Глава 510. "Ванька/Таня, Глеб/Таня. Постканон. Осень в лесу, осень в городе".
Осень в лесу прекрасна. Вы, которые проходите мимо любой красоты, наверное, никогда этого не поймёте. Остановиться, глубоко вдохнуть чистый воздух, поднять с земли кленовый лист такого яркого жёлтого цвета, что, кажется, солнце рядом с ним блекнет… за это многое можно отдать.
Таня хмуро выглядывает в окно, ей уже давно плевать на эти красоты. Приелось? Да, скорее всего так. Ну, жёлтый, ну, оранжевый — и что? Зато слишком влажно и ветер дует холодный. Таня зябко кутается в шерстяную шаль. Почему никто не пишет, что осень в лесу — это холод, запах прелой травы и постоянная — постоянная! — влага? Почему все писатели мира упускают эту очень значительную деталь? Таня чихает, трёт красный нос и ещё сильнее кутается в шаль.
— Красиво, правда? — нежно протягивает ещё сонный Ванька и, обняв Таню сзади, целует куда-то около виска.
Тане хочется развернуться и дать Валялкину по голове. Вот прямо с размаху, сильно, чтобы из глаз искры посыпались. Но рядом с ним теплее, да и поворачиваться лень. Таня что-то невнятно бормочет, думая, когда разучилась видеть всю эту красоту.
— Тебе чаю сделать? — бормочет Ванька, отпуская её из объятий и уходя в кухню.
Без него становится зябко в душе и ещё более некрасиво за окном, в лесу. Таня ничего не отвечает, продолжая вглядываться в деревья. Эй, ну, золотая осень, ты где?
Тане кажется, что она замерзает внутри, она почти чувствует, как внутри растёт кусок льда, прямо от сердца. Она прикладывает ладонь к груди и чувствует размеренное биение. А лёд может биться вместо сердца?
— Твой чай.
Горячая кружка отогревает руки, но от этого холод внутри кажется ещё сильнее. Ванька внимательный и заботливый, всегда знает, что ей надо. Таня сейчас этого ненавидит. Ванька любит её, и в данный момент это раздражает. Ей хочется бросить кружку с чаем — да не чаем даже, а просто со сбором трав — в окно, чтобы хоть немного замарать эту ослепительную желтизну. Вместо этого, она очень аккуратно ставит чашку на узкий подоконник, надевает на себя три свитера, колготки, джинсы и расчехляет контрабас. Ванька смотрит молча, лишь иногда громко отхлебывает свой «чай». Ванька давно уже знает, что иногда ей лучше не перечить, и Таню это злит.
Дверью она специально старается хлопнуть как можно громче, и следом слышит приглушённый звон разбитой чашки.
Осень в городе — никакая. Листья неприятного ржавого цвета втоптаны в лужи многочисленными сапогами, туфлями и ботинками, лица прохожих такие же хмурые и серые, как проплывающие над головами тучи. Случайно столкнувшись взглядами со счастливо улыбающейся девушкой — прямо светящейся изнутри! — Таня стыдливо опускает глаза.
Стыдно за девушку.
Если остановиться на мосту и смотреть в Москва-реку, кажется, что мир — зеркальный: что над головой, то и под ногами.
Таня опирается на влажные перила и ждёт.
— И всё-таки ты пришла, — говорит Глеб. В этом весь он: никакого тебе «привет» или «как дела, Танюша?», только констатация факта.
Тане хочется ему врезать.
Действительно. Она пришла. Льдина в груди даёт трещину ровно по середине, там где сердце.
— …знал, что это подействует. Тебе всего лишь требовался один толчок, чтобы ко мне вернуться, — говорит Глеб. В этом весь он: выложить проигрышные карты на стол, думая, что вот-вот возьмёт джек-пот.
Начал моросить мелкий дождь, еле-еле ощутимый, под такой обычно лень даже капюшон накинуть, не говоря уже о зонте. Это осень. Осень в городе — мелкая, едва заметная, но слишком длинная.
Таня почти чувствует, как в груди весенней капелью тает лёд. От осознания этого факта становится теплее.
— … теперь мы всегда сможем быть вместе, — говорит Глеб. В этом весь он: плевать хочет на чужие чувства.
Таня разворачивается и со всего маху залепляет Бейбарсову пощёчину. Так, чисто по-женски. Руку мгновенно начинает жечь и покалывать, но Таня улыбается.
— Никогда, Глеб. Ни-ког-да.
Она одним махом запрыгивает на контрабас и направляет смычок на восток. Домой. Там настоящая осень. И любимый Ванька.
С тихим звоном внутри разлетается на кусочки глыба льда.
11. Глеб/Таня. Прилететь к нему в гости. "Ты должна меня презирать". Постканон.
