Глава 6РОЖДЕСТВО.
Он притаился в коридоре, укоряя себя за трусость. Что-то извращенное было в том, чтобы подглядывать за собственной женой. Каждый вечер он замирал в коридоре у распахнутой двери спальни и, затаив дыхание, наблюдал за тем, как она готовится ко сну.
Вот перестала шуметь вода в ванной и через несколько томительных мгновений дверь распахивается. Она опять в своей нелепой ночной рубашке, влажные волосы кажутся почти черными на обнажившемся из-под распахнутого ворота плече.… Проходит к туалетному столику, принимается за свой еженощный мистический ритуал. Круглая серебряная щетка для волос поднимается и отпускается, распрямляя упрямые спутанные локоны, превращая их в поток медного шелка. Нежный, сладко пахнущий яблоками – он как наяву слышал этот аромат, окутывавший его грезами каждую ночь, что она сладко посапывала, свернувшись клубком под его боком. И он лежал, боясь шелохнуться, в неудобной новой пижаме, в которой чувствовал себя запеленатой мумией. Пытаясь выровнять дыхание, успокоить… успокоиться. Мучение – дожидаться, пока она не уснет, чтобы воровато проскользнуть в спальню, залезть под одеяло и замереть, когда она, забавно чмокнув губами, передвинется поближе, утыкаясь носом куда-то ему в бок. И это касание словно непрерывно бьет током, не давая ему уснуть…
Утром он встанет ни свет, ни заря, спустится в подвал, где устроил себе кабинет и задремлет там – в кресле, с каким-нибудь фолиантом на коленях. Чтобы пробудиться от осторожного прикосновения маленькой ручки, ароматных запахов с кухни и пожать плечами на ее вопросительный взгляд. И задушить, задушить на корню малодушное облегчение оттого, что она не может забросать его вопросами. Она пыталась. Писала ему записки, украшенные забавными рожицами. Спрашивала – что его так тревожит? Зачем он мучает себя, просиживая допоздна за книгами, почему стал так плохо есть…
Как он мог объяснить, что причина этого – в ней? В ее невинности, в этих детских веснушках на чуточку вздернутом носике, в том, что она – рядом. Рассказать, как томится каждую ночь, желая коснуться ее, прижать к себе… и отдергивает руку, словно боясь обжечься. Будет ли она… напугана его порывами? Оскорблена ими? А может быть… может быть, ждет их? Она не притворялась, что спит, когда он появлялся в их спальне, целовала его на ночь и подолгу сидела при неровном пламени свечей, расчесывая волосы.
Не пряталась от него.
Но каждый раз, протягивая к ней руку, он вспоминал всхлипы матери. Маслянистые глазки отца, который наслаждался своей жестокостью. Россыпь синяков на руках и шее Эйлин, там, где этот мерзавец метил ее своей похотью.
И вспоминал Ее. Стоны боли, переходящие в непрерывающийся пронзительный крик, следы ожогов на хрупком теле. Как извивалась она на грязном полу, когда ее разрывало изнутри заклинанием боли…
Из-за него.
Его виной было произошедшее в ту ночь. И темная метка на его предплечье была постоянным напоминанием не только о том, что он обрел своего жестокого хозяина. Но и о том, как больно сделал он Ей.
Он не хотел больше. Никогда. Ни. Одна. Слезинка. Ни. Единого. Стона. Из-за него – никогда.
Он не сделает ее рабыней своей страсти.…Но как же тяжело быть мужем, который не осмеливается коснуться своей жены…
Вот и сейчас. Она зевнула, и вяло заплела волосы в косу. Побрела к кровати, погасив свет – кроме единственной свечи с его стороны кровати. Дорога света, ведущая его в мучительные объятия ночи.
Завозилась, устраиваясь поудобнее, и уже через несколько минут спокойно спала. Он выдохнул и расслабленно облокотился о дверной косяк. Сколько еще это будет продолжаться? Еще неделю? Две? Месяц? Она ведь…Она его жена.
Не задорная смешливая подружка детства, не лучшая подруга юности – жена.
Он обдумывал это, стоя под холодным душем и позже, когда вернулся в спальню, застегивая пуговицы на пижамной рубашке. Провел кончиками пальцев по ее щетке и встретился взглядом со своим отражением. Обычное магловское зеркало – такое же безжизненное, как и все остальное в их небольшом доме. Ему даже пришлось полностью перебрать свою библиотеку, чтобы быть уверенным в том, что рядом с Ней не окажется неучтенного им источника магии. Лежащее на ней заклинание было древним и очень действенным,…но очень хрупким первые полгода.
