Глава 6Что ж, Рандвер легко отделался – во всяком случае, сам он явно считал именно так. Отработав взыскание в кабинете зельеварения, швед прямо-таки расцвел; теперь он разбирал вещи, что-то напевая себе под нос – словно и не сидел здесь сутки назад, оплакивая свою тяжелую жизнь и навсегда отказываясь от всех земных благ. Все-таки к нему отнеслись благосклонно и даже не сняли его кандидатуру: словом, все сошлось один к одному.
Геллерт склонился над «Историей в поединках», нервно накручивая на палец непослушный локон. Предупреди его кто-нибудь, что книга будет такой убийственно скучной – ни за что в жизни не стал бы с ней связываться. Казалось бы – нет ничего проще, чем написать захватывающий труд о самых знаменитых поединках в истории магии. Но, как выяснилось, даже на такую тему можно сочинить тоскливую толстую книгу, сухо изложив основные факты: участники, предмет конфликта, дата, свидетели, победитель…
В такие минуты Геллерт начинал чувствовать нечто похожее на отчаяние, вдруг явственно осознавая масштабы задачи, которую он добровольно перед собой поставил, и ничтожно малое количество источников, которые могли хоть как-то помочь эту задачу решить. Книгу, на которую он возлагал столь большие надежды, хотелось выкинуть в окно; и некого было попросить взять на себя хотя бы пару следующих страниц. А сколько еще предстоит сделать…
Один я не справлюсь. Мне нужен помощник…
Рандвер разложил на кровати парадную мантию, в которой, видимо, собирался пойти на Рождественский бал.
… или помощница.
- Рандвер, - проговорил швейцарец, закрывая «Историю в поединках», - расскажи мне о своей сестре.
***
- Ой, мне кажется, что он так никогда и не наберется храбрости пригласить меня на свидание, - отмахнулась салфеткой Гормфлет. – Приходится признать, что всех нормальных парней уже разобрали. А жалко, Бальдр такой симпатичный…
- Если он тебе кажется симпатичным, пойди и сама пригласи его на прогулку, - холодно проговорила Бёдвильд, накладывая себе еще рыбы.
- Ты с ума сошла? – хихикнула ирландка. – Это верх неприличия, приглашать всегда должны молодые люди.
- Если эти самые приличия сочинили такие же идиотки, как ты, то их давно пора отменить.
Они терпеть не могли друг друга. Модница Гормфлет, стройная и заносчивая девушка, от души презирала Бёдвильд, одевавшуюся «непонятно во что» и совершенно не следившую за фигурой; та отвечала ей полной взаимностью, почитая рыжеволосую ирландку набитой дурой, помешанной на представителях противоположного пола. Их соседки по комнате, Албена и Сигюн, кое-как гасили то и дело возникавшие между двумя девушками конфликты. В этой четверке были странные отношения: тихая Сигюн почему-то всюду ходила с Гормфлет, а импульсивная, компанейская Албена считалась подругой сдержанной, необщительной Бёдвильд.
- Хоть бы раз промолчала, деревенщина! – мгновенно ощетинилась Гормфлет. – Если тебя ни разу в жизни не пригласили на сви…
Ирландка вдруг осеклась, и злость на ее лице уступила место дурацкой ухмылке; смотрела она куда-то мимо плеча Бёдвильд.
Шведка обернулась и сразу же поняла причину такой перемены: к их столу приближался Геллерт Гриндельвальд собственной персоной.
- Прощу прощения, дамы, что помешал вашей трапезе, но у меня есть срочный разговор к одной из вас.
Албена и Гормфлет заметно напряглись.
- Бёдвильд, - юноша оперся о спинку стула шведки. - Как ты смотришь на то, чтобы заработать десяточек дополнительных баллов по Темным искусствам?
Девушка растерялась. Предложение было неожиданным и, мягко говоря, странным. Какие баллы, если первый семестр закончился несколько часов назад?
- Я тоже хочу заработать десяточек баллов! – встряла ирландка, усиленно работая длинными ресницами.
- Гормфлет! – обворожительно улыбнулся ей Гриндельвальд. – Прости меня, дурака, но мне почему-то кажется, что я не с тобой разговариваю.
- Ну, я хочу, конечно… - обрела дар речи сестра Рандвера.
- В таком случае, жду тебя завтра после обеда в лекционной аудитории по Темным искусствам, - деловито произнес Геллерт. – Все разъяснения – на месте. Приятного аппетита, фройляйн.
