Глава 6— Эй, Ладлоу! — Катберт Мокридж, заместитель директора Управления по связям с гоблинами, приветственно помахал вошедшему в министерский кафетерий молодому волшебнику. — Сюда, я занял для вас место!
Тот признательно кивнул головой и направился в сторону облюбованного начальником столика. За те полминуты, что Ладлоу пробирался сквозь толпу собравшихся на ланч коллег, расторопные домашние эльфы уже успели отодвинуть для нового посетителя кресло, переменить столовые приборы и теперь стояли навытяжку в ожидании заказа. Молодой человек нерешительно замер, переминаясь с ноги на ногу.
— Да садитесь же, — буркнул Мокридж, разворачивая газету.
— Никак не могу к этому привыкнуть, сэр, — с нервной улыбкой сказал Ладлоу, неловко устраиваясь на краешке кресла. — Фантастика!
— Принесите моему секретарю ланч номер четыре, — распорядился с ноткой отеческого превосходства Мокридж и, не слушая скомканных благодарностей, вернулся к чтению “Пророка”. Передовица, явно составленная гоблинами, с типично великосветской резкостью сообщала о похоронах директора Холдбрука: точное время и место засекречены, вход для иных рас категорически воспрещен, цветы и лицемерные соболезнования рекомендуется оставить при себе.
— Вы только посмотрите, что делается! — дочитав извещение, Мокридж отложил газету и неловко высморкался в большой клетчатый платок. — Какая ужасная смерть! Какая несправедливая и несвоевременная утрата!
— Вы были близко знакомы с покойным? — с любопытством спросил Ладлоу.
— Близко? — удивился Мокридж. — Ах, я все время забываю, как вы еще все-таки неопытны! Поработай вы с мое… Человек может знать гоблина всю жизнь, но при этом так и, простите за игру слов, не узнать о нем ничего важного. Они не из тех, кто контактирует ближе, нежели абсолютно необходимо… Но — да, я много раз встречался с директором и льщу себя надеждой, что был знаком с ним лучше, чем кто-либо другой в Министерстве да и вообще в магическом сообществе. Удивительный, доложу вам, был… гоблин. Жесткий и подозрительный, как они все, но при этом наделенный потрясающим деловым чутьем и яркой харизмой! Хотел бы я надеяться, что сын унаследовал хотя бы половину достоинств отца. Это сильно облегчило бы жизнь нам всем.
Алан Ладлоу понимающе кивнул. Последние несколько дней в Управлении только и делали, что обсуждали наследника лондонского клана. И если поначалу ходившие о нем толки были вполне благожелательными, то после того, как тот даже не отклонил, а просто проигнорировал три предложения об официальной встрече, атмосфера существенно накалилась. Ладлоу хотел было, пользуясь удобным случаем, поинтересоваться у шефа, доводилось ли ему прежде встречаться с директором Роборгом, но в этот момент эльфы, угодливо кланяясь, как раз принесли заказ, и молодой человек снова сконфузился, не понимая, как реагировать на их раболепие. К счастью, Мокридж, тоже немного нервничавший в преддверии четвертой попытки установления дипломатического контакта, продолжил безо всяких расспросов:
— Несколько раз мне доводилось мельком пересекаться с молодым Роборгом на различных мероприятиях, но нас друг другу так и не представили. Каждый раз он был занят другими гостями… а быть может, отец просто не хотел посвящать его в наши дела, кто знает? Это же “Гринготтс”, одному Мерлину известно, что там творится на самом деле!
— Вы боитесь, что он и сегодня… окажется не на месте? — неловко закончил вопрос секретарь, осторожно пробуя принесенный суп.
— О, вот уж чего не боюсь совершенно! — рассмеялся Мокридж. — Ну, то есть, он вполне может оказаться… как вы это сказали? не на месте? Но в этом нет ничего страшного или странного. Каждая смена главы клана приводит к подобным… коллизиям. Там, внутри банка, в такие моменты творится ужасная неразбериха. Смертоубийственная неразбериха! Стоит ли удивляться, что им немного не до официальных визитов и деловых ланчей? Вы не поверите, но порой на установление контактов с новым главой уходили годы. Конечно, это было еще до меня, в последнее время мы, смею надеяться, научились справляться лучше…. Чего я действительно боюсь, — открытое жизнерадостное лицо Мокриджа омрачилось, — так это возможных обстоятельств нашей неизбежной встречи, если вы понимаете, о чем я говорю.
В ответ на вопросительный взгляд начальника Ладлоу стыдливо повел плечом, показывая, что не имеет ни малейшего понятия.
— Эх, молодежь, молодежь, и чему вас теперь только учат! — старший волшебник огорченно цокнул языком. — Что, говорите, у вас было в Хогвартсе по истории магии?
— Мои родители были… э-э-э… сторонниками домашнего образования...
— И чем им, спрашивается, не угодила старая добрая школа? — ворчливо проговорил Мокридж и снова потянулся за своим клетчатым платком. — Вам надо срочно наверстывать, мой дорогой. Экстренно! Для начала очень рекомендую…
— ...но я, конечно же, прочел все ключевые работы, касающиеся гоблинов и их взаимоотношений с волшебниками, — перебил начальника Ладлоу, торопясь исправить впечатление.
— Хм, похвально. И “Историю гоблинских войн” Джеральда Перкинса, разумеется?
— В-войн, сэр? — от неожиданности Ладлоу поперхнулся и судорожно закашлялся, разбрызгивая по скатерти остатки супа.
