Глава 5Дорогие читатели, прошу прощения, что так поздно выложила продолжение. Уехала в отпуск, а там не оказалось интеренета((( так что теперь обновления будут чаще в качестве компенсациии)))
P.S. Глава не совсем вычитана, в бижайшие дни исправлю
Глава 5.
Я всегда жила одна. А теперь появился в моем доме человек, под которого надо подстраиваться, с которым надо уживаться и по возможности не ссориться. Я училась уступать ему, училась понимать его, разговаривать с ним. Мне кажется, я училась жить заново. Утро теперь начиналось не с будильника, а с тихой фразы «завтрак на столе». Северус решил взять на себя готовку, за что я ему очень благодарна. Правда, от чая с шоколадом на завтрак мне избавиться не удалось, зато мой ужин стал куда разнообразнее прежнего.
Завтракали мы всегда в тишине. У нас не было новостей, чтобы обсуждать их. У нас не было общих интересов. Мы никто друг другу. Но мы живем вместе, и будем жить так до конца. Уж не знаю, до какого конца, но до самого. И эта мысль меня почему-то очень успокаивает.
Ради Северуса я вспомнила, что у меня есть машина. Мне кажется, с его давлением (а у него с ним точно проблемы, это вижу даже я) не стоит толпиться в нашем переполненном метро. Ради него я пытаюсь сделать холодную квартиру уютной. Раньше она меня полностью устраивала, но раньше кроме меня в ней никого не было. А стараться ради себя…может, мне не хватает здорового эгоизма, но стараться ради себя глупо.
Рабочий день проходил как всегда на подоконнике. Я писала статьи, очерки, помогала молодым журналистам и смотрела в окно. Окно стало моим спасением. Когда мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я не выдержу, мой взгляд сам тянулся к нему. Не знаю почему, но теперь суетливый город меня успокаивает. Он помогает мне забыть о конце. Он помогает мне не считать оставшиеся до него дни. Или я просто верю, что помогает.
Моя работа кажется мне неимоверно скучной. Я и раньше не считала её пределом мечтаний, но теперь она стала невыносимой. Как я могла стать журналистом? Чем я думала? Зачем я гублю свою жизнь в этом офисе?
По дороге домой мы разговаривали. Пусть это были дежурные фразы, повторяющиеся изо дня в день, но это был почти разговор. Я интересовалась, как прошел его день, он, отдавая дань вежливости, расспрашивал о моих делах. Потом мы надолго замолкали. Пару раз я пыталась разговорить его, но все это было бесполезно. Он либо односложно отвечал, либо вообще просил не мешать ему думать. Думать о чем? Я даже не знаю, о чем он может вспоминать. Все мои просьбы рассказать хоть немного о его прошлом он игнорирует. Отговорка все та же – в его прошлом слишком много того, чего мне знать не следует. Но мне же так хочется! Ведь мне же интересно!
А вечером мы гуляли. Даже не помню, кто первым принес это в нашу жизнь. Просто как-то незаметно наши вечера стали проходить на улице, на шумных проспектах и в тихих скверах. Мы всегда шагали по городу молча, каждый погруженный в свои мысли. Я думала о нас – обо мне и Северусе. Казалось бы, два совершенно разных, не похожих друг на друга человека живут вместе, работают вместе, проводят все свое время вместе. А на самом деле они так далеки друг от друга! На самом деле, нас ничего не связывает. Ничего, даже эти прогулки. Потому что каждый несет в себе огромный груз боли и разочарований. Мне кажется, что поделись мы этим грузом, нам самим стало бы легче. Но Северус не собирался делиться, а я боялась надоесть ему. И вот, каждый вечер, мы выходим на улицу. Наш маршрут всегда меняется – мы просто идем туда, куда несут нас ноги. Иногда я выходила из задумчивого состояния в самом центре Нью-Йорка, иногда – в глухих окраинах, иногда – в порту. Северусу было все равно, где гулять, но я все же заметила, что шум ему нравится меньше, чем тишина парков. Чем хорош наш город - вечерами его жители обитают не в скверах, а в барах. Они пили, смеялись, ругались, радовались жизни и топили горе в алкоголе. А мы молчали. Только теперь мне кажется, что в этом молчании было больше, чем в их пустой болтовне. Но это теперь. А тогда я училась это великому дару – молчанию.
- Вам скучно, Гермиона, - мы стояли на пирсе и смотрели, как разгружают огромную баржу. Видимо, она прибыла в порт только утром, потому что контейнеров на её палубе было ещё много.
