Глава 5После Рождества мы не торопимся возвращаться в Лондон. Рем на свежем воздухе всегда быстрее приходит в себя после полнолуния. А я решаю задержаться, чтобы порыться в богатой библиотеке дяди. Восьмого января я приглашён на испытания Охотников. Вспоминая всё, что я читал о них, спотыкаюсь на одном из первых этапов. Боггарт. Я ведь даже не знаю, какой он у меня сейчас. Не видел ни одного с тех пор, как нас учили бороться с ними на уроке ЗОТИ. Но я давно перерос тот детский страх, а смеяться над тем, чего я боюсь теперь, вряд ли будет так же легко, как в тринадцать лет. Когда жизнь ещё не напугала по-настоящему.
После смерти дяди бОльшая часть комнат так и стоит запертая. Наверняка где-нибудь за это время завёлся боггарт. Мне даже не приходится долго искать — в кабинете рядом с библиотекой я слышу характерный стук из стоящего в углу шкафа. И я гораздо меньше уверен в себе сейчас, чем перед уроком на третьем курсе. Что бы ни предстало передо мной, я ещё не представляю, как превратить страшилище в посмешище...
Дверца шкафа открывается, и я впервые вижу наяву то, что не раз заставляло меня просыпаться в холодном поту. Шесть лет назад этот кошмар стал последней каплей, заставившей меня порвать с семьёй. Он вышвырнул меня из жарко натопленного дома на Гриммаулд-плейс в неистовую вьюгу в три часа ночи. У боггарта моё лицо, холодное, жестокое и равнодушное. Для этого Сириуса Блэка нет ни любви, ни дружбы, ни света. Из его палочки вылетают зелёные вспышки. Смертельное Проклятие во всех, кто мне дорог — Лили, Джеймса, Рема, Гарри... Я отшатываюсь.
— Нет!
Дверь в комнату распахивается. Мгновенно осознав, что происходит, Лунатик встаёт между мной и шкафом.
— Ридикулус!
Серебряный шар превращается в таракана и шлёпается оземь. Рем загоняет боггарта на место.
Кто сказал, что гриффиндорцы ничего не боятся? Колени подкашиваются, и я сползаю по стене, чувствуя, как липнет к спине рубашка. Я никогда не был полностью уверен, что я не такой... Это даже не просто страх, а какой-то запредельный ужас...
— Успокойся, это всего лишь боггарт.
— Я не знаю...
Сам я вряд ли что-то понял бы из такого объяснения. Но Рем понимает.
— Зато я знаю, — он садится на пол напротив меня. — Нет в тебе этого, Сириус. Я бы почувствовал.
За привычку доверять его интуиции я цепляюсь, как утопающий за соломинку...
— Ты же всегда умел смеяться над собой, Мягколап.
— Но ты сам говоришь, что это не я...
— Не ты. Но в твоём облике. Как бы ты это назвал?
— Идеальный Блэк... Таким он должен быть по мнению моей семейки.
— Помнишь, ты описывал нам, каким тебя хотела видеть твоя мать?
— Гусем надутым. Но гуси не жестокие...
— Зато злые. Знаешь, как щиплются!
Ему удаётся насмешить меня. Хорошая идея, стоит попробовать. Я встаю, и Рем отходит в угол. Я направляю палочку на дверь шкафа и до хруста стискиваю зубы, глядя в лицо своему бездушному отражению.
— Ридикулус!
Гусь получается славный, толстый и важный. И почему-то слизеринских цветов. Это действительно забавно. Я смеюсь, чувствуя, как распускается тугой клубок в груди, Лунатик тоже фыркает — и боггарт исчезает, растворившись струйкой дыма.
— С чего ты вдруг решил узнать, какой у тебя боггарт? — интересуется Рем.
— Хочу попробовать пройти испытания Охотников.
— Хороший замах. Удачи.
Он уезжает на следующий день, а я остаюсь. Изучаю способы обезвреживания черномагических ловушек — моей орденской практики не хватит для уровня Охотников. В Лондон я возвращаюсь только в день испытаний. У меня пятеро конкурентов, все старше меня минимум лет на десять. Они даже не скрывают насмешки — «куда ты лезешь, мальчик, давно ли с тебя в Хогвартсе баллы снимали?» Ничего, мы ещё посмотрим, кто кого... На полосе препятствий, которую предстоит пройти всем участникам, у меня свои преимущества.
Ждать своей очереди приходится долго — придя к семи утра, я захожу в лабиринт только около двух. С порога — тестовое заклинание на присутствие чёрной магии. Есть, в углу определённо ловушка. Одна из самых распространённых — она взрывается, заставляя жертву на несколько минут полностью терять ориентацию в пространстве. Когда я её обезвреживаю, появляется отверстие в стене, откуда вылетает боггарт.
