Глава 6Когда Гвен пришла в себя и заметила любящий взгляд Артура, склонившегося над ней, на одно мгновение она подумала, что ей приснился дурной сон. Потом она осознала, что, если бы это был обычный день, Артур никогда не проснулся бы раньше нее. И Гвен поняла, что ей ничего не приснилось – произошло нечто ужасное. Она вспомнила о своем ранении и ощутила в самой глубине своего существа, что отныне ничто не будет как прежде. Гораздо раньше, чем Артур начал говорить, Гвен оценила степень образовавшейся в ней пустоты. Движение жизни, которую она носила в себе, угасло.
Галаад был мертв.
Онемевшее тело казалось пустой оболочкой, и всем сердцем Гвен пожелала быть
в другом месте. В другой реальности, в другой жизни. В мире, где ее сын будет рядом.
В последующие дни ее озадачивало то, с какой энергией Артур утешал ее. Ей не нужно было, чтобы ее утешали, обнимали, целовали. Ей был нужен Галаад.
Гвен не понимала по-настоящему, до какой степени любила своего ребенка, до какой степени вложила в него душу, пока он не был так жестоко вырван из ее тела. Теперь, когда его больше не было, весь мир казался пустыней. Внимание и нежность тех, кого Гвен прежде любила, не трогали ее. Ей казалось, что она качается на волнах над самой собой, над людьми, над миром. Муж умолял ее вернуться. Но вернуться к чему? У нее было чувство, что ей вырвали сердце.
В последовавшие за пробуждением дни у Гвен обильно текла кровь. И в этой крови она нашла обрывки своих грез. Гвен никому не говорила о мельчайших остатках, ни одной душе не показывала их. Но они окончательно разбили ее душу и толкнули к небытию.
Все, казалось, ждали, чтобы Гвен снова стала той, что прежде. Но как она могла?
Когда ей удавалось заснуть, она видела один и тот же сон. Она находилась в запутанном лабиринте, терялась в нем. И слышала голос Галаада, который звал ее: «Мама?» Иногда Гвен краем глаза различала его черные кудри и тень улыбки. И она бросалась бежать, как безумная, крича его имя. Но никогда не могла добраться до него. Ей никогда не удавалось схватить его в объятия.
Когда Гвен просыпалась, скорчившись в углу кровати, сжимая пустоту, ей казалась, что она стала, как и ее сын, привидением, потерянным в лимбе, откуда никогда не вернется.
Никакая магия, никакой свет не могли больше ее коснуться.
Когда Артур решил назначить Солеля наследником, Гвен охватило чувство несоответствия, которое больше ее не покидало. То, что она скована смертью – одно дело. Но Артур? Артур заслуживал лучшего. Где-то в глубине души Гвен нашла силы выйти из оцепенения, движимая любовью, которую все еще чувствовала к нему, чтобы сказать, что если она все потеряла, то Артур – нет. Он мог жениться на другой. У него мог быть другой ребенок. У него мог быть наследник его крови. Он не должен оставаться верным ей. Гвен никогда не потребовала бы от него подобного, зная, насколько она была пуста и мертва внутри.
***
Все думали, что Гвен уничтожена, потому что не могла больше зачать. Все пытались убедить ее, что, несмотря ни на что, она остается их королевой. Но ей было плевать на свое бесплодие. Даже если бы Гвен могла зачать другого ребенка, она не была уверена, что захотела бы.
Она хотела Галаада. Галаада и никого другого.
Маленького веселого мальчика, который сводил ее с ума в лабиринтах снов. Молодого человека с сияющим взглядом, лицо которого она представляла. Своего сына, который был одновременно принцем и магом.
Когда Мерлин впервые положил ладонь на ее живот, Гвен почувствовала, как ребенок пошевелился. И каждый раз после этого, когда друг касался ее, Галаад тянулся к его силе. Так, благодаря интуиции, в которой не могла сомневаться, Гвен поняла кое-что, чего не знали остальные. Галаад был бы магом.
Он был не только принцем Альбиона, но и избранником источника. И через него – еще больше, чем через Артура – объединились бы старый и новый мир. Галаад был ее чудесным ребенком, тем, кого Гвен так долго ждала – он родился от любви и стал бы однажды кем-то невероятным.
