Глава 5. Вечеринка и Восстание - Хочу перепробовать все, что нам подали, - заявляет Китнисс, вытаскивая меня из задумчивости. Я рассматривал изысканную столовую: огромные столы с едой на любой вкус, а под потолком парят музыканты, повсюду сказочно одетые люди и безукоризненно расставленные цветы. Однако голос Китнисс отвлекает меня от всего этого и фокусирует мое внимание на ней.
Она фантастически выглядит, но это и не удивительно. Хотя я всегда считал ее красивой, все же нет смысла говорить, что Цинна знает, как представить ее в наилучшем образе. Она одета в черное облегающее блестящее платье в пол, с оголенной спиной, с разрезом сбоку. Я замечаю, что сейчас у нее не милый, а роковой образ.
Но что-то не так. Сейчас все как-то иначе. И я понимаю, что впервые за несколько недель она, кажется, действительно счастлива. Вот только я не имею ни малейшего понятия почему. Могу с уверенностью сказать, что это подлинно, а не очередная игра перед камерами, поэтому я решил не забивать себе голову и не искать причины ее радости, тем самым решил просто наслаждаться этим вечером вместе с ней.
- Тогда лучше поспеши, - советую я.
- Ладно, - отвечает она с улыбкой. - Кусну от каждого блюда – и хватит.
Смеясь, я остаюсь позади Китнисс, ведь она сразу же нарушает свою клятву по поводу лишь одного укуса. Везде мы сталкивались с болельщиками и доброжелателями. Капитолийцы просто следуют за нами и подражают нам. Китнисс ведет себя с ними деликатно, и я рад этому, хотя на самом деле, меня все это раздражает. Не хочу делить Китнисс с кем-либо в этот вечер, но наедине, в перерывах между едой и поклонниками, мы практически не бываем.
Так мы проходим десять столов, где Китнисс, сжимая живот, начинает смеяться.
- Все. В меня больше не влезет! – говорит она, и как раз в этот момент к нам подходит ее группа подготовки. Официально мы не знакомы, хотя я и знаю обо всех их странностях. Очевидно, что они все очень пьяны.
- Вы почему не едите? – спрашивает та, которую, как мне кажется, Китнисс назвала Октавией.
- Ели, но больше уже не можем, - отвечает Китнисс, а в ответ они втроем взорвались хохотом.
- Чепуха! – говорит мужчина, Флавий, схватив Китнисс за руку и потянув ее к столу, стоящему в противоположном конце зала. Октавия и вторая женщина берут меня под руки и, бесцеремонно хихикая, ведут следом. – Плесните в рот – и дело с концом!
Я беру одну из рюмок и рассматриваю. Прозрачная жидкость без какого-либо запаха. На мой взгляд, обычная вода. Я решаюсь выпить это, подношу рюмку к губам, когда Октавия хватает меня за руку и кричит.
- Не здесь! – визжит она, словно я душевнобольной, раз собрался попробовать это.
Другая женщина, Вения, продолжает: «Отойдите лучше туда». Она указывает на дверь в другом конце зала, которая, насколько мне известно, ведет в уборную.
- А не то все окажется на полу!
Внезапно все складывается воедино, и я вижу лицо Китнисс. У меня наверняка такое же выражение лица. Ужас.
- Хотите сказать, это рвотное?
Они вновь заходятся в хохоте, и я должен подавить в себе желание заставить их замолчать.
- А как же, иначе все давно перестали бы есть, - отвечает Октавия. У нее раздраженный голос, как будто она не может поверить, что нам это неизвестно, но при этом голос звучит еще и насмешливо. – Я, например, уже дважды прочистилась. Иначе и праздник не в радость.
Все это претит мне. Даже сквозь стекло я чувствую грязь этой жидкости и аккуратно ставлю стопку обратно на стол, когда мои руки стали трястись от ярости. Мне необходимо уйти от этих людей, от их невежества, от их легкомыслия.
- Давай лучше потанцуем, Китнисс.
Я беру ее за руку, и мы бесцеремонно оставляем ее подготовительную команду, прокладывая наш путь через танцпол, рассчитывая найти укромное место, где нас оставят в покое.
Никто из нас не считает себя особенно опытным танцором, тем более по сумасшедшим Капитолийским меркам, так что я безусловно рад медленной мелодии, которая требует относительно мало движений. Я притягиваю ее к себе, и мы медленно качаемся по кругу. Ее голова прижата к моей груди, и я чувствую ее сбивчивое дыхание. Я знаю, что она сейчас чувствует тоже, что и я. Я рад, что обнимаю ее сейчас. Ее присутствие успокаивает меня. В противном случае даже представить не могу, что бы я делал, когда гнев переполняет меня настолько, что готов вот-вот вырваться наружу.