- Почему? – я куталась в шаль – с залива дул холодный, резкий ветер.
- Вы никогда не любили просто молчать, - его губы скривила усмешка,- а слова, которыми мы с вами обмениваемся в течение дня, можно пересчитать по пальцам. Мне кажется, вам не хватает общения.
- Нет, хватает, - несколько резко ответила я. Я боюсь - стоит мне только хоть как-то показать ему, что он мне мешает, надоедает, нагоняет тоску – и он уедет. У него теперь есть деньги, и он может бросить меня. Ничто не держит его рядом со мной, кроме моей просьбы не уезжать. Только мне кажется, что эта просьба для него значит не так-то уж и много.
- Хотите что-то спросить? – проницательно заметил он.
- Вам прекрасно известно, что я хочу у вас спросить. Но вы же все равно не ответите мне.
- За ваше примерное поведение я согласен ответить на пару вопросов. Но только на пару, и только на те, на которые сочту нужным отвечать, - быстро добавил он, очевидно увидев, как загорелись мои глаза.
- Чем вы больны? – честно, меня уже очень давно интересует только этот вопрос. Чем он болен и что ему поможет. Вот и все, и ничего больше мне не надо, я даже не прошу.
- Синдром усталости, - он оперся на парапет, - вам это знакомо?
- Нет такого синдрома. А даже если и есть, то от него не умирают. Скажите правду, - мой голос звучал холодно и отчужденно, как будто меня вовсе не интересует ответ. Господи, почему я не могу добавить в него нежности, заботы, ласки? Потому что знаю реакцию на такие слова. И очень сильно боюсь её.
- Я оставил за собой право отвечать только на те вопросы, на которые захочу. И не надо мне говорить, Гермиона, что у вас плохая память, и вы это забыли.
- Не называйте меня Гермионой, - прошипела я. Эту милую привычку я переняла у Северуса. Не уверена, что мне когда-нибудь удастся избавиться от неё, настолько сильно мы сдружились. – И ответьте только на один вопрос. Клянусь, я не буду ничего больше спрашивать, я не скажу ни слова о своем прошлом. Только ответьте мне на этот вопрос.
- Если я отвечу на него, у вас возникнет целая гора новых вопросов.
- Я не задам их.
- Думаете? Лично я в ваших силах сомневаюсь, - зачем он так ранит меня? Неужели ему это приятно?
- Обещаю.
- Хорошо, - он отвернулся от меня. Теперь его взгляд был прикован к барже. А может, он смотрел в океан. Он смотрел куда угодно, но только не на меня. Почему? – В тюрьме мне давали некоторые…скажем так, препараты. Их надо на ком-то испытывать, и делают это обычно на заключенных. Препараты дают много побочных эффектов, с которыми медицина пока не умеет бороться. У меня было лекарство…да, было. Я предвидел такой исход и смог приготовить его. Но рецепт был крайне сложным, компоненты труднодоступными. И потом, я не смогу сделать то лекарство вновь. Я забыл, как оно делается, - последнюю фразу он произнес одними губами, как будто ему было стыдно за свою забывчивость.
- В чем именно проявляется ваша болезнь? Кроме температуры, давления, слабости и дрожащих рук?
- Боль. Она стала частью меня. Наверное, я бы смог с ней жить, но мой организм не сможет. Ему это просто не под силу.
- Выход должен быть, - твердо произнесла я. Знаю, фраза банальна, но она правдива. Выход есть всегда, даже когда его нет.
- Пора повзрослеть, Гер… Джуд. Вы уже не та маленькая девочка, которая верила в сказки и добро. Добро побеждает далеко не всегда, а даже если и побеждает, то я к нему не отношусь. Не понимаю, почему вы отказываетесь это принять?
- Северус, вам знакома теория относительности? – он кивнул. – Все в этом мире познается в сравнении. Для кого-то вы были злодеем и убийцей, но не для меня. Мне вы не сделали ничего такого, из-за чего я должно относить вас ко злу. Может, кто-то вас ненавидит, но у меня нет для этого причин. И мне все равно, кто и что о вас думает.
- Если скажите, что вы выше общественного мнения, мы поссоримся, - предупредил он.
