Глава 6Ее сразу захватила разношерстная толпа, так быстро, что она не успела сориентироваться, куда ее уносит человеческое море. Все будто сошли с ума: люди смеялись, толкали друг друга, танцевали, гикали, дрались, обнимались, визжали... Наконец, когда ей удалось увильнуть, влиться в стайку крестьянских девушек и с ними оказаться в более или менее спокойном месте - у добротного пахнувшего свежей древесиной ограждения - она смогла перевести дух и осмотреться.
- Мадемуазель, быть может, потерялась? - спросила одна из девушек, широкая в кости и рослая. Рядом с ней Алиенора почувствовала себя огарком тоненькой свечки.
- Я?.. Н-нет.
Девушки рассмеялись. Они принялись переглядываться, шептаться и показывать на Алиенору пальцами. На какое-то время стыд и бешенство закружили графской дочери голову, и она едва ли воспринимала происходящее. Наконец она услышала мягкий участливый голос:
- Вас провести в ложу, госпожа?
После этого вопроса, который догадалась задать хрупкая голубоглазая блондинка, все разом смолкли и испуганно уставились на Алиенору.
- Нет! - вскричала та, мигом забыв о пережитом унижении. Ей представилось лицо отца. Похолодел, она запинающимся голосом сказала:
- Я побуду с вами. Я вышла на прогулку.
Девушки переглянулись, но никак не высказались по поводу этого сомнительного заявления. Их ждало зрелище интереснее заблудившейся мадемуазель.
Затрубил в рог герольд, заиграли музыканты и все стихло. Алиенора подошла к заграждению, девушки расступились перед ней, чтобы уступить госпоже лучшее место. Арена была выкошена, черна от земли и красна от крови. Теперь графская дочка стала понимать, почему их с Изабеллой могли не позвать на турнир: не к чему юным, благородным девушкам смотреть на смерть. О них таким образом заботились, готовя к не менее ужасной, чем турниры судьбе. Тем не менее, на выстроенных из дерева галереях сидели дамы, наряженные в шелк и сверкающий золотым шитьем бархат. Их тонкие, как паутина, вуали скрывали лица, но многие из них открыто и прямо смотрели на арену, кокетливо накинув тонкую ткань на плечи.
Слева в нишах низенькой деревянной башни Алиенора увидела своих дядьев и братьев, а справа - семейство будущего супруга.
Наверное, она успела прибыть как раз к концу. После приглашающей мелодии только усилилась суета: стали разносить угощения. Юноши в кожаных сапожках с длинными загнутыми кверху носками сновали среди горожан, крестьян и гостей, разнося вино в кувшинах, засахаренные фрукты, сыр и пирожки в корзинках. От голода Алиенору мутило, но она не повернула и головы, когда ее боязливо позвали: «Госпожа, не хотите ли медового пряника?»
Она искала Франсуа, но с удивлением заметила только Изабеллу, с несвойственной той скромностью замершую во втором ряду галереи, возвышавшейся над ареной. Алиенора едва не вскрикнула: поистине для некоторых законы не писаны и никакие правила на них не распространяются!
Графская дочка проследила за взглядом дочери барона, чтобы понять, почему у ее подруги такой вдохновленный вид, и увидела дивной красоты юношу в лазурном с золоченым шитьем пурпуэне. Длинные белокурые локоны обрамляли прекрасное лицо, которое если что и портило, то только несчастливое выражение, будто бы он присутствовал на зрелище против воли. Когда Алиенора с непроизвольным восхищением разглядела каждую жемчужную пуговицу его костюма, изгиб изящного, несколько тонкогубого рта, глубину больших синих глаз, раздался смех, всеобщий и безудержный. Смех, хохот, гиканье, шутливые выкрики оскорбительного содержания хлынули на арену, как сорвавшаяся с горы лавина. Юноша неторопливо на своем смутно знакомом Алиеноре коне выехал на середину грязной вытоптанной площадки. Он будто кого-то желал встретить или представить публике.
Ему навстречу, повинуясь приглашающему жесту, выехал Франсуа. Бедняга, по-прежнему облаченный в старомодный поношенный катарди, был смертельно бледен. Под ним, недоуменно озираясь старой плешивой мордой, семенила толстая кобыла Изабеллы. Оскорбительный смех относился к Франсуа. Несчастного окружили герольды, громко комментируя одеяние и экстравагантную внешность «боевого коня». Однако даже им было ясно, что нелепый странник не «из простых», судя по украшавшим его поношенный костюм гербам, которые быстро разглядели глаза профессионалов. Видимо, уставшего, измотанного Франсуа вынесло толпой к арене, а там уж из него решили сделать посмешище герольды, которым требовалось расшевелить ставшую к концу представления сонной публику. От отчаяния Франсуа изъявил желание сражаться, потому что не видел иного выхода с честью покинуть сцену, на которую его, ненадолго потерявшего от вина бдительность, занесло. Но хмель от напитка из кувшина, преподнесенного ему Алиенорой, выветрился, и теперь он, судя по бледному виду, гордо выпрямленной спине и холодному равнодушию к насмешкам, готовился принять смерть. Юноша с жемчужными пуговицами поднял руку и начал говорить.
- Я нижайше прошу вашего внимание, прекраснейшие из дам и великодушнейшие из господ, - начал он повелительным тоном, в котором не чувствовалось ни малейшего намека на просьбу.
Ненадолго стало совсем тихо. У Алиеноры закружилась голова: во-первых она узнала голос дяди, Люсьена, в полнейшей тишине провозгласивший, что, судя по гербам, украшавшим одеяние незнакомца, цветам ткани, а также по умению держаться в седле - перед ними представитель одного из знатных французских родов. Алиенора давно не видела дядю без бороды и хорошо одетым. Во-вторых, она поняла, что найденному ею умирающим от голода Франсуа предстоит сразиться с кем-то из могучих рыцарей.
