Глава 5Когда я трангрессировала в свою квартиру, солнце уже почти опустилось за горизонт. Я резко села на кровать. Меня пробирала мелкая дрожь.
Для Люциуса идея чистокровности вовсе не была самоцелью, а жестокость — способом самовыражения, как для Беллатрисы. И будь то Люциус или же любой другой Пожиратель, уже не было никакого смысла в том, чтобы убивать его. Азкабан послужил бы вполне справедливым наказанием. Но Перси даже не рассматривал заключение, как возможную кару, проиграв сегодня всё.
Мерлин, и сколько ещё раз мне придётся спуститься в зал суда №10, чтобы исполнить всё, что было в моих силах, для спасения жизни собственных врагов? Хотелось схватить пергамент и чернила и отправить сову Гарри с просьбой не оставлять меня одну в этой неравной схватке с ожесточённой и потерявшей последнее сострадание толпой. Но вчера утром Гарри, наверняка, получил такое же письмо из Министерства, что и я. И если он смог отказать им, то мне он вряд ли отказал бы, поэтому было бы чудовищным малодушием просить его делать то, чего он, очевидно, не хочет. Похоже, даже он после всего произошедшего не смог пересилить себя.
Внезапно распахнулась дверь. Очевидно, погружённая в собственные мысли, я забыла её запереть. На пороге стоял Драко Малфой. Я рывком встала с кровати, нащупывая в кармане палочку.
— Я пришёл высказать благодарность от имени своего отца и всей нашей семьи. Сейчас он в больнице Святого Мунго, поэтому не может сделать это сам, — он говорил сухо и быстро, явно стараясь покончить с этим как можно скорее.
Его лицо я видела плохо: ослеплённый лучами закатного солнца, он прикрывал глаза одной рукой. Осознав, что опасаться нечего, я повернулась к окну, чтобы задёрнуть шторы.
— Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я говорю с тобой, грязнокровка, — прошипел он.
Я застыла от такой чудовищной неблагодарности. Похоже, мой сегодняшний поступок остался для него незамеченным. Я начинала закипать. Хотя, по правде говоря, мне было безразлично, поблагодарит он меня или нет. Я делала то, что была должна, и вовсе не ради такого «приятного» бонуса.
Нащупав палочку, я резко повернулась к нему, желая наградить Ступефаем или же чем-то менее безобидным, — я ещё не решила. Но он уже стоял в шаге от меня, больно схватив за руку, в которой была палочка.
— Час назад я едва не потерял отца навсегда. И он попросил меня сказать тебе эти поганые несколько слов. И усвой своей тупой грязнокровной башкой, что я их скажу, даже если буду говорить уже с твоим трупом, — только Драко Малфой умел говорить «спасибо» так долго и так мучительно, причём для нас обоих.
— В общем, ты уяснила цель моего визита, — он не стал повторяться.
Не понятно, почему он не ограничился первыми двумя предложениями и сразу же не отбыл восвояси. Мне стало смешно.
Уже на пути к выходу Малфой обернулся и окинул комнату презрительным взглядом. Я сжалась от стыда за своё скромное жильё.
— И что же теперь мешает вам жить счастливо, победители? — последнее слово он выплюнул.
Затем демонстративно вытер ноги о коврик перед выходом из квартиры. Я всё-таки выпустила в него Ступефай, но Малфой уже пересёк порог и трансгрессировал.
Я в гневе заметалась по квартире. Люциус оставался верен себе: соблюдение формальностей было для него не менее важным, чем, пожалуй, десяток магловских жизней, не то что одна моя. Я грустно усмехнулась собственной глупости. Общественность начала мстить Пожирателям, только когда была полностью убеждена, что у них не осталось ни единого шанса защититься или бежать. Это не была война, пусть даже самая грязная и нечестная. Это была расправа над уже поверженными. И глупо было ожидать от Пожирателей раскаяния или готовности к примирению. А единичные случаи их сопротивления растравляли общественность ещё больше. Опьянённая собственной силой, она так же не слышала и не желала слышать призыва к примирению. Сейчас моя затея казалась попросту абсурдной.
***
На улице уже было темно, когда раздался стук в окно. Ещё одной благодарности от Малфоя я бы не вынесла, даже в письменном виде. Я глубоко вздохнула, опуская руки в успокаивающем жесте, и зажгла свет. На подоконнике сидела серая школьная сипуха.
«Дорогая мисс Грейнджер,
Ваш отказ меня нисколько не обидел, хотя я огорчена, что не смогу работать с Вами рука об руку в Хогвартсе.Но я горда тем, что моя воспитанница имеет силы выполнить свой долг перед общественностью и остаётся верной себе даже в эти нелёгкие времена.
Примите мои искренние пожелания терпения, жизнестойкости, твёрдости и последовательности в решениях. Действуйте словом, а не силой. Так Вам, наверняка, посоветовал бы покойный Альбус Дамблдор.
И помните, что двери Хогвартса для Вас всегда открыты.
С уважением, Минерва МакГонагалл.»
Дочитав, я положила письмо на стол, постояла ещё немного, опираясь о него руками и закрыв глаза, затем отправилась чистить мантию для завтрашнего похода в Министерство. Покончив с этим, вернулась в постель, но сон не шёл. В голове всё ещё эхом отдавались слова Малфоя «что же теперь мешает вам жить счастливо, победители?».
По окончанию войны я неоднократно пыталась возродить это чувство. То острое ощущение счастья, которое, порой, вызывало слёзы. Для того, чтобы его испытать, не нужно было лишней атрибутики или особого повода. Оно появлялось совершенно внезапно, но было явственным и неоспоримым. Это не было простым осознание того, что на данный момент всё именно так, а не хуже, как могло бы быть. Это было будто сбивающее с ног ощущение жизни, красота окружающего мира, проступившая самыми яркими красками. Можно бесконечно оправдывать его отсутствие тем, что мы прошли войну, вешать на себя ярлык потерянного поколения. Но ведь были моменты, когда я испытывала его даже в военные времена. Суть была совершенно в другом — прошло детство. Конечно, было бы кощунством сравнивать войну и зрелость, но они имеют неоспоримое сходство. Они калечат: война — тела, зрелость — души. Они убивают: война лишает жизни, зрелость — её ощущения. После войны я насильно «давила» это чувство из себя, я обессиливала в попытках, но тщетно. Испытываемое было не более похоже на прежнее счастье, чем искусственные цветы похожи на живые. Детство ушло навсегда, а вместе с ним и прежняя я.
За этими мыслями я и сама не заметила, как заснула.
