Глава 6Десятый дистрикт встретил победителей бескрайними просторами и бесчисленными стадами крупного рогатого скота. Несоизмеримо больше Одиннадцатого и уже менее жаркий, Десятый со своими желтовато-бурыми прериями и сочно-зелеными саваннами раскинулся от горизонта до горизонта. Сразу за ограждением экспресс замедлил ход, и теперь легкий ветерок с привкусом пряных степных трав и теплого осеннего утра теребил занавеси на приоткрытом окне менторского купе. Уставившись на проплывающие мимо луга, Хеймитч задумчиво вдыхал ароматный воздух. Умиротворяющая картинка животноводческого дистрикта никак не вязалась в его голове со вчерашним происшествием в Одиннадцатом.
После скандала на чердаке они с Китнисс вернулись в ту самую комнату, где ментор сорвал с нее и Пита микрофоны. Их уже ожидала вся команда Двенадцатых, в полном своем составе. Хеймитч приготовился выдумывать оправдания их исчезновению в наиболее безобидных для капитолийской прослушки выражениях, но, как оказалось, Мелларк его опередил. С непробиваемо вежливой улыбкой и неизвестно откуда взявшимся восторгом в голосе парень умилялся их с Китнисс экскурсии, которую любезно провел для них старый ментор, и рассказывал Цинне и Порции об архитектурных особенностях местного Дворца правосудия. Хеймитч прикусил язык - судя по облегченным и посветлевшим лицам капитолийцев, мальчишка не испытывал никаких затруднений со словами, на ходу сочиняя настолько убедительно, что смог ввести в заблуждение и Мисс-Вселенскую-Глупость, и мудрого Мастера, и даже собственного всевидящего стилиста.
Собственно, ментор давно уже не сомневался, что выдержка Пита Мелларка могла дать десять очков форы всем им, вместе взятым.
Пока Китнисс в очередной раз подвергалась издевательствам со стороны своих пестрых птичек-визажистов, Хеймитч застал Пита за переодеванием к торжественному ужину. Как кстати рядом не оказалось Порции – ментору не хотелось откровенничать при ней. Уставившись упрямым сердитым взглядом в высокое зеркало, Мелларк молча застегивал запонки-огоньки на кипенно-белой шелковой рубашке и даже не обернулся на звук его шагов – только его стильно растрепанное светловолосое отражение коротко царапнуло менторское сердце колючими голубыми глазами.
- Ты зря на нее наорал, - прямо с порога начал ментор. Игнорируя его слова, Пит только поджал губы. – Это была моя идея, малышка всего лишь в кои-то веки послушалась меня.
На самом деле он не помнил, говорил ли Китнисс что-то подобное… он даже был почти уверен, что не говорил, – не стал бы он просить ее врать после всех усилий, затраченных на сближение с мальчишкой после их возвращения из Капитолия, – но Мелларку с его юношеской обидчивостью вполне хватит и официальной версии. Пусть и дальше считает своего наставника старым интриганом, он это как-нибудь да переживет.
- Ты обещал быть честным со мной, - напомнил Пит. Хеймитч поморщился –
как бы не ляпнуть чего лишнего…
- Обещал, - послушно кивнул он. – Но я не думал, что тебя так заденет мое молчание…
-
Ваше молчание, - перебивая, сухо поправил его парень. Быстрым взглядом оглядел комнату, потом обернулся и выразительно поднял светлые брови. – Возможно, ты не знаешь, но иногда оно бывает хуже лжи. И иногда из-за такого молчания могут пострадать люди.
Ментор не стал уточнять, кого именно имел в виду мальчишка, но что-то подсказывало ему, что отнюдь не себя.
Все дальнейшие события вечера вспоминались ему, словно в тумане - и торжественный прием, и розовое в пол воздушное платье Китнисс, и ослепительно яркие вспышки фотоаппаратов, и вынужденная дежурная ухмылка на его физиономии, и сменяющие друг друга стаканы с выпивкой. Одно облегчало мучения его совести - его дети держались на высоте: они появились под руку и, как и положено пылким влюбленным, весь вечер не отходили друг от друга, рассыпая вокруг обворожительные улыбки. Но старый ментор заметил и голубые глаза, горящие гневом, и серые, светящиеся паникой.
Они вернулись в поезд далеко за полночь под вооруженным до зубов конвоем из десятка миротворцев. Ментор умудрился не упиться до чертиков – ему нужна была трезвая голова. Правда, совсем уж трезвой ее можно было назвать с большой натяжкой, но сам факт того, что он самостоятельно передвигал ноги и без посторонней помощи сумел добраться до собственного купе, уже говорил о многом. Он даже успел перекинуться парой слов с Цинной – при всем своем благоразумии и сдержанности Мастер был не на шутку взволнован.
