Глава 5. Вода камень точит. Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал:
- Пожалуйста… приручи меня!
- Я бы рад, – отвечал Маленький принц, – но у меня так мало времени. Мне ещё надо найти друзей и узнать разные вещи.
- Узнать можно только те вещи, которые приручишь, – сказал Лис. – У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!
- А что для этого надо делать? – спросил Маленький принц.
- Надо запастись терпеньем, – ответил Лис. – Сперва сядь вон там, поодаль, на траву – вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днём садись немножко ближе…
Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».
Дни плавно текли за днями. Воскресенье сменялось понедельником, а пятница – субботой. Первокурсники быстро осваивались с замком, и даже самые робкие или неуклюжие уже начинали не путаться в движущихся лестницах – во всяком случае, уже никто не испытывал затруднений с тем, чтобы добраться из Общей гостиной в Большой зал или из класса трансфигурации во внутренний двор.
Ремус начинал впервые в жизни чувствовать себя по-настоящему счастливым. Ну, строго говоря, не совсем уж впервые – но вот после той страшной встречи, разделившей жизнь мальчика на «до» и «после»… Уже не один год прошёл с тех пор, и всё это время Ремусу было как-то… не до счастья. Несмотря на то, что родители делали всё возможное, чтобы облегчить жизнь сына и по возможности смягчить все те печали, что несла с собой его новая сущность, Люпин со всей уверенностью мог сказать, что только сейчас, когда он наконец смог узнать, что это такое – иметь друзей, настоящих, живых друзей, – у него получилось вновь ощутить такое милое, но уже полузабытое чувство. Безмятежность.
Но, увы, лунные тени никуда не девались. Всё так же они становились глубже и насыщенней с каждой ночью, неукоснительно следуя за наливающейся луной. И каждый вечер Ремус плотно задёргивал полог на своей кровати с той стороны, откуда в окно заглядывало ночное светило.
Хуже всего было даже не то, что снова приближалась ночь превращения – человек привыкает ко всему, и за десятки прошедших со дня укуса полнолуний Ремус научился кое-как сдерживать свой страх. Конечно, страшно было на этот раз не только за себя – но профессору Дамблдору хотелось верить. Тем более что один раз система защиты уже была успешно испытана.
Первое «школьное» полнолуние выпало на пятое сентября – то есть тогда, когда Люпин ещё не успел ни с кем близко сойтись, так что проходить через неприятное ощущение вранья любопытствующим нужды не было. Директор просто прислал записку, в которой вежливо просил подойти к его кабинету после уроков. Одному.
Ремус не переставал восхищаться этим человеком и испытывать к нему чувство глубочайшей благодарности. Это было абсолютно невероятно – уже сам факт, что с ним разговаривали вежливо и уважительно, зная о его природе. А если ещё учесть, что Дамблдор согласился принять его в Хогвартс, чего бы (в этом у Ремуса никаких сомнений не было) никогда не сделал ни один другой директор, согласился принять на свой страх и риск, и притом – ничего не требуя взамен… Люпин был готов беспрекословно исполнить любую просьбу Дамблдора, какую только сможет.
Впрочем, директор и не думал требовать от него что-либо – кроме того, что уже было озвучено в доме Люпинов. На встрече, предварительно внимательно расспросив Ремуса о том, как идёт учёба и всё ли в порядке с соседями по комнате, Дамблдор подробно рассказал о том, как устроена вся защитная система. О Дракучей Иве, о подземном ходе, ведущем в Хогсмид, и о пустом, прочно заколоченном строении на окраине волшебной деревни. Представив, что всю ночь полнолуния ему придётся провести далеко от любого живого существа, распугивая даже отдалённых любопытствующих жуткими звуками, издаваемыми разозлённым, запертым оборотнем, Ремус испытал сдвоенное чувство. Нет, разумеется, он был рад, что всё так хорошо продумано и возможность того, что он нападёт на кого-нибудь, гарантированно исключается! Но всё же…
Дома для него была обустроена специальная комната в подвале – с толстой, на совесть зачарованной дверью, с обитыми густым слоем войлока стенами, с надёжными запорами. Не то чтобы в волчьем обличьи Ремус имел возможность оценить «комфорт» обстановки, но всё же к этой комнате он успел привыкнуть, и даже сам её вид говорил о том, что о нём заботятся вне зависимости от его обличья. Войлок на стенах был нужен в первую очередь вовсе не для шумоизоляции – глубокий подвал и так её обеспечивал, не говоря уже о звукоизолирующих чарах. Он нужен был для того, чтобы уберечь Ремуса от повреждений, которые он мог нанести сам себе о каменные стены в попытках вырваться наружу. Конечно, серьёзно поранить себя в полнолуние оборотень в отсутствии поблизости серебра не мог при всём желании – а всё серебряное было в доме Люпинов под принципиальным запретом. Даже столовые приборы, даже украшения. Но вот от сотрясения мозга плохо спасала даже оборотническая регенерация. А так отцу только приходилось на следующее утро восстанавливать густые слои войлока, изодранные за ночь везде, где только было можно.
Ремус знал, что, несмотря на полнолуние, его родители останутся рядом, они не будут спать всю ночь, готовые в случае необходимости прийти на помощь в любую минуту. Он знал, что после ночи, которая, как и все ей подобные, начисто изгладится из сознания (хотя бы за это своей второй натуре можно было быть благодарным!), он проснётся в своей постели, с обработанными царапинами и ссадинами, оставшимися после судорог обратного превращения. И мама будет рядом, со своими добрыми глазами, мягкими руками и тёплым чаем…
Теперь же ему предстояло очнуться одному, в пустом и холодном доме, превращённом в, по сути, спецтюрьму.
Так подумал Ремус поначалу – и, дослушав объяснения профессора до конца, понял, что не так уж сильно ошибся. Было очень приятно услышать обещание гарантированной медицинской помощи в случае чего, и о том, что школьная целительница появится в одиноком доме сразу после рассвета… но всё равно в глубине души оставался неприятный осадок. Даже, скорее, печаль. Безусловно, Ремус полностью понимал всю необходимость этих мер безопасности и полностью поддерживал их, прекрасно осознавая, что без этого ему бы по-прежнему оставалось только мечтать о Хогвартсе… Но всё-таки, где-то там, в глубине, таилась печаль и грусть о своей судьбе. Едва ли Ремусу было суждено хоть когда-нибудь избавиться от неё…
Теперь же ситуация стала ещё неприятней. Потому что было необходимо врать своим друзьям. Ремус и так чувствовал себя обманщиком уже из-за того, что просто умалчивал о своей истинной сущности, даже прекрасно понимая, что иначе нельзя. Но теперь, когда приближалось четвёртое число октября, а с ним и новое полнолуние, приходилось спешно придумывать уважительное и правдоподобно звучащее объяснение на тему того, почему он вынужден внезапно покинуть Хогвартс на добрые сутки, если не больше. К счастью, Джеймс и Сириус приняли рассказ о захворавшей тёте на веру безо всяких сомнений. Это радовало Ремуса, но вместе с тем противное чувство обмана друзей только усилилось.