Люсьен же продолжал говорить и сумел убедить «великодушнейших господ» одолжить Франсуа достойного коня, доспехи, копье и щит. Дар его красноречия не уступал внешним данным, врожденная артистичность заставила умолкнуть самых безудержных насмешников, и вот уже слуги вели великолепного боевого коня и несли сверкающие латы. С тем, кого он недавно высмеивал, счел за честь сразиться сам Августин, средний брат маркиза. Люсьен же покинул сцену, удалившись настолько незаметно, насколько это было возможно. Но напрасно Изабелла надеялась встретиться с ним глазами, - Люсьен даже не посмотрел в ее сторону. Франсуа, на чьи щеки вновь вернулся румянец, а глаза ожили, как только он понял, что ему представляется шанс сразиться за себя и даже, быть может, попытать удачу - мечта всех странствующих рыцарей, - облачился в доспехи при помощи слуг. Никто больше не смеялся. Зрители замерли, предвкушая развлечение.
И они не обманулись в своих ожиданиях. Августин, статный и стройный, гордо выехал на арену. Он надел шлем на свою изящную голову с мягко мерцавшими черными, как угли глазами, его приветствовали восхищенными возгласами и воздушными поцелуями дамы. Должно быть, он был благодарен Люсьену за то, что тот безвестного, хрупкого, едва живого на вид противника представил, как достойного соперника. Действительно стоящие рыцари достались старшему брату и гостям-англичанам, чье разрешение на бой во французских владениях давало им преимущество в глазах ищущего выгод маркиза. Августин не сомневался, что пронзит мальчишку копьем, как перепела стрелой. Он не испытывал жалости к бродяжке, которому дали прогнившие, но внешне сияющие латы. Августина заботило только, как эффектнее освободить тощее тело от не имеющей перспектив жизни.
Франсуа также поднял копье. Шлем, который ему принесли герольды, оказался со сломанным забралом, и он не смог закрыть лицо, но его глаза, смотревшие на противника уверенно, смеялись. Контраст между его недавним положением и положением теперь был слишком резким и явно имел тенденцию к лучшему, к тому же природное чувство юмора возобладало в нем над прочими эмоциями и заглушило страх. Даже то, что Августин направил копье ему в лицо, с явной целью убить, не пугало Франсуа, хотя ему было бы тяжело увернуться от удара, потому что железная хватка его облачения лишала маневренности. Но он мог постараться первым нанести удар и выбить противника из седла, а если ему дали худое копье, то тем лучше – копье быстро сломается и по правилам чести его признают победителем. А победителю, как минимум, полагается конь в подарок. Во всяком случае, Франсуа мог помечтать о таком исходе в эти последние мгновения, когда судьба несла его дальше, теперь уже навстречу смертоносному наконечнику копья.
Августин тоже в себе не сомневался, но произошло нечто непонятное, когда они сблизились. Откуда-то, словно из самого воздуха, выплыла легкая, как перышко, вуаль, видимо, оброненная одной из дам. Когда Августин уже готовился нанести удар, а Франсуа внезапно понял, что его копье намного короче копья соперника, из-за туч выглянуло солнце. Отразившись от шлема противника, оно ослепило Августина, заставив дернуться и отвести копье, а тут еще непонятно откуда взявшаяся вуаль, которую принесло резко усилившимся ветром прямо к ним. В самый ответственный момент вуаль залепила брату маркиза забрало и тот стал терять равновесие. Франсуа ударил его своим коротким копьем, оказавшимся и в самом деле никуда не годным, потому что оно тут же и сломалось, зато Августин позорно слетел с коня, пытаясь избавиться от вуали. И вновь арена огласилась хохотом, но теперь жертвой веселья стал поверженный брат маркиза.
Алиенора с восторгом видела, как вновь на середину арены выехал ее дядя, прекрасный, как сказочный рыцарь из Красной книги ее детства. Теперь он не выглядел угрюмым и улыбался. Однако, как ни был чарующ его голос, толпа слишком шумела, чтобы Алиенора смогла толком расслышать, что именно он говорил, но общий смысл сводился к тому, что Франсуа объявлялся победителем турнира и почетным гостем. Награду Люсьен оставил на усмотрение хозяев и с этим, поклонившись, подъехал к галерее, где сидели дамы, в основном уже не молодые. Девушек среди них не было, кроме Изабеллы. Алиенора готова была поспорить хоть с рогатым чертом, что ее нахальная подруга устроила отцу-барону сцену, чтобы появиться к финалу на турнире. Люсьен подъехал именно к Изабелле и торжественно вручил ей ее вуаль, украшавшую до того его копье. Тогда все, кто сидели на галереях, а также толпились в нишах деревянных башен, смогли убедиться, что не вуаль почетного судьи турнира послужила досадной причиной поражения Августина. Алиенора не могла видеть лица Люсьена, когда тот передавал Изабелле вуаль, но представляла дядину улыбку, которую он всегда приберегал для «чертенка», как он называл младшую дочь барона. В его улыбке вряд ли было то, что жаждала найти в ней Изабелла, ставшая смешной и пунцовой и даже слегка приоткрывшая рот, когда ее перчатка коснулась перчатки Люсьена. Когда дядя помчался к противоположной стене, чтобы покинуть место действия, его лицо выглядело вовсе не улыбающимся, а очень встревоженным. Он искал кого-то глазами и при этом яростно сжимал копье, словно готовился к бою. С кем? Против кого? И куда делся Франсуа?
К сожалению, все это осталось неизвестным Алиеноре, потому что она вдруг почувствовала, что взлетает в воздух. Крестьянские девушки кричали и разбегались, кто куда.
