Глава 6Я проснулся резко, как от щелчка по лбу, и сразу же пожалел, что родился на свет. Никогда еще смерть не казалась мне такой привлекательной.
Виски ломило, по лбу стекал пот. Я попытался встать, хрюкнув от боли: ноги разъехались, руки подогнулись, и герой-покоритель бутылок бессильно рухнул пятачком в матрац. Господи ты боже мой…
Раздался громовой топот. Зазвенели замки, ключ с оглушительным лязгом заворочался в двери. Визгливый голос спросил:
-Проснулся?
-Да, - прохрипел я, чувствуя, как в желудке ворочается еж. Засыпая, я не снял очков: от обилия света глазные яблоки готовы были лопнуть.
-Так и знала, - удовлетворенно произнесла тетка и ушла. Я с омерзением вдохнул запах готовящейся еды. Будто в ответ, к горлу подкатился тошнотворный комок.
-Выпей. И немедленно, я не собираюсь с тобой возиться.
К моему рту поднесли стакан, сильно пахнущий мятой. Я благодарно замычал и принялся жадно глотать непонятную жидкость.
-Приведи себя в порядок. Через полчаса явишься на кухню.
Тетя брезгливо отряхнула руку и вышла, оставив мне стакан. Я перевернулся на спину и уставился на некрашеные доски. Откуда-то сверху упал паук, побежал, перебирая тонкими ножками.
Я никогда не боялся пауков, темноты, чудовищ, выползающих из-под кровати. Наоборот, тесные помещения казались уютными, мрак успокаивал, а пауки вполне сходили за домашних животных. Дурсли бы расхохотались, попроси я у них щенка, кошки же вызывали у тетки столбняк – она до изнеможения боролась за чистоту, и любая соринка воспринималась ею как оскорбление. Дадли был более настойчив и выпросил себе черепаху, которую через день забросил. С тех пор их черепашье величество Элеонора Аквитанская перебивалась милостями от тетки, но чаще я о ней заботился.
Измятая, словно изжеванная двумя коровами, перетягивавшими ее в разные стороны, вчерашняя рубашка покрылась разноцветными пятнами. Будь я невестой, придумал бы специальный обряд: после венчания новобрачная меняет красивое белое платье на просто белое, скроенное на манер тоги. Во-первых, так гораздо легче и приятней, во-вторых, танцевать удобно, в-третьих – его даже стирать не нужно, можно оставить как есть. Выйдет в своем роде не хуже свадебного альбома - вон то пятно от шоколадного торта, это жених угодил пробкой от шампанского… Шампанское! Я оставил его у крыльца, как и пакеты с едой. Ох, и достанется же мне от дяди Вернона.
Верно говорят, что алкоголь – это зло. Пить могут лишь те, кому нечего терять; мудрый человек живет, избегая соблазнов и выстилая соломкой все попадающиеся на пути горизонтальные поверхности. Кюити со своим мощным компьютерно-калькуляторным интеллектом думал так же, смущенно признаваясь, что жить правильно не получится у него ни-ког-да. Он слишком порывист. Вдобавок, Кобаяси не чужд авантюризм: хулиган может симпатизировать праведнику, но редко кто может предложить дружбу хулигану.
Все-таки я счастливый: у меня есть друзья, дом и семья, пусть даже такая, как Дурсли.
Через полчаса я вышел к завтраку умытый, в свежей рубашке, с чистыми ушами, причесанный… Тетка нового имиджа не оценила: брякнув передо мной тарелку с беконом, она забралась на табуретку и, опасно балансируя на краю, стала привязывать к окну длинную веревку с нанизанными на нее красным перцем, луком и чесноком. Засмотревшись на сие действо, я поднес ко рту сахарницу вместо кружки и укусил ее.
-Тьфу, черт… Извините, тетя Петунья. Что это вы делаете?
Ответить она не успела. Прозвенел звонок, тетка спрыгнула с табуретки и, как дикий мустанг, рванула к выходу. Выскочив за ней, я увидел, что она захлопывает входную дверь. В руках у нее была пачка писем.
-Не лезь! – рявкнула опекунша, но я успел заметить, что среди ровных светлых конвертов втиснуты три желтоватых, похожих на вчерашнее письмо. – Твое место на улице. Выполи сорняки и подровняй газон.
Я кивнул и пошел за инструментами. В другое время тетке бы показалась подозрительной такая покорность, но сейчас она спешила. Выскользнув на улицу, я обошел дом и притаился под кухонным окном.
Тетка вынула из шкафа глубокую миску, кинула туда письма и стала жечь их, не распечатывая. Я рискнул отодвинуть занавеску и увидел, что не ошибся: это и в самом деле были копии вчерашнего письма. Дело принимало дурной оборот.
Дадли часто засиживался за компьютером до полуночи, поэтому дрых до обеда, и некоторые нововведения оказались для него сюрпризом.
-Это что? – повторил он. Все окна на первом этаже были увиты гирляндами чеснока и красного перца, а над его любимым телевизором висело распятие.
-Я решила изменить интерьер… - неискренне улыбаясь, проговорила тетка. – К тому же, говорят, это очень полезно. Воздух в комнатах автоматически дезинфицируется. Поттер, не трогай! – прикрикнула она на меня. – Он горький донельзя.
Я, как вы догадались, пытался попробовать маленький перец, свинтив его с ниточки.
-А где папа?
-У него срочные дела. Я попросила его сделать кое-какие покупки… - тетка передернула плечами и строго посмотрела на Дадли. Тот притих и затаился.