Вечером он ушёл из Общей гостиной загодя, в сопровождении профессора МакГонагалл. Декан факультета, строгая и суровая на вид, на самом деле была вполне добрым и понимающим человеком, как уже успел выяснить Ремус. По дороге к холлу профессор осведомилась о самочувствии Люпина и о его отношениях с товарищами – и, получив ответы, облегчённо кивнула. По-видимому, МакГонагалл вполне серьёзно относилась к его трудностям и помогала не за страх, а за совесть. Не то чтобы это как-то уж очень удивляло Ремуса, просто это было так… необычно. После всех ранее полученных сведений о том, как обычные люди относятся к оборотням… Хогвартс не переставал его удивлять.
Встретив в холле мадам Помфри и передав своего подопечного «с рук на руки», профессор МакГонагалл с грустью и искренним сочувствием пожелала Люпину удачи и проводила до крыльца.
По небу ползли лёгкие тучи, которые вряд ли могли закрыть луну. Ремус, конечно, давно уже знал, что от превращения это всё равно не спасёт, в крайнем случае – ненадолго оттянет момент начала. Пожалуй, так было даже немного легче – если уж превращаться в лютого зверя, так лучше под ясным небом, а не под таким, что затянуто беспросветным слоем облаков. Всё какое-то облегчение перед тем, как все мышцы сведёт тянущей судорогой, а перед глазами повиснет мутная пелена…
Вот и уже знакомый путь. Дракучая Ива, подземный ход, деревянные стены дома. С неприятным и быстро растущим в груди чувством страха мальчик обратил внимание на следы когтей, оставленные на обоях.
- Мадам Помфри, вам лучше уйти, – максимально вежливо обратился он к молодой целительнице.
- Не волнуйтесь, мистер Люпин, – тепло улыбнулась в ответ женщина и мягко, но уверенно повела его наверх. – До восхода луны ещё немало времени. Видите – ещё даже не стемнело толком.
И правда – сквозь щели в заколоченных окнах виднелось небо, успевшее стать б
ольшей частью тёмно-синим, но всё же удерживающее с одной стороны тёплые закатные краски.
- Ну что ж, – вздохнула целительница, обойдя напоследок комнату и проверив обстановку, – кажется, сейчас подготовлено всё, что только можно. Мистер Люпин, не забудьте положить вашу одежду в шкаф. В прошлый раз, как вы помните, всё прошло вполне удачно и она не пострадала.
Ремус покраснел. Конечно, при превращении оборотня одежда не становится шерстью и, если её не снять загодя, будет либо сама разорвана в клочья быстро увеличивающимся и меняющим пропорции телом, либо, даже если каким-то чудом останется на теле, будет сорвана уже самим Ремусом в волчьем обличьи. И не просто сорвана, а ещё потом и растерзана по ниточкам – запертому в замкнутом пространстве оборотню было просто необходимо на чём-то сорвать злость, раз уж возможность сделать это на ком-то отсутствовала. Но даже заговаривать о возможности раздеться в присутствии, как ни крути, почти посторонней женщины было для благовоспитанного Люпина неприятно. А уж исполнять это…
К счастью, мадам Помфри была отнюдь не лишена такта и, пожелав на прощание, как и профессор МакГонагалл,благополучно перенести эту ночь, покинула дом. Ремус облегчённо вздохнул, когда шаги целительницы смолкли в отдалении. Он не сомневался, что в прошлый раз в волчьем обличье обшарил и обнюхал весь дом, да ещё и по тоннелю прогулялся, привлечённый запахом прошедшего здесь совсем недавно человека. Но Дракучая Ива, как видно, и в самом деле оказалась надёжным стражем, не позволяя проникнуть никому ни в лаз, ни из лаза. Ремусу оставалось только впервые в жизни благодарить судьбу за то, что его человеческое сознание было практически не связано с волчьим. Это было причиной того, что после обратного превращения он ничего не помнил о том, что происходило с ним ночью – но, с другой стороны, можно было не волноваться за безопасность находящихся в школе – зверь тоже, по-видимому, не помнил информации, полученной человеком, а самостоятельно догадаться, что Иву можно на время «отключить», да ещё и понять, как именно это делается, был просто не способен.
Что ж, по крайней мере, он здесь никому не в состоянии причинить вред… ну кроме разве что себя самого. Но следы превращения, к счастью, лечатся. И утром за ним придут. Проводить здесь одну ночь в месяц – не самое неприятное дело, тем более что о б
ольшей части этой ночи следов в памяти всё равно не останется.
- Лишь бы
они не узнали, – с тоской прошептал Ремус, стоя у окна и наблюдая в щель между досками за бледным сиянием, начавшим смутно проявляться над далёкой тёмной стеной леса.
* * *
Как любил говорить Джон, «даже в самом тёмном лесу можно отыскать своё лунное озеро – было бы желание». Несмотря на все те неудобства (если тут вообще было применимо столь мягкое выражение), которые приносила с собой ликантропия, у ночи полнолуния, точнее, у следующего за ним утра, был и определённый плюс. Никакой другой рассвет не приносил такого облегчения и радости, как этот. Несмотря на то, что после обратного превращения ломило всё тело, да и царапины со ссадинами бодрости не добавляли – но осознание того, что на этот раз всё кончилось, он никому не причинил вреда, а до следующего полнолуния ещё целых двадцать семь, а то и двадцать восемь дней, было одним из лучших ощущений в жизни Ремуса.
Правда, этот день в Хогвартсе всё равно приходилось проводить в больничном крыле, чтобы под целительными зельями успели зажить все следы бурной ночи. Хотя так было даже лучше – можно было полностью прийти в себя и заодно подготовиться к встрече с друзьями. А именно – загодя придумать ответы на те вопросы, которые, скорее всего, будут заданы. Конечно, ничего сложного и заковыристого в этих вопросах не будет – но, к счастью или несчастью, врать у Ремуса получалось неважно. Откровенно неважно. Да и не было раньше, по сути, даже особых поводов к этому – родителям врать было незачем, тем более что они и так всё про сына знали, а больше… а больше было и некому. Так что теперь Ремусу нужно было хотя бы морально приготовиться к тому, что надо будет врать в глаза друзьям – как он вчера «навещал тётю».
На следующее утро мадам Помфри отпустила его довольно рано, чтобы у него имелась возможность спокойно позавтракать вместе со всеми. Хотя, судя по сочувственному взгляду целительницы, она бы предоставила ему ещё как минимум сутки спокойного отдыха, но Ремус решительно не мог позволить себе отставать в учёбе.
Когда он пришёл в Большой зал, Джеймс и Сириус были уже там. Появление друга их очень обрадовало. Ремус смущённо улыбался, отвечая на приветствия – несмотря на то, что сомневаться в их искренности не приходилось, ему всё равно было неловко. Слишком уж он привык чувствовать себя, пусть и не по своей воле, но обузой для окружающих. А сейчас его возвращению совершенно открыто радовались, делая это безо всякой задней мысли.