- Нет, не скажу. Но мне оно без разницы. Вы есть вы. Сейчас, такой, какой есть. Не убийца, а человек. Просто человек, самый простой и обыкновенный. Вот и все, - я встала рядом с ним. Солнце уже заходило, и ветер стал совсем холодным. Пора собираться домой, но мне почему-то совершенно не хочется. Я хочу стоять здесь, рядом с ним, желательно прижавшись к его спине, как тогда, у аптеки. Хочу стоять и молчать. Стоять так долго, пока не наступит ночь, пока не появятся на небосклоне бледные звезды, пока не прибудет ночной лайнер из Европы. А потом хочу увидеть яркие прожектора порта, освещающие многочисленные пристани, хочу увидеть огни кораблей, барж, рыбацких суденышек и танкеров. Хочу стоять здесь и не шевелиться. Жаль, что он не хочет.
Молчит. Как всегда, не говорит ни слова. Но и не торопится уходить. Просто стоит и смотрит вдаль. Наверное, мечтает вернуться домой, вспоминает Лондон, свою прежнюю жизнь. Какой она была? Я не знаю. Наверное, не очень счастливой. Тогда почему Северуса так тянет домой? Почему мы так часто приходим в порт и смотрим, как причаливают корабли из Старого Света? Почему мне кажется, что больше всего он хочет сесть на один из них и уплыть, и никогда не видеть меня? Почему, почему, почему…
***
С той ночи что-то изменилось между нами. Да-да, именно ночи. Из порта мы ушли только под утро, дружно прогуляв работу. Я все-таки подошла и прижалась к нему. Не знаю, что он подумал, но не отстранился. Мне было так хорошо стоять рядом ним, чувствовать тепло его тела, размеренное дыхание, прикасаться к его рубашке. Такие мелочи, которые сделали меня счастливой. Я никогда даже не подозревала, что наше счастье состоит из пустяков. Теперь я знаю это точно.
Теперь я учила его жить заново. Учила улыбаться, потом смеяться, радоваться жизни. Учила тому, чего сама делать никогда не умела – встречать каждый новый день с надеждой, в каждом луче солнца видеть свет, в каждой дуновении ветерка – жизнь. Не знаю, надо ли ему все это, но меня он не отталкивал. Мне кажется, та ночь сделала нас намного ближе. Иначе, почему он теперь будит меня не просто словами, но и легкими прикосновениями к плечу? Почему между нами не висит тягостное молчание? Почему он пытается делать то, что ему совершенно не нужно, но важно для меня? Почему вчера во время прогулки по городу он впервые взял меня за руку? Я хотела спросить, и, если бы не мое обещание, то непременно бы спросила. А так я молчу. Молчу и радуюсь тому, что он рядом. Что пока он не улетел, не уплыл и не уехал. Мне так мало надо от жизни…раньше я этого не подозревала.
Осень пришла и к нам. Все парки были засыпаны листвой, зарядили нудные дожди, небо приобрело свинцово-серый цвет. Наши прогулки с Северусом почти прекратились. Все больше времени мы проводим на кухне за разговорами. Мы говорим ни о чем – наверное, о полной ерунде, потому что утром я не могу твердо сказать, о чем шел разговор вечером.
Сегодня опять идет дождь. Город разукрасился в разноцветные зонты, и мне, из окна моего кабинета, это прекрасно видно. Если и есть что хорошее в осени – так это зонты. Они способны скрасить это мрачное время года.
Обычно по окончании рабочего дня Северус заходит за мной, и мы вместе едем домой. Но сегодня его просьба поразила меня:
- Не хочешь погулять? – он спросил это как бы невзначай, повернувшись ко мне спиной и глядя в окно.
- На улице дождь, - напомнила я ему.
- Да, ты права… - его голос стал отсутствующим.
- Нет, если ты хочешь, то мы пойдем, - я поспешила исправиться. Я не хочу его расстраивать. В конце концов, что плохого в том, чтобы промокнуть до костей? Говорят, в юности это самое обычное дело. У меня не было юности, так что я вполне готова прогуляться под дождем сейчас.
- А чего хочешь ты? – он резко повернулся ко мне.
Как же мне хотелось ответить – того же, чего и ты. Но я сдержала себя.
- Мы давно не гуляли. А ведь погода ни в чем не виновата. Так что пошли, - я надела свой пиджак и поманила его рукой. Северус нехотя отошел от окна и приблизился.
- Ты такая странная. Ведь ты ненавидишь дождь. Ты ненавидишь грязную обувь и запачканные брюки. Ты терпеть не можешь мокрых ног и влажной головы. Тогда почему ты согласна?
- Ты не отвечаешь на мои вопросы. Позволь и мне ответить тебе тем же, - я произнесла это скорее для себя, чего для него, но он услышал.
- Я ответил на твой вопрос, - напомнил он.
- Я на этот тоже отвечу. Но позже.