— А на пороге чего мы, по-вашему, сейчас стоим?! — Мокридж воззрился на подчиненного с удивлением пополам с раздражением, но, видя явную растерянность секретаря, немного смягчился. — Впрочем, чему я удивляюсь. Уж если и в аппарате министра отказываются видеть, чем может закончиться текущий кризис… Тот, кто так явно впутал волшебников в дело об убийстве директора Холдбрука, был либо очень глуп, либо… да, и этот вариант нельзя скидывать со счетов... очень умен. Засекреченное расследование мракоборцев, воинственные речи министра — одно к одному. Если гоблины не заподозрят в этой трагедии нас, это будет даже странно. А уж как подумаешь о том, что они могут по этому поводу предпринять… — Мокридж сокрушенно покачал головой. — И какая ирония, что жертвой стал именно тот единственный гоблин, который как раз и мог бы не допустить худшего! Про директора Холдбрука часто говорили, что у него вместо сердца — костяшка от бухгалтерских счетов. И, скажу вам по секрету, это была сущая правда. Но именно поэтому он никогда не допустил бы войны, месть там или не месть. Просто потому, что война не выгодна! Хотел бы я надеяться, что его сын будет столь же рассудителен и прагматичен, но... Все, что мне удалось о нем узнать, звучит довольно лестно, но вовсе не в нужном ключе. Блестящее образование, увлечение искусством, проницательность, тяга к справедливости… хорошая характеристика для молодого волшебника, а вот для главы воинственного клана, притом клана, втянутого сразу в несколько серьезных противостояний… Не исключено, что мы познакомимся с ним в тот день, когда разгневанные гоблины атакуют Министерство.
Ладлоу побледнел.
— О, мой милый, — Мокридж вдруг растерял весь свой серьезный тон и рассмеялся так непринужденно и вместе с тем сдержанно, будто они находились на дипломатическом приеме, и только что прозвучала какая-то тонкая острота с тройным подтекстом, — не надо принимать все настолько всерьез! Не накручивайте себя. Ещё ничего не случилось, а вы уже весь на нервах, разве это годится? Если вы хотите зацепиться в большой политике — привыкайте. Здесь почти все время так. Худшее, конечно, всегда возможно, но мы с вами для того и работаем, чтобы не допускать подобного... Ну что, вы готовы? Раз гора не идет к Мерлину… попробуем-ка сами нанести визит в “Гринготтс”.
Покинув кафетерий, они двинулись к лифту: Мокриджу перед трансгрессией необходимо было прихватить из кабинета кое-какие документы. Как раз в этот момент двери просторной кабины со звоном отворились, и оттуда вышли полдюжины волшебников и ведьм. Одна из них, скромного вида девушка в форменной мантии со значком транспортного отдела, вежливо отступила было к стене, пропуская Мокриджа и Ладлоу, но потом вдруг воззрилась на последнего с подлинным изумлением, ничуть не уступавшим тому, с каким смотрел на нее сам молодой секретарь. Впрочем, продолжался этот обмен взглядами всего какую-нибудь долю секунды, после чего девушка снова робко потупилась, а Ладлоу отвернулся к начальнику, которого как раз схватил за рукав один из приехавших на лифте волшебников.
— Катберт, как удачно, что я вас встретил! — частил тот. — Мне срочно нужна ваша консультация по вопросу о… Это не отнимет много времени, честное слово!
— Сэр? — Ладлоу, видя, что начальник колеблется, пришел к нему на помощь. — Быть может, я сам спущусь за документами, а вы пока…
— Ох, Алан, вы меня положительно выручите! Тогда встречаемся в атриуме через четверть часа. Ну, Акерли, что у вас стряслось?
Ладлоу еще раз, словно случайно, оглянулся вокруг, но девушки уже не было. Впрочем, он ничуть не сомневался, что разговор между ним и Мокриджем ею был услышан. А значит, расслабляться не следовало. И действительно, стоило ему спуститься на четвертый уровень и свернуть в плохо освещенный тупичок, куда выходили двери подсобных помещений, как сзади в шею ему уперлось что-то твердое. С максимальной осторожностью, стараясь не делать резких движений, он поднял руки повыше, демонстрируя полную безобидность.
— Палочка в кармане, можешь взять, если хочешь.
— Спасибо за щедрое предложение, — с едва заметной усмешкой ответила Кори Фелоуз, — но, по правде говоря, я вытащила ее еще в лифте.
Давление на шею исчезло, словно она убрала палочку или отступила назад, но секретарь не обольщался: он все еще был в смертельной опасности. Однако, когда он, повинуясь прозвучавшему короткому приказу, обернулся, на губах его играла довольная улыбка.
— Так ты у нас теперь Алан, значит? — многозначительно повторила подслушанное имя Фелоуз.
— А ты, значит, у нас камины обслуживаешь? — не менее многозначительно ухмыльнулся Кен Тремболт.
* * *
— На кого вы работаете? — не утруждая себя предисловиями, спросила Фелоуз. — Кто подослал вас в Министерство, да еще и именно в отдел, непосредственно завязанный на работу с гоблинами?
— О, снова этот официальный тон? — Тремболт, не обращая внимания на все еще нацеленную на него палочку, опустился на стоявший у стены пыльный ящик. — А ведь так удачно перешли!