«Это только потому, что они не знают, что ты оборотень», – с грустью напомнил себе Ремус, не показывая, впрочем, на лице и следа печали. После уже не первого года практики это было было несложно – таить свои настоящие чувства. Уж кому никогда не хотелось причинять лишнюю боль, так это родителям, которые столько делали для того, чтобы он, их сын, не чувствовал себя изгоем – хотя бы в стенах родного дома…
Да и к тому же, так или иначе, а видеть радость друзей было в любом случае приятно. Отчего бы и не улыбнуться им в ответ?
Внезапно Сириус поморщился, глядя на слизеринский стол. Проследив за его взглядом, Ремус обнаружил Лестрейнджа – того самого, с кем у него ещё в поезде произошло пусть шапочное, но знакомство. Слизеринец выглядел несколько вяло – впрочем, по утрам в Большом зале это явление было совсем нередким среди учеников всех факультетов, особенно первокурсников, многие из которых ещё не до конца приспособились к ситуации, когда, с одной стороны, вставать нужно довольно рано, а с другой – ложиться, по сути, можно когда вздумается. Нет, формально-то отбой был в одиннадцать – но фактически это означало лишь то, что после этого времени и до утра нельзя было находиться вне факультетских помещений. В них же отбоя как такового просто не было – во всяком случае, на Гриффиндоре уж точно. В лучшем случае старосты иногда без особого «огонька» разгоняли остальных по спальням. Где, кстати, уже никто и никак за ночным распорядком не следил, не считая самих учеников. Но чаще не было и этого, и, уходя в спальню первокурсников, Ремус своими глазами видел студентов постарше, засиживающихся либо за домашней работой, либо за разговорами у тёплого камина.
Судя по виду Лестрейнджа, в эту ночь он тоже не слишком-то выспался. Пару раз слизеринец даже, предварительно бросая вороватые взгляды на своего старшего брата-старосту, позволил себе откровенно и сладко зевнуть. Ремус невольно улыбнулся. Кажется, соблюдению этикета в семье Лестрейнджей уделялось явно больше внимания, чем соблюдению режима дня.
Недалеко от Лестрейнджа-младшего сидел Снейп – правда, Ремус больше знал его под презрительной кличкой, придуманной Сириусом ещё в Хогвартс-Экспрессе: Нюниус. Его-то сейчас и буравил неприязненным взглядом Блэк.
Ремус удивлённо тоже посмотрел на него. Словно почувствовав чужие взгляды, Снейп, одной рукой державший вилку, а другой – учебник по зельеварению, поднял голову и ответил своим, в котором содержалось ничуть не больше дружелюбности, чем в Сириусовском. И снова уткнулся – то ли в завтрак, то ли в книгу.
- Э… Сириус? – осторожно поинтересовался Ремус. – Что-то случилось?
- А? – рассеянно отозвался тот, слегка вздрогнув в первый момент от неожиданности. – Да так, ничего особенного.
- Вы что, успели поцапаться?
Сириус поморщился, видно, сообразив, что адресат его «тёплого и приветственного» взгляда был вычислен.
- Да нет… – Блэк вздохнул. – Просто он мне не нравится.
- Почему?
- Да по всему, – буркнул в ответ Сириус. – Слизеринец. Со своими… вонючими зельями вечно возится. Вид всегда такой, словно в печи спал. Слизнорт его без конца хвалит…
- И Вольфовым протеже он заделался, – с деланной невинностью ввернул Джеймс. Сириус так отчётливо скрипнул зубами, что Ремусу мгновенно стало ясно: это и есть если не единственная настоящая причина, то, как минимум, главная.
- А… как именно? – уточнил Люпин, снова глядя на Лестрейнджа и Снейпа. Те сидели на изрядном расстоянии друг от друга – во всяком случае, не вставая с мест, руками бы не смогли соприкоснуться при всём желании. Более того, весь их вид говорил о том, что они заняты исключительно своими мыслями: один – зельями и немного завтраком, другой – завтраком и немного мечтой поспать, ещё хотя бы с часок. В общем, на кого эти двое точно не походили, так это на людей, связанных какими-то взаимными обязательствами какого бы то ни было толка.
- Да вроде как, я слышал, у них устойчивый товарооборот установился, – весело хмыкнул Джеймс, бодро уплетая яичницу. – Снейп Лестрейнджу зелья поставляет, в смысле, с заданиями Слизнорта помогает, а Лестрейндж взамен – с чарами. А ещё – ну, вроде как, точно не поручусь, просто краем уха слышал – кое-какой патронаж действительно обеспечил. Снейп ведь полукровка, а ты в курсе, как слизеринцы относятся к нечистокровным волшебникам. Да ещё и с Эванс дружбу водит – вот, кстати, что она могла в нём найти, ума не приложу! Впрочем, сейчас это неважно, суть в том, что она-то вообще магглорождённая. Представь, как на Слизерине должны отнестись к полукровке, водящем дружбу с «грязнокровкой»?
На последнем слове Джеймс изобразил указательными и средними пальцами кавычки и так посмотрел на Ремуса, что тому сразу стало ясно – вопрос ответа не требовал.
- Ну вот, – продолжил Поттер, придвигая к себе кубок с апельсиновым соком и делая глоток, – а Лестрейнджу то ли предки чистотой крови голову не так забили, как остальным, то ли ему просто позарез консультант по зельям нужен, но он или поговорил с другими, или ещё чего – подробностей не спрашивай, не знаю, – но вроде как на Снейпа теперь сквозь пальцы смотрят и эти недостатки спускают.
- А. Понятно, – кивнул Ремус. – Ну так… в чём проблема-то?
- Да ни в чём! – отозвался на этот раз уже Сириус, правда, намного более резким тоном. – Просто мне не нравится, что Вольф с ним общается.
- Согласен, Нюниус действительно фрукт ещё тот, – пожал плечами Джеймс. – Но, если честно, Сириус… Остальные ничуть не лучше. Снейп хоть с Эванс не считает зазорным дружбу водить. А вон эти… – Поттер, поморщившись, кивнул в сторону первокурсников Слизерина. – Мальсибер, Эйвери… Да что я тебе буду говорить, ты и сам всё про них знаешь, ещё лучше меня. Вольф хоть с ними не на короткой ноге, и то ладно.
- Да уж, – хмыкнул немного повеселевший Сириус, – это точно. Вообще, Вольфу всегда до магглов просто не было особого дела. Вот кузина Белла – это да-а-а… Полчаса в гостях просидеть не может, чтобы не завести разговор на тему того, какой они кошмар, и как плохо, что магглокровки уже в Министерство пролезать стали, и дальше всё в том же духе. Бедняга Вольф – когда Руди женится на Белле, та ему родной золовкой приходиться станет. Вот уж не завидую…
- Да, такая родня – это сурово, – шутливо покивал Джеймс. – Даже очень. Кстати, а насчёт остальных сыновей Лестрейнджи ещё ни с кем не вели разговор о помолвках, не знаешь?
