День пятый. Принятие. Часть вторая-1.1-
Это была самая длинная дорога в его жизни.
Неторопливыми шагами Рон шел вниз по Меллоу Стрит, собираясь свернуть на Праймс Авеню, а потом пройти прямо через сквер к небольшому двухэтажному дому с ярко красной черепичной крышей. Пожалуй, сложно найти более длинный путь к дому Гермионы Грейнджер. Но Рон всерьез думал о том, чтобы сделать еще один крюк и подойти к нему с другой стороны. Рон Уизли никогда не обдумывал свои поступки так долго, и уже точно никто бы не смог назвать Рона трусом. Но, казалось, эта встреча должна определить все. Пожалуй, еще никогда Рон так четко не представлял себе, что именно он хочет изменить в своей жизни. Окажись он сейчас перед зеркалом Еиналеж, он бы абсолютно точно увидел там… хотя, кто-нибудь знает как выглядит смысл? Победив Волдеморта, вырвавшись из этой постоянной борьбы за выживание, лишившись по дороге многих близких людей, они внезапно потеряли и этот самый смысл. Рон Уизли, Гермиона Грейнджер, Гарри Поттер, весь мир. И все полетело к черту. Оставалось только лежать на кровати и плевать в потолок. Видимо, ждать, когда кто-нибудь постучится в дверь и принесет смысл на подносе вместе с утреннем кофе. Хотя, возможно, смысл не поместится на обычном подносе. Ведь никто не знает, как выглядит смысл.
А Рон знал. Абсолютно точно. И если бы сейчас он совершенно случайно заглянул в зеркало Еиналеж, то сразу бы увидел там знакомые карие глаза, мягкую улыбку и самые невероятные в мире, всегда растрепанные волосы Гермионы Грейнджер.
-1.2-
Это была самая длинная дорога в его жизни.
Невилл шел очень быстро, периодически срываясь на бег, и для него оставалось загадкой, как он до сих пор не упал, споткнувшись о какой-нибудь корень. Ему казалось, что он идет уже целую вечность, а лес все никак не желал заканчиваться.
Невиллу надо было торопиться. Там, впереди, где тропинка, выходя из под тени деревьев, пересекала небольшую опушку леса и заканчивалась у ворот старинного поместья, его ждало кое-что очень-очень важное. И Невиллу хотелось поскорее туда добраться.
Где-то среди деревьев громко закричала какая-то птица. Поежившись, Невилл еще немного ускорил шаги – насколько позволяло сбитое дыхание. «Скорее, скорее», – колотилось в безумном ритме его сердце. «Скорее, скорее», – бормотал он себе под нос.
Наконец, лес закончился. Дрожащей рукой, Невилл вытащил волшебную палочку и распахнул ворота. Почти пробежал по ведущей от них аллее. Но у входной двери замер, не в силах войти. Там, в доме, его ждало кое-что очень-очень хорошее – но Невилл почему-то не решался открыть дверь.
Глубоко вздохнув, словно соглашаясь сам с собой на какой-то компромисс, он поднял руку и постучал. Открыли мгновенно, Невилл даже руку не успел опустить, словно его ждали на пороге. За дверью стояла очень красивая круглолицая женщина, и, как только Невилл ее увидел, у него перехватило дыхание.
Из-за спины женщины вышел высокий мужчина:
– А, сынок! Ты задержался, – улыбнулся он, протягивая руку, чтобы потрепать сына по голове.
– Мама… Папа… – пересохшими от волнения губами, прошептал Невилл. Глубоко вздохнул, расправил плечи и, переступив порог, широко улыбнулся родителям: – Я дома.
-1.3-
Это была самая длинная дорога в его жизни.
Объективно говоря, подъем по лестнице от гостиной до комнаты Джинни, дорогой можно назвать только с трудом, но, тем не менее, это была самая длинная дорога в жизни Гарри. Ну, разве что, дорога до Запретного Леса, когда он шел сдаваться Волдеморту, была все-таки немного подлинней.
Неожиданно Гарри подумал о квиддиче. «Лучший ловец Хогвартса», - так говорили о нем. Маленький, юркий… Быстрый. «Видели бы они меня сейчас».
«Дружище, ты один на один сражался с Волдемортом. А теперь трусишь просто заговорить с девчонкой?», - голос в голове у Гарри был удивительно похож на голос Рона. Кажется, тот и в самом деле говорил что-то подобное. Вроде бы, на четвертом курсе, перед святочным балом. Интересно, сказал бы он это сейчас, зная, что говорит о своей младшей сестре?