— Не играйте со мной, Кен. Вот прямо не советую. У меня были рекордно ужасные сутки. Я дважды едва не погибла. Кто-то пытался вломиться ко мне в разум. Меня буквально только что отстранили от расследования, — голос Фелоуз едва заметно дрогнул. — И единственная причина, почему вы до сих пор не в камере Азкабана, это то, что у меня есть некоторые — очень ограниченные, к слову! — основания полагать, что на момент нашей последней встречи вы не были тем, кого я ищу. Но если вы прямо сейчас быстро и четко не расскажете мне, какого черта крутитесь рядом с Мокриджем...
Еще не закончив фразы, Фелоуз мысленно обругала себя последними словами: перечислять при промышляющем кражей информации человеке свои беды, пусть даже и в формате нагнетания градуса угрозы, было дурацкой идеей. Тем более, что угроза явно сработала как-то не так. Во время их разговора Тремболт неуловимо менялся. Это не было магией, но оттого выглядело лишь более завораживающим: постепенно пропала свойственная Алану Ладлоу щенячья неуклюжесть и порывистость движений, взгляд из робкого стал вызывающе-насмешливым... а потом вдруг, точно спала еще одна маска, — серьезным и, пожалуй, сочувствующим. Поневоле Фелоуз почувствовала некоторую растерянность. Прежде ей казалось, что она знает Кета Тремболта достаточно хорошо, но сидящий перед ней человек был совершенно незнакомым. Наконец-то настоящий? Или, напротив, новый обман? Как нарочно, ее интуиция молчала, и агент потихоньку начинала паниковать. Очевидно, для Тремболта это не прошло незамеченным, потому что в следующий миг он вдруг снова стал собой, вернее — тем самым обаятельным фамильярным неряхой, каким она привыкла его видеть. Разве что вечной жевательной резинки не хватало.
— Знаете, Фелоуз, меня что-то нервируют ваши взмахи палочкой. Может быть, хоть в голову направите, а? Все не так боязно будет, — он усмехнулся, но не так паскудно, как обычно, а словно бы немного стесняясь. — Лично я вас убить не пытался, честное шерифское. И в голову к вам не лазил, хотя, держу пари, там очень интересно. Не надо так нервничать.
— Я все еще жду объяснений!
— А смысл? Вы же мне ни на кнат не верите. Вот, допустим, скажу я вам, что старина Катберт просто обознался и принял меня за другого. И? Купитесь или снова начнете Азкабаном грозить?
— Разумеется, не куплюсь, — с отвращением бросила Фелоуз. — Придумайте что-нибудь более правдоподобное!
— Оу, придумывать? То есть правду говорить уже не обязательно? — с деланной серьезностью уточнил Тремболт. — Так бы сразу и сказали, а то “стоять, бояться, колоться!”
Фелоуз вдруг опустила палочку. Ее плечи поникли.
— Вы же, надеюсь, не будете рыдать, а? — довольно убедительно изобразил тревогу Тремболт. — Я сегодня, как назло, без носового платка. А сморкаться в мантию не дам, у меня еще…
— Не буду, — устало сказала Фелоуз. — Может быть, убью под горячую руку, но без рыданий точно обойдемся.
— Тогда что это за трагическая поза?
— Это поза “черт возьми, Кен, я понятия не имею, что с вами делать”.
— А разве есть варианты? — удивился, на этот раз вполне по-настоящему, Тремболт.
— То есть, вы не против, чтобы я снова… — с недоверием начала она.
— Ох, да просто сделай это!
Фелоуз секунду помедлила, цепко вглядываясь в его лицо. Потом красивым отточенным жестом вскинула палочку и бросила заклинание. После всего случившегося это было почти приятно.
Разум Тремболта выглядел в точности как в первый раз: распахнутые двери, иди и смотри, если осмелишься. И на этот раз агент была не в настроении деликатничать — зачерпнула разом все, что касалось Управления по делам гоблинов. Не разрывая контакта, удивленно вскинула бровь. Он не солгал ей ни в чем. Даже абсурдная версия о том, что Мокридж при первой встрече по ошибке принял его за вновь нанятого секретаря, и та была правдой. Ну… или почти правдой, учитывая, сколько усилий Тремболту впоследствии пришлось прикладывать, чтобы начальник не столкнулся с работающим тут же, в Управлении, настоящим Аланом Ладлоу. Невероятно!
— Если что, я не смотрю, — пришла вдруг извне четкая фраза. — Хотя это и трудно.
Фелоуз хотела было переспросить, на что именно он не смотрит, но тут вдруг с опозданием сработала-таки интуиция, и агент осознала, что то удивление, которое она ощущала все время контакта, транслировала не она сама, а Тремболт. Пытаясь понять, что спровоцировало эту эмоцию, Фелоуз мысленно обернулась… и чуть не завопила от ужаса. Воображаемые коридоры с распахнутыми настежь дверьми шли по обе стороны той эфемерной границы, где соприкасались их разумы. Ее собственные мысли были открыты! Не защищены ничем, словно у школьницы, впервые пробующей легилименцию! Конечно, она тут же вернула стены, накрепко заперла замки, но… проклятье, что он уже успел увидеть?! И — тут Фелоуз накрыла вторая волна ужаса — если он действительно пускает себе в голову кого-то еще, то как много вскоре станет известно этому кому-то? Девушка попыталась определить объем утечки по мыслям Тремболта, но страх и волнение мешали сосредоточиться, визуализация коридоров рушилась, контакт грозил вот-вот оборваться. Последним отчаянным усилием она зачерпнула информацию, касающуюся прежних занятий Тремболта ментальной магией. Пришла какая-то мешанина образов и эмоций: лицо девочки-подростка, судя по явному сходству с Тремболтом — его сестры или кузины, неизбывная печаль, похожая на скорбь по умершим. Что-то очень личное и очень давнее. Безопасное для нее.
