Глава 5Сон пятый
В день своей свадьбы невеста должна улыбаться.
И она улыбалась: радостно, светло, счастливо. Так, как будто выходила замуж за любимого человека, а не за сурового прокурора, по возрасту годящегося ей в отцы.
Вильфор смотрел, как Элоиза, чуть наклонившись, поправляет рюши на платье Валентины. Одной шестнадцать, другой десять – их легче было бы принять за сестер, если бы не разительный контраст между печальным личиком девочки и безмятежной улыбкой девушки.
Собственно, именно поэтому он и выбрал именно ее.
Когда год назад умерла Рене, мысль о новой женитьбе и не приходила Жерару в голову. Жаль, конечно, что у них так и не успел родиться сын, однако ему было трудно представить рядом с собой другую женщину. Пусть они остались с маленькой Валентиной вдвоем – но вместе они должны справиться и помочь друг другу пережить свое горе.
Однако несчастье пришлось на разгар судебной сессии. Господин королевский прокурор возвращался домой поздно, когда Валентина уже спала, да и просто каждое свободное мгновение старался занять работой – лишь бы не оставить места чувствам. Вильфору казалось, что ему надо сперва взять себя в руки: дочь была так похожа на покойную мать, что при взгляде на нее у строгого прокурора иногда перехватывало горло.
Но не зря говорят в народе, что беда не приходит одна. Новым потрясением для семьи стало сообщение об ударе, постигшем господина Нуартье. Вильфор не представлял, как подобное могло случиться: отец был высоким худощавым мужчиной, подвижным и активным, несмотря на то, что он уже перешагнул шестидесятилетний рубеж. Жерар даже не мог вспомнить, болел ли отец хоть когда-нибудь.
Сыновний долг превыше всего, и Вильфор распорядился, чтобы господина Нуартье перевезли к ним. Неизвестно, согласился бы гордый старик оказаться на попечении сына, с которым так и не наладил отношений, если бы не маленькая внучка. Не смирившись с невесткой из семьи роялистов, он неожиданно тепло отнесся к ее дочери.
Сперва королевский прокурор даже порадовался этому. Рене всегда была нежной и заботливой супругой – будет просто чудесно, если Валентина воспитает в себе те же качества. Однако со временем он понял, что дочь все больше и больше отдаляется от него, при этом, и ранее не будучи особо жизнерадостным ребенком, стала совсем тихой. Незаметно, как тень, Валентина скользила по дому, спускаясь к деду и проводя у него целые дни.
В доме воцарилось гнетущая тишина, даже слуги переговаривались только шепотом. Немота и неподвижность отца, личико Валентины, чью бледность подчеркивало траурное платье…
С этим нужно было кончать. Еще немного, и они все – все трое – сойдут с ума в этом царстве молчания.
Дому нужна новая хозяйка. Валентине нужна мать. Похвально, что девочка столь заботливо относится к старику, но не дело для ребенка целыми днями просиживать вместе с полутрупом. А кроме того, Валентина скоро вступит в пору юности – кто-то должен наставлять ее на этом пути.
Это должна быть молодая женщина, энергичная и веселая. Она должна растормошить Валентину – даже не как мать, а, скорее, как старшая сестра. Пусть заинтересует всеми этими женскими безделушками и забавами. Переборщить будет трудно – настолько дочь прокурора была далека от подобных вещей. Главное привить хоть какой-то интерес к жизни.
Именно этими критериями руководился Вильфор, подыскивая себе новую супругу – и Элоиза полностью соответствовала его пожеланиям. Девушка сама рано потеряла отца и жила вместе с матерью в довольно стесненных обстоятельствах, однако сумела сохранить жизнерадостность.