Одиннадцатый дистрикт провожал их гнетущей тишиной и кромешным мраком, и на мгновение в этой темноте Хеймитчу померещились кресты и виселицы. Он мысленно обругал себя... но потом по милости своих пьяных фантазий снова не спал всю ночь. Хотел было пройтись по вагону, но услышал за дверью неровные шаркающие шаги Мелларка – спасаясь от собственных ночных демонов, парень с завидным упорством и усердием разрабатывал свою новую «ногу». Ментор помедлил минуту, а потом предпочел остаться у себя. Рассудительного разговора у них бы сейчас не вышло, а выслушивать вполне заслуженные упреки ему как-то не хотелось.
Его сморило лишь к утру. Он не видел привычных кошмаров – помнил только кроваво-красные пятна на выцветших пастушьих робах и золотистых соломенных шляпах посреди бесконечных полей безжизненного Одиннадцатого дистрикта.
Площадь в Десятом оказалась забита до отказа. Оцепленная по периметру двумя рядами белоснежных мундиров подобно скоту на бойне, толпа хранила гробовое молчание. Неужели все эти люди были в курсе произошедшего накануне? Он был уверен, что Капитолий приложил руку ко вчерашней трансляции, обрезав все лишнее, но и того, что осталось, с лихвой хватало, чтобы разглядеть за внешним покорным спокойствием клокочущую людскую ярость. Сегодня он решил сменить наблюдательный пункт: презрительно фыркнув на недовольные физиономии миротворцев и тактичные предупреждения Цинны, ментор вышел на площадь и встал недалеко от трибуны так, чтобы подопечные могли видеть его. С торжественно-траурным лицом Китнисс прочла свою речь по бумажке, слово в слово то, что с самого утра написал для нее Пит, потом ровным будничным тоном безэмоциональной протокольной фразой поблагодарила Десятый дистрикт за гостеприимство. Его передернуло от дикости ее слов, толпа же сдержанно промолчала в ответ. Вцепившись мертвой хваткой в руку напарника, на деревянных ногах девушка спустилась с помоста и, не оборачиваясь, скрылась в холле Дворца правосудия. Он задержался на пару минут – хотел убедиться, что на этот раз обойдется без выстрелов и кровопролития.
Вроде обошлось.
На банкете он не сводил глаз со своей сладкой парочки, каждую минуту ожидая срыва от нее или подвоха от него. Ничего подобного. Похоже, выдержка Мелларка была заразной – что бы там ни произошло между ними на чердаке в Одиннадцатом, здесь они по-прежнему изображали пламенную любовь: Китнисс в очередном шедевре Мастера буквально висела на локте мнимого возлюбленного, то и дело заботливо поправляя светлые пряди его волос и лишь зябко поводя голыми точеными плечами, а ее избранник ласково улыбался ее томным взглядам и снисходительно принимал поздравления от местной бюрократии, твердой рукой раздавая за обоих многочисленные автографы. Тьфу, ну и цирк! После трех часов подобной клоунады ментор не выдержал и все-таки надрался, причем так, что на этот раз до экспресса его провожала парочка официантов. Упрямо отказываясь идти к себе, он рухнул на черно-белый диван в салоне. Расходясь по купе, Цинна укоризненно покачал головой, Порция сочувственно улыбнулась, а Эффи молча поставила на столик рядом стакан воды с плавающей в нем большой шипучей таблеткой. Что бы он там не думал об этой кошмарной капитолийской женщине, очевидно, она думала о нем гораздо лучше. И гораздо больше.
- Ничего не говори, - сухо буркнула она на его удивленно вскинутый пьяный взгляд. Он покорно кивнул – ему нечего было сказать.
Девятый дистрикт сразил их сотнями высоковольтных рогаток и вырубленными на метр от земли лесами. Они снова вернулись ближе к северу – погода оказалась такой же неприветливой, как дома, в Двенадцатом, и вместо белоснежной горностаевой шубки Мастер одел свою любимицу в длинное огненно-красное пальто мехом внутрь. Стилистам пришлось немало потрудиться, чтобы спрятать от телевизионных камер темные круги под прозрачными стальными глазами – уже вторые сутки Китнисс практически не спала.
Еще немного, и она свалится, обеспокоено твердил Цинна. На этот раз он даже не сопровождал их на торжественном выходе – пока Двенадцатые произносили очередные штампованные речи и осматривали жалкие достопримечательности дистрикта, состоящие по большей части из безликих коробок служебных зданий и линий электропередач, Мастер поспешно ушивал в талии благоразумно примеренное с самого утра платье для очередного вечернего банкета.