Гвен видела себя матерью, держащей его на руках и кормящей его грудью. Она воображала его первые шаги, первые слова, игры и смех… Она видела его рыцарем, магом, принцем, потом королем. Гвен носила в своей утробе будущее. И все это было отнято у нее. Теперь, когда она смотрела в завтрашний день, она видела только стену. Ничто не могло согреть ее оледеневшее сердце. Ничто не могло избавить ее от боли потери ребенка – этого ребенка, ее Галаада.
Даже любовь, которую Гвен испытывала к Артуру, не была достаточно сильной, чтобы привязать ее к этому миру. Даже могущество Мерлина не могло исцелить ее от боли потери. У нее не осталось желания бороться. Желание жить покинуло ее.
Артур не мог понять. Гвен знала, что он останется с ней, что бы ни случилось, продолжит любить ее и надеяться в течение месяцев, лет, если это необходимо. И с каждым днем, что он отказывается отступиться от нее, он будет понемногу разрушать себя в напрасном ожидании. Гвен не собиралась становиться причиной такой пытки. Поэтому она решила удалиться от Артура. Она знала, что больше не позволит ему коснуться себя ни при каких обстоятельствах. Однако ей хотелось бы утешить его, как прежде: обнять, вытереть слезы. Но Гвен была неспособна на это. А если бы она притворилась, Артур заметил бы. Они оба не заслуживали лжи. Они слишком любили друг друга, чтобы быть нечестными. Она не подаст Артуру надежды, что однажды может снова стать прежней Гвен – великодушной и храброй, той, на ком он женился. Она слишком уважала и слишком любила его для этого.
В ту первую ночь в своей новой комнате Гвен стояла одна рядом с окном. С тяжелым камнем на сердце из-за того, что Артур несколько часов плакал у ее двери. Но она заставила себя не пойти утешать его, зная, что если сделает это, ему будет еще тяжелее. Он должен был порвать с ней. Он должен был понять, что потерял ее.
Гвен смотрела на облака, и их растрепанные завитки напоминали ей волосы ее сына. Она смотрела на луну, и луна напоминала детское лицо в ночном небе под ее мечтательным взглядом. Сколько лет придется ждать, прежде чем она соединится с ним на Авалоне? Сколько лет, прежде чем она сможет, наконец, сжать его в объятиях?
Галаад.
Гвен была полностью поглощена мыслями о нем, когда почувствовала чье-то присутствие позади и обернулась. И обнаружила ту, кого не видела долгих четыре года, кого была бы счастлива увидеть прежде, но чье присутствие сейчас в ее комнате наполняло ее только недоумением.
- Моргана?
Великая жрица молча смотрела на Гвен своими загадочными зелеными глазами, в которых отражались противоречивые эмоции. Здесь была глубокая печаль, боль, в которой эхом отражалась ее собственная, но также и спокойствие, и мудрость, которую Гвен не удавалось понять. Как будто Моргана все видела и все приняла в глубоком вздохе. Как будто она нашла силы выстоять, когда случилось то, что она видела.
Последний образ, который Гвен сохранила о «ведьме», был образом опасного опытного врага и немного безумной женщины, преследуемой болью и отчаянием. Волшебница, неподвижно стоявшая сейчас рядом с ней, была совершенно иной.
Принцесса Пендрагон всегда была красива, но сегодня ее красота была отмечена величием, окутана аурой силы и тайны. Казалось, время не коснулось ее – в юном лице было нечто вневременное, вызывавшее в памяти туманы Альбиона. Длинные черные волосы каскадом спускались до пола. Прозрачное платье, белое, как луна, не было приталенным, как у придворных дам, но воздушным и эфирным, словно завеса, отделяющая мир живых от мира мертвых.
Гвен знала, что Моргана изменилась, но не представляла, до какой степени. Теперь, когда Гвен чувствовала ее ауру, она осознала, что стоявшая перед ней волшебница не была ни подругой, которую Гвен когда-то любила, ни мстительной женщиной, которая покушалась на ее жизнь, но
кем-то иным. В ее взгляде было выражение «да будет так», спрятанное глубже, чем печаль. Моргана пришла, не думая, что спасти ее будет так же легко, как улыбнуться. Возможно, не думая вообще, что
может ее спасти. И Гвен была ей за это благодарна.
