Глава 6Лист из отрывного календаря за прошлый год, сложенный вдвое, спрятанный между чистыми страницами Красной тетради. На листе криво выведено одно слово: "Хутор".
Альман добавила в протянутую миску незнакомца ещё одну поварёшку чечевичного супа и хмурясь совсем как папа, прошипела:
- Уж мне эти бродяги!..
Незнакомец фыркнул, отламывая кусок хлеба, а Утер бросил на дочь недовольный взгляд.
- Прекрати сейчас же. Господин странник наколол нам дров на год вперёд и починил ходики. Его нужно благодарить...
Незнакомец, не отрывая глаз от своей тарелки, чуть пожал плечами.
- Для меня всякая работа в радость, - произнёс он невозмутимо и тут же сунул в рот ложку супа так, что Альман невольно испугалась, что господин странник сейчас перекусит эту ложку к чертям собачьим. Зубы у него, как она успела заметить, были длинными и крепкими - особенно клыки, как-то странно выдающиеся вперёд. Хотя, быть может, ей показалось - глядеть на этого странного парня ей было страшновато, да и совершенно не хотелось. Просто вот он снова открыл рот, обнажил свои зубы, чтобы на этот раз уж точно перекусить ложкин черенок...
Альман опустила голову к своей тарелке.
Утер нарезал кусок домашней ветчины толстыми ломтями - с его увечьем, не позволявшим толком держать в руке нож, это получалось с трудом.
- Я когда-то был наёмным рабочим, - говорил он, чуть улыбаясь от ностальгии, накатившей по временам, когда на его макушке ещё росли волосы, а пальцы были целы на обеих руках. - Обошёл всю провинцию, от Груневальда до Имарны...
- Это с запада на восток, - заметил незнакомец, вытирая миску хлебом, и Утер кивнул.
- С севера на юг я тоже прогулялся...
- От Уднага до Хольцграна? - уточнил незнакомец. Утер кивнул снова.
- В Хольцгране я встретил свою любовь, мать Альман...
Альман чуть покраснела, а незнакомец, подняв внимательные глаза на Утера, увидел, как тот смахнул с загорелой щеки слезинку.
- Чудная она была, моя Элла, - сказал Утер и, улыбнувшись, указал обрубленным до середины пальцем на ветчину: - Это вот её собственный рецепт. Мы с Альман не так хорошо готовим, как она, но всё-таки вы должны попробовать... Почту за честь. Извините, что не могу передать...
Незнакомец улыбнулся в ответ, как-то странно - вверх ушла лишь правая половина его рта, левая осталась неподвижной. Привстав, он протянул руку за ветчиной, и, ухватив кусок, зачем-то его обнюхал.
Заметив, что Утера такое обращение озадачило, незнакомец улыбнулся в этой своей дикой манере - точней, оскалился, обнажив крепкий острый клык.
- Простите, - сказал он и отправил кусок себе в рот целиком. Усевшись обратно, он задумчиво пожевал, перестал, затем пожевал снова, и, наконец, проглотил ветчину.
- Дурацкая привычка - нюхать всё, что собираюсь съесть, - сказал он спокойно. - Однажды на Севере меня хотели накормить гнилой акулой - тамошний деликатес. Они ловят акулу из каких-то мелких пород, закапывают её на берегу на год, а затем вытаскивают, нарезают и подают к столу. Можете представить сногсшибательность запаха.
Альман покосилась на отца, который сидел с таким лицом, словно ему самому только что подсунули под нос вырезку тухлой акулы, и подумала, что схвати она нож, лежавший на разделочной доске рядом с ветчиной, она до этого бродяги не дотянется.
- Очень вкусная ветчина, - продолжал как ни в чём не бывало незнакомец, отпивая брусничный морс из большой кружки, - возможно, я возьму у вас рецепт. Я предпочитаю готовить себе сам, если есть возможность. А если оседаю где-то, то и подавно.
- И где вы обычно оседаете?.. - спросил тихо Утер, беспомощно взглянув на дочь.
