Это сильнее меня, папаОстин, штат Техас, 1973 год
Джон безучастно смотрел в окно. Он сидел в больнице уже несколько часов и просто смотрел в окно, не в силах пошевелиться. Он не ел уже несколько часов или дней, он не помнил. Столько же и не спал. И не шевелился. Он сидел в коридоре больницы и ждал, превратившись в неподвижную статую. Он боялся шевельнуть хотя бы пальцем, боялся, что тогда сорвётся. Он замер, стараясь не поддаться охватившему его отчаянию, которое, только позволь Джон, поглотит его с головой.
- Мистер Стэнли?
Джон почувствовал, как кровь отлила от рук. Он не повернулся навстречу врачу, не шевельнулся, просто закрыл глаза.
- Мистер Стэнли… Джон…
Его имя повисло в воздухе. Джон схватился рукой за подоконник и с трудом встал на подгибающихся ногах. Всё, что у него осталось теперь – это чувство собственного достоинства. Врач не назвал бы его по имени, не говорил бы с ним, как с испуганным ребёнком, если бы Эдвард был в порядке. Только бы не разреветься прямо здесь, в коридоре больницы… Только бы выдержать до дома…
- Джон, ваш отец будет в порядке… Угрозы для жизни больше нет… Сердце, конечно, нужно будет поберечь… Ему лучше не нервничать, вести спокойный образ жизни…
Слова не имели смысла. Джон знал, что отца больше нет, врач говорил всё это, чтобы отвлечь его. Наверное, боялся, что Джону станет плохо или ещё что.
- Джон, вы меня слышите? – врач шагнул к нему с тревогой на лице, и Джон отметил, насколько усталым тот выглядел. – Ваш отец хочет вас видеть.
Джон отшатнулся, и на его лице, наверное, отразился ужас, потому что глаза врача расширились.
- Джон, ваш отец жив! И он спрашивает вас, слышите? Откуда бы я, по-вашему, узнал ваше имя?
В этом был здравый смысл. Джон уважал здравый смысл, но в этот раз он смахивал на самообман. Потому что сердце говорило ему, что отца больше нет.
- Идёмте со мной, Джон.
Врач крепко взял его за локоть и потащил по коридору. Джон никогда в жизни не позволил бы волочь себя как щенка на поводке, никогда и никому, но сейчас он даже не чувствовал себя униженным. Его трясло от страха. Скорее всего, врач вышел, чтобы сообщить ему о смерти отца, но его собственный мозг отказался воспринимать подобную информацию и заменил её на другую, на ту, которую Джон хотел получить. Но в глубине души он всё-таки знал правду. И он не был готов увидеть отца мёртвым. Этого он не перенесёт.
Перед дверью палаты Джон вырвался из рук врача.
- Я… не пойду, - выдавил он. – Потом. Я зайду потом.
Врач (как же его зовут, всё из головы вылетело) несколько секунд молча изучал его лицо, потом открыл дверь и с силой втолкнул Джона внутрь. Звук закрывшейся двери за спиной прозвучали для Джона как приговор. Он пошатнулся и прислонился спиной к двери.
- Джон…
Волосы встали дыбом. Это был голос отца. Слабый, да, но это был его голос. Трясясь с головы до ног, Джон поднял голову и посмотрел на кровать, где в окружении каких-то приборов, трубок и шнуров лежал бледный, но как всегда спокойный Эдвард. Джон задохнулся, схватившись рукой за горло.
- Сынок, подойди ко мне, раз уж я пока не могу, - бледные губы Эдварда растянулись в слабой улыбке, и он с трудом поднял худую руку, протянув её в сторону Джона.
Пошатываясь, Джон сделал несколько шагов вперёд и дрожащими пальцами прикоснулся к тёплой руке Эдварда. В следующую секунду произошло невероятное: из горла Джона вырвался странный звук, потом ещё один и ещё, его тело затряслось, горло сжалось. Лицо Джона исказилось от нечеловеческого усилия справиться с этой слабостью, но он не смог. Продолжая сжимать руку отца в ладонях, Джон рухнул на колени, уткнулся лицом в одеяло и зарыдал.
- Джон… - в голосе отца было столько потрясения, что это добило Джона окончательно. Рыдания перешли в неконтролируемую истерику.
Когда он плакал в последний раз? После ухода мамы, когда ему было семь, кажется, тогда. И теперь, в двадцать шесть лет, Джон Стэнли рыдал, как младенец, уткнувшись лицом в больничное одеяло, выплакивая всё то, что накопилось в душе за долгие годы сдержанности.
Джон почувствовал, что отец пытается высвободить свою руку, и сжал её сильнее. Но Эдвард всё же освободил свою ладонь, и Джон почувствовал прикосновение отцовской руки к своим волосам. Эдвард почти никогда не выражал свои чувства к сыну, хотя, Джон всегда чувствовал себя любимым, просто как-то не уместна была ласка в отношениях двух взрослых мужчин. Но теперь она была не просто уместна, она была необходима, нужна, она была правильна.
Постепенно рыдания стали затихать, и Джон, наконец, поднял голову, чтобы взглянуть на отца. Лицо Эдварда было залито слезами.
- Папа… - Джон вскочил на ноги. – Тебе плохо? Позвать кого-нибудь?
- Нет, сынок, всё хорошо, - Эдвард улыбнулся. В отличие от Джона, он плакал беззвучно, слёзы просто катились по его щекам, и это выглядело по-настоящему торжественно. – Просто это самый счастливый момент в моей жизни.
Джон опешил. Отец лежал на больничной кровати, ещё несколько часов назад его жизнь висела на волоске, его единственный сын только что повёл себя как последний слабак. В чём тут счастье?
- Я никогда не знал до конца всей глубины твоей привязанности ко мне, - пояснил Эдвард, улыбаясь растерянности, появившейся на лице Джона. – Теперь я знаю.
- Ты – всё, что у меня есть, - на глаза Джона снова навернулись слёзы. – Когда я думал, что потерял тебя, я не знал, как буду жить. Буду ли вообще.
Лицо Эдварда побелело. Он долго и очень внимательно смотрел в лицо Джона, потом открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.
- Что, папа? – Джон подался вперёд.
- Нам с тобой нужно будет очень серьёзно поговорить, сынок, - его голос звучал грустно, но решительно. – Мне многое нужно сказать тебе. Я… я во многом виноват перед тобой, и сейчас я вижу это как нельзя более ясно. И, мне кажется, пришла пора и тебе рассказать мне кое о чём. Ты знаешь, о чём я, Джон. И мы поговорим с тобой начистоту, как только я вернусь домой. Пообещай мне, что будешь честен со мной, как я сейчас обещаю тебе быть честным до конца.
Джон вздрогнул. Он не имел ни малейшего представления, о чём хотел поговорить отец, но точно знал, что Эдвард хочет услышать от него. И вот об этом-то он говорить не был готов. И не будет готов никогда. Это было главным несчастьем его жизни, несчастьем непоправимым, а потому - и говорить о нём не стоило. Никто ничем не мог ему помочь. Даже Эдвард.
