Глава 4. ЭФФИ. ПРОТИВ ПРАВИЛ.Расписание на сегодняшний день Эффи Тринкет проверяет, как обычно, с самого утра. Весьма, стоит заметить, полезная привычка… одна из многих
ее весьма полезных привычек. И первое ее правило – планировать каждый шаг. Послезавтра Жатва, она должна исполнять свои обязанности в Двенадцатом дистрикте. Пора собираться в дорогу. Что там по графику? Во-первых, салон. Это обязательно, перед поездкой в дикий дистрикт надо выглядеть на все сто, ведь она представляет лицо Капитолия – и потому должна показать этим варварам, как выглядит нормальный, цивилизованный человек. Во-вторых, забрать из мастерской новый дорожный парик. В-третьих, гардероб. Повседневный костюм, костюм для торжества – дети всегда должны видеть ее красивой, как же иначе, это ведь Жатва, главный праздник Панема! Подходящая обувь и аксессуары – все продумано и подобрано заранее. Украшения, парфюм дневной, парфюм вечерний, косметика – все это занимает свои раз и навсегда определенные места в ее огромном дорожном чемодане. У каждой вещи должно быть свое место. Порядок – это то, что Эффи ценит даже превыше пунктуальности. Пропуск в дистрикт давно оформлен, как и сопроводительные документы на двоих трибутов и пакет менторских документов для Эбернети. Ежедневник, планшет… вроде бы ничего не забыла. Что дальше? Эффи пробегает глазами список дел. Проверить снабжение экспресса – продукты, напитки, спиртное, посуда, одежда, обувь – все ли укомплектовано. Персонал в полном составе, репортеры и операторы едут в этом же поезде, но в изолированном вагоне – по статусу не положено, не тот уровень. Трибутский поезд – это категория люкс, а репортерам и второй класс за счастье.
Последний взгляд в зеркало: макияж безупречен, розовый парик идеально причесан, стильный костюм сидит на фигуре как влитой – еще бы, это дизайнерская вещь…
ее фигура слишком хороша, чтобы носить массовку! – туфли настолько дорогие, насколько она вообще может себе позволить, сумочка из последней коллекции… что ж, она собой довольна. Все в порядке, можно отправляться.
Капитолийский экспресс с огромной скоростью несет ее в Двенадцатый, но Эффи и не думает присесть передохнуть. Все необходимо проверить лично: начищены ли сверкающие ручки, во всех ли купе заправлены постели, укомплектован ли бар, есть ли запас содовой и льда –
завтра из-за такой мелочи Эбернети может запросто устроить очередной скандал! Еще раз обсудить меню с новым шеф-поваром, проинструктировать стюардов и горничных, просмотреть, одежду и обувь каких размеров приготовили для будущих трибутов… завтра, пока ребята будут прощаться с родными, им окончательно сформируют гардероб. Обычно осечек с размерами не бывает – дети в Двенадцатом дистрикте в любом возрасте все как на подбор худощавы. С ростом могут быть вопросы, его сложно угадать заранее, но Эффи это не смущает. У нее все под контролем. Она работает уже много лет и знает, как выкрутиться из любой ситуации. Главный ее секрет – толково составить расписание, а потом не лениться и все делать вовремя и четко по плану.
И, главное, соблюдать правила – тогда все пройдет без сучка и без задоринки.
Эффи Тринкет числится сопроводителем Двенадцатого уже много лет, но каждый раз по приезде дистрикт шокирует ее, словно она попадает сюда впервые. Эта нищета и дикость, жалкие покосившиеся лачуги, грязные, черные от угольной пыли улицы. А этот запах гари в воздухе, смешанный с запахом гниющих отходов и свиного навоза – на главной площади он почти неощутим, но на окраинах просто сшибает с ног…
как они тут живут? Хорошо хоть к мэрии ее, как обычно, довозят на машине – приличная мостовая здесь лишь в центре города, она даже представить себе не может, чтобы пройти по этим раскуроченным улицам в своих шикарных и дорогих дизайнерских туфлях. Эффи их обожает и потому не может допустить, чтобы по милости этого убогого Двенадцатого дистрикта на их сияющей лакированной поверхности появилась хотя бы малейшая царапинка.
Она с улыбкой приветствует мэра…
и почему эти провинциалы вечно такие кислые в праздник? Лично заполняет стеклянные шары тессерами, количество которых тщательно сверяет со списком, предоставленным главой местных миротворцев… всякое бывает, пару лет назад в Девятом был громкий скандал: зажиточные горожане откупали своих детей, и их имен не было в шаре. Когда афера открылась, сопроводитель, не пересчитавший тессеры, лишился языка…
ей это надо? Нетерпеливо поглядывает на дорогие часики на изящном запястье –
время поджимает, а Эбернети все еще нет… опять надрался, все как обычно! – и дает команду начинать Жатву.
