу с пуделями и попугаями. Все было таким пестрым и ярким, что у Беллы рябило в глазах.

Предоставленные сами себе дети в своем обычном порядке рассортировались как по группам, так и по развлечениям. Нарциссе выпадал Сириус – лишь её невозмутимость и прямолинейная приверженность этикету была способна разочаровать нахального пустозвона в должном эффекте от очередной вездесущей шалости. Андромеда самозабвенно предоставляла себя самой себе же; как Белле кажется – та просто тихо и верно сходила с ума в своем собственном мирке, не способная ни на дерзость, ни на глупость характера. Без-лич-ная. Да, именно так. Белла не может припомнить ни один её наряд, или же коронную фразу, или же ссору с матерью, с отцом, ни одного крика, ни лица, ни игрушек, даже цвет глаз утрачен временем. Все это Белла помнит лишь потому, что ей всегда доставался Регулус; если Регулус у неё, то другого расклада и быть не может. Определенно.

При любой возможности или же случае Регулус всегда сидел у неё на коленях, как Белле казалось, он просто не мог стоять самостоятельно из-за пухлых ног, живота, рук, да всего тела! Белла ненавидела, когда он, кряхтя, пытался залезть к ней на руки, пачкая её грязью, больно упираясь жесткими подошвами туфель, цепляясь мокрыми маленькими пальчиками. Белла презирала как его желание быть защищенным, так и способ его достижения. А особенно она ненавидела выбор средства получения желаемого – выбор, который неизменно падал на неё. Белла не знала, кого благодарить за столь почетный титул.

Но Белла терпела. Не знала отчего, но терпела. На виду у матери, тетки, Циссы и Сириуса приверженность воспитанию была необходима во избежание очередных и без того регулярно повторяющихся скандалов и ругани, однако, оставаясь нянькой Регулуса в пустующем, как Белла думала – полом, доме по улице Гриммаулд Плейс, она самозабвенно брала его на руки, опускалась в исшарканную обивку кресла, садила к себе на колени, уперев его спину в одну из мягких ручек сиденья, и подолгу, обычно около часа – часа безвольных и слабых для Беллы минут - смотрела, можно сказать, вглядывалась в лицо маленького ребенка. Она видела все его черточки, нетронутое никем усердие и желание понять Беллу, неподдельное любопытство, небоязнь незнания, улыбку – чистую и безмятежную, а еще глаза, неуверенными набегами пробующие разглядеть её лицо в ответ. Да, именно так – он отвечал ей. Не было игнорирования, попытки забыть или же агрессии. Белла прекрасно понимала – ребенок! – этим можно было объяснить многое, но, тем не менее, она любила своего младшего брата. Впоследствии, как бы она ни старалась, он все-таки стал её маленькой слабостью.

После их посиделки принесли свои плоды – все секреты и тайны безоговорочно предоставлялись по велению старшей кузины, беспрекословно выполнялись требования, более того, в этом крылось неподдельное стремление всячески удовлетворить аппетит Беллы, той Беллы, что была, по его мнению, идеальным образцом терпимости, самопожертвования, гордыни.

Первый свой поцелуй он посвятил ей, а точнее трем неизменным качествам, перед которыми он преклонялся, как брат, мужчина, единомышленник. Девушка, что он выбрал, походила на Беллу не только манерами вести разговор, наглостью и нестерпимым желанием высмеять всех и сразу, но и внешностью – темными глазами, бледностью, костлявостью. Однако каждую ночь, закрывая глаза, юный маг видел лишь усмешку родной и любимой двоюродной сестры, именно она и привела его к Лорду… Так же, как и он подтолкнул её к метке.

Белла даже не удивилась, услышав однажды схожую с бредом истину: старшие в ответе за младших. Глупость данную придумал либо опекун, либо слабак, ищущий защиты. Регулус же уже к десяти годам осознал свою ответственность за неприкосновенность Беллы.

Регулус её боготворил.

Нет, Белла определенно не могла назвать себя красивой, безупречной или же просто милой, тому не способствовало ни воспитание, ни сама внешность, ни характер. О заурядности своей никчемной дочери частенько поговаривали оба родителя, Нарцисса, как младшая, с успехом перенимала сии мнения и отношение – тот стиль поведения, способный четко обрисовать границу между такими, как она, и такими, как эти. Во время игр, обедов и салонов Белла часто недоумевала при взглядах или же иных жестов, имеющих в своей природе лишь возвышение трагично увядающего цветка, желательно Лилии или на худой конец Розы, напыщенно и решительно во благо всех присутствующих, изображаемого Циссой, в то время как сама Белла желала лишь контроля и подчинения.

Она очень скоро поняла, что каждой толпе нужна своя кукла, свои забавы и розыгрыши, но еще более четко она понимала условие неприкосновенности, преклонения и даже страха перед азартными и аутентичными владельцами сей массы. Поведение и возможности были столь однозначно заданы, что иногда Белла забывала о том, что вход в помещение начинается там, где заканчивается выход. Иногда ей было страшно.

Белла была сообразительной и живой девочкой, знающей себе цену и имеющей достаточно упертый нрав, чтобы заполучить хоть какую-то возможность, пусть внутренне, но противостоять сложившимся заповедям. Её ирония, насмешливые нотки, дерзкие и пагубные для многих мысли с успехом выполнили не одну миловидную шалость капризного ребенка.

Уже к началу первого учебного года Белла и Нарцисса поменялись местами. Естественно относительно. Ибо Цисса с её живым умком и нотками паники обозначила свой образ возвышенной, утонченной, безмятежной девушки столь непреклонно и твердо, что всем пришлось признать за ней право благородных кровей. Ах да, Белла забыла упомянуть еще одно важное свойство Нарциссы Блэк – она прекрасно умела молчать. Не только при нужных людях или же нужных моментах, а зачастую. За это её обожали. Ведь зачастую много проще вообразить себе необычное, нежели увидеть его самолично. Белла же могла болтать без умолку, резко и однозначно, правду и ложь – всё принималось на веру и утрировалось.

Однако с приближением неминуемого замужества и выпускного лелеянный азарт и самоуверенность напрямую поддавались притязаниям мужа, возможных коллег и неизменной семейки. Белла была вынуждена вернуться на круги своя. Осознание пришло планомерно, ненависть возникла разом. План кропотливо вынашивался не один месяц. Однако случай изменил всё.

В возрасте семнадцати лет, пробуя свои силы с недавно приобретенным омутом памяти, Белле пришлось встретиться со своим давним знакомым. Встреча прошла, мягко говоря, никак, попросту оттого, что встречи, как таковой, не состоялось, а вот разговор имел место быть. Тематика и способ настолько шокировали юную гордячку, что пересказ приставучему и назойливому младшему брату, столь яростно пытающемуся узнать причины негодования и воистину редкого изумления сестры, был осуществлен со всеми подробностями и деталями… ну или почти со всеми – суть и трепет он уловил сполна.