Эта девушка, появляясь в обществе, своим сияющим видом вызывала теплые улыбки. Редкий для горожанки цветущий вид, нежная кожа с приятным румянцем, пушистые волосы, в которых, казалось, запуталось солнце, и веселые глаза прозрачно-голубого цвета. Если бы художник задумал написать ее портрет, ему потребовалось бы взять краски самых чистых, самых насыщенных цветов. В отличие от многих, Элоиза спокойно смотрела в глаза Вильфору, а когда тот поинтересовался, не боится ли она королевского прокурора, безмятежно ответила, что люди, у которых есть дети, не могут быть страшными.
Была и еще одна причина, по которой Вильфор твердо решил вступить в повторный брак. Несчастье, произошедшее с его отцом, навело Жерара на мысли о своем будущем. Никогда господин прокурор не был склонен к философствованиям, признавая лишь факты – и вот теперь факт смотрел ему в лицо.
Больше всего Вильфор боялся не смерти. Однажды заглянув ей в глаза, он понял, эта гостья может быть милосердной, избавляя от страданий. Куда худшей судьбой представлялась ему немощь, когда тело и разум разделены, когда человек не властен над собой, а находится в зависимости от других. Господин Нуартье, проживший жизнь, наполненную свободой и независимостью, по мнению его сына должен был испытывать страдания даже не столько физические, сколько духовные, ибо для такого человека оказаться в плену собственного тела должно было невыносимым.
Но у отца был он, Жерар. Какие бы стены между ними ни стояли, какие бы убеждения их не разделяли, сын не имеет права оставить своего отца без опеки, когда она так нужна ему.
А кто станет опорой самого Вильфора? Ему уже за сорок – еще не старость, конечно, но и молодые годы давно позади. Ведь дочь – она как птица. Наступит срок, и она улетит из родительского дома вить новое гнездо...
От этих мыслей ужас ледяными пальцами сжимал сердце Жерара. Несколько раз ему снилось, что это не отец, а он сам неподвижно сидит в кресле, не в силах даже крикнуть – и просыпался в холодном поту. Чувство беспомощности давило, заставляя мозг мучительно искать выход.
И выход приходил в голову лишь один. За все тысячелетия своего существования человечество нашло единственный способ обеспечить свою старость: это семья с преемственностью от отца к сыну.
Итак, повторный брак – самое оптимальное решение. Так будет лучше и для Валентины, и для самого Вильфора.
На какое-то время семейное равновесие было восстановлено. Со стороны могло показаться, что семья королевского прокурора – образец для подражания. Очаровательная молодая жена, прелестная дочь и маленький сын, наследник рода – может ли мужчина мечтать о большем?
Но именно вопрос о наследстве стал камнем преткновения. Сам Вильфор никогда не отводил деньгам большой роли в своей жизни. В своих привычках он был довольно умерен, а власть – главное достоинство больших состояний – получал через свое положение. Разумеется, Вильфор был человеком небедным, но все познается в сравнении. Чета маркизов де Сен-Меран пережила свою дочь, и потому свое завещание переписала на единственную внучку – это было вполне естественно. Однако довольно неожиданно, что и господин Нуартье поступил также.
Впрочем, для Вильфора это особым сюрпризом не было. Он так давно отмежевался от своего отца, настолько старательно возводил стену между собой и ним, что мысль о том, что однажды сможет наследовать этому человеку, казалась ему нелепой. Еще в юности Жерар пришел к мнению, что наследование будет через его голову – и смирился с этим. Правда, и предположение о том, что жирондист Нуартье сможет оставить все внучке роялистов, тоже выглядело несколько странным, но, с другой стороны, иных родственников у старика не было, а почти миллионное состояние, находясь в здравом уме и твердой памяти, не выбрасывают на ветер. Сомневаться же в здравом уме отца у Вильфора причин не было.
Но от брака с Элоизой у Жерара родился сын. В отличие от Валентины, пошедшей в мать, маленький Эдуард куда больше походил на отца. Вильфор и сам, хотя раньше никогда не понимал, как на детском личике умудряются разглядеть, чей нос, а чей рот, видел, насколько этот ребенок повторяет его собственные черты. А значит – и черты господина Нуартье.