Разорвав заклятие, Фелоуз привычно вскинула ладонь, чтобы поддержать собеседника, но тут ее саму вдруг шатнуло от накатившей слабости. Тремболт, не слушая сбивчивых возражений, крепко ухватил девушку за локоть и аккуратно усадил на все ту же бесхозную коробку.
— Как-то жестковато в этот раз вышло, я думал, ты будешь нежнее, — многозначительно улыбнулся он. — Но увидеть девушку вот так, без всего, дорогого стоит, верно я говорю? А уж оставить ее без сил… — Тремболт выразительно шевельнул бровью.
— О, вот только дурацких намеков мне не хватало! — проворчала Фелоуз. Раздражение ее, впрочем, было напускным: двусмысленные шутки отдавали не столько пошлостью, сколько тревогой. Он очень явно старался уйти от неловкости серьезного разговора. А уж щадил ли при этом ее или себя… какая, в сущности, разница? К сожалению, совсем замолчать ее прокол было невозможно. Как и оставить происшедшее без последствий.
— Я сотру тебе память об этом разговоре, — наконец, со вздохом сказала она.
— Не выйдет, — беззаботно ответил Тремболт. — Понятия не имею, что такое происходит с твоей ментальной магией, но я уж как-нибудь отобьюсь от… транспортницы не в лучшей форме. Не желаю, чтобы в моих мозгах копались дрожащими руками, знаешь ли. И потом — эти свежеприобретенные воспоминания мне дороги. Подозреваю, что никто, кроме меня, тебя такой не видел.
— Тогда я сотру их, как только вернусь в форму!
— Да пожалуйста. Я с момента нашего знакомства научился делать копии. Не так эффективно, как зелье памяти, зато запах лимонника не выдает.
— Все-таки напрашиваешься на Азкабан? — сердито спросила агент.
Тремболт вздохнул и снисходительно потрепал ее по плечу.
— Вообще-то я напрашиваюсь на доверие, Фелоуз. Правда, вот не знаю, слышала ли ты когда-нибудь это слово.
* * *
Когда Тремболт, непринужденно вернувшийся в образ Ладлоу, ушел по своим делам, Кори Фелоуз еще долго сидела на облюбованной коробке, пытаясь составить хоть какой-то план действий. Первым делом она постаралась выбросить из головы финал разговора с информатором. Просто потому, что пока понятия не имела, что ей со всем этим делать. Отношения их из чисто деловых как-то подозрительно быстро стали… нет, не дружескими, даже не приятельскими, но определенно личными, а в личном она никогда не была особенно сильна. Единственное, в чем Фелоуз была совершенно точно уверена, так это в том, что ни о каком доверии не может быть и речи. Слово это она, разумеется, слышала, и даже находила его привлекательным, да и неизменная честность, которую демонстрировал ей Тремболт, поневоле подкупала. Но “не доверяй” было первой заповедью невыразимцев, и вот так просто отступить от нее девушка не была готова. Точный объем утечки информации необходимо было установить и дальнейшее распространение пресечь. Но прямо сейчас у нее не было для этого возможностей, а потому проблему следовало отложить, сконцентрировавшись на более важных и неотложных моментах. Короче говоря — на допущенной непростительной ошибке.
Не запрети ей Грэнтем появляться в Отделе, Фелоуз первым делом пошла бы каяться. Теперь же, когда этот путь был закрыт, девушка просто раз за разом анализировала свои действия, пытаясь понять, как так вышло, что она пропустила затверженное, казалось бы, до автоматизма действие и не подняла вовремя щиты. Ответа не было. Разве только… Она вскочила на ноги и несколько раз прошла туда и обратно по коридору, выплескивая нервное напряжение. Конечно, шеф выглядел уверенным, когда говорил, что к утру она придет в норму. Но он не колдомедик, в конце-то концов. А те колдомедики, что его консультировали, очень вряд ли так уж часто сталкиваются с гоблинской ментальной магией. Быть может, последствия попытки взлома еще дают о себе знать. Быть может — неприятная вероятность, но и ее нужно учитывать — они в той или иной форме останутся навсегда, и ей больше нельзя практиковать легилименцию… Желание пойти и придушить первого попавшегося гоблина снова стало почти нестерпимым, но к этому моменту Фелоуз уже полностью владела собой. И точно знала, что делать. Конечно, это означало, что ей придется еще на некоторое время задержаться в здании Министерства, но, во-первых, формально это не будет возвращением, ведь она так и не успела выйти, а во-вторых — дело прямо касалось ее здоровья и профессиональной пригодности. Ради такого благорасположением шефа можно и рискнуть.
Окончательно утвердившись в принятом решении, Фелоуз коротко кивнула собственным мыслям, спрятала палочку и поспешила обратно к лифту. Ей предстояло подняться на один уровень вверх.
