Глава 60***
Молодое поколение для stxmalber.
Роза Уизли, храбрая Роза, которой все и всегда было нипочем, рыдает навзрыд, истерически, даже не пытаясь удерживать слезы. И к черту намокшую обивку кресла, разумеется, антикварного, привезенного из Мэнора, к черту все остальное: бледную, как смерть, Лили, не сводящую глаз с камина, застывшего у окна Скорпа, который казался бы совсем спокойным, если бы не сжимал в руке бесполезную палочку до такой степени, что пальцы становятся белыми и немеют. Роза плачет, а когда ей на мгновение удается вздохнуть, разражается задыхающимся:
- Это я, я, я виновата!
Лили вздрагивает, пытаясь заставить себя говорить спокойно, чтобы хоть чуть утешить кузину, но у нее ничего не получается:
- Не… Рози, ты тут ни при чем, Джим сам… ну ты же знаешь!
Малфой даже не шевелится. Он вообще ничего не слышит уже около часа, с тех пор, как из камина вывалился отплевывающийся от летучего пороха Ал:
- Джим… в Мунго! Нарвался на старое проклятие в Чехии…
И умчался снова.
А теперь Роза рыдает, силясь кому-то объяснить:
- Это же я, я ему говорила, что зря он гордится, что… Поттер, что нужно самому… вот он и поехал…
Лили берет себя в руки, сползает с кресла на ковер, ласково отводит мокрые пряди подруги:
- Рози, ну перестань, с ним все… все будет хорошо, ты же знаешь! Там мама, там… дядя Невилл, они что-нибудь придумают! А ты не глупи, Джим и сам бы… он всегда хотел быть героем, с детства! Он же… как мальчишка, где опасно – там ему медом намазано… Ты только не плачь, а то и я заплачу… А мне нельзя, нельзя, нельзя…
Лили утыкается подруге в колени, всхлипывая. Ей и правда нельзя, у нее пятый месяц беременности. Роза собирается, невольно равняясь на свою безупречную, всегда мужественную мать, сворачивает, как старый пергамент, свою вину, и поднимает с пола Лили, призвав успокоительное:
- Ну тихо, тихо, Рыжик! Ты же – миссис Малфой, тебе реветь не положено! Скорп!
Он даже оборачивается, но все так же безразлично, словно ничего, кроме палаты в Мунго, куда они даже не могут попасть, на свете сейчас нет и быть не может.
У Малфоя тоже – вина.
Потому что Джеймс вскрывал – поместье Долохова, до которого наконец добрался спецотдел Министерства. Потому что кто может уверенно сказать, не было ли там заклятий Люциуса Малфоя?!
Роза подходит решительно, все такая же бледная, но категоричная, как Гермиона в лучшие ее годы:
- А ну-ка соберись! У тебя жена беременная, а ты расклеился как мальчишка… а еще аристократ!
- Чего тебе, Уизли? – привычно вздыхает Скорпиус, отвлекаясь от спасительного забытья.
Становится только больнее, но кому до этого дело?
До того, что им обеим Джим – всего лишь брат. А ему – жизнь. Вера в то, что все будет хорошо.
Потому что до них с Алом он одиннадцать лет верил только в одно: что страх спасает жизнь. Так думали родители. Хотя не говорили, конечно.
- Мне – чего? – угрожающе переспрашивает Роза. – Да мне бы только понять, почему без Поттеров ты такой трус! Кровь сказывается?
- Не смей меня в этом обвинять!
- Так докажи! – почти задорно выкрикивает Роза, выхватывая палочку.
Скорп мгновенно ее обезоруживает, снисходительно усмехнувшись:
- Теряешь сноровку, Уизли!
И направляется на кухню к Лили, дрожащими руками заваривающей чай; а вслед ему летит шепот:
- Так держать, Малфой… Еще и тебя я терять не собираюсь!
***
Момент смены Хранителя для lucky1107.
В доме Поттеров в Годриковой Лощине трагедия: малыш Гарри наотрез отказывается идти на руки к Питеру.