- Где Бог на душу положит, то есть где угодно, - ответил незнакомец, и добавил, пристально глядя на Утера: - Хотя бы и у вас в подвале.
Чуть помолчав, он оскалился и выдохнул:
- Навечно.
Альман слетела со своего стула и унеслась прочь из столовой, оставив вконец растерянного отца наедине с этим злодеем.
* * *
Перед островком изумрудного мха Дикарь присел на корточки. Склонив голову на бок, он двумя пальцами взял сырой жёлтый лист, и, поднеся его к самому своему носу, слегка покрутил.
- Кем ты в детстве хотел стать?.. - крикнула Дьюн за его спиной. Выпустив листок, Дикарь поднялся на ноги - только коленки хрустнули.
Дьюн собирала малину. Из трёх сорванных ягод в её шляпу отправлялось две, а то и одна - Дьюн малину обожала, о чём уже сказала Дикарю несколько раз.
Дикарь задрал голову ввысь, к раскачивающимся макушкам корабельных сосен. Постояв так немного, он раскинул руки словно распятый и потянулся, чуть не разорвавшись пополам.
- Кем стать хотел? - повторила Дьюн, оглядываясь.
Дикарь свёл руки в замок за спиной, наклонился вперёд и прокряхтел:
- Гусаром...
Дьюн удивилась так, что чуть не выронила шляпу.
- Гусаром?.. - воскликнула она, всем телом поворачиваясь к Дикарю. Тот выпрямился, красный то ли от стыда, то ли от напряжения, и кивнул.
- Я лошадей люблю, - признался он и расправил усы большим и средним пальцами. - Они красивые, изящные, гордые.
- Как сестра моя старшая, - заметила Дьюн и расхохоталась. - Маргитт тоже гордая, вроде как красивая и... Ну, наверное, изящная. И хвост.
- Какой хвост?..
Дьюн отвернулась к малиннику и серьёзно сказала:
- Конский. Чёрт, и вкусная же здесь малина...
Дикарь нахмурился, не слишком понимая, что имеет в виду Дьюн, и вновь расправил рыжие усы. На всякий случай он тоже отвернулся к ближайшей сосне, и принялся ковырять застывшую смолу.
- Чего молчишь?.. - спросила Дьюн, отправляя в рот сразу три ягоды.
Дикарь дёрнул плечом.
- Не понравилось, что я прекрасных гусарских лошадей сравниваю со своей мартышкой-сестрой?..
- Я не понял, про какой ты хвост говоришь, - признался Дикарь, отодрав кусок коры и пытаясь придумать, на что он похож своей формой.
Дьюн молчала с минуту, а затем засмеялась вновь, и в этот раз смех её длился так долго, что Дикарь почувствовал, как наливается кровью его лицо, его шея, и как бьётся жилка под его правым ухом.
Где-то на её шее тоже есть пульсирующие жилки.
Кусок сосновой коры, ни на что, к слову, не похожий и совершенно идиотский, выпал из его руки и приземлился прямо на правый ботинок. Стряхнув его, Дикарь положил обе ладони на свою раскалённую шею и зачем-то поддел большими пальцами верёвочку, на которой висел деревянный крестик.
Дьюн наконец закончила хохотать. Усмехаясь и качая головой - чего, по правде, Дикарь не видел, так как стоял, отвернувшись, и вовсе зажмурил глаза, - она протягивала свою бледную, усыпанную веснушками руку между колючих ветвей и срывала спелые ягоды.
- Конский хвост, - сказала она и слизнула с губы малиновый сок, - это такая причёска у девушек. В двадцать три, или сколько тебе, нужно это знать. Или у вас на Юге не носят таких?
Дикарь не отвечал, и Дьюн, чуть повернув голову в сторону сосны, у которой он, как ей казалось, должен был стоять, вздрогнула и всё же выронила свою шляпу - Дикарь оказался прямо за её спиной, так близко, что почти дышал ей в затылок.
- Никогда не делай так, - прошептала Дьюн, глядя, как Дикарь поднимает её шляпу. Он кивнул, виновато улыбнувшись, но взгляд его был довольно странным.
