В мгновенииЗапястье обожгло ледяным холодом, и она отдернула руку.
- Прости, это было ненамеренно.
Его голос, который она и не надеялась больше услышать, прозвучал тихо и несмело, отчего она еще больше разуверилась в том, что видит. Они же расставались в Лотлориэне навсегда, он уплывал в далекий поход, а она должна была похоронить смуту в сердце, оставляя за границами своего сознания все эмоции и чувства. Почему, почему же она видит его здесь, совсем рядом, ощущая на своих стертых запястьях шелк его мраморной кожи и тепло в самых кончиках пальцев – то тепло, о котором она запрещала себе думать?
- Я думал, ты уже покинула эти края, - заметил он, стирая с ее кисти засохшую кровь. Ей послышалась едва проскользнувшая надежда в его голосе.
Глазам она все еще отказывалась верить, но сердце уже болезненно сжималось от ощущения сладкой неги, разливающейся по телу с легкими, словно ветер, прикосновениями к раненной коже.
- Я тоже не думала, что увижу Вас снова.
Он поднял на нее глаза, удивительно ясные, пронзительные, и они снова поразили ее своей чистотой. Таких глаз не было ни у кого, кто был бы ей знаком. В них плескалась радость напополам с разочарованием, и она не могла позволить себе спрашивать о них. Ею вновь овладевала скованность и растерянность, и она чувствовала себя бесконечно юной и неопытной рядом с ним. А он был так близко, стоило лишь протянуть руку, позволить себе чуть больше, и…
- Почему ты не покинула этот мир и не вернулась домой?
В нем злость в этот миг боролась с внезапным осознанием и радостью: он снова видит ее, она снова здесь, с ним, хотя еще сегодня утром он едва ли мог надеяться на любую краткую встречу, любой взгляд на нее. Она должна была уйти, исчезнуть навсегда, обещая ему тем самым покой его сердечным тревогам. Она должна была быть в безопасности, запечатана в своем мире, куда темная вражья рука никогда бы не дотянулась. Но она была здесь.
В первый миг, когда он увидел ее, зажатую меж двух стражей, он испытал страх такой силы, что тот едва ли не подкосил его. Не удивление, радость или эйфорию от внезапной встречи, а страх. Ему понадобилось меньше секунды, чтобы понять: она все это время находилась в его мире и успела стать его частью настолько, что теперь и ее действия меняли ход истории, предопределяя ее судьбу. Он не хотел, чтобы она оказалась в эпицентре раздирающей мир борьбы, чтобы хоть один черный блик нависшей угрозы коснулся ее, но первое, что он увидел, когда вошел за Гендальфом в залу Медусельда – это ее хрупкая беззащитная фигура, которую два стража тянули за собой. Она уже стала частью его истории.
Теперь он злился, и скрыть напряжение не получалось даже от себя самого. Злился на себя за то, что не смог проследить, чтобы она отправилась в свой мир, забыв путь назад, на нее – за то, что ее неукротимая жажда к действиям все-таки втянула ее во что-то опасное, хотя рядом не было никого, кто мог бы защитить ее. Злился на причуды судьбы, заставившей его узнать ее, встретить на своем пути, и испытывающей теперь его самообладание и терпение. Она должна была оградить его сердце от переживаний, вернувшись к себе. Но вместо этого заставила его смотреть на то, как она подвергает себя опасности, когда никто и ничто не требовали от нее делать это.
Неукротимая и неподвластная человеческая девушка, которая заставила эльфа чувствовать тревогу за нее.
- Вы злитесь на меня?
Гермиона не смогла скрыть печаль в голосе, и он, должно быть, заметил. Посмотрел на нее каким-то особенным завораживающим взором и повернулся за новой порцией целебного отвара. Она так и не увидела, какую бурю чувств скрывает в себе его взгляд.
- Нет, - сказал он спустя секунды томительного ожидания. Гермиона вздохнула, чувствуя себя еще более неуверенной.
Леголас аккуратно провел пальцем по рваной красной линии на ее запястье и подавил гнев, внезапной волной всколыхнувшийся в самом его нутре. Одна лишь мысль о том, что эти раны – от оков в подземельях золотого чертога, рождали в нем разрушительные желания, чуждые его народу, но такие сильные, что не подчиниться им стоило ему больших усилий.
- Поверьте, я искала во всех книгах и спрашивала любого, кто готов был меня слушать дольше минуты! – в сердцах воскликнула она. Леголас с удивлением обнаружил себя на полу, присевшем у ее ног рядом со скамьей и сжимающим ее дрожащие руки.
- Я пыталась отыскать путь назад, но делать это в открытую мне мешала легенда о моем беспамятстве. К сожалению, Грима поймал меня, и я не смогла сдержаться, стихийная магия заполнила меня, и… Я всю ночь провела в темнице, и так бы и осталась там, если бы принцесса Эовин не помогла мне сбежать, чтобы…
Он больше не слышал ее, стараясь унять дрожь в теле. Он едва смог сдержать себя, чтобы не вскочить и не броситься с обнаженным мечом к тем несчастным, что заковали ее в цепи. Ее умоляющий голос был сейчас наваждением, колдовской пеленой, застилающей глаза и не дающей разуму пробиться сквозь гнев, красным маревом полыхающий где-то в самом центре его сознания.
- Пожалуйста… Вы делаете мне больно.