Пока мэр читает свою обычную речь, на сцену вваливается ментор, как всегда пьяный в стельку. Он ведет себя на редкость похабно… и даже пытается ее лапать! Разумеется, она в два счета отшила бы его, но кругом камеры, прямой эфир – а Эффи не может позволить себе выглядеть идиоткой на весь Панем... хотя –
куда уж больше… Какое варварство – мало того, что этот человек позорит лично себя, так он еще и выставляет в самом неприглядном свете весь свой дистрикт! Неужели у жителей Двенадцатого нет никакого понятия о патриотизме, не говоря уже об элементарных манерах и умении прилично себя вести на людях? Сколько уже лет она проводит здесь Жатву – Эбернети еще ни разу не приходил трезвым!
Что ж, ее речь закончена, пора выбирать трибутов. Эффи изящной походкой подходит к шару с именами девочек, долго роется в нем с хитрой улыбкой–
нарочно тянет интригу! – и, наконец, достает листок.
- Примроуз Эвердин! Ну, где же ты, душенька?
Хотя зачем она спрашивает – это несложно заметить. Эффи уже привыкла к тому, что возле трибута, чье имя она объявляет, в тот же момент образуется свободное пространство, словно все окружающие разом шарахаются от него. Ну, где пустота на этот раз? При взгляде на девочку в расступившейся молчаливой толпе она тайком вздыхает – ей опять не повезло. Никаких шансов. Эффи работает в Двенадцатом столько лет, но за все это время еще никто не побеждал. Одни неудачники. За семьдесят три года всего два победителя. Она не застала в живых первого, но ей и Эбернети хватило с лихвой. Ну почему так несправедлива жизнь – в других дистриктах нормальные трибуты, а у нее… мягко скажем,
не бойцы. И эта девочка… это просто смешно! Какой из нее боец? Она медленно бредет к сцене, опустив голову, сжав маленькие кулачки и стараясь не заплакать. Хоть за это спасибо, все эти слезы и сопли на Жатве ужасно раздражают Эффи. Может, с парнем ей повезет больше. Эффи всматривается в ряды мальчиков, мечтая, кого из них она хотела бы увидеть своим победителем, как вдруг отчаянный крик:
- Есть доброволец! Я хочу участвовать в Играх! – заставляет ее вздрогнуть и вернуться к реальности.
На сцену рвется девушка в голубом платье, невысокая и худая… но чувствуется в ней какая-то внутренняя сила – во взгляде серых глаз, в том, как она строго утешает малышку и как решительно и угрюмо поднимается на сцену вместо нее. Вообще-то это против правил… но в Двенадцатом никогда еще не было добровольцев, и Эффи не помнит, какова должна быть процедура.
Всегда надо быть готовой к неожиданностям, укоряет она себя и обещает, что, вернувшись в Капитолий, обязательно перечитает правила проведения Жатвы и вызубрит их наизусть. А сейчас приходится согласиться с мэром, который бросает: «Да какая разница…» Но настроение уже испорчено – Эффи Тринкет, отличный квалифицированный специалист, официальное лицо Капитолия, не знает процедуру оформления добровольца – да и люди на площади реагируют на возглас девушки совершенно неадекватно: вместо того, чтобы поприветствовать добровольца аплодисментами, все как один замирают с каким-то странным жестом. Ладно, пусть. Капитолий решит, что это местные варварские обычаи…
Пока она раздумывает, как поступить, до микрофона добирается Хеймитч –
он, что, в кои-то веки решил сказать речь? Рано радоваться – он всего лишь орет что-то пьяное прямо в камеры и ныряет со сцены головой вниз. Кошмар! Позор! Сегодня определенно не ее день! Поскорее бы закончить и ехать. Эффи, погруженная в невеселые мысли, подходит к шару с именами мальчиков и, не глядя, вытаскивает первое попавшееся.
Пит Мелларк.
Что ж, хоть этот не младенец и не дохляк. Вид перепуганный и какой-то бледный… но ей уже не до этого, впереди еще столько дел: нужно успеть определиться с размерами и, пока дети прощаются с родными, распорядиться насчет их гардеробов… так, ужин подадут через четыре часа, а пока пусть накроют закуски и сладости – трибуты из Двенадцатого постоянно едят, не важно, что… а их ментор пьет, тоже постоянно и тоже не важно, что – так что бар в вагоне-ресторане должен быть в полном порядке... плюс успеть разгрести до отъезда всю бумажную волокиту – с каждым годом документов и проволочек все больше и больше… еще бы, на трибутов выделяется серьезное финансирование, а она должна будет отчитаться за каждый чих… и главное – не забыть внести все данные в личные дела…
Она бросает короткий взгляд в документы, переданные мэром. Дамы вперед… Китнисс Эвердин, шестнадцать лет, отец погиб, мать – без определенных занятий, младшая сестра двенадцати лет... ясно, девочка из Шлака, от такой можно ожидать любых неприятностей. Вторая папка. Пит Мелларк. Тоже шестнадцать, сын пекаря… ну, этот хотя бы из приличной семьи и не заморен голодом. Мать, отец, два брата, лучшая пекарня во всем дистрикте… да парень, можно сказать, из местной элиты. Может, хоть не будет есть руками.
Наконец все улажено и можно ехать.