Джинни, Джинни.
Гарри поднялся на последнюю ступеньку и замер перед такой знакомой дверью. К горлу на секунду подкатила тошнота. В этот момент Гарри не мог точно сказать точно, чего в нем было больше: страха, что Джинни не простит его – или чувства вины за все, что он ей сказал.
«Ты должен извиниться», – на этот раз голос в голове был явно гермионин. И, конечно, она как всегда была права.
Джинни, Джинни.
Гарри нервным жестом поправил очки. Что он там говорил Рону? Джинни стоит того, чтобы за нее побороться?
Наверное, это было единственное, в чем сейчас, топчась перед такой знакомой дверью, Гарри Джеймс Поттер был уверен наверняка.
-1.4-
Это была самая длинная дорога в ее жизни.
Двадцать семь.
Самая длинная дорога всего в двадцать семь шагов: пятнадцать ступенек до второго этажа и двенадцать налево по коридору. Молли не раз проделывала этот путь: обычно пробегала, чтобы закричать: «Фред! Джордж! Сколько раз вам повторять, чтобы вы не смели ничего взрывать в доме!» и успокоиться, увидев, что с детьми все в порядке. Иногда спешно проходила, занося в комнату чистые простыни, а порой тихонько пробиралась ночью, чтобы, не разбудив маленького Рона, уложить этих несносных мальчишек спать. Но никогда эта дорога не была такой невероятно длинной.
Шестнадцать.
Уверенность в материнском инстинкте рассыпалась на части, оставляя место лишь глупому страху и жалким попыткам подобрать слова. «Мы всегда будем помнить его, но надо жить дальше»? «Прости, что меня тогда не оказалось рядом»? «Я так хочу, чтобы ты вновь улыбнулся»? Все казалось надуманным, неправильным и глупым.
Одиннадцать.
Молли достала волшебную палочку. Чтобы немного отвлечься, стоило подумать о том, какими заклинаниями воспользоваться. Ей пришло в голову, что вполне возможно, она и не сможет открыть эту дверь. Ведь Джинни не смогла, а Джинни очень сильная ведьма.
Пять.
Молли пыталась убедить себя в том, что этот разговор все исправит, а не послужит доказательством того, что их мир рухнул, разбился вдребезги, и собрать его не представляется возможным. Подтверждением бессмысленности происходящего. А вдруг, они уже в пропасти, и выхода нет?
Четыре.
Молли не была уверена. Возможно, именно сейчас стоило развернуться. Может, лучше подождать Артура?
Три.
Или просто взять с собой две чашки чая. Так легче будет начать разговор.
Два.
Молли уже решила пойти обратно. Сходить за чаем, приготовить ужин, постирать, почистить ковры. Она совсем не была готова к этой встрече. «Родители не имеют права бросать своих детей, пока они не будут вынуждены»,- вдруг зазвучал голос Гарри в ее голове. Уверенный голос. Молли посмотрела на желто-синюю дверь комнаты Джорджа и улыбнулась.
Один.
-2.1-
Поднятая вверх ладонь – останавливающий жест – и глаза, направленные примерно на второй абзац страницы триста восемьдесят семь – не самая приятная встреча из тех, что были в жизни Рона. Совсем не та встреча, которую он ждал от Гермионы.
Рон прислонился к косяку и молча наблюдал, как она читает. Он видел эту картину миллион раз: Гермиона и учебник по трансфигурации, Гермиона и очередная книга для легкого чтения, Гермиона и История Хогватса…. Книги всегда успокаивали девушку. Действительно, что может быть более жизнеутверждающим, чем древний фолиант, покрытый пылью веков, к которому прикасались, наверное, тысячи людей – совершенно разных, со своими проблемами, бедами и планами? По сравнению с историей такого фолианта, их жизни – лишь несколько страниц, а может даже строчек. Рона был не согласен с этим, но когда он вообще был согласен с Гермионой в чем-то, касающемся книг?
Сегодня все было не так. Не было умиротворения. Нижняя губа закушена, руки нервно теребят перо, и – Рон прекрасно видел это – с момента его прихода девушка не прочитала ни строчки.
Рон тихо прошел по комнате и присел на мягкое темно-зеленое кресло, стоящее рядом с письменным столом. Наконец, Гермиона повернулась.
- Привет, – почему-то хриплым голосом и очень тихо, так, будто он не разговаривал очень-очень долго, произнес Рон.