В ту ночь Джон отправился ночевать домой, отец настоял на этом. Ему действительно нужно было отдохнуть, сил не осталось никаких. Джон рухнул на свою постель прямо в одежде, чего не позволял себе никогда. Он думал, что заснёт в тот же момент, как его голова коснётся подушки, но сон не шёл и не шёл. В конце концов, Джон открыл глаза и уставился в тёмный потолок. Как он будет рассказывать всё отцу? Как посмеет разбередить его старые раны?
Несчастьем всей его жизни была Кэтрин Йорк. Прошло три года с момента их знакомства, и все эти три года не было ни дня в жизни Джона, когда бы он чувствовал себя спокойным или счастливым. И от отца это не ускользнуло, но Джон ни одного раза даже не заикнулся о Кэтрин. Более того, не мог он убить отца, повторив ошибки его молодости. Хотя, отец ни одного раза не называл свою женитьбу на Элен ошибкой.
Джон ненавидел себя за своё поведение в первые месяцы после увольнения из фирмы, где он познакомился с Кэтрин. Новую работу он нашёл довольно быстро, блеснув своими знаниями на собеседовании. Теперь он работал помощником брокера и был в целом доволен тем опытом, который получал. Через годик-другой он собирался начать играть на бирже, убедившись, что работать на другого человека всю жизнь он не хочет. Он чувствовал в себе силы добиться большего в одиночку.
Но он не чувствовал в себе сил начать. Джон никак не мог понять, что именно он чувствует. Было ощущение, что он потерял что-то важное, хотя, назвать эту вещь он бы не смог. Он не мог вспомнить, что заставляло его учиться и мечтать добиться многого в этой жизни раньше, до встречи с Кэтрин. Почему он с таким упорством карабкался на финансовый Олимп? Ради чего? Чтобы отец гордился им? Но Эдвард будет гордиться им в любом случае, лишь бы он оставался честным человеком. Что двигало им раньше, до Кэтрин? Джон не мог вспомнить. А теперь, не видя её каждый день, жизнь для него как будто потеряла смысл.
Сначала он был уверен, что со временем это пройдёт. Время лечит. Он забудет её, как забыл маму. Но проходили недели, месяцы, наконец, годы, а ничего не менялось. Джон никогда не обманывал себя раньше, но теперь он и сам не всегда мог понять мотивы своих поступков. Или не хотел понимать их. Например, ему было совершенно не нужно проходить мимо здания своей бывшей работы несколько раз в неделю. Эта дорога не была короче. У него не было причин ходить здесь, кроме одной. Джон надеялся хотя бы издалека увидеть Кэтрин. Чтобы проверить свои чувства, только и всего. Только для этого. И пару раз он видел её. Один раз шёл дождь, и она пыталась спрятать свои белокурые волосы под капюшоном лёгкого плащика. Джон, затаив дыхание, смотрел, как она легко перепрыгивает своими маленькими ножками, обутыми в изящные сапожки на высоком каблуке, через лужи. Он чуть не бросился за ней следом, чуть не предложил ей свой зонтик, а потом вечером поймал себя на мысли, что волнуется, как бы она не заболела. Неужели у неё нет денег на что-то потеплее этого пальтишка?
Почему его вообще волновало это? Господи, ну почему из всех девушек на свете он умудрился влюбиться в обычную актрисульку? Примерно через полгода Джон собрал все силы в кулак и признался себе, что он любит Кэтрин, и это уже не пройдёт. Видимо, это его крест – полюбить девушку, с которой они никогда не смогут быть вместе. Ну что же, значит, так тому и быть. Джон дал себе слово не терять достоинства и вести себя так, как полагается мужчине. Как вёл себя Эдвард все эти годы. Джон решил, что он позволит себе видеть Кэтрин раз в месяц, всего лишь раз в месяц, чтобы чувствовать себя лучше.
Но его плану не суждено было сбыться, потому что, по всей видимости, Кэтрин уволилась, и он больше не видел её. Совсем. И это было по-настоящему тяжело. Джон пытался убедить себя, что ему достаточно знать, что она живёт где-то в этом городе, что она, наверное, счастлива, что она занимается любимым делом, которое он сам всегда презирал. Но странное дело: он презирал лицедейство, но не Кэтрин. Она стояла особняком в его сознании, все актёры были лжецами и предателями, но только не она. Она просто совершила ошибку, которая стоила Джону счастья в жизни. Но она сделала это не нарочно, так что и винить её было не за что.
Это была ситуация без выхода, и, наверное, Джон рано или поздно смирился бы с окончательным уходом Кэтрин из его жизни, если бы не случай. Однажды, выйдя с работы и направляясь в сторону дома, Джон задумался и пропустил свой поворот. Нужно было просто вернуться, но ему захотелось немного проветриться, и он прошёл ещё несколько кварталов, погруженный в свои мысли. Он уже собирался повернуть назад, когда какой-то человек спросил у него, как добраться до вокзала. Джон повернулся, чтобы махнуть в нужную сторону, и замер с вытянутой рукой. Прямо на него с афишы какого-то маленького театра смотрела Кэтрин. Джон забыл о прохожем, забыл о своей ненависти к театру, он стоял и смотрел на афишу, всерьёз обдумывая, не удастся ли ему незаметно содрать её со стенда и унести домой.
Постановка, в которой была занята Кэтрин, называлась «Ромео и Джульетта», и уж эту-то пьесу Джон знал, кто не знал самую великую из трагедий Шекспира. Но представить Кэтрин в роли Джульетты он не мог. В любой роли он её представить не мог. Она была такая светлая, такая очаровательная, такая живая и радостная, почти всегда радостная, что Джон не мог вообразить её, воплощающей в себе все страдания Джульетты.
Не сознавая, что делает, он вошёл в вестибюль театра и купил билет на первый ряд. Спектакль должен был состояться завтра, а билетов в кассе было предостаточно, из чего можно было сделать вывод, что аншлага не ожидалось. Джон шёл домой, сжимая в кармане тоненький картонный билет, и задавался только одним вопросом: уж не сошёл ли он с ума? Как вышло, что завтра он, Джон Стэнли, идёт в театр? Или не идёт? Он всё ещё может выбросить билет в ближайшую урну и сделать вид, что ничего не было. Но Джон уже знал, что пойдёт на спектакль.
Эдвард не спросил, куда сын отправился вечером, нарядившись в костюм и надев галстук. Он очень надеялся, что у Джона намечалось свидание. Разгадав причину продолжительной хандры сына, Эдвард, однако, не знал никаких подробностей и теперь пытался убедить себя, что или с той девушкой у Джона всё наладилось, или он нашёл новую.
Джон оказался в театре впервые в своей жизни, но он не чувствовал никакого интереса, никакого желания оглядеться по сторонам. Он быстро отыскал своё место в первом ряду партера и сел, глядя прямо на сцену. Только сейчас ему пришло в голову, что Кэтрин может увидеть его со сцены, и тогда это будет странно, но он отбросил эту мысль. Он уже пришёл. Он посмотрит спектакль. Рядом с ним сел высокий молодой человек с огромным букетом алых роз, и Джон внезапно ощутил прилив раздражения. Он надеялся, что цветы предназначались не Кэтрин.