— Ридикулус!
На месте моего чудовищного двойника переваливается зелёно-серебристый гусь. Я загоняю боггарта обратно в дырку, и стена вновь становится ровной.
Двигаясь дальше, я чувствую себя големом, которому задали определённую последовательность действий. Вход в очередную комнату, проверочное заклинание, обезвреживание ловушки и борьба с тёмным существом. Или сначала какая-нибудь тварь, а потом уже подвох. Некоторые существа, которых я вижу, слишком редки, чтобы быть настоящими, но иллюзии очень качественные, не отличишь. Не только вид, но и звуки, запахи, эффекты — как вживую. Коготь мантикоры, от которой я не успеваю увернуться, рвёт рубашку и рассекает руку.
За очередной дверью — темнота и морозный холод. Силы начинают вытекать, как вода из треснувшего стакана. Хочется бросить палочку, сесть на пол и просто принять то, что ждёт впереди. Всё хорошее отодвигается за край земли, а дурное врывается в память с натиском взбесившегося дракона: разрушенный дом в Годриковой Лощине, навсегда побелевшие лица Лили и Джеймса... Немного привыкшие к темноте глаза различают движущиеся сгустки мрака, которые чернее окружающего фона. Дементоры. Врёте, твари, я вам так просто не поддамся! Ведь до гнусного предательства и разрытой могилы было это — коридор в Мунго, приветливая пухленькая целительница, с улыбкой объявляющая счастливому Джеймсу, что у него родился мальчик...
— Экспекто Патронум!
Мягколап — моя вторая половина, мой самый верный друг — бросается вперёд, заставляя дементоров отступить. Становится светло, проверочное заклинание показывает, что никаких ловушек нет, и я просто открываю следующую дверь. Это конец испытаний — в комнате нет никого, кроме крепкого мужчины средних лет с блокнотом в руках.
— Надо же, — он ухмыляется, глядя на меня, — я был уверен, что тебя вытаскивать придётся.
— Дементоры настоящие были?
— Иллюзии, конечно, где мы настоящих возьмём? Иди. Если прошёл, то результаты получишь через пару недель.
Я прихожу домой уже затемно, в шесть часов. Мои надежды провести вечер, спокойно валяясь на диване, разрушает приколотая к двери записка. Бисерный почерк Андромеды:
Сириус, я заходила утром и не застала тебя. Когда вернёшься, пожалуйста, сразу же отправляйся к нам, это очень важно.
Впервые в жизни я понадобился любимой кузине настолько срочно. Что у неё стряслось? Аппарировав к дому Тонксов, замечаю в окне на втором этаже детскую головку с фиолетовыми волосами — слава Мерлину, это хотя бы не с Дорой. Менди открывает дверь — бледная, глаза припухшие, из аккуратной причёски выбилось несколько прядей...
— Что случилось?
— Проходи, не здесь же разговаривать...
Она затаскивает меня в гостиную и чуть ли не силой сажает в кресло.
— Ты газеты сегодня читал?
— Нет, ушёл рано, а как вернулся, сразу к тебе. Да скажи ты толком, наконец!
Кузина молча протягивает мне утренний выпуск «Пророка». Всю первую полосу занимают огромная фотография и надпись под ней: «Знаменитые авроры Лонгботтомы в критическом состоянии доставлены в больницу Святого Мунго после нападения сторонников Того-Кого-Нельзя-Называть».
Меня начинает трясти. Фрэнк, Алиса... как?! Ведь война закончилась, всё уже стало налаживаться... Менди продолжает что-то говорить, но я улавливаю только одну фразу, последнюю:
— Не могу поверить, что моя сестра оказалась способна на такое...
— Белла?
Она переворачивает страницу и показывает мне нужную строку: «На месте преступления арестованы супруги Родольфус и Беллатрикс Лестранг, Рабастан Лестранг и Бартемиус Крауч-младший».
— Тварь! — я намертво сцепляю руки в замок, чтобы унять дрожь. — Извини, Менди. А где Тэд? — у него сейчас должны быть самые точные и полные новости.
— В Мунго, разумеется, его ночью срочно вызвали на работу. О, а вот и он, — из коридора раздаётся шум. Тэд входит в комнату и швыряет на стол тот же самый номер «Ежедневного Пророка», который мне только что показывала его жена.
— Чёртовы писаки! С ночи по больнице шныряли, как у себя дома, вынюхивали! Пришлось Кишечно-Опорожнительным пригрозить.
— Голодный? — заботливо спрашивает кузина.
— Слона бы съел.