- На Андромеду с Нарциссой намекаешь? – весело уточнил Сириус. – Да вроде нет. Рабастану ещё только четырнадцать, а Вольф вообще наш ровесник. Хотя вообще про Басти не поручусь – может, уже чего и есть. Если тебе интересно, могу у самого Вольфа и спросить – он-то должен знать, чего и как.
- Просто любопытно, – пояснил Джеймс, – у вас трое сестёр, у Лестрейнджей – трое братьев… Если уж старшие помолвлены, то как-то и про остальных само на ум просится.
- Может быть, хотя ещё не факт. Чаще, наоборот, стараются в этом случае с разными родами в одном поколении породниться. Ну да ладно, я потом у Вольфа спрошу. Рем, а как там твоя тётя?
Ремус принялся излагать краткий рассказ, отшлифованный ещё вчерашним вечером, краем глаза при этом отмечая, как Снейп, закончив со своим завтраком, двинулся к выходу из зала, по-прежнему не отрываясь от учебника. Лестрейндж едва скользнул по прошедшему сокурснику взглядом, отреагировав скорее на близкое движение, чем на что-то ещё. Ремус мысленно пожал плечами. Сириус явно перебарщивал с бдительностью.
Не говоря уже о том, что, вообще-то, Лестрейндж имел полное право общаться с кем хочет.
* * *
Прошло уже почти полтора месяца после того, как Вольф впервые вступил под своды Хогвартса. За это время он успел освоиться со многим. Б
ольшая часть замка уже не была незнакомой и, хотя в дальние уголки Вольф забредал ещё редко, но на основной территории уже не путался. Собственно, после леса на родном острове научиться ориентироваться в школьных коридорах, пусть и тех и были многие десятки, было не так уж сложно.
С уроками дело тоже, в общем, наладилось. Профессор Флитвик, преподаватель чар и заклинаний, был для Лестрейнджа, пожалуй, учителем номер один – и потому, что сам его предмет Вольфу очень нравился, и потому, что объяснять Флитвик умел и любил, ну и, наконец, потому, что декан Когтеврана никогда не выказывал какого-либо неприятия слизеринцев, обращаясь с учениками всех факультетов одинаково приветливо и спокойно. Что было весьма приятным контрастом на фоне МакГонагалл, преподавательницы трансфигурации и по совместительству декана Гриффиндора. Собственно, уже сам последний факт заставлял бы насторожиться и сам по себе, но, к сожалению, им дело отнюдь не ограничивалось. Пусть профессор знала и любила свой предмет не хуже Флитвика, но совершенно не обладала его мирным радушием. Нет, внешне упрекнуть её было не в чем, кроме разве что изрядной строгости… но у Вольфа уже после первого урока трансфигурации осталось впечатление, что слизеринцев МакГонагалл откровенно не любит, пусть открыто это и не показывает. В сущности, от декана «львиного» факультета чего-то другого ожидать и не приходилось, но подчёркнутая сухость и отстранённость преподавательницы по отношению к ученикам Вольфа здорово злила. Мало помогали даже заверения Сириуса в том, что она и у них ведёт себя ничуть не мягче.
Уроки профессора Слизнорта были бы всем хороши, тем более что декан Слизерина был ещё добродушней Флитвика, но было одно «но». Это были уроки зельеварения. Хотя оно заочно и считалось всегда типично «слизеринским» предметом, но только Вольфу это не очень помогало. Ему по-прежнему приходилось полагаться на помощь Снейпа, бывшего просто, что называется, зельеваром от Мерлина. Хотя Лестрейндж старался не признаваться в этом даже самому себе, но мастерство Снейпа в зельеварении его по-настоящему восхищало. Правда, на остальных предметах тот особо не блистал, хотя и не «плавал», не считая разве что полётов. Вот они ему удавались откровенно неважно, и это ещё было довольно мягким выражением.
Собственно, прочие предметы – травология, уход за магическими существами, защита от Тёмных Искусств – были Вольфу малоинтересны. Была, правда, надежда на то, что в будущем на них станет повеселее, но пока что и волшебные растения, и волшебные животные, которых им показывали и объясняли, как с ними обращаться и для чего они нужны (или, наоборот, почему могут быть опасны), были просто скучны. В общем-то, было ясно, почему – для безопасности самих учеников программа первого курса не содержала ничего серьёзного, но вот только веселья это всё равно не добавляло. Да и с ЗОТИ была та же самая… ну, пусть не беда, но неприятность уж точно. Снейп как-то раз обронил, что даже у магглов в школах есть очень похожий курс, и называется он «безопасность жизнедеятельности». И тоже в младших классах сводится по большей части к перечислению правил в духе «все грибы съедобны, но некоторые только один раз». В общем, если не считать полётов и заклинаний, то Вольф больше нигде особо и не блистал, хотя послушно «держал планку» семейства, тем более что Рудольфус и Рабастан не забывали интересоваться, как идут дела у их младшего брата.
Помощь братьев была на первых порах очень кстати, да и дальше продолжала оставаться таковой. В случае возникновения затруднений с той же трансфигурацией Басти никогда не отказывался помочь – для него, четверокурсника, задачи первого курса вообще задачами не были. Да и Руди, несмотря на свою занятость старосты, находил время посидеть вечером со своими братьями и поделиться своим опытом, который после уже более чем шести лет обучения в Хогвартсе был ну очень значительным.
Вольф очень любил своих братьев и часто думал, что ему повезло больше, чем любому другому его сокурснику. Если не считать Эйвери, у которого имелась сестра (да и та младшая, так что не в счёт), ни у кого из них такой близкой родни по горизонтальной линии не имелось. Конечно, были тут и минусы – братьям было проще прислеживать за всем тем, что числится под «правильностью поведения», но зато они и делали это не в пример мягче родителей. Особенно матери…
Да и вообще, наличие брата-старосты было очень серьёзным плюсом на факультете. Вольф даже иногда думал, что своим привилегированным статусом среди сокурсников обязан во многом именно этому факту. Эта мысль была неприятна. Вольфу нравилось положение первого, пусть и неофициальное, и ему хотелось думать, что он может заслуженно поддерживать его и сам, не полагаясь исключительно на «поддержку в верхах», тем более, увы, неизбежно временную. Пожалуй, это было едва ли не самым серьёзным стимулом к тому, чтобы держать ту самую планку, не позволяя себе отставать даже в малоприятных предметах. Ну и, естественно, набираться прочего опыта, потому что Вольфу было предельно ясно: одной учёбой первым не будешь. Здесь тебе не Когтевран. Тот же Снейп, похоже, то ли не очень понимал это, то ли просто не знал, что ему ещё делать, но только вечера проводил, в основном зарывшись в учебники и пергаменты, чаще всего посвящённые его любимому зельеварению. Со своими товарищами по факультету он общался мало, предпочитая общество своей подружки с Гриффиндора, Лили Эванс. И ладно бы просто с Гриффиндора – грязнокровки!
