Дороги

Глава 5

Мятый лист в клетку, без даты, вложенный в Красную тетрадь.

Нет никаких мыслей, потому что память очервивела, память зачерствела, и выцепить из склизких комьев сбившихся воспоминаний одно-единственное не легче, чем босым и нагим взобраться вверх по отвесной скале. А если и взберёшься, содрав ногти, измазавшись собственной тягучей кровью - слетишь вниз, тут же слетишь вниз, и влепишься в стылую землю, вгрызутся в тебя острые чёрные камни, поглотят ледяные потоки - как повезёт.
Ничего нет, ничего нет. Серые стены и серые люди - вот что здесь. Подмигивает тусклая лампа, качаясь на витом проводе. Лязг пружин обшарпанных кроватей, выстроенных вдоль серых стен - от него гудит несчастная голова. Тело изъязвлено - вокруг десятки внимательных глаз, десятки внимательных глаз устремлены на тебя. Водянистые глаза видят оконную решётку прямо за твоим затылком - или видят затылок таким, каков он изнутри твоего черепа, облезлого, выдолбленного и высверленного. Водянистые глаза видят туманное нездесь. Тёмные глаза бегают, сверкают - они тоже видят. Видят сотни и тысячи, легионы, видят тьмы, и тьмы, и тьмы. Видят демонов, роящихся в гнили мозгов твоих.
Серые люди и серые стены - вот что здесь. У серых стен - серые кровати, на них - серые люди. Скрипя зубами, лязгая пружинами, они глядят, они пронзают, они едят глазами. Но тебе следует покрепче зажмуриться, чтобы последний раз вспомнить.
Следует вспомнить хоть что-нибудь.
Пожалуйста.

* * *

Идти по шпалам неудобно чертовски - приходится делать то широченные шаги, то глупо семенить, вот-вот норовя запнуться.
Дикарь идёт вперёд, размахивая своим облезлым саквояжем и всё время бросая взгляд вправо, на водохранилище, тянущееся вдоль насыпи. Идти он приноровился, наступая одной ногой на деревянную шпалу, другой - на поросший травой промежуток. Дьюн бежит за ним, подпрыгивая и всё время глядя под ноги, чтобы не полететь кувырком.
Там, на другой стороне запруженной реки, крутые берега, покрытые сосновым лесом. Точно такой же лес и слева, за встречными рельсами, но до него можно дойти за минуту, а до того... До того пришлось бы плыть.
Дикарь прерывисто вздыхает и чуть-чуть не сбивается с шага.
Вода зелёная. Нет, действительно. От самого берега и, глядишь, чуть ли не до середины пруда вода покрыта светло-зелёной плёнкой из мелких-мелких водорослей. Или эта пакость на воде - не водоросли? Может, это карликовые кувшинки? Или такие крохотные зверьки?.. Как штука эта вообще называется?.. И не отвалится ли у Дикаря рука от того, что он окунул её в эту живую воду?.. Нет. Всё же полчаса прошло, полчаса они идут под палящим солнцем по вонючим шпалам. И ещё полчаса им идти - до станции. Тут, справа, будет какая-то лодочная база, если Дикарь запомнил правильно. А там, слева, за берёзками, будет ещё один прудок, маленький-маленький. С водохранилищем его соединяет огромная труба под железнодорожной насыпью. Здоровущая труба. Дикарь бы туда не рискнул заплывать. А вот... А вот до тех обрывистых берегов? Ну, тут где-то метров... Он, пожалуй, такое расстояние покрыл бы минут за десять. Или за пятнадцать. Или всё-таки за десять. Плавает он хорошо, глубины не боится... Разве что эта зелёная поросль... Разве что эта жуткая вода... Так за десять? Или за пятнадцать?
- Нет, ну почему всё-таки вода зелёная, - слышится за спиной Дикаря, и Дикарь мгновенно сбивается с шага, чуть не растянувшись на шпалах во весь рост. Поддавшись вперёд и как-то клюнув воздух, он всё же сохраняет равновесие, но тут в него врезается Дьюн.

- Отличные штаны были, - повторил Дикарь, раздвигая пальцами продранную ткань на окровавленном колене. - Три года ношу.
- Верю, - ответила Дьюн, протирая носовым платком, смоченным в зелёной воде, ранку на ладони.
Прищурившись, она взглянула туда, где, по словам Дикаря, располагалась станция.
- Поездов нет с полудня, - пробормотал Дикарь, угадывая её мысли. - Застряли.
- Застряли, - кивнула Дьюн.