Банкет прошел как по маслу. Сегодня роль эскорта победителей и по совместительству первой линии обороны добровольно взяли на себя Эффи и Порция. Расфуфыренная по последней капитолийской моде, Эффи блистала манерами и глупостью, опекая своих подопечных так тщательно и настойчиво, что у любого приблизившегося к ним поклонника уже через пять минут отпадало всякое желание слушать ее высокопарный лепет. Ментор молча поблагодарил ее – он ни на йоту не усомнился, что весь произнесенный ею бред был всего лишь очередным спектаклем. Порция, в свою очередь, со стойким воодушевлением рассказывала всем желающим об устройстве Игр. Благо желающих этих оказалось не так уж много – приглашенная на банкет элита не слишком интересовалась обратной стороной ненавистного во всем Панеме телешоу. Сам же Хеймитч безуспешно искал среди гостей прежних победителей или хотя бы действующих менторов.
Но, как и обещал Рубака, таковых не оказалось ни в Девятом, ни накануне у соседей.
Переезд до Восьмого обещал быть дольше обычного, и порядком измотанные тремя предыдущими остановками пассажиры экспресса позволили себе вздохнуть с некоторым облегчением. Цинна потребовал увеличить калорийность обедов для Китнисс и теперь где уговорами, где угрозами пытался заставить свою музу съесть содержимое ее тарелки. Уговоры не действовали, а угрозы выглядели совершенно безобидными, и буквально на глазах Китнисс таяла, а Пит становился все более и более замкнутым и угрюмым. Ментор уже решил, что дети снова поцапались, но в первый же свободный вечер застал их двоих в гостиной – сидя в полумраке перед включенным телевизором, передающим запись банкета из Девятого, его подопечные едва слышными шепотками обсуждали, как все прошло и достаточно ли убедительно они изображали страстно влюбленную пару. Ему хотелось сказать, что для полной натуральности им не хватало самого главного – счастливого выражения на лицах… но он не стал вмешиваться. Чего доброго, его опять пошлют куда подальше. Он сунулся в столовую – и обнаружил там Эффи Бряк: разложив перед собой бумаги, свой фирменный блокнот и трехмерную голографическую карту Панема, капитолийка просчитывала следующие этапы Тура победителей. Тайком наблюдая в слегка приоткрытую дверь купе за ее сурово сдвинутыми нарисованными бровями, ментор вдруг отчаянно захотел сделать для нее что-нибудь приятное. Он жестом подозвал безгласого стюарда и, пересиливая собственную гордость, попросил приготовить для его помощницы чашку ее любимого кофе. Когда через десять минут он молча поставил ароматный напиток на стол рядом с ней, Эффи только и смогла, что растерянно уставиться на него изумленными синими глазами.
- Ничего не говори, - коротко отрезал он готовый вырваться наружу словесный поток. Она нервно сглотнула невысказанное – и послушно промолчала.
Показавшийся на вторые сутки на горизонте Восьмой выглядел жутко и устрашающе: безобразные фабрики, дымящие трубы очистительных заводов и полное отсутствие какой-либо растительности. Распахнутыми в ужасе глазами Китнисс провожала уродливые плоды цивилизации – бесконечные заводы, где-то еще относительно новые, где-то уже заброшенные и глазеющие на пролетающий мимо поезд пустыми пятнами темных разбитых окон. От тяжелого, спертого, пропитанного удушливыми запахами производственных выбросов воздуха не спасали даже кондиционеры, которым был сплошь и рядом напичкан экспресс победителей. Уже не в первый раз ментор ловил направленный в окно задумчивый сердитый взгляд Цинны – в зеленых с золотыми искрами глазах Мастера плескался непонятный ему гнев – и не мог понять причины его молчаливой злости. Неужели благовоспитанный аристократ и истинный капитолиец был настолько возмущен увиденным?
- Прежде мне не доводилось бывать дальше Второго дистрикта, - глухо отозвался молодой человек на вопросительный взгляд Двенадцатого. Ментор понимающе хмыкнул.
- Значит, тебя ждет масса интересного и неожиданного, - невесело предупредил он.