А о том, что случится, если кто-то узнает, что он женат… на Ней.… Одна только мысль об этом цепко обхватывала его ледяными пальцами ужаса.
Она заворочалась в кровати, словно холод его мыслей дотянулся и до нее. Перевернулась на живот, сталкивая подушку на пол, и затихла. Он тяжело вздохнул и скользнул под одеяло, закидывая руку за голову. Тепло.
- Зачем ты убил ее Северус? – Люциус Малфой манерно растягивает слова, делая вид, что невероятно увлечен видом своих ногтей. Но он искоса наблюдает за ним, будто вне зависимости от полученного ответа имеет что добавить к своему вопросу.
- Когда ты повзрослеешь, Люциус? Эти крики, мольба…тебе не надоело? – фыркает он, снисходительно покачивая головой. – Я мог бы работать над зельем, а вместо этого я должен наблюдать за вашими забавами…согласись, у своих котлов я приношу гораздо больше пользы, нежели тут. – Пожал плечами, равнодушно, цинично. За спиной что-то обсуждают и хохочут Гойл с Крэббом. Наверняка вспоминают, как корчились магглы под Круцио Малфоя…
- А мне показалось, что тебя до сих пор одолевают призраки юности.. – деланно разочарованно протянул Люциус, постукивая себя пальцем по губам. И хищно ухмыляется, словно напоминая, что больше не тот восторженный юнец, что привел Снейпа к их Лорду. – Ведь ты убил только одну из них…рыжую прелестницу, так приглянувшуюся Мальсиберу…
- Ты знаешь его. Мы бы задержались тут еще как минимум на час. – Его резкий ответ радует Малфоя, но Северус продолжает – А единственный призрак прошлого, который меня преследует, это ты, Люциус. Неужели не надоело шататься по улицам в ночи и убивать маглов? Я вырос из этого, ты, как видно, еще нет.
Он аппарировал прежде чем взъярившийся Малфой успел сказать хотя бы слово ему вслед.
Хриплый мужской голос напевал о том, что его обладатель желает получить все, либо же вовсе ничего. Забавно. Он получил все, о чем только мог мечтать. Она была его мечтой, лишь Она всегда присутствовала в его мыслях, когда он задумывался над тем, чего хочет от жизни. И вот она – миссис Снейп, чем-то гремит на кухне, наверняка приплясывая под эту магловскую пластинку – волосы сколоты в узел, босая…
- Что у нас на у… - он сунул было нос на кухню, но многозначительное помахивание скалкой тут же остудило его любопытство. Он усмехался чему-то своему, поднимаясь по скрипучей лестнице в ванную.
- У нас праздник? – Вопросительно протянул он, наблюдая за тем, как она расстилает белоснежную скатерть на обеденном столе. Обычно они ели на кухне, а величавый резной стол в гостиной, кажется, не носил на себе большей тяжести, чем свежие букеты лилий из крохотной оранжереи. - Это яблочный пирог так пахнет? Точно корица.
Она уставилась на него так, словно он выдал несусветную глупость. Качнула головой и ткнула пальцем в простые магловские часы, висящие над книжными полками.
- Половина двенадцатого, я вижу. – Он нахмурился, когда она достала из шкафа два тяжелых подсвечника и установила их в центре стола. Требовательно протянула к нему руку. Вздохнул, как пойманный за руку ребенок и достал из кармана брюк зажигалку. Она укоризненно покачала головой и зажгла свечи, после чего упорхнула на кухню, забрав с собой и контрабандную зажигалку. Вообще-то он мог пользоваться палочкой, вряд ли кто-то увидел бы его – их домик находился в более чем укромном месте. Но привычка не пользоваться магией не более необходимого уже въелась в него. А маглы действительно могли быть чрезвычайно изобретательны. Взять хотя бы сигареты, которые он курил украдкой, а она делала вид, что не замечает этого.
- И все же я… - он повиновался ее жесту и сел за стол, на котором уже заняло место блюдо с пряным мясом, от соседства с которым его желудок требовательно заворчал. С людьми, с которыми его связывали пугающие ее темные узы, можно было пить. Но принимать пищу? Вот уж ни за что.
- Не понимаю, Лили… - она опять появилась в гостиной, пряча что-то за спиной. Смущенно потупилась. Он недоуменно смотрел на нее, силясь понять – что происходит? К чему приурочен этот пир?