Дождь закончился. Наверное, небо решило пожалеть меня. И откуда Северус так хорошо знает, что именно я не люблю в осени? Не припомню, чтобы мы об этом говорили. Город весь мокрый, улицы блестят от луж, в которых отражается грязно-голубое небо. А мы идем и молчим. Снова. Интересно, почему?
В парке я с каким-то странным удовольствием загребала ногами палую листву. Смотрела на свои идеальные лакированные туфли, на которых так четко видны следы грязи, и не испытывала привычного раздражения. Я ещё никогда не гуляла осенью по парку. Я никогда в жизни не ходила по лужам, и уж тем более, никогда не стремилась испачкать любимую обувь. Северус уже привычно держал меня за руку и, кажется, не замечал моих чудачеств. Я забралась на бордюр и попыталась на нем удержаться. Никогда раньше не ходила по бордюрам. Как только равновесие решило покинуть меня, рука Северуса не дала мне упасть. Так мы обошли весь парк.
Домой мы возвращались поздно вечером. Неоновый свет отражался от мокрого асфальта, бил в глаза, ослепляя их. За все нашу прогулку мы так и не произнесли ни слова. Северус все так же держал меня за руку, а я была счастлива. Для меня этот простой жест значил столько, сколько для иных значат слова любви.
Дождь настиг нас внезапно. Он хлынул плотной стеной, сбивая с ног, выливаясь на нас с небывалой яростью и силой. Северус перешел через улицу и встал около стены какого-то дома. Сюда все же долетали холодные капли, и ветер бил в лицо нещадно. Я замерзла, меня начала бить мелкая дрожь. Будь моя воля, я вросла бы в дом, а так мне приходилось поплотнее запахивать легкий пиджак. Тут сильные руки буквально пригвоздили меня к стене, а через мгновенье горячее тело прижалось ко мне. Руки Северуса расположились по сторонам от моей головы, а я крепко обхватила его за талию. Положила голову ему на плечо и замерла. Нет, не оттолкнул. Только пододвинулся ещё ближе, вжимая в стену. А может, прижимая к себе. В темноте я не могла разглядеть его лица. Что оно выражает? А, в общем, неважно. Терять мне нечего. А даже если и было бы что терять, я согласна. Приподняла голову и поцеловала его. Будь что будет.
Он замер. Так, как будто не знает, что ему делать. Потом робко, слабо ответил. Я не мастер в поцелуях. Нет, я полный профан в этом деле. Но учиться никогда не поздно. Когда я уже хотела прекратить это недоразумение, которое ко всему прочему и не получалось у меня, его губы захватили мои с животной страстью. Мы так и стояли, прижавшись к стене, по нам хлестал дождь, не было видно дальше собственного носа, но нам было это неважно. Или мне одной было неважно. Но он ведь стоит тут и учит меня целоваться, правда же? Это же не сон и не галлюцинации? Слишком хрупким был момент, чтобы быть реальностью. Но даже если я схожу с ума, мне нравится такое сумасшествие.
Я не помню, как мы пришли домой. Дошла ли я сама, или он донес меня? Шел ли все ещё дождь? Светило ли яркое солнце? Мы ушли ночью или днем? Не помню. Первое, что я помню достаточно ясно, это как мы ввалились в квартиру. Я обнимала его за шею, а он целовал меня и пытался в темноте добраться до комнаты. Неважно до какой, главное, чтобы там была кровать. Впервые мне хотелось быть с мужчиной не потому, что этого требовали мои гормоны, физиология, привычка или что-то ещё. Впервые этого требовала моя душа. Она молила об этом, она жаждала близости. Ей было глубоко наплевать на условности, на кучу вопросов и загадок, на гору проблем и на скорый конец. Она хотела быть счастливой, желанной, любимой. Ей так хотелось ласки и тепла, понимания и доверия, что я не смогла ей отказать.
Дверь в свою комнату Северус вышиб ногой. Я никогда бы не подумала, что он, холодный, уравновешенный, спокойный человек будет так желать меня. Возможно, ему просто нужна женщина. Женщина на одну ночь, без лица и без имени. Хорошо, я согласна. С ним я согласна на все. И самое страшное, что я не могу понять, откуда у меня взялась такая покладистость и такое самопожертвование. Я никогда не была такой. Прагматичная, строгая, четкая. Да, иногда романтичная. Но редко! Моя романтика сидела во мне, она ни коим образом не влияла на меня, если не считать глупых фантазий и мечтаний.
Последнее что я помню из этой ночи – его горячие требовательные губы. А возможно, это было первым.