Поколебавшись всего мгновение, Таня нажала на большую кнопку звонка, но резко отдёрнула руку, будто чего-то испугавшись. За дверью после трели наступила звенящая тишина, Таня кашлянула, чтобы удостовериться — не оглохла. Переступила с ноги на ногу и облегчённо вздохнула — слава Древниру, никого нет дома. Перехватив поудобнее контрабас, она надавила на кнопку лифта, нетерпеливо ожидая, когда урчащая кабина доберётся до девятого этажа. Не Судьба, повезло ведь, значит, так и должно быть. Таня улыбнулась и прислонилась к стене, чувствуя успокаивающий холод.
Глупая затея была — посетить Глеба. «Не сыпь соль на рану», — говорил ей Ванька, но она не послушалась и привезла с собой полкило. Хорошо, что Глеба нет дома, правда, хорошо.
Лифт дёрнулся, дверцы со скрёжетом разъехались по сторонам. Таня оторвалась от стены и, не глядя, начала заходить, пока не столкнулась с кем-то выходящим на лестничную клетку.
— Таня?
Горло перехватило, казалось, Таня забыла все слова. Сердце бешено заколотилось где-то в голове, перебивая все связные мысли.
— Привет, Глеб.
Он угрюмо на неё посмотрел и сжал губы. Облокотился на стену.
— Как дела?
Глеб скрестил на груди руки, отчего пакет, который он держал, издал надсадный хруст. Глеб приподнял бровь, ожидая ответа.
Таня заглатывала воздух, как выброшенная на сушу рыба. Всё складывалось совсем не так, как она ожидала. Только вот было настойчивое чувство, что соль сыпят ей на рану, а не наоборот. Она сделала глубокий вдох и попыталась улыбнуться. Вышло не очень.
— Отлично! Пролетала тут… мимо, решила заглянуть, — к концу фразы она почти шептала, понимая, что несёт такую чушь.
— А, ну здорово.
Глеб оттолкнулся от стены и направился к обшарпанной двери. Провернул ключ несколько раз и зашёл внутрь. На мгновение обернулся.
— Так и будешь стоять?
Таня усмехнулась, глупая она, думала, что Глеб стал чудовищем. А он, вон… похорошел.
Квартира — обычная однушка с малюсенькой кухонькой и балконом, годящимся только для того, чтобы выйти покурить. Глеб кажется здесь чужеродным телом, слишком большой, слишком красивый для такого… убожества.
Таня качает головой, зря она так. Он сам виноват.
Её почти смогли в этом убедить.
Таня прошла за Глебом в кухню, предусмотрительно оставив контрабас в коридоре. Неловко присела на табурет и смущённо улыбнулась.
— Тут довольно… мило, — сказала она, оглядываясь.
— Ха-ха.
Глеб поставил на огонь чайник и обернулся к Тане, облокотившись на раковину. Снова сложил руки на груди, будто защищаясь.
— Глеб, я… — Таня вскочила и подошла к нему совсем близко. Ещё пару сантиметров и она могла бы коснуться его носа своим. — Глеб, — ещё раз повторила она.
Жалость давила её со всех сторон, она понимала: если сейчас Глеб попросит её остаться — она даже не будет над этим размышлять. Останется. Потому что жертвенность превыше всего. И плевать скольких людей она сделает из-за этого несчастными, главное, что одному обиженному станет легче. На время. А об остальных она подумает потом.
Глеб молча на неё смотрел, не предпринимая никаких попыток, чтобы хотя бы обнять её. Таня раздражённо выдохнула, она ожидала бури эмоций, криков, взрывов гнева, но не этой холодной отчужденности. Она ранила сильнее любого Фронтиса.
— Глеб, я… — Таня зажмурилась на мгновение и быстро прикоснулась губами к его губам.
Тёплые, почти горячие. Глеб судорожно вздохнул.
— Зачем ты прилетела? Ты должна меня презирать, — он чуть скривился.
— Почему?
Таня уже представляла, как она скажет Ваньке, что больше нужна здесь, Глебу. Как забирает вещи из тайги и поселяется в этой маленькой квартире, как пытается почти не пользоваться магией… И будущий мирок уже почти выстроился вокруг неё и Глеба.
Бедный он, так её любит, живёт в одиночестве, ждёт только её, переживает из-за случившегося с Ванькой. Жалеет, что совершил ту глупость…
— Потому что я сейчас — никто. Как только я верну себе магию — верну тебя, и мы снова будем вместе. Уже навсегда.
Таня охнула и резко отступила назад. Споткнулась о ножку стола и чуть не упала, испуганно глядя на Глеба.
Некоторые люди никогда не изменятся. И никакая жертвенность их уже не спасёт.