Вольф этого совершенно не понимал, равно как и того, почему, если верить Сириусу, изначально эта Эванс тоже хотела поступить на Слизерин. Слизерин!!! Как ни крути, но этот факультет действительно был в наибольшей степени чистокровным из всех остальных факультетов, и даже полукровок здесь было мало. А уж тех, чьи родители были магглами… Даже на памяти Рудольфуса такого не случалось. Пусть Вольф и не любил Гриффиндор, как всякий честный слизеринец, но он не мог не признавать, что Эванс очень сильно повезло, когда она попала именно туда. Угоди она на Слизерин, и её участь была бы незавидна. Вольфу пришлось провести ещё один серьёзный разговор с Мальсибером, Эйвери и Джагсоном, чтобы только те не давили на Снейпа, ненавязчиво намекая, что такие знакомства слизеринцу ну
очень не к лицу. Лестрейндж и сам относился отрицательно к чему-то подобному, памятуя родительские рассказы о грязнокровках, но всё же Снейп был ему крайне нужен как консультант по зельеварению. Да и просто поболтать с ним нередко оказывалось приятней, чем с теми же Эдвардом и Джервисом. Трепаться Снейп не любил, но неторопливый разговор спокойно поддерживал, особенно если он заходил на интересную тему. А таких оказалось немало. Снейп живо интересовался всеми подробностями жизни чистокровного общества, и Вольф с удовольствием рассказывал обо всём, что знал, чувствуя себя при этом матёрым специалистом. Ощущение было совершенно необычное, но приятное. О себе и своей семье Снейп говорил мало, но из коротких фраз и случайно мелькавших в речи обрывков Лестрейндж понял, что о материальном достатке тут речь не идёт, да и о тёплых внутрисемейных отношениях тоже. Правда, о матери Снейп говорил с явной теплотой, и было ясно, что это именно она привила сыну любовь к магическому миру, а не маггловскому. Впрочем, удивляться тут не приходилось, если учесть то, что, хотя об отце Снейп упоминал реже всего, не приходилось сомневаться в том, что это тип ещё тот, явно не чуждый ни чрезмерной выпивке, ни рукоприкладству. Причём, скорей всего, в равной степени к жене и сыну. Да уж, при наличии такого папаши не было ничего удивительного в том, что Снейпа с души воротило от гриффиндорского магглолюбия. Теперь Вольфа гораздо меньше удивлял тот факт, что тот попал на Слизерин – правда, факт дружбы с Эванс в этом свете удивлял как раз только больше.
В начале октября на факультетской доске объявлений появилось извещение об отборочных испытаниях – квиддичной сборной требовались новые игроки. Эта новость изрядно взбудоражила факультет, в Общей гостиной разговоры весь вечер крутились на квиддичные и околоквиддичные темы. Вот только Вольфа всё это мало привлекало, и он предпочёл после уроков лишний раз ускользнуть из подземелий, чтобы пообщаться с Сириусом.
Блэк вообще беспокоил Лестрейнджа всё больше. Нет, то, что ему хорошо на Гриффиндоре, могло только радовать, но вот что Вольфу решительно не нравилось, так это то, что Сириус крепко сдружился с Джеймсом. Поттер был глубоко неприятен Лестрейнджу сразу по двум причинам. Во-первых, он был самым что ни на есть гриффиндорцем чистой воды – включая нелюбовь к Слизерину. Что особенно злило Вольфа, это было не просто негативное отношение, основанное отчасти на страхе, отчасти на банальной зависти – что было не редкостью и на Когтевране с Пуффендуем. Нет, Поттер просто… относился к Слизерину скептически до презрения. Для Вольфа вряд ли могло быть более худшее оскорбление. Завидуют – на здоровье, боятся – туда и дорога, но презирают! Сам для себя Лестрейндж даже ненависть предпочёл бы равнодушию и насмешкам. И за родной факультет придерживался той же позиции.
Вторая причина была личной в ещё большей степени. У Вольфа прямо-таки сводило все внутренности при мысли о том, что и сам Сириус, кажется, под влиянием Поттера становится всё большим гриффиндорцем. Уже не раз и не два Вольф слышал от друга скептические заявления по поводу родительских правил и уклада жизни чистокровного общества – такие заявления, которыми они раньше перекидывались только наедине и в шутку. Теперь же они произносились в открытую – и, кажется, на полном серьёзе.
По большому счёту, до большинства всех этих правил Вольфу и самому не было особого дела – лишь бы не мешали. Но эти речи Сириуса выглядели такими… гриффиндорскими. Гриффиндорскими в худшем смысле слова, как раз то, о чём говорили и братья, и родители: едва ли не полная противоположность Слизерину и его ценностям. А это было предвестником куда худшей беды. Что, если Сириус в итоге вообще предпочтёт Джеймса ему, Вольфу? Если повернётся спиной не только к Слизерину, но и к другу-слизеринцу? Уже пару раз Вольф ловил себя поздней ночью на том, что из-за этих мыслей долго не может заснуть. Вот только попытаться выяснить, хотя бы намёками, истинное положение дел у Сириуса не решался, боясь лишиться надежды, что это пройдёт, и только ещё больше злился из-за этого уже на себя самого, с горечью воскрешая в памяти безапелляционные заявления матери насчёт трусости.
К счастью, эта ночь прошла спокойно, и сон был вполне безмятежным. День прошёл по уже более-менее устоявшейся колее, и после уроков Вольф решил отправиться в спальню и поваляться с книжкой на кровати, пользуясь тишиной и спокойствием – благодаря отборным испытаниям по квиддичу, на которые отправились все соседи по спальне. Должны были, по крайней мере – за завтраком, да и за обедом, Мальсибер с Эйвери и Джагсоном только об этом и говорили.
Ожидания Вольфа оправдались – спальня первокурсников была пуста. Удовлетворённо кивнув сам себе и завалившись на постель, Лестрейндж, не глядя, сбросил ботинки и перевесился через край, пододвигая к себе чемодан, где хранились все книги, прихваченные из дома.
Но уединение длилось недолго – спустя несколько минут на лестнице послышались шаги, и в спальне появился Снейп с сумкой на плече. Кивнув Вольфу, он уселся на свою кровать и принялся деловито разбирать свои конспекты. Вольф с любопытством следил за ним поверх книжных страниц. Наконец интерес к происходящему всё же возобладал.
- Снейп?
- М-м? – тот поднял на него вопросительный взгляд.
- А почему ты не на стадионе?
- А что мне там делать? – фыркнул Снейп, застёгивая сумку и откладывая её в сторону. – Наблюдать, как целая толпа вопит и прыгает от радости, что кто-то поймал или не поймал мяч?
- Ты не любишь квиддич? – удивился Вольф.
- Уволь, Лестрейндж, – Снейп закатил глаза и покачал головой. – Никогда не понимал, что в нём другие находят. Четырнадцать человек носятся в воздухе друг за другом и за четырьмя мячами, причём два из четырёх заняты исключительно тем, что пытаются сшибить с метлы всякого, кто только на пути подвернётся. Что в этом интересного?
