Алиса в стране сновидений

Глава 6

Фрэнк Логботтом лежал на больничной койке, широко раскрыв блёклые глаза и приоткрыв рот. Эмма Джонс аккуратно расчёсывала его русые волосы – отросшие, поредевшие, мягкие и легко путающиеся волосы огромного живого пупса, каким часто казался Эмме её подопечный. Это пугало и притягивало девушку, и одновременно внутри ворочалось, поднимаясь временами, непроизвольно подступая к горлу, мерзкое чувство брезгливости и отвращения. Расчесав пшеничного цвета пряди, Эмма смочила салфетку Молодящим зельем – оно спасало лежачих больных от появления гадких язв.
- Вот так, мистер Лонгботтом, - приговаривала девушка, словно обращаясь к любимой кукле. – Будьте любезны повернуться ко мне спиной...
Тяжёлый, безвольный, оплывший Фрэнк полулежал на высоких подушках, не обращая внимания на медсестричку. Эмма не без усилий приподняла его за широкие плечи, почти обняла, чтобы удержать сидячим, и привычно запустила руку с салфеткой под тонкую больничную сорочку. Странно и тяжело было думать, что всего несколько лет назад это рыхлое тело было сильным и мускулистым, и мужчина с твёрдым взглядом ясно-серых глаз радовался, смеялся, сражался, любил...
- Вот так, мистер Лонгботтом, - снова и снова повторяла Эмма, вновь устраивая пациента на горке мягких подушек. – Вот хорошо вы освежились...
На бледном лице Фрэнка не дрогнул ни один мускул, а на свежей простыне расплылось неловкое пятно. «Evanesco», - вздохнула Эмма, возвращая пациенту чистоту.
Пузатый будильник на столе обозначил одиннадцать утра.
Бесшумно появился эльф Тельми, обслуживавший отделение ментальных проклятий. На подносе в его руке была бутылочка с соской, из каких кормят младенцев. Эмма кивком поблагодарила Тельми и пристроилась на уголочке кровати. Самым сложным делом для неё было заставить пациента что-нибудь съесть. Вечером будет легче – придёт миссис Лонгботтом, мать пациента, у которой это получается без особых проблем...

Эмме было девятнадцать лет, и она стажировалась в больнице святого Мунго чуть больше года. Рекомендации из Хогвартса позволили ей сразу попасть на одно из самых сложных отделений: сюда; кроме палаты номер сорок девять, она должна была ухаживать за обитателями ещё трёх соседних палат. Однако Эмма сама не замечала, как много времени проводит рядом с молодыми аврорами. Из подборки старых газет – было время, чтобы покопаться на тихом ночном дежурстве в купленной у старой соседки за бесценок пыльной подшивке, - Эмма вырезала добрую дюжину колдографий и тайком подклеила в свою девичью тетрадку. Ей казалось очень важным знать, какими были эти люди прежде, чем случилась беда. Заметки в «Ежедневном пророке» были скупы на детали: «Совершён рейд... Предотвращено нападение... Задержан преступник...». Именам, и даже инициалам защитников правопорядка не всегда находилось место на газетной полосе. При исполнении – просто Авроры: женщина, устало откидывающая влажные пряди волос со лба; спокойный мужчина, придерживающий рассечённую справа мантию (Эммины руки уже так хорошо помнили этот шрам на плече Фрэнка)... Эмма помнила наизусть все подробности, о которых удалось прочитать. И теперь, каждый раз, придерживая бутылочку у слюнявого рта, она вспоминала, через какие невероятные, как ей казалось, испытания и опасности прошёл этот волшебник.
- Вот так, мистер Лонгботтом... Вот и покушали, вот и славненько...
Между отданым её заботам человеком-куклой на больничной постели и аврором Лонгботтомом из маленького девичьего досье лежала не просто пропасть – бездна.

* * *
Подземное озеро было тихим и тёмным. Алиса стояла перед ним на коленях, касаясь пальцами непрозрачной воды. Ни холода, ни тепла она не ощущала: только густая, но не вязкая, жидкость, прогибалась под её пальцами и смыкалась, укрывая опущенные ладони, а затем вновь послушно расходилась, выпуская руки Алисы. Вода не была похожа на воду, однако же не оставляла на коже следов: только ощущение влаги, полузабытое, но очень приятное. Алиса тянулась к толще густой воды, но не могла и не могла дотянуться; затем, внезапно, тугой воздух пропускал её, и она медленно падала навстречу ласковым прикосновениям озера. Она не погружалась – лежала на спине, раскинув руки, и мерные, нежные волны перекатывались по распластанному телу, принося отдохновение. Алиса улыбалась. Отчего-то было так уютно лежать на медленно колышащейся, мягкой, нехолодной, нетопкой воде...
Волны стали настойчивей, и Алиса перевернулась на живот. Она не решалась попробовать на вкус эту воду, впрочем, и жажды она не испытывала. В непрозрачной толще обозначились вдруг подводные очертания: длинные, плоские, потрёпанные по краям водоросли тянулись вверх, не доставая поверхности. Их верхние концы расширялись, образуя уродливое подобие смутно знакомых портретов, навроде профилей, что умельцы вырезают из чёрной бумаги. Они говорили тонкими, визгливыми голосами, бранили кого-то внизу, у самого дна, не обращая внимания на глядящую сверху Алису. Она вглядывалась и вглядывалась вниз, пока не различила светлые волосы, тянущиеся к поверхности подобно водорослям. Среди волос, как сердцевинка цветка, белело мужское лицо с открытыми незрячими глазами. Алиса дёрнулась, завизжала и вмиг очутилась на берегу, не в силах понять, что означал подступивший к самому горлу отчаянный ужас.

* * *
В сорок девятой случился переполох. Минуты спустя бьющуюся в истерике молодую миссис Лонгботтом спеленали, оплели успокоительными чарами, ласковые руки целительниц втирали в виски женщины остро пахнущую мятой, полынью и камфорой мазь, а заведующая отделением, мадам Коралия Гериссон, объясняла перепуганной Эмме:
- Смотри, деточка: нашей подопечной наконец-то приснился кошмар. Знаешь, о чём нам это говорит?
- О том, что её сознание возвращается?
- Абсолютно верно, - торжественно кивнула Коралия, и в её взгляде, позе и голосе горечь сострадания была разбавлена изрядной толикой гордости за свою работу.