О библиотеке Отдела тайн ходили легенды не только в других подразделениях Министерства, но и, как это ни парадоксально, в самом Отделе тайн. Прямой доступ туда имели далеко не все невыразимцы. Сама Фелоуз была впервые допущена в святая святых только на третий год своей службы. И это было весомым поводом для гордости: девушка лично знала немало значительно более опытных сотрудников, которые так и не получили доступа в святая святых. Когда требовалась какая-то книга или документ, им приходилось посылать запрос одному из кураторов библиотеки и долго ждать, пока установят наличие, сверят уровни допусков и исполнят все прочие положенные в подобных случаях ритуальные танцы. Надеясь при этом, что искомое вообще обнаружится, ведь магические книги жили собственной таинственной жизнью, никакого каталога не существовало, и точным описанием фондов не располагали даже кураторы.
Однако наиболее тщательно охраняемым секретом библиотеки было место ее расположения. Поговаривали, что помещение, где хранятся книги, находится в пространственном кармане, куда можно попасть только из кабинета начальника Отдела. Или даже что никакого помещения нет вовсе, и библиотека существует, как бы сказали маглы, виртуально: в сознании некоего неприметного сотрудника (о личности которого, естественно, тоже наплодили немало догадок, одна другой невероятнее). Правда же, как водится, была причудливее любого вымысла. Тайная библиотека скрывалась… в библиотеке. Общей министерской, той, что не раз за годы своего существования переезжала с этажа на этаж, пока, наконец, не прижилась под крылышком Отдела международного магического сотрудничества.
Время было еще относительно раннее, в большинстве департаментов сотрудники как раз возвращались с ланча, и главный — общедоступный — зал библиотеки пустовал. Только за столиком у окна возилась с копировальными заклинаниями замотанная референт из бюро магического законодательства, да в секторе свежей прессы вкусно шуршали страницами двое почтенного вида волшебников. Накладывать защитные чары Фелоуз не стала: форменная мантия маскировала как минимум не хуже. Просто шмыгнула через зал, обменялась сдержанными кивками с референтом и нырнула в бесконечный книжный лабиринт, занимавший добрую треть этажа. Если бы в этот момент кто-то попытался за ней проследить, он увидел бы только сотрудницу транспортного отдела, с озабоченным видом бродящую между стеллажами. На самом же деле это была бы даже не Фелоуз: после того, как посетитель тайной библиотеки дважды проходил определенное место, мысленно произнося заклинание-ключ, защитная магия автоматически создавала внешне неотличимый от него морок, на протяжение следующего часа искавший и читавший книги — в общем, занимавшийся обычными делами. Самому же посетителю, надежно скрытому дезиллюминационными чарами, необходимо было дойти до дальней стены, представлявшей из себя барьер, наподобие того, что на вокзале Кингс-Кросс. Пересечь его можно было только в течение трех минут после обмена, в строго определенном месте и при наличии специального артефакта-пропуска, что практически исключало возможность случайного проникновения. На случай же проникновения неслучайного, но незаконного в маленькой приемной за барьером круглосуточно дежурил один из кураторов. Сегодня это оказался низкорослый невыразимец средних лет, хорошо знакомый девушке по прошлым визитам.
— Доброе утро, Кларенс, — не дожидаясь просьбы, она отдала на освидетельствование свою волшебную палочку, а сама направилась к очередной арке-проявителю, установленной между двумя шкафами. Учитывая произошедшее ночью, решиться шагнуть в нее было непросто. Однако все обошлось: сканирующая магия ощущалась как обычно, головная боль не вернулась, и девушка вздохнула с облегчением.
— Доброе, Кори, — прогудел уютным басом куратор, возвращая ей палочку. — Тут, кстати, насчет вас строгое распоряжение от руководства пришло.
— Мой допуск аннулировали? — мрачно спросила Фелоуз.
— Ну почему же сразу аннулировали? — Кларенс даже руками всплеснул. — Приостановили в связи с отправкой в командировку с сегодняшнего полудня и вплоть до дальнейших извещений. А на тот случай, если вы заглянете утром, велено приготовить для вас широкую подборку материалов по магическим способностям гоблинам. Будем смотреть?
— Будем! — от облегчения девушка даже вышла из привычного сдержанного образа и широко улыбнулась. В такие моменты она положительно обожала Чарльза Грэнтема.
— Кабинка номер три, все уже на столе.
Волшебник нажал какую-то клавишу на своем столе, и слева открылась низенькая дверца. Каждый раз она была одной и той же, но Фелоуз по собственному опыту знала, что за ней открываются разные помещения, и прямо сейчас, в этот самый момент, здесь могут работать каждый над своим проектом сразу несколько коллег. Многие невыразимцы, особенно те, кто был задействован в научных изысканиях, буквально жили в библиотеке, не пересекаясь при этом ни с кем, кроме кураторов.
В тесной комнатушке, едва вмещавшей письменный стол и кресло, было темно, и Фелоуз привычно зажгла Люмос: древним фолиантам вреден обычный свет. Подготовленная Кларенсом “широкая подборка” представляла собой достаточно скромную стопку книг и несколько свитков с выписками из частных бесед и прочих оперативных материалов Отдела. В двух томах куратор оставил яркие закладки, отмечавшие те главы, которые показались ему наиболее перспективными. Первая из отмеченных таким образом книг, впрочем, совершенно не подходила: она была посвящена в основном долгой борьбе гоблинов за право приобретать и использовать волшебные палочки. Несколько временных пометок на полях указывали, что в свитках есть более актуальные сведения на эту тему. Зато вторая открывалась на разделе, от самого заглавия которого у Фелоуз побежали по спине мурашки. Оно гласило: “Гоблины и телепатия (непроверенные данные)”!