Она не заметила, когда он сжал ее ладони так, что заныли кости, как не заметила и изменившегося тяжелого дыхания. Страх коснулся ее, когда она смогла увидеть его глаза, ставшие темными, точно серые омуты, в которых тонули все чувства.
- Пожалуйста…
Он опомнился, разжал пальцы, вскочил на ноги и отпрянул, словно она была прокаженной. Гермиона проглотила поднявшуюся из глубин нее самой обиду и отвернулась. Отчего-то стало до слез больно, гораздо больнее, чем когда он стискивал ей руки, сгорая от непонятной злости.
- Прости меня.
Леголас отвернулся, устремил пустой взгляд в стену, и одному лишь Эру было известно, что он там видел. Настроения его менялись со скоростью мысли, и это его пугало. Он сам не мог разобраться в себе: ее присутствие радовало его или больше огорчало, что он должен был испытывать сейчас - злость или панику, панику или счастье.
- Если… - раздался ее тихий голос. - Если Вам так претит мое общество, я постараюсь не попадаться Вам на глаза до тех пор, пока не найду выход.
Гермиона сжала губы, словно это могло помочь ей удержать разочарование и обиду. Его прямая спина, с которой она пыталась поговорить, ранили ее больше, чем все оковы Медусельда.
- Что? – Леголас резко развернулся, порыв ветра всколыхнул ее заплетенные волосы. Злость мгновенно сменилась удивлением и неверием. – О чем ты?
Она выглядела подавленной, и, возможно, готовой заплакать, но упрямство взяло вверх над топившей ее грустью, и она выпрямилась, вскинув подбородок.
- Если Вы так злитесь на меня за то, что я все еще здесь, то обещаю Вам, я сделаю все возможное, чтобы мы не встречались, пока я не найду способа вернуться домой.
Где-то глубоко внутри стрела поразила его в особо болезненное место, и грудь сдавило, а легкие свело судорогой. Мгновенно этот исход стал для него самым невозможным из всех.
От самообладания не осталось и намека, когда он неожиданно присел перед ней на колени, беря ее чуть теплые дрожащие ладони в свои и сжимая от порыва эмоций, которые он не в состоянии был сдержать.
- Никогда, - выдохнул он, и сердце Гермионы дрогнуло – столько призыва было в его взгляде. – У меня даже мысли не возникло… злиться на тебя за это. Не думай отворачиваться от меня, пожалуйста, ни минуты не думай.
- Но Вы же…
- Нет, - он оборвал ее так резко, что она вздрогнула, слыша сейчас в его голосе то же упорство, что было у нее. – Я зол, что вижу тебя здесь, потому что надеялся, что ты будешь в безопасности, когда покинешь мой мир. Я зол, что ты не смогла остаться в стороне, и судьба втянула тебя в борьбу, участвовать в которой ты не имеешь права. И зол, что я…
Он не договорил; слова почти слетели с его языка, и Гермиона бы почти услышала их и поняла, что они за собой несут, если бы он не опомнился, опустил взор и выдохнул теплым дыханием на их переплетенные пальцы.
Он чуть было не сказал что-то непоправимое.
Гермиона хотела ответить, но слова застряли у нее в горле, и ответная фраза так и не прозвучала, а неуютное молчание заполнило ее покои и осело им на плечи тяжелым грузом.
- Я… рада видеть Вас.
Леголас взглянул на нее и чуть улыбнулся, впервые с момента их встречи: первое удивление сменилось тихой радостью. Что-то мягкое и теплое коснулось ее души, так что сдержать улыбку не вышло и у нее.
Чувствуя неловкость, она потянулась к выбившейся пряди волос у себя на щеке. Он опередил ее, едва коснулся скулы и медленно убрал локон за ухо. Краска бросилась ей в лицо, и она напрасно пыталась уверить себя в невинности этого жеста.
- Я счастлив, что вижу тебя вновь, хотя для тебя же было бы лучше оказаться отсюда как можно дальше.
Она замотала головой, не смея держать в себе чувства.
- Пожалуйста, не гоните меня прочь!
Леголас задержал руку у ее щеки, и она дрогнула.
- Гермиона…
Либо тайные желания его сердца, не известные даже ему, либо кто-то высший заставил этот миг замереть, и все тревоги отступили на второй план, отзываясь в его сознании гулким далеким эхо. Она была так близко – ее глаза, ее умоляющий взгляд, и эта полуулыбка – и он почти стер расстояние между ними, коснулся пальцами ее руки, сжавшей край скамьи… Но она вдруг дернулась, и Леголас запоздало отметил, что его пальцы коснулись ран на ее запястье.
Момент бесследно испарился, но Гермиона почувствовала необъяснимый трепет, хотя догадаться о его значении ей предстояло много позже.
- Нас ждут на ужине у короля, - тихо произнес он, вставая и подавая ей руку. Путь она никогда не узнает, что он только что испытал.
Гермиона вложила свою ладонь в его и тоже поднялась. Пусть он не поймет, о чем она думала в это мгновение, когда их разделяли сантиметры, а в воздухе смешались оба дыхания.
Они покинули ее покои, и он с сожалением и одновременным облегчением осознавал, что в полумраке комнаты остается что-то очень важное и тайное, что никогда не должно увидеть свет.
Потому что иначе весь его мир перевернется, превращая в пыль вековые устои.