Бурлившая толпа Одиннадцатого оказалась просто цветочками в сравнении с тем, как встречал
несчастных влюбленных текстильный дистрикт. При виде его победителей сотни и тысячи человек на разукрашенной пестрыми флагами мрачной площади перед мэрией едва не захлебнулись от возбуждения, сквозь которое явно проступала злость. Жители Восьмого скандировали имя его огненной девочки, но ментор отчетливо слышал в этом многотысячном приветствии не восторг, а призыв к мести. Пока, заикаясь на каждом слове, Китнисс произносила очередную написанную Мелларком речь, ее испуганный взгляд метался по гудящей, будто растревоженный улей, площади, которую уже не в состоянии была усмирить и сотня миротворцев. Стальные глаза пульсировали паникой и отчаянием, и она, сама того не замечая, все отчаяннее прижималась к Питу. И какой кретин сказал, что это безумие можно остановить простыми играми в любовь?
Самые убедительные спектакли не повернули бы вспять эту грозную реку человеческого единства.
Вечерний наряд Китнисс, предназначенный для приема в Восьмом, сверкал россыпью бриллиантов на глубоко-синем бархате. Цинна критически оглядел девушку, поворчал на синяки под ее глазами и категорично отложил платье в сторону, распаковав другое, нежно-персиковое, из струящейся блестящей материи. Сокрушенно охая на прозрачную бледность Китнисс, визажисты добавили блеска на губы и румян на скулы. Ничего не помогало. И Двенадцатых, и их сопровождение захлестывала неконтролируемая истерика: сразу по возвращении с площади ментор хорошенько приложился к бутылке, визгливый командирский голос Эффи поднялся на несколько тонов выше, а всегда выдержанный Пит не находил себе места – после вырванных с мясом крючков на широком атласном поясе брюк Порции пришлось срочно доставать новую костюмную пару. Самой вечеринки Хеймитч не помнил – очнувшись уже в поезде от разрывающей виски головной боли, ментор с опозданием подумал, что не имел права так упиваться в такой ответственный момент.
За завтраком, уже на пути в Седьмой, Эффи посетовала на ужасный цвет лица Китнисс и тактично предложила девушке свое собственное волшебное успокоительное.
- Что? – наигранно захлопала длинными накладными ресницами капитолийка в ответ на удивленные взгляды соседей по столу. – Я тоже человек… и иногда мне тоже требуется фармакологическая помощь.
Этой же ночью, шатаясь по поезду, он впервые услышал стоны и крики Китнисс, доносившиеся из ee купе. Если прежде девочка вообще не спала, то сейчас, приняв лекарство, она отчаянно пыталась вырваться из мутной наркотической пелены, вызванной капитолийскими пилюлями. Одному черту было известно, какие демоны преследовали бедняжку в ее страшных снах… хотя нет, не одному: наверняка, Пита Мелларка мучили сейчас те же ужасы. Хеймитч поделился своим невеселым открытием с Цинной.
Самые страшные наши кошмары легко могут оказаться чьей-то сладостной мечтой, с печальной улыбкой философски заметил ему в ответ Мастер.
Обшитый мореным дубом банкетный зал молчаливого Седьмого дистрикта сверкал десятками огней. Столы были накрыты скромнее, чем в Капитолии, но стоило отдать должное местному мэру – он постарался на славу. Оставалось только догадываться, была ли это его собственная инициатива либо чье-то указание сверху. Двенадцатые появились под руку, как обычно – чинно вышли следом за всей своей командой, еще раз поприветствовали присутствующих и поспешили слиться с танцующими. По правде сказать, танец в паре у них получался так себе, и Хеймитч сделал себе мысленную пометку исправить это упущение. Несмотря на витающую в воздухе опасность, он невольно залюбовался своими подопечными: такие юные и прекрасные… если бы не это затравленное выражение бледных напряженных лиц. Вот Китнисс растерянно подняла на напарника светящиеся в полумраке зала глаза, и в них мелькнуло что-то жалобно-умоляющее. Губы ее шевельнулись в беззвучном шепоте, и совершенно неожиданно, наплевав на замысловатую прическу своей «возлюбленной», Пит порывисто запустил пальцы в изящно уложенные локоны на ее затылке и притянул к себе, накрывая дрожащие губы осторожным поцелуем. Вот это номер! Хеймитч поперхнулся очередным глотком виски, поспешно отводя сердитый взгляд.
Что еще за дурацкая затея? Они действительно думают, что это сработает?