- Ну же, милый, это же Хвостик! – воркует Лили, ласково улыбаясь сыну.
Гарри только упрямо выпячивает губу и норовит расплакаться:
- Ни-а-тю!
Джеймс, как всегда растрепанный, укоризненно качает головой:
- Ну, Гарри Джеймс Поттер, это никуда не годится! Что это ты выдумал?
На мальчика смотрят с удивлением: еще неделю назад он радостно встречал Пита, с восторгом дергал его за зачем-то отрощенные усы, радостно хохотал, когда дядя Питер вдруг превращался в «мыфа», а тут вдруг…
- Ни-а-тю!
Питер растерянно и как-то сконфуженно улыбается, но на обеспокоенный взгляд Лили: не обиделся ли? – пожимает плечами:
- Да ничего, забудет еще… Хватит вам мучить мальчишку, Джим!
Сохатый, все так же насмешливо-недовольный поведением сына, бросает на Питера виноватый взгляд, но утихомиривается, усадив сына рядом с собой на вязаный коврик, и переключается на непривычно молчаливого Рема:
- Лунатик, ты чего такой… пришибленный? До полнолуния вроде еще долго…
Римус вздрагивает, закусывает губу и криво как-то улыбается:
- Да все в порядке, просто не выспался. Да и вообще…
И вообще.
Сириус до боли сжимает кулаки, слыша это «вообще», переводит горький взгляд на Гарри. А еще говорят – дети все чувствуют! Как бы не так…
Почему не видит маленький крестник того, что видит он, Сириус? Что Люпина никогда нет дома? Что он молчит о всех своих занятиях? Что он вскидывается всякий раз, когда с ним заговаривают о министерстве? Что он – оборотень, оборотень, оборотень, а к ним только там – на другой стороне – относятся как к людям?
И причем здесь милый дурачок Питер?
- Джим, мне… давай выйдем – поговорим, а? – голос у Сириуса дрожит, сбивается.
От злости, от ненависти к себе – за необходимость, за неизбежность подозрения.
К Джиму – за эту вечную и всеобъемлющую его веру в друзей, которую и сейчас – как рискнуть поколебать?
К Рему – зачем, какого черта? После всего, что они для него сделали – да неужели?
Сохатый только удивленно вскидывает брови за старомодными очками:
- Чего тебе при всех не говорится?
Люпин перехватывает взгляд Сириуса, судорожно что-то переглатывает, растерянно оглядываясь на Лили, и поднимается:
- Я… п-пойду… Мне нужно к матери заехать. Я… до свидания.
Ему кивают, Лили понимающе улыбается вслед: она-то случайно знает, какого рода дела занимают Люпина днями и ночами. И не знает – что, выйдя за порог, он пройдет всего несколько метров и, сжавшись у ограды кладбища, чуть не завоет от тоски, впервые со своих двенадцати лет подумав, что, может быть, ему лучше было бы – в лесу. Среди тех, которым не больно.
А Сириус все-таки утащит друга в коридор:
- Слушай, Джим, я подумал… То, что Хранитель – я, слишком очевидно.
- И что ты предлагаешь? – нахмурится Поттер. – Только, Мерлина ради, не Дамблдора!
- Пит, - решительно выпалит Бродяга, в восторге от своего решения. – Он не так светился на заданиях Ордена, и храбрецом не выглядит… Можно бы и Рема, но у него и без нас проблем хватает…
И никто не заметит мгновенного ужаса, что мелькнет в глазах у простодушного Пита, когда ему предложат стать Хранителем. И – такого же мгновенного – облегчения.
А Рем ничего не узнает. Сириус об этом позаботится.
- Только не забудь рассказать Лунатику, ладно?
- Увижусь с ним на той неделе… Да не дергайся ты так, Сохатый, живы будем – не помрем!
И Джим проглотит наживку, не усомнившись, а у Блэка надолго застрянет в горле что-то острое и саднящее: первая за все годы ложь другу.
Во спасение.