В зале потух свет, раздались аплодисменты, и это было последнее чёткое воспоминание, которое осталось у Джона. Потом всё было как в тумане. Открыв рот, он смотрел на Кэтрин, которая выглядела просто ослепительно с распущенными, ставшими гораздо длиннее белокурыми волосами, огромными глазами и очаровательной улыбкой. На ней было воздушное голубое платье в пол, и она была похожа на ангела. Такие мысли были совершенно не свойственны Джону с его любовью к прагматичности. Сидевший рядом молодой человек то и дело наклонялся вперёд и что-то восторженно шептал, пожирая глазами Кэтрин, и Джон бесился всё сильнее и сильнее.
А потом была сцена смерти Джульетты, и Джон забыл, как дышать. Кэтрин смотрела в зал своими огромными, полными муки глазами, по её щекам катились крупные слёзы, а нежный голос дрожал от рыданий. Она занесла над собой кинжал, и на какой-то момент Джон почти поверил, что это всё по-настоящему, что она и правда любила этого мальчишку, игравшего Ромео, что она не может жить без него и сейчас покончит с собой. Когда Кэтрин тихонько вскрикнула и упала навзничь, у Джона ёкнуло сердце, а его сосед глухо застонал.
Джон не хлопал вместе с остальными, немногочисленными, кстати, зрителями, не кричал «Браво!», как его эмоциональный сосед, не махал руками актёрам и не прыгал перед сценой с букетом цветов. Но он был уверен, что никто из этих беснующихся от восторга людей не был потрясён так, как он. Его сосед вдруг закричал:
- Мисс Йорк! Мисс Йорк!
Он начал размахивать своим букетом, чуть ли не задевая Джона по голове, и Кэтрин вдруг с улыбкой взглянула в их сторону. Джон замер на месте. Какая-то часть его понимала, что ему надо бежать, бежать немедленно, или будет слишком поздно, но он остался стоять на месте. Как завороженный, он видел идущую в его сторону Кэтрин, видел её улыбку, обращённую к другому, видел, как она протянула руку и что-то тихо ответила на сбивчивый лепет этого идиота. А потом чуть повернула голову, слегка щурясь в ярком свете софитов, и увидела Джона.
В этот момент мир замер. Кэтрин выронила букет и выпрямилась, с её лица медленно сбежала приветливая улыбка. Джон несколько секунд смотрел в её лицо, пытаясь найти на нём следы ненависти, злости, раздражения, чего-нибудь плохого, что он мог бы истолковать против неё, что он мог бы вспоминать и знать, что всё потеряно безвозвратно. Но Кэтрин вдруг грустно улыбнулась ему и беззвучно шепнула:
- Спасибо.
У Джона что-то перевернулось внутри. Он начал проталкиваться прочь от сцены, стараясь оказаться как можно дальше от Кэтрин, быстрее, как можно дальше, иначе он не выдержит… У самой двери он повернулся, задыхаясь, и увидел, что Кэтрин так и стоит на том же месте и смотрит ему вслед. Джон выбежал из театра. В тот вечер он впервые в жизни напился до такого состояния, что метрдотелю пришлось звонить его отцу и просить забрать сына из ресторана. Эдвард впоследствии никогда не упрекал его этим.
Эта встреча имела для Джона эффект разорвавшейся бомбы. Всё было бы в порядке, если бы Кэтрин не заметила его. А теперь он никак не мог забыть появившейся на её лице благодарности и… Нет, выдумывать того, чего нет, не было и быть не может, он не станет. Но, просто, чтобы быть объективным, ему показалось, что он тоже что-то значил для неё. И это было хуже всего. Потому что раньше Джон мог говорить себе, что, несмотря на все его чувства, Кэтрин чувствовала прямо противоположное, а значит, не было особого смысла терзать себя. Но теперь всё изменилось. В голове стучал только один вопрос: «Что, если…?»
А потом было ещё хуже. Через пару недель после посещения театра Джон случайно бросил взгляд на газету, оставленную отцом на столе. С чёрно-белой, довольно не чёткой фотографии на него снова смотрела Кэтрин. Джон схватил газету и проглотил заметку. Это был отзыв какого-то критика, и игра Кэтрин заслужила самых высоких похвал. Джон вдруг поймал себя на том, что улыбается. Как будто это его хвалили. Он бросил газету обратно на стол и вышел из дома. А вечером обнаружил, что стоит перед тем же театром с зажатым в руке билетом на всё тот же спектакль.
И это ещё было не самым плохим, хотя, Джон и не понимал, как можно ходить на один и тот же спектакль больше одного раза. Правда, раньше он не понимал, как вообще можно ходить в театр. Но пусть бы он просто пришёл посмотреть на Кэтрин ещё раз, так нет же, после спектакля он зачем-то подошёл к одному из служителей и попросил провести его в гримёрку Кэтрин.
- Мисс Йорк никого не принимает, - был вежливый ответ, и служитель уже отвернулся, когда Джон в отчаянии схватил его за плечо.
- Пожалуйста, просто передайте ей мою карточку! – взмолился он. – Я не сумасшедший фанат, я её друг.
Наверное, служитель прочёл что-то по его лицу, потому что его черты смягчились, и он скрылся в одном из коридоров, сжимая в руке карточку с именем Джона. Эти несколько минут были агонией. А потом служитель вернулся и вежливо пригласил Джона следовать за ним. Джон в порыве чувств чуть не расцеловал этого милого усача.
Кэтрин поднялась ему навстречу, и Джон сразу же отметил её бледность. Грима на её лице практически не было, длинные волосы свободно струились по спине, она ещё даже не успела снять платья Джульетты. Джон вдруг почувствовал себя страшно глупо. Зачем он пришёл? Чего он хочет? Что он собирается сказать?
- Я… прошу прощения, я без цветов, - пробормотал он, наконец, и в лице Кэтрин что-то изменилось.
- Ничего страшного, - мелодичным голосом откликнулась она и снова замолчала, явно не собираясь облегчать его задачу.
Но Джон впал в ступор. Он не мог выдавить из себя ни слова.
- Я думала, вы не любите театр, - не выдержала этой гнетущей тишины Кэтрин, наматывая на тонкий пальчик пояс платья.
- Я и не люблю, - голос почему-то охрип. – Это первый спектакль, на котором я был.
На лице Кэтрин вспыхнула смущённая улыбка.
- Я польщена, - она слегка наклонила очаровательную головку.
- Вы… вы отлично играете, - Джон чувствовал себя полнейшим идиотом.
- Не то, чтобы вам было, с чем сравнивать, - Кэтрин рассмеялась, и на секунду Джону показалось, что не было этих двух лет, что только вчера они обсуждали свои любимые книги. Он тоже улыбнулся ей счастливой, мальчишеской улыбкой, и она потрясённо выдохнула.
А потом Джон, сам не сознавая, что делает, вдруг шагнул вперёд, обхватил её лицо обеими руками, заглянул в ставшие огромными глаза и поцеловал её. А в следующую секунду обнаружил, что бежит по коридору к выходу из театра. И этот поступок отец бы тоже осудил.