К четырем часам вернулся дядя Вернон. Дадли обычно встречал его, в надежде на небольшое денежное вспомоществование. Сегодня братец тоже отправился к калитке, едва заслышав шум подъезжающей машины и звучание отцовского клаксона.
Я мыл пол, думая о всяких приятных вещах: о самолетах, жареных гусях, о мисс Девил; предвкушал, как войду в чулан и сниму с полки непрочитанный роман Стивена Кинга… как вдруг из коридора послышались вопли и ругательства. Вопли принадлежали Дадли, ругань - дяде Вернону.
Я осторожно выглянул за угол: Дадли скакал на одной ноге, жалобно причитая, рядом суетился дядя Вернон с подковой и тяжелым молотком в руках. А за ними, прислоненный к стене, стоял большой деревянный крест…
-Эй ты… - дядя устало поманил меня к себе, - Помоги-ка.
Дадли состроил умоляющую физиономию, жестами давая понять, что нуждается в моей услуге; я подавил желание спрятаться за ведро. Впрочем, я разбирался в гвоздях и шурупах больше их обоих, и втроем мы быстро справились с задачей: Дадли и дядя Вернон приподняли крест из тонких досок, я надежно прибил его к входной двери. В то время как мои ноги сами разворачивались в сторону чулана, а коленки выбивали друг о друга дробь, меж дядей и братом разгорелся спор – как именно надо вешать подкову.
Братец утверждал, что во всех фильмах подкову вешают дугой книзу. Дядя возражал. Я думал, что паранойя родственничков достигла пика и следующим этапом будет забивание серебряного кола в тощую грудь приемыша. Не нагрянет же сюда, в самом деле, полк вампиров с крышками от гроба наперевес! Значит, все эти предосторожности – для меня. Надо вооружаться.
Мои худшие опасения сбылись за ужином. Дядя вслух сокрушался о том, что никак не вспомнит, куда спрятал охотничий кинжал, который ему подарили заказчики. Тетя мерной кружкой насыпала в красный матерчатый мешок соль. Кстати, из недр буфета был извлечен серебряный сервиз, на нем мы и трапезничали.
Мы с братцем сидели притихшие и грустные. Я то и дело ловил на себе укоризненный взор Дадли. По его мнению, именно двоюродный брат был причиной сумасшествия родителей.
После ужина тетка торжественно вручила мне список обязанностей. У меня округлились глаза: чтобы выполнить все, я должен был вставать с петухами и ложиться за полночь. Тетка явно претендовала на роль эксплуататора.
-Это на месяц? – на всякий случай уточнил я.
-На неделю, - хмуро пояснила тетка. – Можешь приступать. Только перетащишь свое барахло наверх, в маленькую комнату Дадли.
-Что-что?
Я решил, что ослышался. Во вторую комнату братца я заходил лишь на время уборки. Там стояла кровать, книжные шкафы, дверец которых Дадли даже не касался, стол и большой горшок с пальмой.
-Говорю, ты сегодня же переедешь! – зашипела тетка.
Вот это да. После старого матраца, пауков, сыплющихся за шиворот, и других чуланных радостей, комната Дадли - просто невиданная роскошь. С чего бы такая щедрость? Братец недоумевал. А когда Дадли чего-то не понимает, лучше держаться подальше, нервы будут целее. Я быстренько перенес свое малочисленное имущество, разложил по шкафам одежду и уселся рисовать.
Квадрат в середине листа – сами письма. Стрелка к правому углу - отправитель, который знает обо мне гораздо больше, чем следует. Черточка в левый угол – реакция родственников. Да, странно они себя ведут, будто готовятся к нашествию несуществующей нечистой силы.
Тетя Петунья явно боится тех писем. Более того, она ждала их появления. Надо вспомнить, что она еще говорила… ах, да, что маме приходило подобное письмо.
А что я, собственно, знал о своей матери? Только то, что ее звали Лили Поттер. Тетка не любила, когда ее спрашивали, и не распространялась на эту тему. В доме не было ни одной маминой фотографии, не говоря уж о снимках отца. Но мне нравилось представлять, что Лили Поттер была красавицей… по крайней мере, красивее тети Петуньи, чье лицо вызывало устойчивые ассоциации с лошадиной мордой. Дядя Вернон тоже, если смотреть придирчиво, не красавец: хороши разве что усы, похожие на кисточки для бритья. А бедный Дадли, которому передались лучшие черты родителей – тот и вовсе белобрысенький поросеночек весом под семьсот килограмм.
Схему на листе бумаги постепенно закрыло реалистичное изображение семейства Дурслей. Я дорисовывал последние волоски, выбившиеся из теткиной прически, когда краем уха уловил знакомую мелодию.
Недоумевая, кому это на ночь глядя вздумалось музицировать, я спустился на первый этаж и застыл. Дядя заряжал ружье. Дядя заряжал ружье солью, доставая ее из красного матерчатого мешка. Дядя заряжал ружье солью, сидя перед входной дверью и напевая «Когда заиграет маримба…»
Я не стал медлить и через минуту уже подтаскивал к двери в маленькую спальню книжный шкаф. Пыхтя от натуги, придвинул еще один и успокоился. Потом подошел к окну и выглянул наружу: падать было невысоко. В стекле отражалась внутренность комнаты, маленькая пальма, с воткнутой в горшок вязальной спицей…
Я лег в постель, положив под подушку блестящую острую палочку. Если опекуны сошли с ума, никакие предосторожности не будут лишними.