Через час ему начало казаться, что у его победителей просто сорвало крышу. Если в Одиннадцатом и Десятом они скромно держались за руки, а в Девятом и Восьмом снизошли до осторожных объятий для фотокамер, то сейчас, забыв обо всяких приличиях, беззастенчиво целовались на виду у всех приглашенных. Он знал, что подглядывать нехорошо, но не мог отвести глаз. Что, черт подери, они вытворяют? Вот, опершись на край стола и натянуто кокетливо улыбаясь, Китнисс игриво поманила пальчиком своего напарника. Хеймитч сердито фыркнул –
и это та самая колючка из Двенадцатого дистрикта? Очаровательно сдвинув светлые брови, Пит шагнул ближе, она ухватила его за узкие атласные лацканы смокинга и порывисто притянула к себе. Томно выдохнула у самого лица, а потом требовательно прижалась губами к его губам. Отрывая свою «возлюбленную» от пола и поддерживая одной рукой за талию, Мелларк наобум сделал шаг, другой и, не разрывая поцелуя, прижал спиной к ближайшей колонне. Где-то позади ментора с умилением охнула пара женских голосов. Он недовольно скривился – эти игры зашли уже слишком далеко…
а игры ли?
- Что это было?! – обрушился он на Пита, едва только они переступили порог гостиной экспресса. Пит сердито нахмурился.
- А как по-вашему? Конечно, ошалевшие от любви неразумные подростки, - его резкий голос с нотками плохо скрытой досады кольнул острее ножа. Хеймитч пристыжено умолк. Вот оно что. Ведь именно этого требовал от Китнисс президент Сноу – доказательств ее безумной влюбленности в этого парня. И вряд ли у девочки это получилось бы без его помощи. Вот мальчишка и подыграл… просто подыграл ей.
От этой мысли ему вдруг стало нестерпимо горько.
- Смотрите, не перестарайтесь, - пробубнил ментор, выразительно хлопнув дверью.
Чтобы добраться до Шестого дистрикта, им предстояло пересечь длинный навесной мост над огромным и роскошным в своей дикой нетронутости озером. На какой-то момент и победители, и их свита напрочь забыли обо всех бедах Панема – настолько поразила и капитолийцев, и привыкших к растительности Двенадцатых естественная природная красота здешних мест. Да, их путь так же окружали леса, но они были совсем другими: несмотря на позднюю осень крона деревьев все еще оставалась золотисто-рыжей. Пит заворожено провожал взглядом разноцветные огненные всполохи кленовой листвы и едва заметно улыбался собственным мыслям.
- Оранжевый – его любимый цвет, - шепнула на ухо ментору Порция, не сводившая глаз со своего любимого светловолосого мальчика.
К обеду вышли не все – только победители, ментор и Эффи. За столом не было ни Цинны, ни Порции: сославшись на большой объем работы по подгонке следующих платьев Китнисс, стилисты попросили обедать без них, пообещав перекусить в купе у Мастера, которое за последние несколько дней успело превратиться в самую настоящую передвижную мастерскую. Ментор знал, что Цинна не любил, когда его работе мешали, и потому даже не стал настаивать.
Уже усевшись на свое обычное место и приступив к первому блюду, Эффи внезапно заговорила о банкете накануне вечером. Хеймитч ожидал бурных восторгов и словесных излияний по поводу обустройства праздника – и потому его несколько обескуражили ее следующие слова.
- Я понимаю, что вы молоды, влюблены и наслаждаетесь нашей поездкой и обществом друг друга, - поучительно начала капитолийка, обращаясь к Питу и Китнисс, - но вчерашнее ваше поведение на банкете было… гм-гм… несколько неприличным…
Он как раз делал очередной глоток из своего стакана – и, поперхнувшись, ошалело уставился на нее.
Неприличное поведение? Наслаждаться Туром Победителей? Она, что же, серьезно так думала – особенно в свете всего того, что происходило вокруг? Уж он-то точно знал – пестрая глупышка Эффи все прекрасно видела и все прекрасно понимала… но усердно гнула свою линию, изображая недалекую капитолийскую курицу.
- Несомненно, все эти поцелуи выглядели весьма романтично, - тем временем наставительно продолжала она, - и они, наверняка, понравились капитолийским зрителям, но вам стоило бы вести себя более сдержанно – в конце концов, вы оба еще несовершеннолетние, вам рано думать о… - она запнулась, тактично подбирая подходящее слово, и Хеймитч не выдержал.
- О чем, дорогуша? – хмыкнув, он насмешливо уставился на нее. – О сексе? Давай-давай, скажи это вслух! Несовершеннолетние, говоришь? Значит, умирать на Арене им уже можно, а вот миловаться на виду у восторженной публики – ни-ни?
- Мне бы не хотелось неприятностей, - коротко глянув в его сторону, сухо отозвалась Эффи, натянуто улыбаясь подопечным. – Мы ведь отвечаем за них перед Капитолием – или ты забыл об этом?
Он залпом опрокинул стакан и молча поежился. К черту сильных мира сего – прежде всего он отвечал за этих детей перед самим собой.