После Джон несколько дней жил как во сне. И снова Эдвард, хотя и видел, что с сыном что-то творится, не стал задавать вопросов, но в отцовском сердце поселилась тревога. Эдвард начал опасаться, что влюблённость Джона перерастает в одержимость, а девушка, возможно, не отвечает ему взаимностью. Другого объяснения метаниям сына Эдвард не находил. Ему было непонятно, почему Джон не делится с ним своими переживаниями, ведь раньше он мог сказать отцу всё, но мудро рассудил, что на то должна быть веская причина.
И, по мнению Джона, причина была веская. Ну не мог он сказать отцу, что пошёл по его стопам и влюбился в актрису! Не мог разбить ему сердце этим признанием. Джону наивно казалось, что отец не замечает всей глубины его подавленности, он думал, что неплохо маскируется. Он не осознавал, что периодически замирал, глядя в книгу и думая о Кэтрин, а Эдвард прекрасно видел, что в течение десяти минут сын ни разу не перевернул страницу. Не знал Джон и то, что контраст с ним прежним был разительным. Он перестал рассказывать отцу последние новости с биржи, не пересказывал больше забавные ситуации с работы, не обсуждал прочитанных книг, потому что ничего не читал, не интересовался мировыми новостями, вообще ничем.
После того поцелуя Джон несколько раз порывался объясниться с Кэтрин. Нехорошо получилось. Он просто убежал, как мальчишка, как последний трус. Отцу было бы стыдно за него, если бы он только знал. Джон разрывался. Он совершенно не представлял, что теперь делать. С одной стороны, это было великолепное прощание. С другой – Кэтрин ответила на его поцелуй, робко, но ответила. Это и напугало Джона до такой степени. Лучше бы она оттолкнула его, позвала бы охрану, потребовала, чтобы его прогнали. Он не ожидал от неё этой трогательной нежности. Как будто она тоже думала о нём, как будто тоже мечтала об этом поцелуе… Джон хватался за голову и буквально сходил с ума, когда представлял, что у неё могли быть к нему ответные чувства. Но она же актриса! Вдруг это всего лишь низкая месть за те его слова о театре? Женщины, а тем более актрисы, ещё не на такое способны.
В конце концов, Джон снова поплёлся к театру. Внутрь он не пошёл, стоял под дождём, без зонта, стучал зубами и ждал, пока Кэтрин выйдет после спектакля. И она появилась, быстро оглянулась по сторонам, махнула кому-то рукой, и к дверям театра тут же подкатила чёрная машина. Джон шагнул вперёд, стараясь разглядеть сидевшего за рулём человека, и на него упал свет от горевшего фонаря. Кэтрин замерла, положив руку на открытую дверцу машины. Их взгляды встретились, и Джон мог бы поклясться, что она тоже вспоминала их последнюю встречу и тот поцелуй.
- Джон? – Кэтрин неуверенно отпустила дверцу машины и двинулась в его сторону, даже не взглянув на водителя машины. Окошко с водительской стороны опустилось, и Джон увидел рассерженное лицо незнакомого мужчины, минимум лет на двадцать пять старше Кэтрин, с нелепыми усами.
- Добрый вечер, - клацая зубами, выдавил Джон. – Я только хотел…
Он закашлялся, не в силах продолжать.
- Господи, вы же совершенно замёрзли! – тёплые пальцы Кэтрин прикоснулись к его руке. – И вы весь мокрый, вас трясёт. Боже мой, Джон, да у вас лихорадка!
- Я в порядке, - едва переводя дух, заверил её Джон. – В полном.
- Вы выглядите абсолютно больным, - Кэтрин расстроено покачала головой. – Почему же вы не зашли внутрь, вы могли бы подождать в фойе.
Джон пожал плечами. Он уже пару дней чувствовал, что заболевает, а нервное напряжение только усугубило ситуацию, и теперь его состояние стремительно ухудшалось. Ноги постепенно превращались в желе, и Джон уже не был уверен, что способен ходить. Наверное, он покачнулся, потому что Кэтрин вдруг вскрикнула и бросилась к нему, обхватив за талию.
- Гарри, помогите мне, пожалуйста! – прозвучал над ухом Джона её взволнованный голос, и через несколько секунд он почувствовал, как чужие, сильные руки подхватили его под мышки и куда-то потащили. Джон застонал от разочарования. Ему нравилось чувствовать Кэтрин рядом с собой.
- Джон, вы меня слышите? Господи, Гарри, он без сознания! Нам нужно отвезти его в больницу, пожалуйста!
- Но как же обед, Кэтрин? Что мы скажем…
- Я уверена, Элен меня поймёт, - Джон почувствовал, как его затащили в тепло, но не смог открыть отяжелевших век. Он был в сознании, но совершенно без сил. Через несколько минут он осознал, что его голова лежит на коленях Кэтрин, она нежно перебирает пальцами его мокрые волосы, а машина быстро едет в неизвестном направлении. Наверное, в больницу.
- Отец… - выдавил Джон, и Кэтрин моментально склонилась к его лицу. Он заглянул в её растревоженные глаза и почувствовал себя странно спокойным. – Надо сообщить отцу…
- Гарри, нам нужно будет как-то связаться с его отцом, - обратилась Кэтрин к водителю, успокаивающе положив ладонь на пылающий лоб Джона. – Вы в состоянии продиктовать телефон, Джон?
Запинаясь, Джон назвал нужные цифры, и Кэтрин быстро записала их на каком-то клочке бумажки, поспешно вырванной из блокнота.
- Гарри, пожалуйста, позвоните, пока я буду с Джоном, хорошо? – снова обратилась она к недовольному человеку.
- Как хоть зовут его отца? – буркнул тот, забирая бумажку с номером телефона.
- Мистер Эдвард Стэнли, - ответила Кэтрин прежде, чем Джон успел открыть рот.
Машина вдруг резко вильнула в сторону, а потом мужчина переспросил совершенно другим голосом:
- Эдвард Стэнли – это который военный журналист? Автор «Хроники»?
- Да, это он, - отозвалась Кэтрин, продолжая гладить Джона по голове.
- А парня как зовут? – напряжённо уточнил водитель.
- Джон Стэнли, - в голосе Кэтрин прозвучало лёгкое удивление. – С вами всё в порядке, Гарри?
- Всё в порядке, - немного задушено отозвался водитель, прибавляя газу. – Нам стоит поторопиться.
Джон начал периодически проваливаться в забытье, но каждый раз голос Кэтрин вытаскивал его назад к реальности.
- Как он? – услышал он вдруг громкий, взволнованный голос водителя. – Чёрт, Кэтрин, зовите его, не дайте ему заснуть! Мы почти приехали.
- Скажите отцу... – едва слышно напомнил Джон, и мир окончательно погрузился в темноту.
Когда он в следующий раз открыл глаза, то сразу увидел перед собой белое, без кровинки, лицо отца, склонившегося к нему.
- Джон, ничего не говори, тебе пока нельзя, - быстро предупредил Эдвард, делая шаг назад, чтобы нажать кнопку вызова врача. – Просто кивни головой. Ты себя нормально чувствуешь?