- С ума сойти! – просияла Албена. – Бёдвильд, это же шикарно! Ты просто обязана пойти!
- А я бы не пошла! – фыркнула Гормфлет. – Мало ли что он там задумал!
- Ты просто завидуешь ей! – торжественно объявила болгарка.
- Ну вот еще! Свидание в лекционной аудитории – очень романтично!
Бёдвильд задумчиво ковыряла вилкой остывшую рыбу. Вся эта ситуация была какой-то… противоестественной. Тащиться куда-то по зову далеко не самого близкого ей человека…
Из своей предпоследней поездки папа привез ей волшебный шар, внутри которого то и дело сменяли друг друга пейзажи далеких жарких стран: там можно было увидеть пустыни, пальмы, зеленые долины… Но больше всего Бёдвильд любила смотреть на плещущийся в шаре кусочек южного моря. С северным она была знакома с малых лет: когда Норрхольмы ездили в гости к тетушке Брюнхильд, девочка целыми днями торчала на берегу, молча глядя на воду. Северное море было угрюмым, холодным и неприветливым, темные волны сонно покачивали пришвартованную у причала лодку. Южное море, пусть даже увиденное только в волшебном шаре, было совсем другим – ласковым, манящим, темно-синим…
Однажды она увидит его по-настоящему…
У Геллерта Гриндельвальда были такие же удивительные, темно-синие глаза.
***
Бёдвильд взялась за ручку двери и нервно прикусила губу. У нее еще была возможность развернуться и уйти. Вернуться в комнату, откуда она только что вышла, сопровождаемая любопытными взглядами трех пар глаз. И что будет? Гормфлет начнет истерично хихикать, Албена будет непонимающе качать головой и всячески пытаться выразить так называемой подруге свое сочувствие, Сигюн промолчит.
Тьфу, тряпка! Чего ты боишься? Ну, давай! Вот дура-то!
Употребив по отношению к себе все ругательства, которые только смогла вспомнить, Бёдвильд толкнула дверь.
Разумеется, ничего страшного она в кабинете не обнаружила: на преподавательском столе высились коробки с беспорядочно накиданными в них свитками пергамента; в кресле сидел Геллерт и, ухмыляясь, что-то читал. Когда Бёдвильд вошла, он молча кивнул ей и опять углубился в чтение.
- Я требую объяснений, - заявила она.
- Объясняю, - Гриндельвальд отложил пергамент. – Профессор Имерманис попросил разобрать накопившийся за семестр хлам – самостоятельные, контрольные, домашние задания и так далее; все высоко оцененные работы надо выкинуть, бездарные – оставить для коллекции. За наведение порядка мы получим дополнительные балы по теоретическому курсу Темных искусств.
- А разве этим не эльфы должны заниматься? – удивилась девушка.
- И ты всерьез полагаешь, что этот субъект пустит их в свой драгоценный кабинет? - хмыкнул Геллерт.
- А почему он тебя пустил?
- А я…
Геллерт Гриндельвальд бежал по сумрачному коридору, едва успевая читать надписи на дверях кабинетов. Зельеварение… Нумерология… Служебное помещение… Йормунганд, не хватало еще опоздать на первую в жизни лекцию по Темным искусствам!
Наконец-то! Вот он, этот кабинет, тролль его разнеси!
Геллерт ворвался в аудиторию и сразу же натолкнулся на взгляд преподавателя.
Индрикис Имерманис, мрачного вида латыш, ненавидел свою работу. Но еще больше он ненавидел, когда на его лекции опаздывали.
Он неторопливо отложил в сторону свои записи и косолапой походкой приблизился к первокурснику.
- Извольте объяснить, молодой человек, почему вы не явились на урок вовремя, - от взгляда бледно-голубых глаз преподавателя у кого угодно могли затрястись колени.
- Простите, профессор, - ничуть не смутившись ответствовал опоздавший. – Задержался у «зеленой комнаты» с целью изучения педагогических приемов, применяемых в Дурмстранге.
«Зеленой комнатой» называлось помещение, где особо провинившихся студентов секли розгами; факт наличия такой воспитательной меры никто не скрывал, и все учащиеся знали, что с ними может произойти в случае нарушения дисциплины.