В машине она пытается завести разговор, но, похоже, трибутам не до нее – парень не скрывает слез, а девочка, наоборот, стиснув губы, угрюмо молчит. Эффи снисходительно улыбается. Ничего страшного, поначалу все они немного волнуются. Еще бы – попасть в самое раскрученное шоу Капитолия доводится не каждому. Вырваться из окружающей их дикости и оказаться в нормальных человеческих условиях, подняться на новый уровень. Правда, положа руку на сердце, Эффи готова признать, что это удается далеко не всем… а из ее подопечных не удавалось пока никому. Все они сдавались, не успев вступить в игру. Это вам не Первый и не Второй дистрикты. Неудачники.
В поезде она разводит детей по купе. Настоятельно велит помыться и переодеться. За столько лет работы она еще не может привыкнуть к внешнему виду трибутов Двенадцатого. Не говоря уже о специфическом запахе – пота, непростиранной одежды и чего-то еще, чем пахнет только Двенадцатый дистрикт… ее даже начинает мутить – а ведь они, наверняка, мылись перед Жатвой. Да и видок у них обоих малопривлекательный – волосы сосульками, будто их мыли самым дешевым мылом, кожа лоснится. У девочки обгрызены ногти, из-под заношенного платья, которое выглядит так, будто его носила еще ее мама, торчат худые волосатые ноги в грязноватых носках и одетых поверх них растоптанных туфлях... однако на платье приколота дорогая и изящная золотая брошь. У мальчика рубашка с претензией на чистоту, но сразу видно, что до него ее много лет носили его старшие братья, а нормально отутюженные брюки, похоже, в Двенадцатом роскошь даже для городской элиты. Руки, правда, относительно чистые и ногти обрезаны – все же хлеб печет. Приходится объяснять, как пользоваться душем –
дикость, но она привыкла! – и показывать шкафы с нормальной одеждой.
По крайней мере, к ужину они хотя бы выглядят почище и одеты так, что их вид уже не вызывает у Эффи непроизвольную тошноту.
За ужином нет Эбернети – и это очень радует, ей удастся спокойно поесть. Переодетые трибуты выглядят почти приличными людьми и ловко управляются с вилкой и ножом. Надо же, как ей повезло, в прошлом году их предшественники даже понятия не имели о столовых приборах! Настроение немного поднимается, но, кажется, Эффи рано радуется: стоит только похвалить их манеры, как девчонка, злобно зыркнув на нее исподлобья, демонстративно откладывает вилку и до конца ужина ест руками, а затем так же демонстративно вытирает их о шикарную скатерть. Улыбаясь, Эффи с трудом сдерживает раздражение –
спокойно, дорогая, чего же ты ждала от ребенка из такой неблагополучной семьи?
Затем по расписанию – просмотр Жатвы. И так паршивое весь день настроение падает до нуля: этот алкаш Эбернети зацепил ее парик, и теперь она выглядит на редкость смешно. Эффи досадует вслух, что ментору Двенадцатых не мешало бы поучиться хорошим манерам, но парочка ее новых подопечных добродушно смеется, не находя ничего предосудительного в свинском состоянии своего наставника.
Довольно. Ее терпению тоже есть предел.
- Странно, что вы находите это забавным, - шипит она, - от Хеймитча может зависеть, выживете вы или умрете.
Вот так, надо сразу поставить на место этих сопляков. А вот и он, легок на помине - вваливается в гостиную и, изгадив дорогущий белоснежный ковер, валится сверху в лужу своей блевотины. Ее передергивает от отвращения. Свинья и есть свинья. Вот пусть теперь посмотрят на своего ментора и спасителя.
- Смейтесь дальше, - заявляет Эффи и брезгливо перешагивает через пьяного в стельку Эбернети, стараясь не испачкать туфли.
Этим же вечером, уже после того, как все улеглись спать, она в гордом одиночестве совершает обход своих владений. Эмоции эмоциями, а работа работой. Все в порядке и пол в гостиной чист – горничные рассказывают, что дети сами отволокли невменяемого ментора в купе, где мальчик его вымыл, а потом еще и вычистил следом за ним изгаженный ковер. С видимым облегчением она вскидывает тонкие брови. Неужели хоть раз в жизни ей попался прилично воспитанный трибут, который умеет себя вести… и не будет портить ей жизнь?
Однако на следующее утро у нее не получается ни проверить свои предположения, ни опровергнуть их. Мучимый жестоким похмельем Эбернети, поднявшийся как назло ни свет, ни заря, не дает ей спокойно выпить ее законную чашечку кофе, и Эффи, вспылив, уходит из салона. Ее ангельское терпение лопнуло. Пусть сами разбираются со своим ментором. Она возвращается в общую гостиную только перед самым приездом в Капитолий – и что же? Что они здесь делали?! Стол красного дерева истыкан ножом… виновник, кстати, торчит в стене, между дубовых панелей. На многострадальном ковре море осколков и в воздухе сшибающий с ног запах алкоголя. Они, что, здесь –
дрались?! Судя по синяку на скуле у мальчика, похоже, что так. А, судя по тому, что Эбернети до сих пор практически трезв, похоже, этот смельчак, Пит Мелларк, разбил бутылку с выпивкой о его голову… ну, если не бутылку, то стакан-то уж точно. Тогда кто метал ножи? Неужели Китнисс? С ума сойти, что происходит?! Неужели есть на свете нормальные дистрикты, где на Жатве выходят нормальные трибуты, и у них нормальные менторы, которые делают все по правилам? Как ей добиться перевода в один из таких, чтобы больше не видеть этого кошмара? Скорее всего, только добросовестной работой. Ладно. Она, Эффи Тринкет, постарается выложиться по полной – и тогда, может быть, судьба и распорядители смилостивятся над ней, и она никогда больше не окажется в Двенадцатом.