Приведенный в главе материал основывался на исследованиях некоего Септимуса Эшби, жившего в конце XVIII века и не вполне понятным образом сумевшего завязать близкие контакты с двумя гоблинскими лекарями. От них Эшби и узнал о некой редко практикуемой технике, которую он счел специфической разновидностью ментальной магии. В отличие от привычной волшебникам легилименции, она основывалась не на непосредственном проникновении в чужой разум, а на создании некоего иллюзорного мысленного пространства, в которое втягивалась ничего не подозревающая жертва. При этом гоблин получал возможность не только улавливать эмоции своего контактера, но и внушать ему ложные воспоминания, а также различные идеи. Если те удачно ложились на паттерн поведения жертвы, то воспринимались ею как собственные и не вызывали никакого отторжения. Таким образом можно было вынудить другого гоблина, человека или даже высокоорганизованное животное, вроде дракона, поделиться некоей информацией или совершить определенные действия, как под заклятием Империус. Даже убить, если контактер находится в подавленном состоянии и переживает суицидальные настроения. Хотя, как утверждали источники Эшби, последнее находилось под строжайшим запретом, и уличенного убийцу ждала мучительная казнь.
В целом ментальная магия гоблинов была гораздо сложнее в освоении и исполнении, чем человеческая, но при этом обладала большим диапазоном возможностей и давала лучшие результаты при работе с искушенными противниками. Большинство известных приемов окклюменции против нее просто не срабатывало, и реальную защиту могли обеспечить только специальные артефакты гоблинской работы. К счастью для людей, мастеров ментальной магии среди гоблинов всегда были единицы. Каждый кандидат для обучения тщательно отбирался. Это были исключительно здоровые физически взрослые мужчины высших каст с развитым интеллектом и высоким уровнем психической устойчивости. Занятия проходили на протяжении нескольких лет по системе “один учитель — один ученик”. При этом обучающиеся давали магическую клятву не разглашать и никак не использовать те сведения, которые могут случайно получить от окружающих в период учебы.
Эшби не удалось установить точную механику процесса. Но те обрывки сведений, которые он получил, складывались в интересную картину. Если классическая легилименция основывалась на дисциплине рассудка, то гоблины шли от дисциплины эмоций, прежде всего — гнева. Его предлагалось определенным образом концентрировать и направлять вовне, используя как проводник для установления первоначального контакта. Именно поэтому хладнокровные интроверты, а также те, кто по роду деятельности привык контролировать и ограничивать свои эмоциональные проявления, предположительно обладали к такому воздействию частичным иммунитетом.
Прочитав об этом, Фелоуз педантично проставила в конце строки свою подпись и метку, означающую “подтверждено личным опытом сотрудника Отдела тайн”. Вероятно, этот самый иммунитет и объяснял тот факт, что она все-таки не нарушила клятвы о неразглашении и осталась жива. Следующие два абзаца девушка также пометила: там выдвигались предположения о том, что контакт с гоблинской ментальной магией может вызывать у жертвы длящиеся несколько дней или даже недель проблемы с использованием легилименции и окклюменции, связанные преимущественно с тем, что волшебник перестает ощущать точные границы собственных щитов. Эшби обосновывал тезис, что продолжительность периода восстановления завязана на все тот же иммунитет, но даже у не обладающих им волшебников не бесконечна, и где-то через два-три месяца их магия должна полностью прийти в норму.
Эти сведения обнадежили Фелоуз. Конечно, перебои с легилименцией были ужасно не ко времени, но она хотя бы не останется такой навсегда. Плюс — если каждый раз специально проверять щиты и в целом проявлять должную меру осторожности… Задумавшись о своем, она машинально продолжала водить взглядом по строчкам и едва не пропустила еще один очень важный факт. В самом конце главы приводилось личное мнение Эшби насчет того, что, хотя ни одной попытки обучить гоблинской форме телепатии людей никогда не предпринималось, в принципе нет никаких причин считать подобное невозможным. И, если давно умерший волшебник не ошибался, это порождало пугающие вероятности. Круг подозреваемых в ментальной атаке на нее, Фелоуз, следовало расширить: это могли быть не только гоблины. А уж если окажется, что подобные опасные умения оказались в распоряжении крота, дело и вовсе принимает серьезнейший оборот…
Бегло просмотрев оставшиеся материалы, Фелоуз набросала два письма. Одно, адресованное Чарльзу Грэнтему и написанное специальным шифром, она просто оставила в книге, не сомневаясь, что Кларенс найдет способ тайно передать его шефу, а тот сумеет сделать правильные выводы. Второе, в котором она просила директора Роборга о срочной встрече, предстояло отправить совиной почтой.
* * *
Катберт Мокридж любил “Гринготтс”. Любил с того самого дня, как шестилетним мальчишкой впервые пришел с отцом в банк и окунулся в его неповторимую атмосферу. Все здесь работало четко и размеренно, точно часовой механизм. Приходящие вкладчики — и те быстро вливались в общий ритм, поддерживая непрерывный процесс, слишком сложный, чтобы его можно было охватить разумом одного человека.
И самого его здесь если не любили (с любовью к волшебникам у гоблинов всегда были определенные проблемы), то, во всяком случае, хорошо знали и уважительно терпели. Вот и сейчас, стоило им с Ладлоу пересечь порог, как один из банковских клерков тут же прекратил работу и направился к их маленькой делегации.