- Очень остроумно, юноша, - хрипло проговорил Индрикис. Его боялись, всегда боялись – почти все студенты и даже некоторые преподаватели. Но этот костлявый одиннадцатилетний мальчишка прямо и дерзко смотрел на него огромными темными глазами, даже и не думая пугаться.
Сидевшие в классе первокурсники безмолвствовали, боясь пошевелиться.
- Идите на свое место, - латыш поковылял обратно к столу; Геллерт, пожав плечами, сел рядом с Рандвером. Это и есть тот самый псих Имерманис, о котором так много рассказывали вчера второкурсники? Подумаешь…
Но через три с половиной недели лектор по Темным искусствам пришел в гостиную первого и второго курса Дома Дракона и подозвал Гриндельвальда.
- Вы, значит, интересуетесь педагогическими приемами? – странно улыбаясь, проговорил латыш, почесывая бородку. – Извольте пройти со мной.
Комната для наказаний действительно была окрашена в жизнерадостный зеленый цвет, бывший там совершенно не к месту. Геллерт гордо поднял голову. Если его решили высечь за неуважение к преподавателю – он не пикнет. Но, как оказалось, розги предназначались не ему…
Два дюжих молодца ввели в комнату всхлипывающего мальчишку лет четырнадцати и, худого слова не говоря, стянули с него мантию и рубаху; тот поежился и пугливо осмотрелся.
Пальцы Индрикиса Имерманиса сжали плечо Геллерта.
- Ну что ж, герр Гриндельвальд, - прохрипел ему преподаватель в самое ухо, - посмотрим, как вам это понравится.
Провинившегося положили лицом вниз на длинную лавку, и один из ухарей взял тонкую розгу.
Короткий свист – и тишина взорвалась пронзительным вскриком; на узкой бледной спине появилась косая красная линия. Геллерт поморщился.
- Как себя чувствуете? – елейным голосом осведомился Имерманис. По правде говоря, чувствовал себя Гриндельвальд не очень: смотреть, как секут розгами – не самая приятная вещь. Но и не настолько это кошмарное зрелище, чтобы ударяться в истерику и с воплями убегать.
Свист розги, вскрик – и новая красная полоса, почти параллельная предыдущей. И так по кругу: свист, вскрик, полоса. Свист, вскрик, полоса…
Лицо Геллерта не выражало решительно ничего, но кулаки непроизвольно сжимались все сильнее, и ногти все ощутимей впивались в ладони. Оно, конечно, и дураку понятно, чего добивался Индрикис: он просто жаждал, чтобы дерзкий первокурсник разревелся и стал просить пощады – себе и наказуемому. Как бы не так! Никому не дозволено потешаться над Геллертом Гриндельвальдом – в том числе и этому носатому латышу.
Свист, вскрик, полоса… Ногти – еще глубже… Имерманис, похоже, задался целью вывихнуть ему плечо… Свист, вскрик, полоса…
- Довольно, - голос профессора звучит словно из пустой бочки. Наказанный обессилено роняет голову на лавку. Раны ему быстро залечат, а вот память о боли, обжигавшей спину тонкими полосами, останется надолго. Розги применялись редко, очень редко, но единогласно признавались самым действенным методом установления дисциплины.
- Что скажете, Гриндельвальд?
Первокурсник поднял голову; лицо чуточку побледнело, но в остальном он был таким же, каким и пришел сюда.
- А почему не магией? – ровным голосом спросил он. – Почему в школе для чистокровных такие маггловские методы наказания?
Индрикис на секунду опешил, а потом его губы растянулись в улыбке.
- Надо отдать магглам должное, мальчик мой: методы воспитания они изобрели довольно эффективные.
- Я могу идти… сэр?
- Хотите чаю?
Теперь пришла очередь Геллерта удивляться, но он справился с эмоциями так же быстро, как и преподаватель.
- Хочу, - кивнул он.
- Тогда пойдемте ко мне в кабинет, - Имерманис открыл дверь. – Надеюсь, вы любите миндальное печенье, потому что другого у меня нет.
- Люблю, сэр, - выходя из «зеленой комнаты», Гриндельвальд украдкой посмотрел на свои ладони, покрытые тонкими полумесяцами следов, которые оставили нещадно впивавшиеся в кожу ногти.
- … с ним дружу.
- А еще говорят, что у Имерманиса нет любимчиков, - проворчала шведка.
- Бёдвильд Норрхольм! - торжественно произнес Геллерт. – Вы редкостная зануда, немедленно отправляйтесь в угол!