И главное – как она ошиблась насчет Пита Мелларка. Вот вам и прилично воспитанный мальчик.
Приехав, наконец, в Капитолий, Эффи тут же берется за дела – необходимо отвезти все анкеты и документы распорядителям, подписать договор со стилистами (опять им выделят самых никчемных!), проверить готовность колесницы к Большому параду. Не хватало еще, чтобы ее трибутам подсунули каких-нибудь хромоногих кляч или, чего хуже, у колесницы во время выезда отвалилось колесо. За всем нужен глаз да глаз.
Все стандартно и привычно, как делалось из года в год.
Вот только на этот раз все идет против правил. Главный Распорядитель, Сенека Крейн, почему-то не убрал личное дело Мелларка в сейф, а оставил его на столе и стал внимательно перечитывать. Когда она узнала, кто в этом году готовит Двенадцатый дистрикт к выходу в люди, то чуть не упала в обморок. Цинна, модельер номер один в Капитолии, прежде ни разу не участвовавший в Играх, сам попросил назначить его стилистом Китнисс Эвердин. А Пита Мелларка выбрала Порция – это была такая удача, о какой Эффи не смела и мечтать. Порция была женщина со странностями, и по каким критериям она выбирала подопечных, никто не знал, но в своем кругу она считалась высококлассным специалистом и никогда не брала взяток, которые постоянно предлагали менторы, пытаясь добиться ее благосклонности к своим трибутам. Эффи не была знакома с ней лично, но заочно очень уважала Порцию – за четкость и профессионализм в работе и за те самые взятки, которых она не брала. Есть же люди, для которых правила что-то значат! С такой командой можно работать!
И она не разочарована: на Большом параде Двенадцатые затмевают всех остальных. Юные и прекрасные, с ног до головы затянутые в черное и окутанные огнем – они в самом центре всеобщего внимания.
Одно только режет глаз – зачем они держались за руки? Это же против правил!
С того самого парада все и начинается. Все, что происходит в их команде день за днем, приводит ее в полное недоумение. Все идет не по правилам, но она никак не может понять, кто же виноват.
Китнисс знакома с безгласой – но почему Пит, не моргнув и глазом, начинает врать, чтобы выручить ее?
Они соперники – но расхваливают Хеймитчу друг друга, будто лучшие друзья?
Китнисс постоянно огрызается и хамит, а Пит прикидывается безобидным неумехой – но Эффи не забыла про драку в поезде…
кого он хочет обмануть?
Китнисс на показах стреляет в распорядителей.
Пит на интервью признается в любви.
Что вообще происходит?!
В ночь перед Ареной Эффи не может уснуть. Все эти дни она бегала и крутилась как белка в колесе – кто бы знал, сколько дел у сопроводителя трибутов! Коммуникатор просто разрывался от звонков, расписание трещало от количества встреч, а ее изящные ножки к вечеру не могли и шагу ступить от усталости. Однако у нее хватило и времени, и внимания заметить и то, что годами не просыхавший Эбернети ходил практически трезвым и в кои-то веки был выбрит и прилично одет, и то, что Порция странно на нее посматривала, словно хотела о чем-то спросить, и то, что после общения с Цинной ершистая дикая Китнисс стала как шелковая… Ее безупречная интуиция кричит ей –
что-то не так!… но Эффи совершенно некогда вникать, что именно ее так смущает.
Сейчас у нее ночь передышки и есть время подумать и разобраться в происходящем.
Что же ей так не нравилось?
К Цинне и Порции она относится с глубоким уважением – они капитолийцы, люди ее круга, воспитанные, культурные, образованные… просто отрада в этой чокнутой команде.
Хеймитч – о нем она знает все. За годы в сопроводителях Двенадцатого она привыкла к нему настолько, что ему сложно чем-то удивить, смутить или напугать ее. Уже очень давно она не реагирует ни на причуды, ни на выходки Эбернети.
Китнисс – странно, но за время тренировок Эффи каким-то непостижимым образом привязалась к девочке. Дикая и резкая, чем-то неуловимо похожая на своего ментора, она, в общем-то, оказалось достаточно предсказуемой и управляемой – главное было найти к ней подход. Конечно, если на нее орать или давить – толку не будет… но вот если обращаться с ней мягко и объяснять, что конкретно от нее требуется, девочка будет стараться изо всех сил. Эффи увидела это во время подготовки к интервью. Китнисс знает свои недостатки, она же не слепая – она понимает, что Эффи помогает ей выжить… а девочка очень хочет выжить.