- Ну, можно посоревноваться, – пожал плечами Вольф, опуская книгу на колени. – В ловкости, в быстроте…
- Ну-ну, – скептически хмыкнул Снейп, аккуратно кладя на тумбочку стопку пергаментных листов и придавливая их сверху «Историей магии». – Уж конечно, нигде больше показать нельзя ни то, ни другое… Где-то, где это можно сделать с большей пользой для себя и остальных.
- Вообще, квиддич – это ведь ещё и средство политической борьбы, – добавил Вольф и, увидев насмешливый взгляд Снейпа, уточнил: – Ну, то есть здесь, у нас, во всяком случае. Сам понимаешь, если Кубок по итогам года выигрывает твой факультет – это хороший повод утереть нос остальным.
- Ну, разве что… – согласился Снейп. – В этом, пожалуй, что-то есть. Ну а почему ты тогда здесь?
- А что мне там делать? – усмехнулся Вольф, откидываясь на подушку и рассеянно глядя на потолок. – Сам знаешь, первокурсников в факультетские сборные не берут. А смотреть, как другие туда попадают… Да ну их. Я подумал, что уж лучше здесь спокойно поваляться.
- Разумно, – оценил Снейп. – Ну ладно, тогда не буду тебе мешать. Я всё равно собирался прогуляться.
- М-да? – Вольф скосил на него глаза. – А куда, если не секрет?
- М… Да сам не знаю, – немного смущённо ответил Снейп. – Ну, я имею в виду… Я не в какое-то определённое место иду, просто вокруг замка поброжу. С Лили.
- Опять с этой своей грязнокровкой? – скривился Вольф.
- Не называй её так! – вспыхнул Снейп.
Вольф удивлённо посмотрел на него. Такой резкий тон, да и возмущённо раздувающиеся ноздри в придачу были обычно Снейпу никак не свойственны. Не говоря уже о том, что так решительно поставить своё заявление перед ним, Лестрейнджем, и Мальсибер с Эйвери не рискнули бы. Правда, сейчас Вольф испытывал не гнев, а искреннее любопытство.
- А почему? Разве её родители не магглы?
- Магглы, – мрачно буркнул Снейп, опуская глаза. – Но это… это просто недоразумение какое-то. Лестрейндж, понимаешь, – его взгляд снова поднялся, и в нём ясно читалось стремление доказать,
показать свою правоту, – Лили – она совсем не такая. Она не такая, как другие магглокровки. Она была первой волшебницей, не считая матери, которую я увидел. Она очень добрая, и такая хорошая… Она была единственной, кто там видел во мне равного человека!…
Снейп осёкся и, кашлянув, поспешно отвёл глаза, явно считая, что сгоряча ляпнул лишнего. Вольф ощутил сочувствие. А ещё – некоторый стыд. Ведь и здесь, по сути, в Снейпе «равного человека» никто не видел.
«Даже ты в нём видишь всего лишь ценный источник по зельям», – ехидно уколола совесть.
«Иди к боггарту в задницу», – мысленно посоветовал в ответ Вольф и, потянувшись – движение вышло каким-то неуверенным, – сел на кровати.
- Говоришь, она не такая, как другие грязнокровки? – задумчиво переспросил он.
- Совсем не такая! – уверенно ответил Снейп.
Вольф перевёл взгляд на часы, стараясь, чтобы движение выглядело как можно более рассеянным и небрежным. Свою важность надо блюсти, это родители не уставали повторять, а иногда к ним присоединялся и Рудольфус.
- Хм… Вообще, времени ещё много, делать мне особо нечего… а подышать свежим воздухом не помешает… – Лестрейндж снова посмотрел на Снейпа. – Если хочешь, я могу составить тебе компанию. Ты… ну, интересно так говоришь о ней. Отчего бы и не прошвырнуться по замку?
- Да? – Снейп немного удивлённо, но благодарно растянул губы в неуверенной улыбке. – Ну… спасибо, я, э… согласен. Конечно. Тогда – пойдём?
- Пошли, – кивнул Вольф, садясь на кровати и начиная обуваться.
Как выяснилось, Снейп уговорился встретиться с Эванс у берега озера, недалеко от груды камней – видно, валунов, притащенных сюда когда-то ледником да так и оставленных у оврага, которому со временем суждено было стать озером. Многие валуны были большого размера, какие-то лежали в воде – отчасти или целиком, какие-то вросли в землю. Были и небольшие, благодаря которым имелась возможность залезать на всю груду. В сентябре, при тёплой погоде, на этих камнях было здорово лежать и греться на солнце, одновременно обозревая всё озеро и б
ольшую часть берега, но сейчас, увы, температура была уже не та. Впрочем, Вольф надеялся, что где-нибудь с конца апреля уже можно будет снова это проделывать.
Эванс и вправду ждала своего приятеля возле груды валунов. Девочка была одета в тёплый свитер – периодически у озера задувал довольно прохладный ветер, – форменную юбку и шерстяные гольфы. Обернувшись на звук шагов, она радостно улыбнулась своему другу и вежливо кивнула Вольфу, явно пока не зная, как себя с ним вести.
Лестрейндж решил разок сделать исключение и подождать с быстрыми выводами. В конце концов, делать ему сегодня действительно было особо нечего, а озвучить Снейпу своё мнение о грязнокровках он всегда успеет. Да и вообще – а вдруг тот не ошибся и эта Эванс на самом деле является счастливым исключением? Вот смеху-то будет… над железными убеждениями мамочки, конечно. Марта едва ли не активней любого другого члена семьи предупреждала Вольфа от самого общения с грязнокровками.
- Здравствуй, Лили, – улыбнулся Снейп. – Познакомься, это мой… – на мгновение он запнулся, видно, не зная, как определить свои отношения с Лестрейнджем так, чтобы было и вежливо, и точно, – мой сокурсник, Вольф Лестрейндж.
- Очень приятно, – улыбнулась Эванс, делая неплохой книксен в ответ на безукоризненно-светский наклон головы Вольфа. – Меня зовут Лили Эванс. Я слышала о тебе. И я, действительно, очень рада тебя видеть. Я хотела тебя поблагодарить.
- Меня? – брови Вольфа удивлённо поползли вверх. – Поблагодарить? Но за что?
- За то, что помог Северусу, – просто ответила Эванс. – Я слышала, у него были некоторые проблемы…
- А, – протянул Вольф, осторожно скашивая взгляд на Снейпа. Тот слегка покраснел, упорно рассматривая собственные ботинки. Ситуация мгновенно стала Лестрейнджу предельно ясна – не так уж плохо, в конце концов, успел он изучить соседа по спальне (а на половине уроков и по парте) за эти пять недель.
- Ничего особенного, – Вольф легко изобразил беспечную улыбку и слегка махнул рукой. – Снейп и без меня бы легко справился, просто я подумал, что позиция Эдварда и Джервиса несколько неэтична.