- Привет, – она ответила шепотом, посмотрела ему в глаза и вдруг, типично Гермиониным, учительским жестом встряхнув волосы, заговорила: - Ты читал учебник по заклинаниям за седьмой курс? Знаешь, ты мог бы взять его у Невилла, ему он уже не понадобится. Представляешь, я сегодня читала о возможности совмещать заклинания при невербальном колдовстве, и …
- Гермиона… – Рон все еще тихо постарался перебить ее, но девушку было не остановить.
- Огромное значение имеет то, какое заклинание ты берешь за основу. Ведь ты не совмещаешь их равномерно, а как бы накладываешь одно на другое. Вот, например, Томас Слоун считает, что первым, то есть базовым, считается меньшее по своему масштабу заклинание, то есть…
- Гермиона? – Рон повысил голос, но девушка только поднялась со стула и начала расхаживать по комнате.
- …если ты хочешь, например, поднять предмет в воздух и одновременно перевернуть его, то базовым должно быть заклинание переворачивания…
- Гермиона! – Рон встал с кресла вслед за девушкой, но она продолжала вести себя так, будто его не существует.
- …помнишь, заклинание, которое изобрел принц-полукровка? Такой же эффект получится при базовом заклинании переворачивания, а вот если начать с поднятия предмета в воздух, то ты можешь продолжить манипулировать предметом, ведь это заклинание...
- Гермиона! – Рон схватил ее за плечи и заставил посмотреть на себя, - эй, я пришел не разговаривать о заклинаниях.
- А зачем ты пришел? – неожиданно зло ответила девушка, - вспоминать прошлое? Хотел дружно порыдать друг у друга на плече, предаваясь сентиментальным воспоминаниям? Я не собираюсь сдаваться, Рон. Пожалуйста, давай просто забудем. Так будет правильнее. Давай сделаем вид, что этого года не было. Совсем. Я просто… Мы потом вернемся, через несколько лет. Но не сейчас. Сейчас не время… - ее голос, такой уверенный сначала, почему-то затих в конце, и она просто уставилась в одну точку, прямо перед собой, на надпись на футболке Рона, хотя она ни за что бы не ответила, что там на самом деле написано.
Рон продолжал стоять рядом и держать ее за плечи, а потом аккуратно поднял ее голову так, чтобы она посмотрела ему в глаза.
- Посмотри на меня. Просто посмотри. Гермиона, забыть все, что происходило в этом году – это гораздо больше, чем забыть страх, боль и убийства. Мы изменились за этот год, очень сильно. И забыть этот год – это забыть саму себя, забыть Гарри. А еще… это забыть нас. Ты… ты действительно хочешь забыть нас?
Если бы Северус Снейп или какой-нибудь другой легилимент находился с ними в одной комнате, он бы наверняка сказал, что Гермиона, наконец, сняла блок. Но в комнате с ней был только Рон, а он мог бы только сказать, что она вернулась, ну и еще крепко-крепко обнять, прижать к себе и поцеловать в макушку.
А Гермиона вдруг разрыдалась, а ведь она не плакала с тех пор, как… господи, кажется, она не плакала целую вечность. Не проронила ни слезинки на похоронах, на ужине в большом зале после церемонии, дома за эти полторы недели. А тут, наконец, выдохнула.
Совершенно внезапно, глядя в светло-карие глаза Рона Уизли, Гермиона Грейнджер поняла, что все кончилось. И, вопреки, всем ее ожиданиям, стало легче. И еще она поняла, что совершенно не обязательно идти дальше одной. Ведь можно идти с Роном, сильные руки которого прижимали ее к себе.
Прошло около часа, когда Рон посмотрел на свое отражение в зеркале. Оно висело прямо напротив, так что он легко мог увидеть и себя, лежащего на широкой кровати в комнате, и копну растрепанных, самых невероятных в мире волос Гермионы, уютно устроившейся у него на плече. И кто, скажите, пожалуйста, сказал вам, что простые маггловские зеркала не могут показывать самые сокровенные желания?
-2.2-
– Как спалось? – Луна подняла голову с его плеча и мягко улыбнулась.
– Отлично, – Невилл тихонько рассмеялся и обнял ее, крепче прижимая в себе. А потом, не удержавшись, мягко поцеловал растрепанную макушку.
– Я же говорила, охлы отгоняют дурные сны, – пробормотала куда-то ему в плечо девушка.