Джон осторожно кивнул. Он был безумно слаб, но в целом чувствовал себя нормально.
- У тебя было двустороннее воспаление лёгких, - ответил Эдвард на незаданный вопрос. – И нервное истощение. Ты почти неделю был в критическом состоянии.
Джон выпучил глаза. Только сейчас он заметил, как похудел отец.
- Тебя привезла в больницу девушка, Кэтрин, - мягко продолжил отец, и Джон сильно вздрогнул, припоминая случившееся. – Я так понял, вы с ней знакомы. Она была с тобой, когда я приехал. Она приходила каждый день, но её не пускали к тебе.
Джон слабо улыбнулся, чувствуя, как становится теплее от этих слов отца.
- Мне позвонил мужчина, Гарри Грегсон, это он привёз тебя в больницу, - Эдвард впился в лицо Джона внимательным взглядом, и его голос почему-то дрогнул. – Ты знаком с ним?
Джон слегка качнул головой, предпочитая ещё послушать про Кэтрин.
- Ты не говорил с ним? – настаивал Эдвард. – Это не из-за него ты так перенервничал?
Джон удивленно вскинул брови, не понимая, почему отца так интересует незнакомый человек. Эдвард вздохнул с облегчением, и в этот момент в палате появился врач.
Восстановление заняло долгую неделю. Кэтрин больше не приходила, и Джон, который ждал её каждый день, совершенно извёлся. Он бы снова довёл себя до истощения, если бы не отвлёкся на отца. Эдвард сильно сдал за время его болезни. Пару раз Джон замечал, что отец, презиравший лекарства, глотал какие-то таблетки. Но признался отец только дома. Оказывается, пока Джон боролся за жизнь, Эдвард перенёс микроинфаркт, и теперь у него начало серьёзно барахлить сердце. Джон даже немного забыл про Кэтрин, полностью отдавшись поискам самых лучших врачей для отца. Семь месяцев, несмотря на все возражения Эдварда, Джон таскал его по врачам, истратив практически все накопленные к тому времени деньги. И вот месяц назад отцу стало хуже.
Джон чуть с ума не сошёл, когда собранный консилиум врачей объявил ему, что надежды мало. Они предложили попробовать шунтирование, но никто не брался гарантировать положительный результат. Другого выхода тоже никто не видел, и Джон согласился. Он был в ужасе от взятой на себя ответственности, но просто не знал, что ещё можно сделать. Он не представлял, как будет жить без отца, что он будет делать, совершенно один на свете.
Но теперь отец пойдёт на поправку, и Джон выдохнул впервые за многие месяцы. Его немного волновал предмет их серьёзной беседы, обещанной отцом. Это наверняка касалось матери. Может быть, Кэтрин всё ему рассказала? Хотя, что там рассказывать? Но о чём ещё они будут говорить? Что такого Эдварду нужно рассказать ему, чего бы Джон не знал раньше?
Через неделю отец вернулся домой, и счастливый до безумия Джон уселся в своё кресло в его кабинете, как они всегда сидели с Эдвардом, предаваясь длинным вечерним беседам. Отец, правда, особо счастливым не выглядел.
- Джон, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять меня, - откашлявшись, начал Эдвард, сплетая и расплетая пальцы, чего за ним никогда не наблюдалось. - Я не жду, что ты простишь меня сразу, но прошу тебя, не осуждай меня, дай мне возможность оправдаться.
Джон нахмурился и внутренне напрягся. Начало ему не понравилось.
- Это касается твоей матери, - с видимым трудом выговорил Эдвард.
Ну что ж, предсказуемо.
- Семь лет назад я получил от неё письмо, - Эдвард говорил медленно, как будто слова давались ему с трудом, и Джон даже хотел остановить его, но не посмел. – Элен просила дать ей развод, что я с радостью и сделал. Но я ничего не сказал тебе, потому что не хотел бередить твои зажившие раны.
Джон пожал плечами. Зря, ему было всё равно.
- Я виделся с ней, - Эдвард опустил голову, как будто стыдясь встречаться с Джоном глазами. – Мы говорили. Она собиралась выйти замуж за единственного человека, которого по-настоящему любила в этой жизни.
- Не надо, папа, - мягко попросил Джон. – Не надо говорить об этом, я вижу, что тебе всё ещё больно.
Эдвард резко вскинул голову.
- Больно? Мне? – с изумлением переспросил он. – Джон, я уже много лет не люблю твою мать. Я вообще сомневаюсь, что когда-то любил её. Нет, я боюсь сделать больно тебе.
Джон ошарашено молчал.
- Я завёл этот разговор, потому что испугался за тебя, - пояснил Эдвард. – Я испугался, когда ты сказал, что не смог бы жить без меня. Потому что ты чувствовал бы себя одним на свете. И я испугался, что скрывая от тебя правду, я могу нанести тебе куда больший вред.
- Правду о чём? – медленно уточнил Джон, чувствуя, как колотится сердце.
- Твоя мать просила меня позволить ей видеть тебя, - сдавленным голосом признался Эдвард. – Она умоляла меня, практически стояла на коленях. Она молила меня о прощении, и я простил её, клянусь. Но я не мог простить ей того, как она поступила с тобой. Я считал, что ты не захочешь её видеть.
- Ты был прав, папа, я бы не захотел, - перебил его Джон. – Не вини себя.
- Но я обязан был дать тебе выбор, - вздохнул Эдвард. – К тому же, это ещё не всё. Элен выходила замуж за человека, с которым её связывали давние отношения. Я понял, что они много раз сходились и расходились, но они по-настоящему любили друг друга. У них четверо детей.
Джон вздрогнул. Как бы он ни пытался задушить проснувшуюся было старую обиду, она упрямо поднимала голову. Значит, матери был не нужен именно он, других детей она любила.
- Трое из них жили тогда с ними, - очень тихо продолжил Эдвард. – А один, самый старший… Он жил… со мной…
Джон не заметил, как поднялся на ноги.
- То есть, моя мать… - он не закончил фразы.
- Да, Элен вышла замуж за твоего биологического отца, - подтвердил Эдвард. – У тебя есть два младших брата и сестра. И я хочу, чтобы ты встретился с ними.
Джон рухнул обратно в кресло.
- Я… я больше не нужен и тебе? – прошептал он единственное, что пришло ему в голову.
- Господи, Джон! – Эдвард поднялся и подошёл к его креслу. – Это ты – всё, что у меня есть. У тебя есть много всего другого в жизни, кроме меня, я хочу, чтобы ты это знал. Долгие годы я был жутким эгоистом, я очень боялся потерять тебя. Теперь пришло время отпустить тебя, пока я окончательно не сломал тебе жизнь.
- Не говори так, папа! – взвился Джон, снова чувствуя комок в горле. – Кем бы ни был мой биологический отец, он не значит для меня ровным счётом ничего. Моим отцом всегда был и всегда будешь ты. Я никогда не оставлю тебя.
- Не надо меня оставлять, я никуда не гоню тебя, - нетерпеливо возразил Эдвард. – Но ты познакомишься со своей семьёй. Родной по крови.