Краем глаза Вольф отметил удивлённый, но довольно-таки благодарный взгляд, на какое-то мгновение брошенный на него Снейпом. А вот Эванс, похоже, ничего не заметила. Ну да что с неё возьмёшь…
- Очень мило с твоей стороны, – снова улыбнулась она. Её улыбка Вольфу, несмотря ни на что, понравилась – открытая, искренняя, радостная. А может, дело просто было в том, что он даже в своей семье нечасто видел такую улыбку, обращённую к нему… ну, если не считать братьев. – Как у вас дела, Сев? Всё хорошо?
- Да, спасибо, – кивнул Снейп. – Сегодня проходят отборочные в команду по квиддичу, но… – он бросил короткий, слегка вопросительный взгляд на Лестрейнджа, – мы решили не ходить, там мало интересного…
- Ох, можешь не рассказывать, – вздохнула Эванс. – У нас эти дурацкие отборочные проходили две недели назад, так никакого покоя не было. Поттер с Блэком сначала весь день на ушах стояли, потом явились чуть ли не позже самой команды и весь вечер только об этом квиддиче и говорили. И ладно бы тихо, спокойно – нет, трепались на всю гостиную, никакого покоя не было.
- Так сказала бы им, чтобы, ну… – снова короткий взгляд – словно сигнальным флагом махнул. – Ну, что другим это… – Снейп сделал неопределённый жест рукой, – мешать может…
- В том-то и дело, что, похоже, это мешало только мне. Или почти только, – вздохнула Эванс и махнула рукой, снова улыбнувшись. – Ну да что мы всё о них! Какие у вас новости? Было что-нибудь интересное?
- Ну, не сказать чтобы очень, – слегка повёл плечами Снейп. – У нас жизнь довольно размеренная, ты же знаешь. Уроки б
ольшую часть времени занимают…
- Осенью чаще бывают новости из большого мира, – решил поддержать разговор по всем правилам светской беседы Вольф, видя, что Снейп вроде как тонет. – Ходят слухи, что у нас с Францией снова проблемы из-за нелегального транзита через её территорию некоторых контрабандных товаров… – Вольф снова образцово-чётко улыбнулся и наклонил голову, как бы беззвучно говоря: «Безусловно, мисс Эванс, вы понимаете, что эта тема в силу государственного масштаба касается всех нас, и её будет очень легко обсудить, ведь она не требует никаких специальных знаний».
По всем ранее выученным правилам приятельница Снейпа должна была польщённо улыбнуться, демонстрируя благодарность за оказанную любезность, и, согласно склонив голову в ответ, выдать что-нибудь вроде «О, мистер Лестрейндж, пограничные трения между нашими странами древнее, чем первая высадка норманнов. Но позвольте полюбопытствовать, о каких именно контрабандных товарах идёт речь? Неужели снова об этих, – тут положено поджать губы, слегка закатить глаза и покачать головой, – коврах-самолётах?» А дальше можно уже совершенно спокойно битый час обсуждать о том о сём, плавно переходя с одной темы на другую, и, в конечном итоге, закончив разговор какой-нибудь извечной нравоучительной сентенцией, пригласить всех на чай. Ну, в данном случае – просто разойтись по своим гостиным, поскольку уже успеет завечереть и похолодать. Всё равно на чаепитии обычно обсуждаются вопросы и вовсе из разряда тех, о которых можно говорить бесконечно, ничего при этом так и не решая и никуда не сдвигаясь. Рабастан так их и называл – «чайные вопросы».
Но вместо привычной Вольфу по званым ужинам реакции, ответ на которую был им отработан до автоматизма, Эванс с любопытством посмотрела на него и выдала:
- Ой, правда? Как интересно! А что там такое?
Вольф от неожиданности даже запнулся и промедлил добрую пару секунд, прежде чем ответить:
- Ну… в общем, родители писали про массовый завоз ядовитой фасоли Тентакула… кажется, кто-то решил наладить производство… э-э… то ли дурмана на её основе, то ли ещё чего… Ну, короче говоря, на открытость границ жаловались.
- А так тебе больше идёт, – вдруг снова улыбнулась Эванс, глядя Вольфу прямо в глаза, что противоречило всем правилам общения, которым его выучили в родном доме. Но даже про себя рассердиться не получалось – до того искренней и приветливой была эта девчонка. В голове мелькнула идиотская мысль, что, похоже, Снейп не так уж и преувеличивал.
- Как – так? – только и сумел спросить Вольф.
- А вот так – когда ты не как престарелый лорд разговариваешь, – звонко засмеялась Эванс.
Вольф от возмущения даже не знал, что ответить. Нет, был бы перед ним тот же Поттер, долго бы думать не пришлось, но затверженные назубок правила этикета сковывали по рукам и ногам, в один голос утверждая, что в общении с женщиной недопустимы даже ехидные намёки. Так что оставалось только сердито хлопать глазами, благо эту деталь составители правил хорошего тона как-то не учли.
Более того – посмотрев на Снейпа, Лестрейндж обнаружил, что и тот смеётся! Правда, тихо, больше вздрагивая плечами, чем открыто хохоча, но вполне недвусмысленно веселится вместе со своей подружкой. Вольфу вдруг подумалось, что раньше ему вообще как-то не приходилось видеть, чтобы Снейп смеялся. В лучшем случае он хмыкал или коротко кривил губы в усмешке.
По-хорошему, ему бы следовало немедленно откланяться с видом оскорблённого достоинства и оставить этих двоих наедине, а вечером, в свободных условиях чисто мужской компании, от души высказать Снейпу всё, что он, Вольф Лестрейндж, думает о грязнокровках в целом и их воспитании в частности. Вот только почему-то не хотелось.
- Ну ладно, не дуйся! – примирительно сказала Эванс, продолжая улыбаться. Кажется, это действие вообще было ей привычно, если не сказать – обыденно. – Я не хотела тебя обидеть, извини, если что. Просто ты такой забавный был, когда принялся про эти… нелегальные транзиты контрабандных товаров рассказывать!
- Да что тут забавного, хотел бы я знать?! – сердито спросил Вольф. – Совершенно стандартный светский разговор!
- Ну, не знаю, – пожала плечами Эванс. – Но, поверь, со стороны это выглядело очень забавно.
Вольф немного рассеянно провёл рукой по голове, взлохматив волосы на затылке. Не было печали…
- Слушай, а что это за фасоль Тентакула? – с интересом спросила Эванс. – Я никогда о такой не слышала!
- Серьёзно? – удивился Вольф. – Ах, ну да, ты же…
Слово «грязнокровка» чуть не сорвалось с его языка, но он вовремя сумел удержаться – сознание успело подать предупреждающий сигнал, отреагировав на изменившуюся интонацию – на последних словах она стала пренебрежительной. Тому, что голос может выдавать не хуже записки, его учили ещё с тех пор, с каких он вообще себя помнил.
Выражение лица девочки изменилось. Она погрустнела, но тут же с вызовом вскинула голову и спокойно посмотрела в лицо Вольфу.