- Но разве Капитолию не нужно шоу? - подал голос Пит, не отрывая взгляда от белоснежной обеденной скатерти. – Разве мы не должны развлекать наших поклонников… и остальных тоже? И разве не для этого нас везут через всю страну, выставляя перед дистриктами?
- Дело не только в шоу – важно помнить и о манерах и правилах поведения, - снисходительно обернулась к нему Эффи. – То, что вы победители, еще не означает, что вам многое спустят с рук. И на Арене, и в Капитолии – романтика везде нужна в меру.
Романтика – на Арене? Да что она несет?!
Вижу, что ментор с трудом сдерживается, чтобы не выдать очередную гадость – в слегка окосевшем взгляде прямо-таки пляшет злое веселье. Знакомая картинка. Что-то подсказывает мне, что бедняжке Эффи сейчас здорово достанется. Предупредительно поднимаю брови – не уверен, что его хамоватые шутки понравятся сидящей напротив Китнисс.
- К черту Капитолий и к черту манеры, женщина, - вместо привычных язвительных насмешек подозрительно ровно роняет он, не сводя внимательных глаз, и что-то в его взгляде неожиданно пугает меня. – Просто оставь детей в покое. Хотят целоваться – пусть целуются. А насчет романтики на Арене – интересно, что конкретно ты имеешь в виду? Где это ты узрела романтику – в запахе запекшейся крови, вывернутых наружу кишках или в запущенной гнойной ране? Или, может быть, тебе интересен неповторимый аромат, который источает пропитанная потом трибутская униформа в условиях полной антисанитарии? Или сами трибуты, трое суток находящиеся в замкнутом пространстве, которое не претендует на звание номера-люкс в Ройял Сентрал Таун, где тебе и спальня, и кухня, и сортир – рядом, в двух шагах друг от друга… да-да, я сказал «сортир», не морщи свой капитолийский носик, дорогуша! Тебе вообще знаком запах застоявшейся мочи? Или запах обыкновенного человеческого дерьма?
Мне нечем дышать… зачем он это говорит?! Как можно так хладнокровно и безжалостно озвучивать не самые приятные мои воспоминания – те, от которых я мечтаю избавиться? Все еще сверля меня пьяным… а пьяным ли?... взглядом, он вытаскивает из внутреннего кармана уже знакомую плоскую фляжку, рывком скручивает с нее пробку и, игнорируя стоящий перед ним стакан, делает несколько глотков прямо из горлышка – словно его, как и меня, потянуло на тошноту от собственных слов. Чего он добивается?! Хочет растравить наши души? Бессонными ночами я слышу крики Китнисс – знаю, нас мучают одни и те же кошмары. Мертвые трибуты и живые переродки. Но бывают и другие сны... прошло столько времени, а я все еще не могу отделаться от воспоминаний о нашем убежище на Арене. Да и не хочу. Они – часть меня, они намертво вросли в мое сердце – каждое слово, ощущение, жест… звук, запах… да, они для меня бесценны, но многие из них далеко не так романтичны, как это кажется нашей капитолийской спутнице…
- Так вот знай, детка, - врывается в мои мысли сиплый голос ментора - в нем нет насмешки, только снисхождение и усталость, – гной пахнет трупами, а дерьмо - дерьмом… покрепче вбей это в свою тыквенную голову и больше не приставай к нашим голубкам со своими высокоморальными советами!
Осторожно поднимаю глаза на побледневшую Китнисс – она упрямо смотрит в стену позади меня. Внутри шевелится острое чувство неловкости: тогда, умирая, я не задумывался, что делал, как выглядел или как пах… и говорил откровенные глупости, выпрашивая поцелуи, когда ее буквально выворачивало наизнанку от вида моей раны. Но сейчас все позади, и мне стыдно взглянуть в глаза той, которая была рядом. Я почти уверен, она чувствует сейчас то же самое. Ей тоже есть, что сказать... но, не произнеся ни слова, она встает со стула и поспешно покидает столовую. Перевожу глаза на Эффи. Похоже, на этот раз ментор перегнул палку. Сейчас будет взрыв. Ничего подобного: капитолийка лишь сжимает губы – так сильно, что они вот-вот превратятся в одну тонкую ниточку. И молчит.
Эффи – и молчит?!
- Вообще-то дерьма не было, - кашлянув, неожиданно для самого себя примирительно отзываюсь я, пытаясь улыбнуться и перевести в шутку черный и совсем не смешной менторский юмор. Эффи смотрит на меня долгим тяжелым взглядом, потом поднимается из-за стола и так же, как Китнисс, молча выходит за дверь. Слышу короткий смешок – хозяин плоской фляжки зажал кулаком рот, чтобы не расхохотаться в полный голос. Старый мерзавец, только он может смеяться над подобными шутками! Заглядываю в его пронзительные глаза – и неожиданно вижу в них поддержку и одобрение.