Девушка показала ему язык и придвинула поближе одну из коробок.
- А почему он так боится, что сюда кто-нибудь войдет? – спросила она, беря первый попавшийся свиток.
- Понятия не имею. Слышал несколько версий по этому поводу, самая безобидная из которых – предположение, что у него все шкафы забиты деньгами пропавшего в позапрошлом году Эрлинга Бегтссона, землевладельца из Нортелье, которого Имерманис, естественно, собственноручно прикончил.
- Какая чушь! – фыркнула Бёдвильд. – Из-за того, что он немного чудаковатый, его уже готовы записать в убийцы и психи. А куда отличные работы девать?
- На пол! – Геллерт смял кусок пергамента и швырнул его через стол. – А Имерманис себя считает непризнанным гением.
Девушка вздохнула. Откровенно говоря, Индрикис Имерманис мало ее волновал.
- Слушай… Я так понимаю, ты меня позвал по собственной инициативе? В смысле, Имерманис дал задание тебе…
- Попросил.
- Хорошо, попросил; а ты уже сам обратился ко мне, так?
- Ага.
- А… почему ты позвал меня, а не Рандвера?
А зачем мне Рандвер? С ним уже давно все понятно, а вот ты, по-моему, отнюдь не безнадежный вариант.
- Сам не знаю, - весело откликнулся швейцарец. – Проходил мимо вашего обеденного зала, и в голову взбрело.
Бёдвильд кинула на пол еще один кусок пергамента с оцененной на отлично домашней работой. Геллерт говорил об этом так легко, будто позвать ее куда-то было самым обычным делом.
- Мои соседки уверены, что у нас свидание, - произнесла она. - И что мы тайно друг в друга влюблены.
- Йормунганд, какая проницательность! – абсолютно серьезно отозвался Гриндельвальд. – Вот сейчас разберем эти завалы и предадимся страсти на учительском столе.
- Да ну тебя… - Бёдвильд вдруг насупилась и, отвернувшись, стала с повышенным интересом изучать свитки.
- Не думал, что тебя так легко смутить.
Смутить? Да нет, я просто не понимаю, что происходит. Мы никогда не были друзьями, а теперь ты приходишь и в присутствии Гормфлет, которая обожает называть меня «старой девой», зовешь куда-то непонятно зачем. Знал бы ты, что для меня значил очумевший взгляд этой дуры…
- Между прочим, ты кем собираешься стать? – желая как-то поддержать разговор, девушка ухватилась за самую проверенную тему.
Геллерт усмехнулся. Пожалуй, рановато пока сообщать, что он не собирается работать, поскольку у него совершенно другие цели в жизни; он давно приготовил ответ на этот часто задаваемый и уже набивший оскомину вопрос.
- Я хочу стать мастером волшебных палочек.
- Ого! И как ты себе это представляешь?
- Так и представляю, - Геллерт аккуратно положил на стол самостоятельную работу, в которой утверждалось, что ламии – это полуженщины-полуптицы. – Пойду в подмастерья – не к Грегоровичу, конечно, и не к Фольквангу, а к кому-нибудь помельче. Освою науку, а там, может, и собственную мастерскую открою.
- Ты – и подмастерье? – хмыкнула Бёдвильд. – Ты со своим характером в этой должности долго не продержишься: через недельку-две начнешь сам учить мастера, что и как ему делать.
- А вот сочинять не надо! – Гриндельвальд швырнул в нее смятым пергаментом, но девушка успела увернуться. – Если потребуется, я могу быть очень терпеливым, между прочим!
- А почему такая профессия… специфическая?
- Не хочу заниматься какой-нибудь банальщиной вроде работы в банке или устранения последствий экспериментальных заклятий. Вот ты, кстати, заметила, что в Европе очень редко делают палочки из махогани?
- Естественно, он же здесь не растет!
- А это, между прочим, превосходный материал; американцы и африканцы отзываются о нем с большой похвалой. Если открою свою мастерскую, обязательно налажу поставки махогани из Гондураса.
- А почему именно из Гондураса? Из Африки ближе и, я думаю, дешевле.
- Гондурасский махогани более высокого качества - легче обрабатывается и выше устойчивость к гнили. Надо же заботиться о качестве своей продукции, не так ли?
Так, стоп! Не забывай, зачем ты здесь.
- Ну, я всю подноготную выложил, теперь твоя очередь, - Геллерт закинул ноги на стол и, сложив руки на животе, сделал заинтересованное лицо.