- «Грязнокровка» – ты это хотел сказать?
- Откуда ты… – поражённо выдохнул Лестрейндж.
- А то я не знаю, как у вас на Слизерине называют таких, как я, – горько усмехнулась Эванс.
- Извини, – проговорил Вольф, с невольной пристыженностью опуская глаза. Против ожидания, это слово, обращённое к ней, обожгло язык меньше, чем прямое называние её той, кем она, по всем правилам, и являлась. – Я не хотел тебя обидеть.
- Скажи, почему вы так не любите тех, у кого родители – магглы? – серьёзно спросила Эванс. – Что плохого мы вам сделали?
- А то ты не знаешь! – уже уверенней фыркнул Вольф. Разговор снова коснулся привычной и хорошо разработанной темы, так что подходящие реплики и аргументы изготовились лечь на язык сами собой.
- Представь себе, не знаю! – ответила Эванс. – Я знаю только, что для многих чистокровных магглорождённые волшебники – люди второго сорта.
- Да не в этом дело! – с досадой замотал головой Вольф. – Первого, второго… Хочешь сказать, что ты не знаешь о разрушительном влиянии магглокровок на общество?
- Это о каком же именно, позволь узнать?
Снейп с тревогой переводил взгляд с одного на другую и обратно, но пока не вмешивался.
- Вы подрываете древние магические традиции, – с готовностью принялся перечислять Вольф, – вы привносите в наш мир маггловские обычаи, и вообще, вы из магглов, а магглы волшебство не любят и агрессивно к нему относятся. И ещё… да нет, кажется, всё. Ну, я ещё слышал, что вы… – тут Вольф всё-таки запнулся, – злобные и необразованные, но тут, кажется, об этом речь не идёт.
Эванс, с растущим возмущением на лице выслушивавшая список, на последнем пункте внезапно поперхнулась от смеха.
- Ну хорошо хоть, что я не злобная и не необразованная! – заявила она, продолжая смеяться. – А можно узнать – какие именно страшные и ужасные маггловские обычаи мы приносим? И как конкретно подрываем традиции?
Вольф наморщил лоб, честно пытаясь вспомнить всё, что говорили на эту тему родители.
- Да… точно не скажу, – в итоге признался он. – Про это мне подробно не рассказывали. Но я точно помню про инквизицию!
- Молодец! – прыснула Эванс. – Одна беда – она два века как скончалась даже в Испании. А у нас в Англии её вообще никогда толком не было.
- Хочешь сказать, что магглы теперь доброжелательно относятся к волшебству? – недоверчиво спросил Вольф.
- Да все по-разному! – объяснила Эванс. – Они же не одинаковые. Вот, к примеру, – девочка грустно вздохнула, – моя сестра Петунья действительно не любит волшебство, но я думаю, что она просто завидует, что не может сама колдовать. А папа с мамой, наоборот, очень обрадовались, когда узнали, что я волшебница. Они были очень горды мной. И их очень интересует, как живут волшебники – все подробности. И вовсе они не собираются ничего здесь разрушать!
- М-да? – несколько растерянно пробормотал Вольф, слегка прикусывая губу. – Странно… Мне никогда о таком не говорили…
- А кто тебе вообще рассказывал о магглах и магглорождённых волшебниках? – с любопытством уточнила Эванс.
- Ну, как – кто… Родители, разумеется. И братья.
- А они сами часто магглов видят?
- Смеёшься? – фыркнул Вольф. – Отец и магглокровок-то нечасто встречает, разве что иногда в Министерстве. Мать… не знаю, но она училась в Дурмстранге, а вскоре вышла замуж за моего отца и сейчас покидает наш замок даже реже, чем он. Сомневаюсь, что она вообще видела хоть одного маггла иначе как на картинке. А братья… Они здесь учатся, так что видят магглокровок не реже, чем я. Хотя, конечно, не общаются с ними.
- Потому что они подрывают ваши обычаи, – покивала Эванс. Её губы подрагивали от сдерживаемого смеха.
- Да ну!… – отмахнулся Вольф, помрачнев на секунду. – Просто у нас на факультете магглокровок нет. А ученики с других факультетов не горят желанием общаться со слизеринцами. Ну, не все поголовно, конечно, но очень многие.
- Да, это я знаю, – вздохнула Эванс. – «Лили, почему ты общаешься с этим слизеринцем», – она посмотрела на Снейпа, – «Лили, слизеринцы все подлые, коварные, злобные типы», «Лили, они ненавидят магглорождённых и считают, что им не место среди нас»…
- Это кто подлые и злобные – это
мы подлые и злобные? – обиженно переспросил Вольф. – Что, по-твоему, я подлый и злобный?
- Ну… – Эванс лукаво посмотрела на него. – А ты полагаешь, что я горю желанием вот прямо сейчас кинуться и начать разрушать магический мир маггловскими обычаями? Ка-а-ак съем сейчас вместо овсянки гамбургер из ненависти к волшебству!
Вольф не выдержал и расхохотался. Было очень непривычно вот так вот, запросто и без церемоний, общаться с едва знакомой девочкой. Но в то же время… он чувствовал себя легко. Легко и свободно, даже несмотря на то, что стиль общения разительно отличался от привычного. Собственно, в подобном стиле он мог разговаривать только с Сириусом, Регулусом, Рудольфусом и Рабастаном. Даже с отцом такого никогда, по сути, не было – или было так давно, что начало стираться из памяти. Ну а уж о том, чтобы обменяться хоть парой фраз в подобном духе с матерью, и подумать было смешно. Пара часов медитации в углу пустой комнаты была бы обеспечена.
- Знаешь, Лестрейндж, – уже серьёзно добавила Эванс, открыто и прямо глядя ему в глаза. Вольф с трудом подавил в себе желание отвести с непривычки взгляд. – Мне кажется, что многое из того, что нам с тобой говорили друг про друга – тебе о магглокровках, мне о слизеринцах – говорилось по привычке и без личного опыта. Просто потому, что «все так говорят». Тебе так не кажется?
- Ну… возможно, – признал Вольф. – Что-то в этом есть.
- Ну а раз так, то, может быть, попробуем составить друг о друге личное мнение, а не чьё-то ещё? – улыбнулась Эванс. – Ты мне вовсе не кажешься плохим.
- Спасибо на добром слове, – ухмыльнулся Вольф, про себя думая, что Снейп точно был прав. – Ты тоже злодейкой не выглядишь.
Северус облегчённо вздохнул и, встретившись взглядами с Вольфом и Лили, с извиняющимся видом тоже растянул губы в неуверенной улыбке. Во время всего их разговора он сам не знал, чего больше боялся: то ли того, что Лестрейндж потом высмеет его за иллюзии по поводу магглорождённых, то ли недовольства Лили, которая выскажет ему всё, что думает о высокомерных снобах, составляющих его новое окружение. Положа руку на сердце – в такой благополучный исход, когда он соглашался, что Лестрейндж пойдёт с ним, ему больше мечталось, чем верилось.