Менди уходит на кухню разогревать обед.
— Тэд, как они?
Он смотрит на меня исподлобья.
— Это служебная информация, которую можно сообщать только родственникам.
— Я тоже родственник, хоть и дальний. И к тому же друг Фрэнка. Пожалуйста...
— Ладно, чёрт с тобой... всё равно не завтра, так послезавтра это будет в газетах. Плохо дело, Сириус, очень плохо. Их несколько часов пытали Круцио. Тяжелейшие ментальные повреждения — они не могут говорить, никого не узнают и вообще почти ни на что не реагируют. И шансов, что они когда-нибудь придут в себя — в лучшем случае один на миллион. Безнадёжно. Кощунственно звучит, особенно в устах целителя, но им, возможно, было бы лучше, если бы они не выжили...
«Алиса ругается, что сын скоро забудет, как папа выглядит». А теперь он никогда этого по-настоящему не узнает. И как выглядит мама — тоже.
Менди зовёт нас обедать. Мы едим молча, даже болтушка Дора ведёт себя тихо, чувствуя подавленное настроение взрослых. Поставив в раковину грязные тарелки, кузина решительно выпроваживает дочь из кухни.
— Через три дня суд, — говорит она. — Я думаю, мне надо пойти... Сходишь со мной?
— Зачем? И почему ты, а не Нарцисса?
— Цисси мне написала... Люциус запретил ей даже думать об этом. И маме сейчас совсем плохо, она с ней сидит.
Конечно, Малфой сам с большим трудом отмазался от Азкабана. Ему совершенно не нужно, чтобы его имя упоминалось по такому скандальному поводу, как суд над Пожирательницей Смерти.
— Вот как? — Тэд хмыкает. — Пожалуй, я впервые в жизни могу с чистой совестью взять пример с Люциуса Малфоя.
— Какой пример? — в глазах Андромеды загорается огонёк, который не предвещает ничего хорошего. Её муж даже бровью не ведёт — видимо, за годы брака выработался иммунитет.
— Как и он, я собираюсь запретить своей жене идти на суд.
— Ты не посмеешь!
— Ещё как посмею. Я не хочу, чтобы ты копалась в этой грязи. Тем более в обществе Сириуса.
— Чем тебе не нравится мой кузен?
— Ничего против него не имею. Но боюсь, он не устоит перед соблазном запустить в Беллу парой Круцио.
— Сириус! — она смотрит на меня почти умоляюще. — Ну хоть ты ему скажи! Она моя сестра, мы не можем...
— Менди, — я не даю ей закончить фразу, — выброси из головы всю эту слезливую чушь! Наша поддержка ей сдалась, как дементору Патронус. Она будет просто счастлива видеть двоих отщепенцев рода, присутствующих при её позоре. К тому же Тэд прав. Фрэнк мой друг. Четвёртый, которого я потерял за последние пару месяцев. И он хуже, чем мёртв. Если я увижу тех, кто сделал с ним такое, я действительно за себя не ручаюсь! Так что никуда я не пойду. И тебе не советую.
Кузина, надувшись, уходит в комнату. Через минуту оттуда доносится её сердитый голос — бедной Доре не повезло попасть матери под горячую руку. Тэд устало вздыхает.
— Какое счастье, что они только двойняшки, а не близнецы...
— Это ты к чему?
— Беллатрикс наверняка посадят пожизненно. А между близнецами связь тонкая, это медицинский факт, они улавливают состояние друг друга. Чувствовать, что происходит с человеком в Азкабане — такого врагу не пожелаешь. Выбью-ка я отпуск да отвезу её куда-нибудь развеяться.
— Хорошая мысль. Ты через три дня работаешь?
— Нет, у меня как раз выходной. Лично прослежу, чтобы она не пошла на суд.
— Если что, свисти, я за ней присмотрю.
— Спасибо.
Когда я прихожу домой, Немезида впервые демонстрирует свою низзловскую сущность — она не требует внимания и не пытается мне надоедать, а просто тихо сворачивается клубком у меня на коленях. Я чувствую себя растерянным. К смерти нельзя привыкнуть, но за прошедшие несколько лет мне не раз и не два доводилось бывать на похоронах друзей и товарищей по оружию. А что делать в этой ситуации? Мать Фрэнка я не видел с раннего детства, родителей Алисы не знаю вообще и заявляться к ним с соболезнованиями будет неуместно... В больницу меня вряд ли пустят, да если бы и пустили — я не уверен, что у меня хватит духу придти туда. Лучше уж видеть могильные плиты, чем пустоту в глазах обманчиво неуклюжего добродушного Фрэнка и сдержанной решительной Алисы...