— Добрый день, Рикберт. Проводите нас к директору, пожалуйста, — благожелательным, но не допускающим никаких возражений тоном проговорил Катберт Мокридж.
— Я не слыхал, чтобы вам было назначено, сэр, — не слишком вежливо отозвался гоблин. — Господин директор занят. Возможно, я смогу…
— Да, я очень надеюсь, что вы сможете пойти и лично спросить, примет ли он нас. Будет очень любезно с вашей стороны.
Рикберт недовольно покачал головой, но все-таки отправился в предложенном направлении, бормоча что-то сердитое на гобледуке. В ожидании его возвращения волшебники устроились на банкетке для посетителей. Вернее, устроился Мокридж, а Ладлоу застыл в нерешительности, не зная, то ли присесть рядом, то ли остаться стоять.
— Алан, иногда мне кажется, что вы безнадежны, — вздохнул Мокридж. — Сколько раз я вам говорил: в контактах с гоблинами никак без уверенности в себе! Вы должны точно знать, чего хотите, и не оставлять собеседникам ни единого шанса вам возразить. А вы? Ну да, я отчитал вас за задержку. Но это не повод вести себя как нашкодивший кот. Обычный рабочий момент.
Молодой секретарь начал сбивчиво не то извиняться, не то пытаться что-то объяснить, но начальник жестом велел ему умолкнуть: через зал к ним уже спешил Рикберт.
— Директор Роборг вас примет, — сообщил он с таким видом, словно не уставал поражаться чести, которая их ожидает. — За мной, пожалуйста.
Не дожидаясь повторного приглашения, волшебники последовали за провожатым через настоящий лабиринт коридоров. Потолки здесь были рассчитаны на гоблинский рост, и высокому Ладлоу приходилось то и дело наклонять голову. Во время былых визитов к директору Холдбруку Мокриджу не раз приходилось подолгу сидеть в приемной, и он заранее настроился на продолжительное ожидание. Но не прошло и пары минут, как двери кабинета отворились и прозвучало приглашение войти.
Сидевший за письменным столом молодой гоблин выглядел вымотанным до предела, будто не спал как минимум трое суток. Но опытный Мокридж с первого же взгляда увидел, что под этой усталостью, точно угли под слоем золы, тлеет холодный рассудочный гнев. Это пугало, но в некоторой степени и обнадеживало: во всяком случае, воли и целеустремленности новому директору точно было не занимать.
— Мистер… — начал было Роборг и вдруг запнулся, точно никак не мог вспомнить фамилии гостя.
— Катберт Мокридж, — мгновенно пришел ему на помощь тот, отвешивая выверенный светский поклон. — Заместитель директора Управления по связям с гоблинами. К вашим услугам. А это — мой секретарь, Алан Ладлоу.
Ладлоу неуклюже поклонился.
— Чему обязан? — коротко и довольно неприязненно спросил новый директор. — Министерство устало распускать о нас слухи через газеты и дозрело до личных контактов?
— На самом деле я просто хотел официально представиться, — мягко проговорил Мокридж. — Как это и положено что по нашему, что по вашему протоколу. А также выразить соболезнования по случаю гибели вашего глубокоуважаемого отца, с которым мне довелось плодотворно сотрудничать не один год. Мы, разумеется не стали бы беспокоить вас в такой серьезный момент без предварительной договоренности, но встреча должна так или иначе состояться, а наши письма, видимо, не были вам доставлены.
Пока волшебник говорил, взгляд Роборга постепенно утратил былую гневную сосредоточенность. Гоблин потер длинными пальцами виски, а потом нехотя указал на занимавшую весь угловой столик гору нераспечатанной корреспонденции.
— Должно быть, они лежат где-то там. Боюсь, сейчас у меня просто нет времени разбираться во всех этих дипломатических реверансах и эксклюзивных предложениях, — уже вежливее проговорил он. — Извините за не слишком любезную встречу. Я, разумеется, не раз слышал о вас от отца, и могу заверить, что намерен полностью придерживаться тех договоренностей, которые были между вами достигнуты. Если, конечно, Министерство не выкинет очередной фокус.
— Это больше, чем мы могли бы ожидать. Очень надеюсь, что наше сотрудничество с вами будет таким же плодотворным и взаимовыгодным, как и с… — Мокридж умолк и деликатно кивнул в сторону дальней стены кабинета, увешанной портретами наиболее выдающихся глав клана. Несколько изображенных гоблинов коротко поклонились в ответ, другие, напротив, воззрились на волшебника чуть ли не с негодованием. И только директор Холдбрук остался недвижим.
— Он оживет после похорон, — проследив за взглядом волшебника, сказал Роборг. — Да только толку от этого… Подлецы, убившие моего отца, не могли не знать, что портрет не сможет их выдать. Но они получат свое. Клянусь первым слитком, они получат! И, — печаль в его темных глазах снова сменилась едва сдерживаемым гневом, — если волшебники хоть как-то в этом замешаны, то берегитесь!
— Не сомневайтесь, мы полностью отдаем себе отчет в тяжести возможных последствий, — серьезно сказал Мокридж. — Я понимаю, что у вас пока нет причин мне доверять, и что риторика нового министра может вызывать у вас опасения, но… в текущих сложных условиях мы совершенно не заинтересованы в обострении наших исторических противоречий. Если к этому причастны некие волшебники, то они для Министерства магии — такие же враги, как и для вас. И мы со своей стороны готовы оказать любую посильную помощь в установлении истины.