- Поздравляю, Мелларк, - давясь горьким смехом, кивает он мне с другой стороны стола, - ты только что уделал ум, честь и совесть Капитолия!
- Зачем ты так? – отводя глаза в тарелку с горячим, сдержанно уронил Пит. – Реально думаешь, что забавно выслушивать подобное? Все было и вполовину не так плохо…
Ментор хмыкнул. Ох уж эта тактичная лояльность Мелларков!
- Да знаю я, как все было, - угрюмо отмахнулся он. – Ну да, чутка присочинил… но эта женщина утомила меня своими идиотскими высказываниями. Зато теперь, надеюсь, мой следующий прием пищи обойдется без ее компании. И без ее нравоучений.
- Тогда почему бы просто не сказать ей об этом? Без того, чтобы лишний раз не напоминать нам с Китнисс о том, откуда мы выбрались?
- Именно потому, - порывисто поднимаясь из-за стола, сухо отрезал Хеймитч, - чтобы вы оба ни на минуту не забывали, что
ваши Игры еще не закончены.
Благодаря его выходке остаток дня прошел в гробовом молчании, а вечером ему досталось от Цинны – видимо, Эффи нажаловалась. Мастер не стал распекать старого ментора, лишь мягко попросил его быть более тактичным и более снисходительным и к своим коллегам, и к своим подопечным. На какой-то момент, сжавшись под строгим зеленым взглядом, Хеймитч даже почувствовал неловкость… и тотчас одернул себя. Нет, никаких соплей. Он не станет жалеть их. Злить, смешить, подначивать – только не жалеть. И на сегодня свою блиц-программу он уже выполнил: выпил дневную норму спиртного и выбесил всех сотрапезников. Теперь оставалось только послушаться Мастера – помириться с Мисс-Вселенской-Глупостью. Обойдя весь поезд, он нашел ее на кухне: Эффи лично контролировала расход продуктов и раздавала указания насчет будущего завтрака. Надо же, как будто без ее кудахтанья эти ребята не накрыли бы утром на стол!
Опершись плечом на стену и скрестив руки на груди, ментор дождался, пока она выйдет за дверь, и скривился в подобии улыбки.
- Уже наябедничала? – насмешливо вскинул брови он.
- Еще не все сказал? – иронично парировала она.
- Долго будешь дуться?
- Сам додумался прийти?
- Конечно, нет – ты же меня знаешь! - Хеймитч усмехнулся и склонил голову, нехотя признавая поражение.
- Я могла ожидать подобного от тебя, но мальчик… ты плохо на него влияешь, Эбернети – будет жаль, если новый ментор Двенадцатого окажется таким же бесчувственным чурбаном, - ровно на мгновение сбросив маску непробиваемой глупости, с горечью отозвалась капитолийка. – А сейчас извини, у меня еще есть масса дел, требующих моего внимания, - и, не дожидаясь его ответа, гордо поцокала по коридору в следующий вагон.
Он раздумывал всего минуту, а потом покорно поплелся следом.
- Послушай, женщина…
Эффи… да подожди же ты! Извини его, парень просто сорвался – сама знаешь, обычно он от таких слов в обморок падает!
Она неожиданно остановилась, и он едва не налетел на нее.
- Надо же, ты просишь за него, - обернувшись, Эффи смерила его изучающим взглядом, и в ее голосе не было ни насмешки, ни поучения, - а он час назад извинялся за тебя…
Следующие дистрикты, Шестой и Пятый, выглядели абсолютно одинаково, с той лишь разницей, что в одном из них победителям и их менторам продемонстрировали всяческую транспортную технику, а в другом потащили на экскурсию по мрачным цехам очередного производства – Хеймитч мог поспорить, что ни один из его подопечных даже не понял, какого именно. Энергетики Пятого, как и транспортники Шестого, встречали Двенадцатых хмуро и уныло, с осуждением в глазах и озлобленностью на лицах, и ментор боялся представить, кому именно предназначалась их молчаливая ненависть – всемогущему Капитолию или выжившей Китнисс Эвердин.