- А если я не хочу? – заупрямился Джон. – Если я не простил свою мать? Если я не хочу видеть… этого человека?
- Во-первых, твой отец не знал о твоём существовании, - мягко и убеждающее заговорил Эдвард. – Он тоже был актёром, он уехал на гастроли, поссорившись с твоей матерью, он не знал, что она беременна. А потом мы приняли решение попытаться склеить разбитую чашку, и когда твой отец вернулся, Элен уже жила со мной. Твой отец не знал, что ты его сын, пока Элен не ушла от нас тогда.
Джон молчал. Этого он, конечно, не знал. Но мать… мать он простить всё равно не мог.
- Я не хочу его видеть, - повторил он просто, чтобы что-то возразить, и Эдвард мягко улыбнулся.
- Это было моё во-вторых, - пробормотал он. – Ты уже видел его, Джон.
Не может быть. Он бы узнал его, узнал, только увидев. В ту же секунду.
- Это твой отец привёз тебя в больницу той ночью, - тихо сказал Эдвард. – Это Гарри Грегсон был за рулём той машины.
У Джона потемнело в глазах. Он смутно помнил огромные чёрные усы на хмуром лице мужчины, большие чёрные глаза и копну седоватых, в прошлом чёрных волос. И Кэтрин…
- Господи, нет, папа, нет, только не это!
Джона подбросило в кресле, и Эдвард испуганно уставился на него.
- Девушка, та девушка, которая была с нами, Кэтрин… - Джон задыхался. – Она же не… она не… скажи мне, что она не…
- О чём ты, во имя всего святого? – Эдвард покачал головой, стараясь усадить сына обратно в кресло. Вся сдержанность Джона слетела с него как шелуха после его рыданий у постели отца и теперь он никак не мог взять себя в руки.
- Кэтрин, она… у неё фамилия Йорк, она же не… она не его дочь? – наконец, выпалил Джон.
- Конечно, нет, - изумился Эдвард. – Я так понял, она должна была в тот вечер ужинать у них. Твоя мать протежировала ей. В тот вечер она устроила для Кэтрин ужин с каким-то режиссёром или продюсером, я не сильно разбираюсь в этих театральных тонкостях.
Джон чуть не всхлипнул от облегчения.
- А теперь расскажи мне подробнее о Кэтрин, - приказал Эдвард, усаживаясь назад в своё кресло. – Ты испугался, что она может оказаться твоей сестрой, а значит, она и есть причина твоего нервного истощения. Я правильно понимаю?
Джон кивнул, сделал глубокий вдох, а потом начал говорить. Эдвард не перебивал его, только иногда подбадривающе кивая головой.
- Я не понимаю только одного, - сказал он, когда Джон, наконец, замолчал. – Ты любишь её. Она явно неравнодушна к тебе. Что мешает вам быть вместе?
- Она актриса, - обреченно пояснил Джон. – Разве ты не понимаешь? Я не мог повторить твоей ошибки.
- Моей ошибки? – Эдвард на секунду потерял дар речи. – Но, Джон, я никогда не считал, что совершил ошибку, женившись на твоей матери!
- Не считал? – в свою очередь опешил Джон. – Но я думал...
- Ты слишком много думал, - Эдвард неодобрительно покачал головой. – Я женился на твоей матери по большой любви. Я вернулся к ней из соображений чести, это правда, но я ни секунды не жалел об этом. Я бы никогда не смог уважать себя, если бы оставил свою законную жену в ожидании ребёнка, совсем одну, без средств к существованию. Но даже если бы я смог жить в мире с самим собой, у меня бы не было сына, Джон. А ты – лучшее, что со мной случилось. Я ни секунды не жалел об Элен. Теперь, когда я простил её, я даже чувствую себя благодарным ей.
Джон сжал голову руками, силясь охватить разумом только что прозвучавшие слова.
- Но что тогда тебя мучает? – наконец, спросил он. – Я думал, это она, это из-за неё ты иногда впадаешь в странное состояние.
- Повторяю, ты слишком много думал, - глаза Эдварда потемнели. – Я вспоминаю не твою мать, я вспоминаю войну.
Джон прикусил язык. Он был уверен, что отец уже давно пережил развернувшуюся перед его глазами трагедию, столько лет прошло, раны должны были затянуться.
- Я вспоминаю Джереми, на могилу которого я так и не решился поехать, - добавил Эдвард, и его волнение выдавали только слегка подрагивающие пальцы. – Я вспоминаю смерть, грязь и кровь. Я вспоминаю всю бессмысленность происходящего. Я не могу смириться с ней. Я был ранен, но куда глубже, чем всем казалось. Мышцы срослись, рана затянулась, даже шрам со временем побледнел и стал почти невидим. Но та рана, что внутри…
Джону хотелось, чтобы отец перестал мучить себя и замолчал, но он не решался заговорить.
- Эта рана не затягивалась никогда, - Эдвард вздохнул. – Через столько лет она по-прежнему кровоточит. Это проклятие тех, кто, пройдя через все ужасы войны, остался жив. Иногда я думаю, что Джереми повезло больше.
- Не говори так, пожалуйста, ты пугаешь меня! – вырвалось у Джона. – Неужели ты никогда не чувствовал себя счастливым?
- Чувствовал, Джон! – Эдвард всплеснул руками. – Много раз! И всё это, благодаря тебе. Ты спас меня. А я чуть не сломал тебе жизнь.
- С чего ты это взял? – поразился Джон. – Учитывая обстоятельства, мне страшно повезло, что ты такой, какой есть. Другой бы вышвырнул чужого ребёнка за дверь вместе с матерью.
- Ты никогда не был чужим ребёнком, Джон, - Эдвард впервые повысил голос. – Ты с самой первой секунды был моим сыном. И я не желаю больше никогда слышать это словосочетание в этом доме.
Джон растроганно улыбнулся. Было такое ощущение, что пролитые в больнице слёзы что-то размыли в его душе. Иначе он никак не мог объяснить ниоткуда взявшиеся вдруг непривычные чувства и эмоции.
- Теперь, когда мы разобрались, тебе ничего не мешает жениться на Кэтрин? – помолчав немного, спросил Эдвард, и Джон поперхнулся воздухом.
- Жениться? Я никогда об этом даже не думал!
- А о чём ты тогда думал, позволь узнать? – Эдвард холодно поднял брови. – Если ты уверен, что любишь эту девушку, ты можешь предложить ей только одно – свою руку, сердце и имя.
- Да, но… - Джон заколебался. – Мы почти не знаем друг друга.
- Чепуха! – отмёл его аргумент Эдвард. – Если бы ты не знал её, не смог бы полюбить. Значит, ты на интуитивном уровне чувствуешь, что это твой человек.
Джон не нашёл, что ответить.
- Ты хочешь жениться на ней или нет? – через пару минут спросил Эдвард, протирая очки. – Это единственный вопрос, который важен.
- Хочу, - Джон бессильно откинулся на спинку кресла. – Очень хочу.
Он впервые подумал о возможности назвать Кэтрин своей женой. Она была бы его, только его. Весь мир знал бы это. Но театр…
- Она актриса, - Джон развёл руками. – Я не могу с этим смириться. Я ненавижу театр.