— Слова, одни слова! — с раздражением прервал его Роборг. — Да чем вы можете…
Он вдруг осекся на середине фразы, схватил со своего стола какой-то блокнот или ежедневник и принялся быстро его листать, шепча что-то на гобледуке. Потом тихо присвистнул и посмотрел на посетителя так, словно вдруг увидел его новыми глазами.
— Это странно, — перешел он на английский, — но я вдруг понял, что лично вы действительно можете мне помочь. Ваша фамилия есть в списке последних встреч моего отца...
— Да, мы виделись за несколько дней до его смерти, — осторожно сказал Мокридж. — Если быть точным — за четыре дня. Я запомнил эту дату, потому что это был первый день работы мистера Ладлоу в должности моего секретаря.
— То есть, вы тоже его видели? — быстро спросил Роборг, первый раз обращая внимание на молчаливо стоявшего за креслом начальника Ладлоу.
— Нет, Алан не присутствовал на той встрече. Мы были вдвоем.
— И каким он вам показался? — гоблин явно пытался держаться хладнокровно, но крепко сжатые кулаки выдавали внутреннее напряжение. — Вы говорите, что знали его много лет. Было ли в его поведении в тот день что-то необычное?
— Сложно сказать, — после короткой паузы задумчиво проговорил Мокридж. — Когда я об этом думаю, мне представляется, что ваш отец был взволнован больше обычного и, пожалуй, подавлен. Но, возможно, так просто кажется в свете той трагедии, которая произошла потом… Припоминаю, что он все время смотрел на часы, точно торопился куда-то или ждал кого-то. Но это могло быть обычным следствием накладки в графике. Сожалею, но не могу сказать ничего более точно.
— А о чем конкретно вы беседовали? — не сдавался Роборг.
— Так… позвольте подумать… Он вызвал меня по поводу очередного интервью министра Минчума, но речь почти сразу зашла о посторонних предметах. Мы говорили о мере влияния Министерства на экономику маглов. И не только! Помню, я очень удивился, когда он вдруг спросил меня о палочках...
— О палочках?
— Да-да, о волшебных палочках, — Мокридж похлопал по специальному продолговатому карману, где лежала его собственная. — Директор Холдбрук посреди какой-то моей фразы вдруг усмехнулся и спросил, как бы нам, волшебникам, понравилось, если бы гоблины все-таки получили доступ к палочкам. Признаться, я даже не нашел сразу, что ему ответить, ведь позиция Министерства на этот счет широко известна и не меняется на протяжении многих веков. Думаю, это было что-то вроде шутки или легкой провокации. Вопрос, не требующий ответа, понимаете? Вот только я никак...
В дверь постучали. Роборг нетерпеливо взмахнул ладонью, и она открылась, пропуская незнакомого гоблина с подносом в руках. Мокридж, который счел вошедшего кем-то из банковской обслуги, не удивился, хотя и предусмотрительно замолчал. А вот хозяин кабинета, судя по выражению его лица, явно никого не ожидал.
Дальнейшее произошло мгновенно и вместе с тем — мучительно медленно, точно в кошмарном сне. Поднос полетел на пол, лицо вошедшего исказилось от ярости, или ужаса, или того и другого разом. Мокридж буквально костями почувствовал, как в его сторону движется какое-то заклинание, потянулся за палочкой, чтобы защититься, понял, что не успевает, а потом верх и низ вдруг поменялись местами, и взявшаяся невесть откуда стена вышибла из него дух: не растерявшийся Ладлоу с силой оттолкнул начальника вместе с креслом прочь с траектории магического удара и сам не то прыгнул, не то упал следом. Следующего заклинания кто-то из них, скорее всего, не пережил бы, но нападающий уже переключил внимание на директора “Гринготтса”. Выкрикнув что-то невнятное (дезориентированный Мокридж разобрал только “Хель” и “умри!”), незнакомый гоблин прыгнул на Роборга, метя кинжалом в грудь. Тот, однако, успел приготовиться к нападению. С поразительным хладнокровием директор выхватил откуда-то из-под стола собственный клинок, больше напоминавший короткий меч. Мгновенный, почти неразличимый глазом взмах — и голова нападавшего покатилась по полу.
— Мистер Мокридж? — донесся до него, глухо, точно сквозь слой ваты, спокойный голос Роборга. — Вы в порядке?
Мокридж с усилием кивнул, чувствуя, как к нему возвращается способность двигаться. В нос ударил железный запах крови. Казалось, она была повсюду: на ковре, на брезгливо кривившихся портретах, даже у него на очках. Заметив это, волшебник сдернул их с лица и принялся яростно протирать. Тем временем в кабинете появились охранники. Роборг поднял лежавшую у его ног голову несостоявшегося убийцы, внимательно осмотрел и, видимо, не найдя ничего интересного, передал одному из гоблинов со словами:
— Я хочу знать, к какому клану он принадлежал и как он сюда проник. Жду результата к вечеру.
Пока мертвое тело левитировали прочь, Мокридж украдкой оглянулся на своего секретаря, чтобы проверить, как тот держится. К его удивлению, Ладлоу был почти в порядке. Разве что побледнел немного, но оно и понятно: не каждый день увидишь такой ужас. При этой мысли на Катберта Мокриджа вдруг нахлынуло ощущение бесповоротной реальности произошедшего, и в следующий миг недавно съеденный им ланч оказался на ковре.
Директор банка и молодой секретарь обменялись поверх плеча несчастного чиновника смущенными взглядами.