После того, как за очередным завтраком девочка вернула Эффи ее таблетки, Хеймитч постоянно и ненавязчиво наблюдал за ней: пил ли, обедал ли, философствовал ли о высоких материях с Цинной и Порцией, он то и дело тайком поглядывал в ее сторону. За последние дни что-то неуловимо изменилось: за столом она неловко улыбалась и пыталась поддерживать разговор; на трибунах уже не дрожала, как прежде, и негромкий голос, произносящий сухие официальные речи, звучал сдержанно и ровно; в свете вечерних люстр лицо ее уже не казалось мертвенно-бледным, и синяки под стальными глазами стали менее заметны. Словно послушавшись наставлений Эффи, они с Питом больше не висели друг на друге, но в их пересекавшихся то и дело взглядах он с легкостью читал нечто большее, чем просто игру на публику. Какой-то маленький личный секрет.
И главное – уже третью ночь подряд, проходя мимо ее купе, ментор не слышал из-за закрытой двери ничего, кроме абсолютной тишины.
Все разъяснилось на следующее утро после того, как они выехали из Пятого. На рассвете, бредя к себе, чтобы вздремнуть хотя бы пару часов, в тамбуре между спальным вагоном и вагоном-рестораном Хеймитч застал Эффи в неизменном тыквенном парике и любимом голубом кимоно и полуодетого Пита – при его появлении они оба умолкли и лишь обменялись выразительными взглядами. Судя по нервным красным пятнам на возмущенном лице капитолийки, он своим появлением прервал не слишком приятную беседу.
- Да вы, как я погляжу, ранние пташки, - лениво зевая, буркнул он, отмечая на часах начало седьмого.
- Пришлось, - сердито отозвалась Эффи, сверкнув глазами в сторону Мелларка. Громко икнув, ментор молча вопросительно поднял брови, и она недовольно поджала губы. – Конечно, ты, как всегда, не в курсе… он снова ночевал у Китнисс!
Снова ночевал у Китнисс? Хеймитч с ног до головы оглядел Пита – от внимательного взгляда не ускользнула ни наспех, через пуговицу, застегнутая вчерашняя рубашка, ни еще влажные после душа растрепанные волосы – и удивленно хохотнул: неужели молодежь решила, что их спектакль с обнимашками и поцелуями все еще недостаточно убедителен?
- Вижу, вы перешли от слов к делу, - едко уронил он, выразительно усмехаясь. – Что ж, дело молодое… смотри только, не обрюхать малышку!
Он хамил нарочно, ожидая в небесно-голубых глазах гнева, каких-то возражений, оправданий, но Пит только подчеркнуто-спокойно спросил:
- Это все? Теперь я могу идти к себе?
Хеймитч спрятал удивленную ухмылку – мальчишка и не думал защищаться.
Вот же поганец!
- Ты должен что-то сделать – ты же ментор! – взмолилась Эффи, до боли вцепившись в его локоть. От ее мертвой хватки он поежился и сердито фыркнул.
- Что ты предлагаешь? Выдать парню пособие по обращению с женщинами, – отстранившись, он многозначительно оглядел ее халатик и глумливо хохотнул, – или, может, показать личный пример?
- Придурок, – сквозь зубы прошипела капитолийка, что есть силы пиная его в плечо, – когда же ты, наконец, перестанешь вести себя, как последний придурок?!
- Пока ты поблизости, детка – никогда, – продолжал иронизировать Хеймитч.
- Гм-гм, - пытаясь протиснуться между сцепившимися менторами, тактично кашлянул Пит, сухо растягивая губы в вежливой улыбке. – Может быть, прежде чем поучать нас с Китнисс, вам стоило бы выяснить собственные отношения?
Несмотря на их заговорщицкие шепотки в тамбурах, к обеду уже весь экспресс знал, что
несчастные влюбленные проводят вместе не только дни, но и ночи. Пикантная новость распространилась со скоростью лесного пожара. Никто не говорил об этом вслух, но Хеймитч отлично видел многозначительные взгляды, которыми провожали молодых людей и охочие до сплетен пестрые визажисты, и проводники в капитолийской униформе, и даже безгласые стюарды и горничные. Одни смотрели им в спину презрительно, другие сочувственно, третьи вздыхали и охали от умиления. В присутствии Двенадцатых все было иначе – прислуга подобострастно опускала глаза в пол, Цинна тактично молчал, а Порция ободрительно улыбалась. Одна только Эффи никак не могла успокоиться: сунувшись после обеда в гостиную, ментор стал невольным свидетелем неприятнейшего разговора, когда, не стесняясь в выражениях, Мисс-Вселенская-Глупость отчитывала Китнисс за ее легкомысленность и пренебрежительное отношение к такому бесценному сокровищу, как девичья честь. Мата он так и не услышал, но зато понял, что его капитолийская напарница тоже умела быть по-настоящему грозной.
Вот только бунтарский огонек в прозрачно-серых глазах Кит подсказывал ему, что все эти словесные излияния были пустой тратой времени.