- Но ты дважды был на её спектакле, - напомнил Эдвард, ухмыльнувшись уголками губ. – Тебе настолько не понравился спектакль, что ты решил сходить ещё разок? Чтобы убедиться, какая это гадость?
- Нет, чтобы посмотреть на Кэтрин, - признал Джон. – Она… она очень талантливая. Мне не с чем сравнивать, но она… она прекрасна, папа. Она не лжёт, она как будто превращается в другого человека. И она такая… такая…
- И у тебя ещё остались какие-то сомнения? – насмешливо уточнил Эдвард. – Когда ради человека ты готов отказаться от своих убеждений, потому что они перестают казаться тебе настолько важными, что это, если не любовь?
- Да любовь, любовь, - вяло согласился Джон. – Я и сам знаю. Но если я так и не смогу смириться с тем, что она актриса?
- Тогда не стоит и пытаться, - Эдвард пожал плечами. – Если ты не готов дать человеку свободу, которой он заслуживает, если ты не доверяешь человеку настолько, чтобы эту свободу ему дать, значит, ты любишь его недостаточно. Значит, себя ты любишь больше.
Джон задумался. Жизнь с Кэтрин, которая почти каждый вечер будет проводить в театре, которая будет возвращаться домой поздно ночью, возле которой всегда будет кружить толпа поклонников, которая будет охапками приносить домой цветы от других мужчин? Которая будет возвращаться домой, к нему… Или жизнь без неё? И она будет возвращаться с теми же цветами, но в дом другого мужчины, который найдёт в себе силы поверить ей? Джона передёрнуло. Никаких других мужчин!
- Я не поставлю её перед выбором, - твёрдо заявил он. – Я готов смириться с тем, что она актриса и её профессия не отвечает моим ожиданиям. Я люблю её достаточно.
Во взгляде Эдварда блеснула гордость.
- А теперь будь мудрым до конца, - попросил он, и Джон вопросительно посмотрел на него. – Сходи, переоденься и приготовься идти на ужин в ресторан.
- А для чего мне здесь понадобится мудрость? – растерянно улыбнулся Джон.
- Для того, чтобы выйти из дома, - Эдвард вздохнул. – Мы идём на ужин с твоими родителями, братьями и сестрой.
Джон даже попятился от неожиданности.
- Я не хочу! – по-детски воскликнул он, и Эдвард тихо рассмеялся.
- Надо, Джон, через не хочу, - он поднялся и похлопал сына по плечу. – Ты не пожалеешь. Может быть, это случится через несколько лет, но ты поймёшь, что я был прав. Собирайся.
Джон впал в какой-то транс. Часть его вопила, что отец просто сошёл с ума, потерял разум, если надеется, что Джон наладит общение со своими биологическими родителями. Он бы никогда в жизни не совершил подобного предательства! С другой стороны, он с удивлением обнаружил, что другая его часть до дрожи хочет познакомиться со своей кровной семьёй. Он сходит только из уважения к отцу, одёрнул себя Джон. Подчинится его желанию, ему сейчас нельзя переживать. Он даже будет вежлив. Но это максимум, на который он готов, продолжения общения не будет. Исключено.
Они пришли в ресторан первыми, и Джон был страшно рад этому обстоятельству. Эдвард тактично забронировал отдельный кабинет, подальше от посторонних глаз, и Джон уселся рядом с ним, неосознанно схватив в руки вилку.
- Не волнуйся, - тихо заметил Эдвард. – Это твоя семья. Всё будет хорошо.
- Ты - моя семья, - почти не разжимая губ, бросил Джон. – Другой мне не надо.
- Джон, ты не поступишь со мной плохо, если полюбишь своего родного отца, - Эдвард отобрал из его стиснутых пальцев холодную вилку. – Он уже никогда не сможет занять моё место в твоём сердце, пойми. Его не было рядом с тобой с детства, хоть это и не его вина. Но я навсегда останусь для тебя тем же, кем был все эти годы. И я нисколько не обижусь. В конце концов, я сам организовал вашу встречу.
Джон уже открыл было рот, чтобы возразить, но тут дверь тихо отворилась, и на пороге показалась сильно постаревшая, но всё ещё красивая Элен. Её лицо было белее бумаги, а сильно покрасневшие глаза выдавали страшное волнение. Джон непроизвольно привстал со своего места, не отрывая от неё глаз. Он не видел мать девятнадцать лет.
- Здравствуй, Джон, - пролепетала она, чуть посторонившись и пропуская в комнату высокого человека, лицо которого врезалось в память Джона. – Это Гарри Грегсон, твой отец…
Гарри переминался с ноги на ногу и молчал. За их спинами стояли его братья и сестра, но Джон пока не мог думать ещё и о них.
- Проходите, пожалуйста, мы очень вам рады, - Эдвард обогнул стол и, взяв Элен за руку, подвёл её к стулу прямо напротив Джона. У Джона защипало в глазах от этого поступка отца. Мужчины пожали друг другу руки, и Гарри обернулся на детей, всё ещё топтавшихся на пороге. Джон взглянул сначала на высокого молодого человека с зачёсанными назад каштановыми волосами и лишился дара речи.
- Привет, - Стефан Грегсон, которому он врезал в день своего знакомства с Кэтрин, смерил его смущённым взглядом. – Рад снова тебя видеть.
- Вы знакомы? – вырвалось у Элен, когда она быстрым движением промокнула салфеткой глаза.
- Мы столкнулись на работе однажды, - промямлил Стефан, избегая взгляда Джона. – Джон мне тогда здорово врезал. И заслуженно, надо сказать.
- Ты знал, что я… - у Джона пересохло в горле. Он вспомнил странное поведение Стефана.
- Знал ли я, что ты мой брат? – Стефан смотрел на него серьёзно. – Да, я догадался. Ещё до того, как ты назвал своё имя. Ты слишком похож на отца.
Взгляд Джона непроизвольно метнулся к Эдварду, но тот лишь с грустной улыбкой покачал головой, словно говоря: «Не на меня».
- Я прошу прощения за тот инцидент, - Стефан протянул Джону ладонь. – Я вёл себя как последняя скотина, признаю.
Джон, поколебавшись пару секунд, пожал ладонь Стефана. Ладонь своего родного брата. В это невозможно было поверить.
- Привет, - нескладный юноша в тонких очках, с длинной шеей и гривой тёмных, немного спутанных волос, выступил из-за спины Стефана. – Я Альберт. Приятно познакомиться, Джон. Мы всегда много о тебе слышали. Мама много рассказывала.
- Правда? – Джон почувствовал, как при этих словах ёкнуло сердце. Значит, она не забыла его? Значит, он что-то значил?
- Конечно, - Альберт поправил очки и смешно дёрнул носом. – Мама всегда много плакала из-за тебя.
Джон кивнул, стараясь не смотреть на Элен.
- А тебя как зовут? – с непроизвольной улыбкой обратился он к очаровательной девочке лет тринадцати с уложенными кокетливыми локонами тёмными волосами. Она была страшно похожа на Элен в молодости.
- Сьюзен, - шепнула она в ответ, красная как рак. – Приятно познакомиться.