Она будет играть по правилам Капитолия, чтобы сохранить себе жизнь…
уже играет.
Другое дело – Пит Мелларк. Как ни пыталась, Эффи не могла просчитать его. И потому рядом с ним она чувствовала… опасность. Потому что не знала, что он сделает в следующую минуту. Разумная и проницательная, она никак не могла составить о нем свое собственное суждение. То он тихий, культурный и воспитанный мальчик – то устраивает драку с ножами, мордобоем и битьем посуды. Поговаривают, что он очень силен – но сам он утверждает, что ни на что не годен… однако баллы мальчик набирает наравне с профи, чуть уступив, правда, фавориту из Второго. Он умеет весьма ловко и правдоподобно врать, не моргнув и глазом – но совершенно искренне, с горящим лицом и дрожью в севшем голосе, перед всей страной признается своей напарнице в любви. Он постоянно держится в тени –
несложно оказаться в тени такой яркой Огненной Китнисс! – и ведет себя так, что о нем никто ничего толком не знает. Такой прямой и открытый – но ни с кем особенно не откровенничает, такой мягкий и дипломатичный – но с железной твердостью ведет какую-то собственную игру.
По собственным правилам.
И, тем не менее, мальчик умеет располагать к себе… Эффи едва не прослезилась, глядя на его разбитые в кровь руки там, в Тренировочном. Мысль о том, что из-за этих ран завтра на Арене он, возможно, не сможет сражаться и погибнет, отзывается в ее прагматичном сердце неожиданной болью. Это необычно. Она вообще-то не сентиментальна и, отправляя трибутов на Арену, слез над ними не льет. Для нее это работа, только и всего, а для них шанс устроить свое будущее… не сумели – сами виноваты. А на этот раз она чуть не всплакнула во время прощания… и даже мысль, что ее, может быть, переведут, наконец, в цивилизованный дистрикт, хоть и сорвалась с языка, но совсем не обрадовала капитолийку.
Это было странно. Это было против правил.
Хотя она близка к своей мечте, как никогда. У ее девочки реальные шансы на победу. Видимо, Эбернети сразу это разглядел, раз перестал пить и вплотную занялся подготовкой Китнисс. Она говорила, что старый мерзавец не сможет удивить ее? Что ж, скрепя сердцем она готова признать, что ошибалась – он ее удивил. И, надо сказать, он не зря потратил силы и время – Китнисс действовала уверенно и четко. Умение выжить в диком лесу, найти себе пропитание, отличная физическая форма и мастерское владение луком – все это уверенно, шаг за шагом, приближает девочку к желанной победе, а Эффи – к долгожданному переводу из опостылевшего Двенадцатого.
Вот только это ее уже не радует. Ей никогда и в голову не приходило, что она может реально расстроиться из-за проделок трибута на Арене.
Пит Мелларк. Не зря она его опасалась. Не зря говорят –
в тихом омуте…
Кто бы мог подумать, что тихий, культурный и воспитанный мальчик сможет так себя вести? Метать ножи, говорить гадости… так притворяться… где же его настоящее лицо? А главное –
ради чего? Нет, она бы еще поняла, если бы ему была нужна победа, но он, похоже, решил обеспечить победу Китнисс. Ценой жизней профи – что ж, это на Играх нормально… но вот ценой собственной жизни? По таким правилам еще никто не выходил на Арену. Или этот мальчишка решил навязать распорядителям свои правила? И, возможно, не только распорядителям… Когда Эффи видит в очередных новостях ранение Пита, она немедленно отправляется к Эбернети – мальчику срочно необходимо сильное лекарство, бинты и если не стерильная игла с кетгутом, то хотя бы скобы, рану нужно обработать, иначе в этой грязи ему светит верная смерть. Но Хеймитч наотрез отказывается высылать что-либо своему подопечному. А ведь у него есть спонсоры, есть деньги, и все это вполне реально… и еще Эбернети трезв, что уже само по себе выглядит более чем странным. И, тем не менее, ментор отвечает категорическим отказом, а когда Эффи возмущается и требует объяснений, он не начинает, как обычно, хамить – лишь устало и надломлено смотрит на нее, говоря, что это решение Пита, который запретил ему помогать и взял со своего ментора клятву вытащить Китнисс ценой его жизни.
Почему Хеймитч играет на его условиях? Почему на них играет Сенека? С чего вдруг, с какого перепуга Главный Распорядитель изменил незыблемые и неизменяемые ни разу за всю историю Игр правила? Неужели поверил в
несчастных влюбленных? Или у него свои виды на трибутов? Но Китнисс и так числится в фаворитах Игр, особенно после ее громкой аферы по взрыву припасов профи. Это новое правило выгодно всего одному человеку – Питу Мелларку… только ему оно дает единственный, совершенно невозможный шанс остаться в живых.
И то при условии, что его возлюбленная Огненная Китнисс решится подыграть ему.