- Здравствуй, Гвиневра, - голос Морганы был нежным. - Я пришла сказать, как я сожалею о твоем сыне.
Гвен вздрогнула. Моргана первая произнесла эти слова. Первая не преуменьшала смерть Галаада. Не пыталась вести себя так, будто это не имело ни малейшего значения. Она медленно кивнула и ответила:
- Спасибо.
- Я могу что-нибудь сделать для тебя? – спросила Моргана, склонив голову.
Гвен долго молча смотрела на нее, после чего попросила о том, о чем не осмелилась просить Мерлина. Потому что он отказал бы и осудил даже за вопрос. Раньше, когда Гвен не могла забеременеть, она просила его помочь ей с помощью магии. Мерлин отказался с шокированным видом, который она не могла забыть. Он говорил ей об Игрейн и Утере, говорил, что Артур предпочел бы остаться без потомства, чем рисковать ее жизнью, как его отец рисковал жизнью его матери. Гвен ничего не ответила, но подумала, что если бы Утер не пожертвовал жизнью жены, Артур никогда бы не родился, Мерлин остался бы половинкой без цели, а Альбион никогда не обрел бы своего короля.
- Ты можешь вернуть его мне? – спросила Гвен.
Взгляд Морганы омрачился, но в нем не было осуждения. После долгого молчания она вздохнула и медленно произнесла:
- Черное искусство магии крови и некромантии обманчиво. Никогда не следует доверяться их обещаниям. Цена, которую они требуют, всегда гораздо выше, чем вознаграждение, которое они дают взамен, - Моргана посмотрела на Гвен и заключила: - Я могла бы. Но это был бы не твой сын. Лишь вещь без души. Вспомни Ланселота.
Гвен кивнула:
- Понимаю, - и, помолчав, спросила: - Зачем ты пришла?
Моргана торжественно посмотрела на нее:
- Я пришла, потому что я твоя подруга, Гвен.
- Ты хочешь попытаться спасти меня? Ты тоже? Сделать меня такой, какой я была до того, как потеряла сына?
- Нет, - Моргана вздохнула. - Я знаю, что все не так просто. Я тоже была во тьме, и я вышла оттуда изменившейся.
- Но ты вышла, - заметила Гвен.
Она посмотрела в окно на далекую сияющую луну.
- Скажи мне. Как тебе удалось?
Моргана приблизилась к ней и тоже подняла глаза на небо.
- Помнишь… те кошмары, что снились мне прежде ночь за ночью?
Гвен молча кивнула.
- Я просыпалась с криком, с ужасом в сердце, и ты тут же оказывалась рядом, держа в руках зажженную свечу. Этот слабый свет, который ты приносила с собой, был единственным, что не давало мне уступить отчаянию и сойти с ума. Я шла по жизни, терзаемая своими видениями. Каждый раз, когда я заглядывала слишком далеко вперед, я сталкивалась со своими страхами…
Гвен закрыла глаза и спросила:
- Когда это прекратилось?
- Это не прекратилось.
Гвен повернулась к Моргане и была поглощена сияющими грустными омутами зеленых глаз.
- Но я научилась противостоять своим страхам в тот день, когда перестала стремиться к будущему и начала принимать каждый день таким, какой он есть. Мне удалось не позволять страхам управлять мной. Это единственный совет, который я могу дать тебе сегодня, Гвен. Принимай каждый день таким, какой он есть, и ты увидишь, что со временем… хотя вещи не станут проще, а кошмары никогда не прекратятся, ты вновь обретешь силу, как я.
- Ты ошибаешься, Моргана, - Гвен покачала головой. – Я не могу быть сильной, храброй, полной надежды. Мой сын мертв. Мое сердце пусто. Я больше не нахожу в себе желания улыбаться, когда просыпаюсь каждый день и думаю о том, что должно было быть и чего не будет. Ты говоришь о своих видениях, позволь мне рассказать о моих. Я знала Галаада. Я видела, как он растет. Я видела, как он взрослеет. Я не могу принять то, что он отнят у меня. Без него моя жизнь имеет вкус пепла. И я не желаю, чтобы было по-другому.