- И мне, - Джон снова улыбнулся и протянул ей ладонь. Сьюзен секунду смотрела ему в глаза, а потом неожиданно бросилась к нему, обхватила его обеими руками за шею и уткнулась лицом ему в грудь. От неожиданности Джон выпрямился, и Сьюзен повисла на нём, болтая ногами, но не доставая до земли.
- Ты теперь мой брат, Джон, - залепетала она, обильно поливая слезами его сорочку. – Самый старший. Я знаю, ты очень хороший, мама говорила, что её бывший муж просто не в состоянии вырастить из тебя плохого человека. Ты будешь меня защищать, да? Стефан иногда бывает таким противным! Ты же будешь меня защищать от него?
- Эй! – шутливо возмутился Стефан, и Джон чуть обернулся, осторожно придерживая Сьюзен одной рукой за талию.
- Буду, - легко пообещал он. – Стефан уже в курсе, что со мной лучше не связываться.
- Ой, да ладно тебе, - Стефан широко улыбнулся. – Я просто не мог тебе ответить, совесть не позволила.
Джон мысленно признал его правоту. Стефан не захотел драться с ним.
- Тем более, ты был прав в той ситуации, а я ошибался, - тихо добавил младший брат, и Джон слегка улыбнулся ему.
Это оказалось легче, чем он ожидал. Было даже вполне естественно, что, когда Гарри попытался извиниться перед ним за неучастие в его жизни, Джон оборвал его на полуслове, вспомнив рассказ Эдварда. Тот, кстати, почти весь вечер просидел молча и только довольно улыбался всякий раз, когда замечал улыбку Джона.
- Я никогда не смогу выразить словами, как я благодарен вам, Эдвард, - снова повторил Гарри, глядя на его отца с глубоким волнением на лице. – Элен всегда говорила мне, что вы воспитаете Джона так, как мы бы никогда не смогли воспитать своих детей, и я хотел ей верить. Но только сейчас я могу оценить, насколько она была права. Джон словно из другого мира.
- Я говорила, что так будет, - тихо всхлипнула Элен, которая тоже за весь вечер не проронила ни слова, жадно рассматривая Джон. Он пытался избегать её взгляда. – Эдвард, я никогда не смогу загладить свою вину перед тобой. Ты святой человек, а я…
- Элен, прошу тебя, - Эдвард протянул руку и взял её ладони в свои. Джон сглотнул. – Ты дала мне так много, как никто в целом мире. Ты дала мне Джона. И вместе с ним я получил шанс на жизнь.
Эдвард поднёс её руку к губам и поцеловал. Джон на секунду прикрыл глаза. Когда ему было семь, как часто он мечтал, что родители вот так помирятся, мама вернётся, и всё снова станет хорошо. И вот его мечты воплотились в жизнь, но совсем не так, как он представлял. Элен разрыдалась, потянула их сцепленные с Эдвардом руки на себя и порывисто поцеловала его ладонь, прежде, чем тот успел отдёрнуть руку.
- Я не заслужила, не заслужила… - бормотала она в каком-то исступлении, и у Джона вдруг дрогнуло сердце. Он всем своим существом потянулся к ней, даже привстал со стула, но вовремя опомнился и опустился назад. Но его движение не ускользнуло от зоркого взгляда Эдварда.
- Гарри, не заказать ли нам с вами десерт на всех? – он встал и многозначительно посмотрел на мужа своей бывшей жены. – И ребят возьмём с собой. В этом ресторане предлагают почти сто видов мороженого. Мы-то с Джоном уже всё перепробовали, но вам будет интересно.
Джон растерянно наблюдал, как Гарри берёт за руку Сьюзен, приобнимает Альберта за плечи и строго кивает Стефану, как все выходят из кабинета, оставляя его наедине с матерью… Джон почувствовал, как затряслись руки и зажал ладони между коленей. Ему двадцать шесть лет, ему не нужна мама, больше не нужна… Почему же тогда сердце колотится как ненормальное?
- Джон…
Её голос прозвучал так робко, так нерешительно, что Джону стало её жаль. Он представил, как ей должно быть страшно, и постарался взять себя в руки. Ему было нечего сказать, он просто ждал.
- Джон, прости меня…
Он зажмурился. Нет, нет, он не мог.
- Прости меня, родной…
Джон почувствовал какое-то движение совсем рядом и открыл глаза. Элен встала перед ним на колени. У Джона пропал дар речи.
- Я никогда не смогу загладить того, что сделала, - она рыдала, и это не было игрой. На Джона смотрели исстрадавшиеся глаза. – Но я была наказана, Джон, поверь мне. Секунды не проходило, чтобы я не думала о тебе, я клянусь тебе. Ты можешь спросить у своих братьев и сестры. Они слышали о тебе чаще, чем о чём бы то ни было другом.
Джон хотел попросить её встать, ему была невыносима её поза. Но голос не слушался.
- Знаешь, сколько раз я приходила утром к вашему дома, сколько раз я провожала тебя в школу, а потом в колледж? – Элен протянула к нему руки. – Я ненавижу себя за то, что тогда оставила тебя. Мне нет оправдания, нет прощения.
Джон втянул в себя воздух. Он сейчас снова расплачется как ребёнок. Потому что вся злость, вся ненависть к ней просто растаяла, испарилась, как будто не было всех этих долгих лет тоски и чувства собственной неполноценности. Разве это важно сейчас, если его мама стоит перед ним на коленях, протягивает к нему руки и умоляет простить её?
- Я не заслуживаю твоего прощения, - повторила Элен, - но тебя растил Эдвард, лучший человек на свете. Я знаю, что ты благороден, знаю, что в тебе есть доброта. Попытайся найти в себе силы и дать мне шанс.
Джон до крови закусил щёку изнутри. Его трясло.
- Джон…
Он сжал кулаки.
- Милый…
Из груди всё-таки вырвалось рыдание, и Джон заскрежетал зубами.
- Сынок… не надо, не плачь, милый, не плачь, я уйду, я сейчас уйду...
Элен неуклюже вскочила на ноги, и тут Джон рванулся к ней в неудержимом порыве. Силы оставили его в самый последний момент, и протянутые было руки упали и повисли вдоль туловища. Элен смотрела на него в безумной надежде.
- Мама… - прошептал Джон и закрыл лицо руками. Он чувствовал, как она обняла его, чувствовал её слёзы на своей щеке, понимал, что они оба медленно опускаются на пол, что она прижимает его голову к своей груди, что лихорадочно гладит его волосы, что шепчет ему слова любви, что просит прощения прерывающимся шёпотом.
Это был момент исцеления.
А на следующее утро одетый в свой лучший костюм Джон вошёл в кабинет отца и, глядя прямо в помолодевшее за один день лицо Эдварда, твёрдо заявил:
- Это сильнее меня, папа. Я не могу больше обманывать себя. Я простил маму. Я хочу общаться со своим отцом. Я хочу узнать своих братьев и сестру. И я хочу жениться на Кэтрин. Это просто сильнее меня.
- И слава Богу, - тихо откликнулся Эдвард. - Значит, я успел