И она подыграла. Наплевала на опасность, на профи, на тяжелейшее ранение мальчика. Изображала пламенную любовь, рисковала жизнью на Пире – а ведь вполне спокойно могла победить, просто сидя с луком на дереве и отстреливая своих соперников. А уж от Мелларка ей избавиться было бы легче легкого. Достаточно было просто его не искать. Или не ходить на Пир. Или не различить в его руках морник. Или не наложить жгут. Просто
ничего не делать – и победа была бы в ее руках. У нее же все так хорошо получалось. Зачем, ну зачем она пошла против правил? Теперь в глазах всей страны она – главный бунтовщик. Это она вытащила ягоды. Она бросила вызов Капитолию.
Но неужели никто, кроме Эффи, не видит, что настоящий бунтовщик сидит сейчас на интервью рядом с ней и смотрит на свою напарницу невозможно влюбленными голубыми глазами?
Такой мягкий, безобидный, открытый и воспитанный мальчик.
Взорвавший Голодные Игры и подложивший стране бомбу замедленного действия.
Нельзя нарушать правила, добром все это не закончится.
Хотя, может быть, ей показалось…
и все обойдется?
Как бы не так.
Когда перед Туром победителей она заезжает в мэрию отметить выездные документы, мэр шепчет ей, что буквально в этот же день победителей неофициально посетили очень высокопоставленные лица. Президент Сноу побеседовал с Китнисс, а Плутарх Хавенсби навестил Пита Мелларка. Мутная личность этот Плутарх. Эффи всегда старалась держаться от него подальше. Но самое интересное – зачем ему понадобился Пит?
Пора идти к трибутам. Эффи решительно направляется к дому Китнисс.
Дамы вперед… На самом деле после возвращении ее подопечных с Арены ей просто не хочется оставаться с Питом наедине. Даже если там будет Порция… Они хорошо ладят, так что отлично справятся и без нее. Девочке она нужнее. На самом деле нужнее, убеждает себя Эффи. Вот и в поезде Китнисс нервничает, срывается, орет… Эффи удивлена –
что-то не так? Разумеется, не так, ведь из-за непредвиденной задержки расписание срывается – но не из-за расписания же так разволновалась Китнисс? Почему она ходит, вцепившись в руку Пита так, будто чего-то боится? Хотя после Одиннадцатого Эффи сама начинает бояться и нервничать. Миротворцы ведут себя странно, словно Двенадцатые – не команда победителей, не звезды экрана, не герои дня, а какие-то матерые преступники. Китнисс возвращается со сцены перепуганная и до зелени бледная… зато Пит с милой улыбкой совершенно спокойным тоном рассказывает ей про какой-то там газанувший фургон. Кого он хочет обмануть? Эффи, что, не знает, как звучат выстрелы? Потом эта парочка исчезает вместе со своим полоумным ментором, Эффи спешно пытается найти их –
это не по правилам, ситуация не та, кругом миротворцы! – но ей тычут в лицо дулом автомата и загоняют обратно в здание.
Опасность. Кругом опасность. Эффи кожей чувствует, как она разливается в воздухе, как сгущается от дистрикта к дистрикту. Все идет не так, не по правилам, какой же это Тур победителей? Один вид этих детей вызывает в людях мысли о восстании, о бунте… Китнисс тоже это чувствует. Она перестает есть, худеет, бледнеет, замыкается, не находит себе места. Она не может спать ночами – стюарды каждое утро докладывают Эффи о душераздирающих криках, доносящихся из ее купе. Это не дело, впереди Капитолий, нельзя допустить, чтобы у девочки случился нервный срыв. У Эффи Тринкет есть отличное лекарство – она ведь тоже человек и иногда ей тоже случается понервничать… она тайком делится с Китнисс своими пилюлями, и все меняется. Девочка приходит выспавшаяся. Ее глаза блестят, она смеется и с удовольствием уплетает деликатесы. Просто отлегло от сердца – пока Эффи случайно не выясняет настоящую причину таких перемен.
Никакие таблетки Китнисс не пьет.
Просто она каждую ночь проводит в одной постели с Питом Мелларком.
Вот уж насколько она привыкла ожидать от Пита любого подвоха… но такое… это же удар ниже пояса! Впервые в жизни Эффи не знает, что сказать. Это настолько вопиюще, что у капитолийки просто нет слов. Она боится заговорить с кем-либо из команды – это же просто неприлично! Говорить с Питом она почему-то не решается. А вот с Китнисс… девочка может прислушаться. Но сначала Эффи должна убедиться лично – возможно, все это сплетни? Нет, не сплетни – каждое утро Пит неслышно выскальзывает из ее купе, а потом как ни в чем не бывало мило болтает с командой за завтраком. И это прилично воспитанный мальчик! Уже полгода, как он общается с цивилизованными людьми, а ведет себя… неужели в провинции настолько дикие нравы? В поезде, полном взрослых людей… вытворять подобное!!! Да Эффи просто вне себя от возмущения!
И все-таки после долгих размышлений для разговора по душам она выбирает Китнисс. Она призывает все свое красноречие, всю свою силу убеждения, чтобы донести до упрямой девочки важность нравственных принципов, понятие о девичьей чести и о недопустимости настолько легкомысленного поведения в такой серьезной ситуации. Ей даже кажется, что Китнисс, наконец, осознала, насколько возмутительно ее поведение – по крайней мере, она не психует и не хлопает дверьми, согласно кивает и обещает быть более благоразумной… а ведь когда-то Эффи боялась, что этот ребенок из неблагополучной семьи доставит ей целую кучу хлопот!