Невилл осторожно потянулся, стараясь не делать слишком широких движений – все-таки маленький диванчик в комнате Луны был слишком мал для них двоих. А в том, что уговаривать ее поменять его на более внушительную кровать – бесполезно, Невилл даже не сомневался. Какая кровать, что вы!.. У нее же на этом диванчике охлы живут. Он снова тихонько рассмеялся.
– Так что тебе снилось? ¬– поинтересовалась, тем временем, Луна. И, глядя в ее светлые, ясно голубые глаза, не тронутые дымкой сонливости, Невилл вдруг осознал, что все эти – он бросил быстрый взгляд на часы – два с половиной часа, что он спал – она просто лежала рядом, готовясь разбудить его, если что. Сумасшедшая девушка. И – его. Только его. Порой Невилл и сам не мог поверить в такое счастье.
– Родители, – тихонько ответил он. И, увидев, как слегка напряглось лицо Луны, поспешно добавил: – Но это был не грустный сон.
– Не грустный?
– Счастливый, – и он снова поцеловал ее, но на этот раз в губы, а не в макушку. Впрочем, через несколько секунд Луна отстранилась. Перелезла через него, встала, потянулась к одежде.
– Вот видишь! Охлы…
Невилл не дал ей договорить. Одеться, впрочем, тоже не дал. Сумасшедшая, неужели она, правда, думает, что он ее куда-то там отпустит? Схватил за руку и осторожно потянул обратно к себе, в теплые, уютные объятья.
– Это ты – моя охла. Единственная и неповторимая, – пробормотал Невилл себе под нос, прежде чем снова поцеловать ее. «И все-таки, нужно будет попробовать уговорить Луну поменять диван на нормальную кровать», – это была его последняя связная мысль.
-2.3-
– Войдите.
Джинни не стала вставать из-за стола, только повернула голову. Солнечные лучи лились из открытого окна, и в их свете ее волосы казались не рыжими, а золотыми. Тонкий профиль на фоне развивающихся от ветра белых занавесок, простое желтое платье, и только в глазах – усталость. И печаль. И тоска.
И – стоило ей увидеть того, кто застыл на пороге – страх.
– Привет, Джинни, – тихо поздоровался Гарри. И тут же обругал сам себе. Фраза прозвучала глупо и бессмысленно.
Джинни не ответила. Она просто смотрела на него, стоящего в дверях ее комнаты, и неуверенно крутящего в руках связку писем. Грустного, потерянного, почти… робкого. И совсем не похожего на того Гарри, который кричал на нее несколько дней назад.
В глазах этого, нового (а, вернее, старого) Гарри была не злость, а нежность. И, глядя на него, Джинни почувствовала, что ее обида отступает и что вместе с ней уходит страх. Она ведь обещала Гарри, что у нее все будет в порядке. Всего двенадцать, ну, хорошо, двенадцать с половиной дней назад. И она сдержит слово.
– Гарри, прости меня…
– Извини, Джинни…
Они заговорили одновременно и одновременно замолчали на полуслове. Смущенно посмотрели друг на друга, а в следующую секунду рассмеялись, не в силах сдерживать накатившего на них облегчения. Да, возможно, им еще со многим нужно разобраться, но глупая ссора не станет концом их отношений – и это вдруг совершенно четко осознали они оба.
– Я не должна была читать твои письма, – отсмеявшись, серьезно сказала Джинни. – Не знаю, что на меня нашло. И когда ты застал меня там… Мне стало так стыдно, Гарри. А все, что я потом тебе наговорила… Ну, жизнь с шестью старшими братьями давно научила меня, что лучшая защита – это нападение. Прости…
– На самом деле, это я должен извиняться, Джинни, – покачал головой Гарри. Прошел через залитое солнцем помещение, обошел стул и обнял ее – крепко-крепко. А потом подумал, что не отпустит. Просто возьмет – и не отпустит. Хватит уже. Склонил голову, зарывшись носом в рыже-золотые пряди. И только тогда пробормотал: – И не просто за то, что наговорил тебе на площади Гриммо. Ты же понимаешь.
За прошедший год Джинни часто представляла себе этот разговор. В ее воображении Гарри долго и пространно извинялся, говорил, что безумно скучал без нее, обещал сделать все, что угодно, лишь бы она простила его… Ну, и дальше в таком духе.
Сейчас Джинни даже не вспомнила об этом. Да и зачем, когда можно просто обнять Гарри в ответ, вдохнуть его запах и почувствовать, наконец, что все закончилось – не для магического мира, конечно, а лично для нее. Джинни Уизли, когда-нибудь в будущем – Джинни Поттер.