Они прочищают желудок. Так они могут поесть снова. В то время как в 12 Дистрикте ребенок может ничего не есть целую неделю. В Капитолии еда - это радость и приятное времяпрепровождение. Настолько радостно, что одного раза недостаточно. Дома это средство выживания, и не каждый может себе это позволить. Столы, ломящиеся от различной еды, стоят по периметру всего зала. Этого было бы достаточно, чтобы кормить всех жителей 12 Дистрикта в течении нескольких месяцев. Но все это предназначено лишь для одной ночи праздника. Для бесполезной, бессмысленной и эгоистичной вечеринки, и мы с Китнисс принимаем в этом участие.
- Только немного свыкнешься, только подумаешь: все не так уж плохо – и на тебе… - говорю я сдавленным голосом.
Я сам себе противен. За то, что принимаю участие во всем этом. Я понимаю, что всегда знал, как тут все устроено. Китнисс и я убили. Убили невинных детей, и сейчас нас за это награждают. Мы остановили жизни, лгали, обманывали, воровали. Мы предавали самих себя и друзей, надеюсь сохранить всех, кого мы любим, в безопасности, в то время как на самом деле мы осудили их на медленную смерть. Но все равно это смерть.
- Пит, они привезли нас бороться насмерть потехи ради. По сравнению с этим все прочее…
Но как они могут жить, когда каждое имя 12 Дистрикта в черном списке? Очевидно, Капитолий может помочь Дистриктам, если только они этого захотят. Огромное количество различных материалов, которые здесь представлены, поражает. Вещи, которые эти люди выкидывают, могли бы быть заветной роскошью у нас дома, и я уверен, что и во многих Дистриктах. И все же они ничего не делают. Они сидят и смотрят, как мы умираем. Им нравится это. Это чувство защищенности и гордости, что они не должны страдать, но есть и другие, которым приходится. Что хорошего в том, чтобы быть богатым, если нет бедных, с кем бы можно было себя сравнить?
- Понимаю. Конечно. Просто бывает, что… ну, не могу терпеть. Так бы взял и… не знаю, что сделал, - я делаю глубокий вздох и тихим голосом продолжаю, - наверное, мы были неправы, Китнисс.
- Насчет чего?
- Когда пытались утихомирить дистрикты.
Я вижу, как она испуганно осматривается. Ее глаза сканируют комнату и останавливаются на камерах, которые на этот раз не обращены к нам. К счастью. Я знаю, что было глупо говорить это с учетом нашей нынешней ситуации и места. Но мне необходимо было высказать свои сомнения насчет всего, и Китнисс единственная, кто бы понял это. Тем не менее, мне становится не по себе, когда я вижу панику на ее лице.
- Извини, - говорю я. Ее лицо немного смягчается.
- Дома поговорим, - шепчет она.
Мне хочется сказать что-то еще, но в этот момент к нам подходит Порция, чтобы представить нам человека, чье имя Плутарх Хевенсби, который хочет потанцевать с Китнисс. Я вежливо отхожу в сторону и подхожу к углу, где стоят десятки богато украшенных тортов. Глазурь лежит безупречно на каждом из них, совершенство, которое я и не надеюсь повторить. Вдруг меня одолело чувство, что все, что мы делаем – бесполезно. Все в Капитолии – безупречные маски, прямо как глазурь, скрывающая все несовершенства торта. Они хотят, чтобы мы были глазурью, легкой и пластичной, которая скроет все наши недостатки.
Но мы не такие, ни один из нас. Всегда есть хоть один торт, который уже не спасти, и я боюсь, что именно так Президент Сноу видит Китнисс и меня. Проще избавиться, нежели подчинить себе.
Иногда страх становится слишком большим. Я думаю о тех вещах, которые он может сделать для нас, для нее, мне хочется просто сдаться. Я начинаю понимать, что мы никак не сможем победить. И на этот раз я хочу сделать самую простую вещь. Сказать Президенту Сноу, что он победил, и принять любую судьбу, которую он уготовил для меня. Но как только я отвожу свой взгляд с тортов, мое внимание привлекает Китнисс, она покидает танцпол и направляется в мою сторону. Она выглядит обеспокоенной, но когда она встречает мой взгляд, облегчение растет. Мне за себя стыдно, когда я смотрю на нее. У Китнисс никогда бы не возникло подобных сомнений и страхов. Она будет бороться за то, во что верит.
Я верю в нее. И я буду бороться за нее до самого конца.