Впрочем, уже на следующее утро становится ясно, что ее слова в одно ухо влетели, а из другого вылетели. Все продолжается по-прежнему. Каждую ночь.
Похоже, ей придется-таки поговорить с Питом…
Почему-то Эффи боится этого разговора. Ну, не то, чтобы боится… скорее,
опасается. Это очень странно. Не в ее правилах бояться прочесть нотацию кому бы то ни было, и вечно пьяный Эбернети достойный тому пример. Обычно в таких случаях другие опасаются ее. Но когда дело касается Пита Мелларка, все идет не так. Против правил.
Ее известная на весь Капитолий тактичность не позволяет ей идти напролом… Она тянет время, ищет удобный случай. Который вскоре предоставляется. На рассвете, обходя поезд с очередной проверкой, Эффи нос к носу сталкивается с выходящим из купе Китнисс Питом. Она обещала себе быть сдержанной… но вместо этого разгневана и ждет объяснений. Однако мальчик не дает ей сказать ни слова. Под внимательным взглядом его голубых глаз она непроизвольно сжимается – в них и в помине нет мягкости и открытости.
- Пойдем, Эффи, - коротко роняет он и, не дожидаясь ее ответа, направляется вглубь вагона. Опешившая от подобной наглости капитолийка идет следом, пока он не распахивает перед ней очередные двери. На мгновение она теряется –
где это они?
Неужели… на Арене…?
Пит привел ее в купе, где хранятся его картины. Эффи, конечно, в курсе всех модных тенденций и очень гордится тем, что талант одного из ее подопечных на самом пике моды в Капитолии, но почему-то рядом с его картинами ей всегда жутко. А сейчас особенно. В тихих сумерках перед рассветом это особенно невыносимо. Словно она чувствует на руках эту грязь и запекшуюся кровь. А на лице – вонь из пасти переродка. Видит изуверские огоньки в шоколадных глазах маленькой злобной маньячки с ножом. Ощущает липкую сырость и холод пещеры. Тошнотворную смесь запахов пота, крови, гноя и нечистот, пропитавшие насквозь не только униформу трибутов, но, казалось бы, всю Арену. И еще другие запахи – глухого отчаяния, животного страха, безнадежности и тоски. И еще один запах, запах смерти – медленной, мучительной и неотвратимой. Все эти ощущения настолько реальны, что Эффи кажется, будто на нее выплеснули ведро помоев, и они стекают сейчас с ее оранжевого парика, пропитывают стильный дорожный костюм и капают прямо в шикарные туфли, наполняя их смрадом и зловонием…
А рядом молча стоит светлый мальчик с ясными глазами, выбравшийся из этого ада, и внимательно наблюдает за ней.
Ее передергивает.
- Вот, - негромко роняет он, - вот что мы видим во сне каждую ночь. Это ваше милое шоу, которое устраивают цивилизованные и культурные капитолийцы, чтобы дать диким детям из дистриктов возвыситься над собственным варварством. Рассказать тебе о нем, Эффи? Или сама увидишь? - и он поворачивает ее за плечи так, что взгляд упирается в лежащую с копьем в груди малышку. - Вот кто не дает Китнисс спать по ночам. Или вот она, - на другой картине в мельчайших подробностях изображено то, что осталось от красавицы Диадемы. - И вот еще, - мерзкие твари раздирают в кровавые клочья то, что когда-то было фаворитом Игр, профи из Второго дистрикта. – Ты спокойно спишь ночами, Эффи? Ничего, что ни один из твоих трибутов за все эти годы не вернулся живым? Значит, у тебя стальные нервы... ни я, ни Китнисс не можем похвастаться такими же. Возможно, тебе все равно, но я не хочу, чтобы она свихнулась… или спилась, как наш ментор. И если для этого понадобится нарушать твои запреты и спать с ней, значит, я буду спать с ней… и мне глубоко плевать на все ваши правила и приличия. Приятных снов, - и, резко развернувшись, он быстрым шагом уходит в свое купе.
А Эффи остается. Одной среди этих ужасных картин ей становится совсем жутко. Но почему-то она не может уйти. А ведь это всего лишь картины. Ведь в реальности ей ничто не угрожает. Почему она никогда не задумывалась о том, что ощущают эти дети на Арене, где все по-настоящему – и кровь, и нечистоты, и боль, и ужас, и смерть? Как он там сказал –
у нее стальные нервы? Ну да. А еще крепко спящая совесть. Неужели алкаш Эбернети, ни разу на ее памяти не явившийся на Жатву трезвым, пьет из-за этих погибших детей? Сколько их было на ее счету? Этих неудачников, которые сдавались, не успев вступить в игру? Она даже не помнит их имен – помнит только, что от них воняло, они были грязные, а у некоторых даже водились вши… и они не знали, как пользоваться душем… и не умели прилично вести себя за столом...