Казалось бы – вот она, прямая линия. Однако Нуартье, с насмешливостью относившийся ко второй жене своего сына, не отдал своей симпатии и внуку. Возможно, он был не согласен с даваемым мальчику воспитанием, возможно, у него были какие-то иные причины, однако Эдуарду не досталось и сотой доли той любви, которую старик испытывал к Валентине.
Вильфора это не волновало. Он не продавал своих убеждений – в этом еще много лет назад успели убедиться те, кто пытался «договориться» с королевским прокурором. В семейной жизни Жерар был не менее непреклонен, чем в жизни общественной. Он не собирался, приближаясь к пятому десятку, завоевывать благосклонность отца – пусть даже она и измерялась сотнями тысяч франков. Эдуарду придется удовлетвориться тем, что унаследует от Вильфора – пусть эта сумма и уступает в несколько раз будущему состоянию его сестры.
На этом разговорам о наследстве был положен конец.
Элоиза, никогда не шедшая наперекор мужу, казалось, была согласна с этим решением. Ее отношение к Валентине не изменилось, и для всего Парижа семья королевского прокурора продолжала оставаться образцовой. Вильфор, даже если и подозревал, что чувства жены к его дочери были отнюдь не столь теплыми, какими изображались, ничего не предпринимал. Чужого ребенка трудно полюбить сердцем, а соблюдать внешние приличия он и сам был мастер. Элоиза – умная женщина, и, как считал Жерар, делает все, чтобы сохранить в семье мир и покой.
* * *
Как такое могло случиться?
Вильфор скорее был готов увидеть за преступлениями руку собственной дочери, нежели жены. Натуры, склонные к меланхолии, иногда и правда оказываются подверженными тяге к убийствам. Нет, конечно же, Валентина была предпоследним человеком, которого королевский прокурор смог бы заподозрить в смертях, охвативших его дом – но годы привычки не проходят даром, и с момента отравления маркизы де Сен-Меран разум Вильфора непрестанно анализировал сложившуюся ситуацию.
Да, в Валентине трудно было заподозрить убийцу: она всегда была такой тихой, такой нежной и хрупкой девочкой…
Но с другой стороны – кто знает, какие тайны могут храниться за той завесой, которой дочь прокурора отгораживалась от мира? Какой родитель, пусть даже самый любящий, не задумывается подчас, а что же прячет в душе его чадо?
Но еще меньше, чем Валентина, подозрений вызывала Элоиза. Разве можно всерьез считать преступником человека, чья жизнь проходит на виду и вся будто пропитана светом? Элоиза, солнечный котенок, безмятежная душа и безгранично любящая мать. Элоиза, которую Вильфор за время их брака даже полюбил: не нежно – как Рене, не страстно – как Эрмину, а так, как любят маленьких детей, подчас шаловливых, но неизменно смотрящих таким чистым и светлым взглядом, что не впустить их в свое сердце просто невозможно.
Элоиза, на которой Вильфор женился, дабы сохранить мир в семье, методично, одного за другим, уничтожала ее членов. Как, почему эта девочка решилась на такой шаг? Ведь достать подходящий яд не так-то просто. И без поддержки на подобное не отважиться. Кто-то наверняка стоял за спиной женщины, в чрезмерности материнских чувств позабывшей о ценности человеческой жизни.
Но так ли важно – кто?
В то роковое утро на Вильфора накатил редкий в его жизни приступ малодушия: обвинять одного из двух оставшихся у него близких людей казалось ему непосильной обязанностью. Он был бы счастлив, если бы получил на завтрак чашку с отравленным шоколадом, однако судьба – или же тот, кто дерзко взял на себя ее обязанности – распорядилась иначе. По этой дороге следовало пройти до самого конца.