Не то, чтобы она никогда не удивляла его своими познаниями в области кулинарии - она была прекрасной хозяйкой, хотя он так и не смог понять, как она управляется с многочисленными приспособлениями на кухне. Взять, к примеру, печь. Как она работает? То, что заняло бы у ведьмы полчаса, занимает у не имеющей возможности воспользоваться магией женщины как минимум полтора часа. Но она казалась вполне… довольной своей жизнью. Их общей жизнью. Но никогда еще не вела себя так загадочно.
А сейчас на ее лице – на щеке красуется пятнышко муки, непослушные медные пряди выбиваются из тугого пучка – красовалась лукавая улыбка. Он посмотрел на предмет, который она ему протягивала, и улыбнулся в ответ. Бутылка вина.
Все словно встало на свои места. Рождество. Сегодня Рождество. И яблочный пирог, и ее нетерпеливые взгляды, и эта бутылка - все это уже было с ними. Давно, в прошлой жизни. Пара подростков на Астрономической башне. Влюбленный мальчишка и мечтательная девчонка, стащившая с кухни бутылку вина. А потом она мирно спала в его объятиях, заставляя замирать от счастья и ждать. Ждать, когда с неба упадет еще одна звезда, которая обязательно исполнит его желание. Ведь рядом с Лили он мог поверить даже в такую чепуху, как падающие звезды, исполняющие желания...
Недалеко же он ушел от себя тогдашнего. Теперь даже обнять ее он не мог так легко, как делал раньше. Возможно, для нее это бы значило то же самое, но для него – нет. Все изменилось. Они изменились.
Она вдруг метнулась на кухню и вот уже нетронутое жаркое забыто, а место его занимает яблочный пирог, щедро сдобренный корицей. Свет погашен. В ее зеленых глазах пламя свечей, на щеках играет румянец – ее присутствие пьянит лучше любого вина. Но и оно тут – в его руках прохладная бутылка (где она его взяла?) и он вслепую нашаривает пробку (теперь получится лучше, чем тогда!), откупоривает (что она со мной делает?) и разливает по бокалам. Густой аромат вишни, черной смородины…и шоколад?...смешивается с терпким запахом яблока с корицей. От него кружит голову, свечи хитро мерцают, словно подбивая на всякие глупости, а она с улыбкой наблюдает за ним. Вспоминает? Или смеется над ним? Нет, только не она.
- С Рождеством, Лили. - наконец выдавливает он, приподнимая свой бокал. Мысли скачут, как испуганные кролики - он ведь опять без подарка! А она такая красивая, что перехватывает дыхание - что он может подарить ей? Чем сможет искупить свою вину? Он ведь отнял ее у всех, отнял ее у самой жизни, оставив ее только для себя - чем он может порадовать ее? Он бы свернул горы, повинуясь малейшему движению ее изящного пальчика, но она никогда не просила ничего. А он никогда не был самым чутким и проницательным человеком. Особенно, если дело касалось ее.
Она поднимает бокал, с хрустальным звоном касаясь им его бокала. Улыбается - счастливо? Счастлива ли она? Может ли она быть счастливой? Рядом с ним?
Вино лукаво - притворяясь безобидным, оно быстро ударяет в голову. Ее щеки расцвечены коралловыми островками - она с такой радостью наблюдает за тем, как он расправляется с пирогом, что он просит добавки. Кто сказал, что нельзя начинать ужин с десерта? Вкусно. Вкуснее, чем что бы то ни было на свете...
Вилка со звоном падает на покрытую золотой канвой тарелку, а он быстро меняет свое мнение относительно того, что вкуснее всего на свете - Лили вдруг подается вперед и легко касается его покрасневшими от вина губами. Это даже не поцелуй - ее прикосновение приходится на уголок его губы, почти на щеку - но он застывает, потрясенный ее сладостью. Никогда - целомудренный поцелуй на свадебной церемонии не в счет - она не целовала его. Так - никогда. О, были эти дружеские поцелуйчики, после которых она разворачивалась и уходила в свою гостиную, оставляя его с этим огненным отпечатком на щеке. А теперь смазанное касание кажется ошеломляющим вихрем, пронесшимся по его сознанию...и телу. Пальцы невольно сжимаются в кулаки, когда это ощущение ударяет в них. А она прячет пылающее лицо в своем бокале, жадно глотая оставшееся в нем вино.
- Что ты делаешь, Лили? - Выдыхает он, сражаясь с нетерпимым желанием обнять ее, впиться в сладкие губы, пить ее, как это душное вино...