Она напряженно оглядывается по сторонам. Видеть такое во сне каждую ночь. Она бы, пожалуй, точно свихнулась. Или спилась. А пережить такое… и после этого мило шутить за завтраком… целоваться перед камерами…
Как они вообще это выносят?
Если эти ночи вдвоем помогают им выжить и вынести весь этот кошмар …что ж… она, пожалуй, закроет на это глаза… хотя, конечно, это против правил...
А по большому счету… кто в этом мире играет по правилам? И по каким правилам?
Заставлять этих детей идти умирать – по правилам?
Возить их из дистрикта в дистрикт, выставляя напоказ родственникам тех, кого они убили, да еще и объявлять это праздником – может быть, это по правилам?
По правилам делать шоу, вынуждая выкладывать на потеху толпе все самое чистое, лучшее, что в них есть?
Разыгрывать комедию с их свадьбой – это тоже по правилам?
Третья Квартальная Бойня – по каким проводится правилам?
И кто задает правила игры?
Какие у них нервы и совесть –
и есть ли они вообще? – чтобы придумать такие правила и заставить играть по ним всю страну?
Надо же, она столько лет была бездумной пешкой в этой игре, а шестнадцатилетний мальчик всего за несколько минут смог заставить ее взглянуть на этот мир по-другому...
Хотя – о чем это она? Разве можно назвать Пита Мелларка
мальчиком? Победитель. Вот он кто. Победитель, который отказался играть по правилам Капитолия – и который играет по своим правилам. Всегда. Пожалуй, она тоже сыграет по его правилам. Как ни странно, до сих пор он выигрывал. Может быть, он сумеет что-нибудь изменить.
У нее стальные нервы и спящая совесть – прекрасно, значит, она без лишних эмоций, четко и продуманно, как умеет только высококвалифицированный специалист, поможет своей команде стать настоящими профи. Нужны записи с прошлых Игр – она их достанет. Нужна запрещенная к показу Вторая Квартальная Бойня – она отыщет и ее. Разработает для Пита стратегию тренировок. Найдет для Китнисс правильные слова. Подберет для них обоих лучшие диеты, какие используются для подготовки миротворцев.
Оказывается, это не так уж сложно и страшно – играть
против правил.
Но, похоже, нервы у нее не такие уж и стальные – перед Жатвой Третьей Квартальной Бойни ей очень хочется напиться. Напиться, как Эбернети – до скотского состояния. Чтобы не видеть их лиц, их глаз. Их всего трое. Расклад прост и очевиден – но руки мелко дрожат от ужаса, что вот сейчас она с обязательной по протоколу улыбкой отправит на смерть этих ставших почти родными детей.
В поезде и Хеймитч, и Китнисс никак не могут прийти в себя. Пит отчаянно пытается вести светскую беседу, а она так же отчаянно пытается ее поддерживать… но их слова не проникают в ее мозг, оседая глупыми блестками на золотистом парике. Потому что на самом деле это, оказывается, очень больно – отправлять на смерть друзей. Цецилию, Сидер, Рубаку. Это очень страшно – отправлять на смерть детей. Китнисс и Пита. Она знает, что везет их на смерть. Им не переиграть Капитолий. Они шли против правил, сколько могли – но сейчас у них нет шансов.
Потому что даже самым сильным не преодолеть мощь Капитолия.
Что она, Эффи Тринкет, может сделать для них? Если те, кто устанавливает правила, уже заранее решили, что эти двое не должны вернуться? Если они сами уже заранее решили не возвращаться? И в открытую показали это распорядителям на индивидуальных показах. Устроили бунт. Правда, Пит утверждает, что они не сговаривались. И на этот раз Эффи точно знает, что он не врет. Да в общем-то… что уж теперь... всем ведь ясно, что жить им осталось два дня. Завтра день индивидуальных тренировок. А потом – интервью и Арена. Дети молча встают из-за стола и так же молча уходят… и Эффи на сто процентов уверена, что в эту ночь они опять окажутся в одной постели. Но почему-то это ее не возмущает.
Им осталось всего два дня. Два дня и три ночи. Целая жизнь.
Проводив стилистов, она берет у Хеймитча бутылку и наливает себе выпить. Ментор язвит:
- Неужели Эффи Тринкет решила напиться? А как же завтрашнее расписание?
Она ставит стакан и, демонстративно достав из роскошной сумочки блокнот, что-то сосредоточенно пишет. Потом аккуратно выдирает лист и, сложив его, вручает безгласой с приказом завтра с самого утра передать это Китнисс.
И на этот раз Эффи точно знает, что читать эту записку они будут вместе с Питом.
- Что ты там наклепала? Миллион ценных указаний на завтра? – Эбернети, похоже, всерьез заинтригован.
- Нет. Просто отменила все завтрашние тренировки и мероприятия. Пусть побудут вдвоем хотя бы последний день… - на языке крутится «перед смертью», но она не может закончить фразу. У нее не хватает сил и смелости произнести это вслух. – Это лучшее, что мы можем сделать для них. Хотя… строго говоря, это против правил…
Плевать я хотела на эти правила – и Эффи залпом опрокидывает стакан.
Давай, Митч. Налей мне еще…