Так ли значительно, что его репутация была втоптана в грязь, положение – низвергнуто, на деле, которому он посвятил всю свою жизнь, поставлен крест? В любой другой день Вильфор нашел бы в себе скрытые резервы для борьбы или, по крайней мере, попытался бы их отыскать – но на этот раз силы оставили его. Последний приговор, который Жерар произнес, был вынесен жене. Пусть убийце – а кто он сам? Да, он не знал, не мог знать, что тот мальчишка двадцать один год назад родился не мертвым – но ведь это именно Вильфор повинен в том, что это недоразумение все-таки увидело свет. Сколько зла причинило это порождение греховной связи? Жулик, вор, убийца. И пусть современное общество проводит черту между родителями и детьми – Вильфор сам, отрекаясь от прошлого отца, прошел через это – но Святое Писание упорно гласит другое. Преступление рождает преступления, грех – грехи.
Мысли путались в разгоряченной голове. Да в конце концов, черт с ним, с этим… как его? Кавальканти? Бенедетто?.. Неважно. С ним уже ничего не поделаешь. Его дело закончит другой королевский прокурор, а ему, Вильфору, нужно торопиться. Элоиза считает, что у нее несколько часов, наверняка она сейчас плачет в своей комнате, оттягивая все до последней минуты… Маленькая Элоиза… Все, что не лежало в пределах досягаемости, она вечно откладывала; всегда надеялась, что все как-нибудь да уладится без ее участия. Любой по-настоящему решительный шаг занимал у нее целую кучу времени.
Поэтому он успеет, обязательно успеет. Вряд ли прошло больше часа – а хотя он не знает точно. Но время еще есть, и Вильфор успеет остановить этого заигравшегося ребенка. Может, и она пожалеет его – а он простит ей все. Простит даже смерть Валентины – от мысли, какой удар бы обрушился на бедную девочку сейчас, Вильфора, несмотря на разгоряченное состояние, охватила ледяная дрожь. Господь милосерден – как знать, не явил ли он Валентине особую благодать, избавляя ее от страданий этого мира, который так внезапно повернулся к семье бывшего прокурора самой неприглядной своей стороной.
Говорят, последняя надежда рушится – у Вильфора последняя надежда раскрошилась. Сперва с нее, как с подточенной временем стены, осыпались мелкие камушки, а потом она медленно, будто во сне, начала превращаться в пыль.
Он был готов на все: понести любое наказание, даже взять на себя грехи свой жены. И правда, почему бы ему самому не убить своей дочери? Не попытаться отравить отца? Это так просто – отравление. На руках не будет крови, слуха не коснутся предсмертные хрипы. Кому, как не королевскому прокурору, знать о преступлениях все? Перед чьими еще глазами прошла такая роскошная череда доказательств человеческой низости?
Все, что угодно, лишь бы Элоиза успела увести из этого зараженного ненавистью дома их сына. Кто еще остался нетронутым, кто сохранил свою чистоту и невинность – ведь все дети невинны, какими бы проказливыми они ни были. И даже в том, что Эдуард рос слишком избалованным ребенком, в том, что Элоиза столь безоглядно потакала их сыну – в этом тоже виноват он, Вильфор! Как знать, быть может, проявленная хоть раз отцовская твердость помогла бы спасти столько жизней…
Слишком много мыслей умещается в голове, в то время как душа, не надеясь на только уши, всем существом прислушивается, в мучительном томлении мечтая почувствовать удар сердца. Вот сейчас… сейчас… Ребенок спит, во сне сердце бьется медленнее…
«- Он не дышит, месье!.. Мертвым родился…
Какие глупости! Мой сын не мог родится мертвым!..
Но где он? Где же тогда?..
Почему его нигде нет?..
Он украл его, украл моего сына!..
Он… Он наверняка закопал его где-нибудь…
Ведь закопать – это лучший способ спрятать…
Я найду!
Я найду моего сына!..
Даже если мне придется искать его до Страшного суда» 