- Я хочу стать целительницей, - как-то неуверенно проговорила Бёдвильд. По сравнению с планами Гриндельвальда ее собственная мечта казалась скучной и блеклой. – Хочу возвращать людям жизнь…
- Возвращать жизнь? – странно изменившимся голосом переспросил Геллерт. – Может, правильнее сказать – побеждать смерть?
- Может, и правильнее. Неважно, как это формулировать, - шведка отодвинула стопку просмотренных работ. – Просто люди не должны умирать, если им есть, зачем жить.
А вот это мне решительно нравится. Ну что, будем побеждать смерть сообща?
- Конечно, не должны, - как можно серьезней сказал Геллерт. – Но, к твоему сведенью, необязательно становиться целителем, чтобы решать эту проблему. Можно поискать ответ и в других отраслях магии.
- Это в каких же, например?
Ага, заблестели глазки! Расскажу, расскажу, но пока рановато.
- Давай об этом в другой раз, ладно?
- В другой раз? – переспросила Бёдвильд.
- А мы что, больше никогда не увидимся? – прищурился Гриндельвальд. – Скажем, завтра можно пойти прогуляться и побеседовать. Идет?
- Идет, - девушка поспешно схватила еще несколько свитков и принялась с нездоровым интересом изучать их, отчаянно борясь с желанием глупо заулыбаться.
- Ты, кстати, на Рождественский бал собираешься? – как бы между прочим спросил Геллерт, шурша контрольными.
- Даже не знаю… Я попробовала туда сунуться на четвертом курсе, но меня никто танцевать не пригласил… А ты?
- Ни разу не был, - отозвался швейцарец. – Вот думаю: может, сходить ради приличия?
Бёдвильд с деланным равнодушием пожала плечами. Она
хотела, как самая обычная шестнадцатилетняя девчонка, хотела пойти на бал, но не хотела снова стоять у стены, тщетно ожидая, что кто-нибудь обратит на нее внимание, и стараясь не замечать взгляды Гормфлет, кружащейся неподалеку в вальсе с очередным кавалером. Шведка делала вид, что все эти танцульки ей безразличны, а в чемодане лежало новое аккуратно свернутое бальное платье…
***
- Ну как? – набросилась на нее Албена; даже Гормфлет с любопытством вытягивала шею, готовясь ловить каждое слово Бёдвильд.
- В смысле – «как»? – шведка взяла с тумбочки «Стража времен» и с ногами забралась на кровать.
- Ну как все прошло? – затараторила болгарка. – О чем говорили? Что делали? Зачем он тебя туда позвал, а?
- Целовались? – не выдержала Гормфлет.
- Дуры, - лаконично бросила Бёдвильд, открывая книгу. Конечно, можно было им рассказать, что Геллерт ни с того ни с сего назначил ей еще одну встречу, которая может стать не последней… Зачем? Все равно не поймут, какого тролля они разговаривают о волшебных палочках, медицине и борьбе за жизнь – Албена и Гормфлет искренне полагали, что с молодыми людьми надо гулять за ручку, нести какую-то чушь и клясться в вечной любви. Шведка улыбнулась, переворачивая страницу. Пусть пооткрывают завтра рты, когда она снова уйдет с Геллертом. Будет вам «серая мышка» Бёдвильд!
Албена обиженно пробормотала нечто неразборчивое и уселась на свою кровать, а Гормфлет, хмыкнув, снова принялась что-то писать. Дуры…
Геллерт сидел на узком подоконнике в зимнем саду, свесив левую ногу. Что ж, «прощупывание почвы» дало весьма неплохие результаты.
Бёдвильд явно не входила в число ненавидимых им барышень, которые страдали от недостатка внимания и просто жаждали, чтобы хоть кто-нибудь положил на них глаз; значит, с ней можно иметь дело – это раз.
Она не считала Имерманиса – человека, прямо скажем, своеобразного, - психом; значит, она не должна воспринять его веру в реальность Даров Смерти как знак умственной отсталости – это два.
Она хочет найти способ победить смерть – тут, пожалуй, надо поблагодарить удачно сдохшую маггловскую бабку – а значит, примет активнейшее участие в поисках этого самого способа. Это три.
И… Тонкие губы Геллерта тронула легкая улыбка. Нет ничего проще, чем управлять людьми с комплексами. Это четыре.