Она отводит взгляд, тонкие пальчики нервно теребят салфетку, краснеет еще сильнее - или это играют с ним догорающие свечи? Она сидит слишком близко к нему и он ловит ее подбородок, заставляя посмотреть на себя. И она смотрит - но он не может понять, что в ее глазах. Сожаление? Смущение? Жалость?... Желание? Они слишком глубоки, слишком бездонны, слишком опасны для него. Однажды он пропал в них и никогда уже не станет прежним, никогда не обретет власти над самим собой - безвольная марионетка, даже не пытающаяся вырваться из рук кукольника. Зачем? Если в этих руках сосредоточена вся жизнь?
Его взгляд непреодолимо влекут ее губы - сейчас стыдливо сжатые, они напоминают ему о том коротком поцелуе, которым он прикоснулся к ним на их свадьбе. Они мягкие и робкие - сама невинность. Я был первым, Лили? Неужели..?
Он сам не замечает, как склоняется к ней так близко, что их носы почти соприкоснулись. Она вдруг прерывисто выдыхает и ее сладкое дыхание жаром опаляет его губы, рванувшиеся вперед. Жадно, почти агрессивно - как она оказалась на его коленях? Верно, он сам схватил ее в охапку, не в силах сопротивляться своим желаниям. Когда он впервые почувствовал его? Когда ее смех впервые пронес теплую волну вниз по его спине? Он уже не помнил, не помнил...
- Лили... - он отрывается от нее на краткое мгновение, но тут же вновь накрывает ее губы своими. Пальцы сжимают хрупкие плечи - он словно опасается потерять над ними контроль, позволить им скользнуть ниже...ниже...И не может сдержать стона, когда она шевелится в попытке высвободить из крепкого захвата руки. Тесно стягивает оковы, державшие его на расстоянии от жены все это время – она хочет отстраниться! Успокойся, успокойся, Снейп, не позволяй своей похоти напугать ее, ворваться в ваш маленький мирок…Ведь ты уже получил больше, чем когда-либо мечтал – она твоя, только твоя…
Но она задумчиво улыбается и неловко обнимает его за шею, послушно подставляя пунцовое лицо его губам, вновь рванувшимся вперед.
- Лили… - он протяжно стонет и срывается с места, прижимая ее к себе, самое драгоценное, что есть у него в его жизни. Она легкая, как перышко, маленькая и худенькая, словно создана для того, чтобы ее носили на руках. Он обещает ей это, неуклюже открывая дверь в их спальню ногой… Перешагивает через порог и останавливается на мгновение, нерешительно встречая на себе ее ясный взгляд. Он не затуманен вином, как ему казалось и это придает ему уверенности в себе. И он решительно шагает вперед, к кровати, которую делил с ней так долго, но так и не разделил ее по-настоящему.
Вот дрогнули длинные ресницы - что в ее взгляде? Кого она видит перед собой? Кого хочет видеть? Все сомнения сносит новой волной чувственности, когда ее мягкие губы приоткрываются под его губами, она выгибает спину, позволяя его неуклюжим ладоням скользнуть под нее, прижать к себе... цепляется пальцами за его предплечья, словно не знает - оттолкнуть или притянуть поближе... и это ее сомнение будто придает ему сил, наглости... уверенности. Задыхаясь, он касается ее губ своими – можно, Лили? - пальцы скользят по бархатному телу – это не сон? – она как податливый воск в его объятиях – лилилилилили. Скачет сердце, выстукивая непрерывно ее имя, что-то колет и жжет в предплечье, но все тело словно лихорадит и он не обращает на это внимания. Все, все неважно... кроме ее шелковой кожи, кроме ее прерывистого дыхания...
Он не сразу осознает, что она застыла под ним, уронив с его плеч руки. Ее дыхание перестает вторить его собственному, и он делает усилие, чтобы оторвать губы от тонкой кожи на ее птичьих ключицах. В чем дело?
- Лили? – Она не смотрит на него, куда-то в сторону, вниз…Его взгляд следует ее взгляду и словно раскаленным железом по коже – метка. Уродливое клеймо на его предплечье окрасилось черным и извивается во властном танце. Змея беззвучно шипит, скаля тонкие клыки, ухмыляется безгубо череп. Вот что обжигало его – Хозяин ждет. Как давно он вызвал его, как давно ждет появления своего слуги?
- Я должен…должен…идти... - мучительно больно видеть в ее глазах подобное выражение. Отвращение? Страх? Но он должен идти, как можно скорее – и он скатывается по лестнице, на ходу снимая с себя мантию, выбегает на пустынную улицу и аппарирует – сначала в Лютный переулок, а потом туда, куда звала его Темная метка.