Гвен вздрогнула и отвела глаза.
- Я больше не хочу говорить.
- Тогда мы не будем говорить, - прошептала Моргана.
Она села на кровать и оставалась там в тишине. Прошло около часа, прежде чем Гвен повернулась к ней, обнаружив, что Моргана не пошевелилась. Ее глаза были безмятежны, а лицо неподвижно. В руках горела свеча, маленькое пламя которой сияло в темноте.
- Почему ты еще здесь? – спросила Гвен.
- Я делаю для тебя то, что ты прежде делала для меня, - просто ответила Моргана. – Я остаюсь рядом с тобой и держу эту свечу, чтобы быть уверенной, что всегда есть пламя, каким бы маленьким оно ни было, которое осветит тьму, в которой ты находишься, когда тебе будет нужен свет.
- Я была твоей служанкой. Заботиться о тебе было моей работой, - сказала Гвен, чтобы прогнать ее.
Моргана улыбнулась:
- Ты была моей подругой. Ты делала это не из чувства долга, но из любви. А теперь – моя очередь. Я буду возвращаться каждый вечер. Если хочешь поговорить со мной, я выслушаю тебя. Если не хочешь ничего говорить, я буду просто сидеть. Но каждый раз, когда ты очнешься от преследующих тебя снов о сыне, ты увидишь это пламя и будешь знать, что какой бы одинокой ты не была, во тьме, в которой ты себя похоронила, я с тобой.
- Гвен, которую ты знала, мертва.
- Моргана, которую ты знала, тоже мертва. И между тем я здесь.
***
Когда занялся день, Моргана покинула Камелот также тихо, как пришла.
Остаток ночи прошел в молчании. Гвен спала, потом проснулась, разбуженная кошмарами. Моргана поднесла свечу и положила прохладные ладони на покрытый испариной лоб королевы, которая с потерянным видом оглядывалась вокруг. Она прошептала: «Галаад», - и вздрогнула.
Связь Гвен с сыном была сильна, и столь же сильна была боль, которую она испытывала. Редко случалось, чтобы обычные женщины создавали со своими детьми такую глубокую связь до их рождения. Но Моргана слышала, что подобный феномен встречается среди тех, кто обладает магией. Также она слышала, что когда ребенок умирает – до или после рождения – мать редко переживает его. Если Гвен когда-нибудь удастся исцелиться, это займет много времени и будет нелегко.
Моргана вернулась в святилище и отправилась в храм, чтобы подумать. Вид подруги, погруженной во тьму, возвращал ее в то время, когда она сама была потеряна во мраке. Выражение немой боли Гвен напоминало о собственных страхах.
Моргане хотелось бы посоветоваться с Айтузой. Но Айтуза улетела в свою пещеру, чтобы полностью сосредоточить силы на яйцах, которые она носила. У нее не было времени ни на что другое, если она хотела, чтобы пять дракончиков родились сильными и совершенно сформировавшимися.
Моргана знала, что не должна надоедать Айтузе. Как и Гвен, она была одна. За исключением магии источника, текущей в ней.
В храме одиночество было иным – населенным присутствием жриц былого. Моргана чувствовала духов воздуха, воды и земли, различала магнитную ауру Авалона и то, как земля была связана с невидимым миром. Она слышала шепот магии, которая пела вокруг нее, наполняла ее своим чудесным присутствием, омывая от всех сомнений и бед.
Будущее могло быть мрачным, судьба могла угрожать любви, битвы могли быть обречены на поражение. Вопреки всем своим видениям, Моргана не знала, из чего будет состоять завтрашний день. Но одно она знала.
Что бы ни случилось, она не покинет подругу. Что бы ни случилось, она не откажется от нее.
И вдруг вопреки всем сомнениям, вопреки всем бедам, Моргана почувствовала, как в ней пробуждается свет. Тогда она улыбнулась. Потому что даже самая хрупкая надежда была могущественнее всех демонов, преследовавших ее душу.