Это она и сказала ему, с трудом сдерживая хихиканье. И ошарашенная физиономия Героя Магического Мира была ей достойной наградой.
– Эээ, Джинни, ты только не пойми меня неправильно… – абсолютно растерянно начал Гарри. Даже объятья от изумления расцепил. – Я не против, и все такое… Но не сразу же, верно?..
И вот тут Джинни не выдержала и расхохоталась. Второй раз за неполные десять минут.
Меньше, чем бывало когда-то. Больше, чем за все прошедшие полторы недели вместе взятые.
Гарри слушал, как она смеется, и думал о том, что, даже если бы она говорила серьезно, он женился бы на ней вот прямо здесь и сейчас. Потому что он-то, может, и не готов, но это все такая ерунда по сравнению с тем, чтобы потерять ее навсегда.
А потом, отсмеявшись, они просто сидели рядом на кровати Джинни и тихо разговаривали. Гарри, стараясь не вдаваться в особо страшные подробности, описал ей их охоту за хоркруксами, Джинни, пытаясь не впадать в уныние, рассказала ему, что творилось в это время в Хогвартсе. И они так заговорились, что сами не заметили, как наступил вечер.
– Надо спускаться, а то мама нас совсем потеряет, – вздохнула Джинни, вставая и потягиваясь.
– Да, конечно, – Гарри согласно кивнул. – Но в начале у меня есть одно дело.
И, в ответ на ее вопросительный взгляд, он снова взял стопку писем, которую несколько часов назад бросил на стол.
– Это все мои письма к Сириусу, – тихо пояснил он. – Хотя я не думаю, что смогу толком объяснить, зачем я вообще их писал.
– Ты не обязан, Гарри, – мягко отозвалась Джинни, беря его за руку.
– Нет, – он помотал головой. – Я хочу, чтобы ты поняла. Когда я только-только вернулся из Хогвартса… Все было хорошо. То есть, нет, мне, конечно, было безумно больно и все такое, но… В остальном все было в порядке. Критчер готовил потрясающие завтраки, обеды и ужины, по дому можно было ходить, не опасаясь, что из шкафа на тебя кто-нибудь прыгнет, а в десяти минутах от площади Гриммо я обнаружил чудесный парк. А потом… Я не знаю, в какой момент это началось. Я просто вдруг подумал о них. О всех тех, кто не пережил последнюю битву. И…
– И ты почувствовал себя сволочью из-за того, что просто остался жив?
– Да. И тогда я начал писать Сириусу. Я… Теперь я думаю, что просто накрутил себя, Джинни. Но в те дни мне казалось, что… Что все плохо и хорошо уже никогда не будет, понимаешь? Не знаю, наверное, мне просто не стоило оставаться одному. Слишком много времени на размышленья. Мне нужно было хоть с кем-то говорить, а обращаться к живым я уже не решался. И тогда я начал писать Сириусу. В конце концов, за все мои шесть лет в Хогвартсе, он был единственным человеком, с которым мне приходилось переписываться.
– Я понимаю, Гарри, – тихо сказала Джинни, сжимая его ладонь. – Правда, понимаю. Что ты хочешь сделать с этими письмами?
– Сжечь, – твердо ответил он. – Не хочу, чтобы их случайно прочитал кто-то еще. Да и я сам… Нет, пусть лучше сгорят. В них нет ничего, кроме страхов и отчаянья.
– И, думаю, я знаю, что должно сгореть вместе с ними, – внезапно сказала Джинни. Подошла к столу, открыла верхний ящик и достала оттуда тонкую магловскую тетрадь. Помедлила мгновенье, а потом решительно опустила на пол – туда, куда Гарри уже положил свои письма.
– Что это? – он удивленно посмотрел на нее.
– Мой дневник, – тихо отозвалась Джинни.
– Ты… расскажешь мне?..
– Может быть как-нибудь потом. На счет три?
– Давай.
Гарри снова взял ее за руку. Свободными руками они подняли волшебные палочки.
– Раз… Два… Три! Инсендио!
-2.4-
Молли Уизли уже около получаса снимала все возможные и невозможные заклинания с двери своего сына. Самое безопасное место на земле? Вы думали Хогвартс? Похоже, нет. Это скорее комната Джорджа.
Молли понимала, что Джордж не мог не заметить ее попыток. Но он не реагировал, не помогал открыть со своей стороны, но и не мешал. А ведь за то время, что она снимала защиту, он мог наложить сотню новых заклинаний.
Молли убрала палочку, и, даже не постучавшись, решительно открыла дверь.
