Глава 60: СамооценкаРиза отказывалась об этом разговаривать. Рой пытался вновь и вновь, говоря, что Бен сохранил жизнь Маэсу. Мистер Ранье тоже пробовал: объяснял, что алкоголь делает людей другими, так что они говорят и совершают вещи, о которых в трезвом виде даже и не подумали бы. Доктор Белла провела с ней пару бесед о тоске и болезни. Даже мистер Хьюз попробовал – пришел за ней после школы на следующий день и повел ее за руку по красивой улице с кустами сирени и роз, рассказывая о том, что мама Бена умерла много лет назад. И что он все еще переживает по этому поводу, потому что ему пришлось разрезать ей живот, чтобы спасти малыша. Это все было неважно. Риза не хотела об этом разговаривать.
В среду она не могла вынести даже мысли о том, чтобы увидеть его, но в четверг все-таки пошла в лагерь цыган. Бен сидел рядом с костром, завернутый в плед. У него были впавшие глаза и серая кожа, и он сильно дрожал. Гарет сидел неподалеку, сшивая два куска кожи и внимательно следя за братом. Риза чуть помедлила, но он ободряюще кивнул ей.
— Б-бен?
Казалось, он ее не услышал.
— Бен? — вновь попробовала Риза.
На этот раз Бен с трудом, но все-таки нашел ее лицо пустыми глазами.
— Риза, — пробормотал он. Его губы были сухими и потрескавшимися, а его щеки вдруг покраснели от стыда. — Я не хочу, чтобы ты приходила сюда. Нам не стоит больше видеться. Я...
Она приложила ладонь к его липкой щеке.
— Тебе грустно. Тебе грустно и плохо, и тот напиток только делает все хуже.
Бен фыркнул и отвернулся.
— И ты? — тихо проворчал он, скрывая боль за раздражением.
Риза не поняла, что друг имел в виду. Она всего лишь хотела дать ему знать, что ей не все равно, и что они все равно останутся друзьями после случившегося. Даже несмотря на то, что Бен мог серьезно ранить Роя. Риза присела рядом, прижавшись к нему плечом.
— Это больно. Когда мама мертва. Моя тоже умерла.
Гарет постарался подавить болезненный вздох и взял себя в руки. Наверное, это была тема, которую никто не хотел поднимать рядом с Беном.
Он уставился на нее, и на мгновение в его зеленых глазах блеснуло нечто страшное. В них плескалась ненасытная боль и глубокая, жестокая ярость, которая вот-вот грозила выйти наружу и захватить Ризу...
Бен грустно улыбнулся.
— Да, — тихо сказал он. — Она мертва, да?
— Уже четыре года, — пробормотала Риза, кивнув.
Она нечасто говорила о маме – это было слишком больно. Но хотя Ризе и было всего девять, она понимала, что другу сейчас плохо и нужно что-то сделать – что угодно, лишь бы облегчить его боль, даже если для этого придется разделить ее.
Бен странно, полузадушено вздохнул и вытянул ноги, раскрывая руки, так что плед разошелся в стороны, словно шторы.
— Сюда.
Риза села ему на колени, словно она была младше, чем на самом деле. Кокон из пледа закрылся, и Бен прижал ее к себе, положив щеку на макушку.
— Ты все равно волнуешься за меня? — хрипло прошептал он. — Несмотря на то, что знаешь, что я сделал.
— Тебе нужно было сделать это. Ты спас Маэса, — припомнила Риза тысячу раз повторенные слова Роя. Но было кое-что еще – кое-что, что друг не сказал. Кое-что, чего он, наверное, и сам не знал. — Ты спас Маэса, а он – Роя, а Рой заботится обо мне. Если бы ты не сделал этого, то некому было бы заботиться обо мне.
Бен чуть отстранился, заглядывая ей в глаза.
— Я никогда не думал об этом... Я...
Он вдруг тихо расплакался, прижав ее к себе и качаясь взад-вперед. Риза положила голову ему на плечо. Так они и сидели, когда за ней пришел Рой.
Риза с неохотой покинула Бена, и Гарет принялся терпеливо упрашивать его прилечь в повозке, а она знала – другу сейчас нужен отдых. Риза решила, что навестит его завтра, а потом послезавтра и послепослезавтра, пока Бен окончательно не придет в себя после горького вечера. Но не получилось.
В пятницу грустный и почему-то виноватый Рой пришел за ней после школы. По городу распространились слухи об эскападе Бена – и особенно про его ножи. Капрал Селкирк предупредил цыган, что им лучше поскорее убраться из города, и как объяснил Рой – это была угроза арестовать Бена, если Хьюзы не уедут. Так что пока Риза чертила конус с помощью циркуля и транспортира, ее друг тихо ушел прочь. Она не знала, что именно чувствует по этому поводу.
Иногда Риза казалось себе старой, глядя на беспечных и счастливых Элейн, Норму и Сьюзан. Даже Фрэн и другие старшеклассницы выглядели довольными жизнью, но только не Риза. Порой она даже не могла вспомнить, каково это – радоваться. Просто шла в школу, старалась делать все уроки на отлично – не знала, как по-другому – и возвращалась домой, где помогала Рою с домашними делами и шла спать, чтобы как следует выспаться, а следующим утром вставала, и весь цикл повторялся вновь.
Так летели месяцы.
Мордред сидел на стуле, глядя на ноги и чувствуя себя не очень хорошо.
Когда эта идея впервые пришла ему в голову, он отбросил ее, как абсурдную. Во-первых, это будет невероятно сложная задача. Во-вторых, он в этом не смыслил. В-третьих, никто из алхимиков не делал ничего подобного прежде.
Последняя мысль витала на краю его сознания, пока Мордред не уверился, что именно поэтому ему и стоит решиться на это. Он всегда боролся с предрассудками: с помощью алхимии – против банального уклада жизни родного городка, с помощью своего грандиозного исследования – против традиций алхимии. Так почему останавливаться теперь?
К тому же, только так его исследование будет в целости и сохранности. Мордред не мог доверить его книгам или памятникам, или другим принятым методам сокрытия алхимических формул. Его огненная алхимия была смертельной, слишком мощной, чтобы потерять её или допустить злоупотребление ею. Он даже не знал, что было бы хуже: потерять работу всей жизни или знать, что она попала в плохие руки и стала инструментом зла. В любом случае, ее надо защитить. Шифр был хорош. Хорош? Он был великолепен. Но шифры по самой своей натуре могли – должны быть дешифруемы. Единственный способ убедиться, что исследование будет в безопасности, переживет его самого и однажды достанется достойному преемнику – это доверить его кому-то. В мире остался лишь один человек, которому Мордред мог доверять.
Это был идеальный план. На спине исследование будет скрыто от ее глаз, так что Риза никогда не сможет дешифровать его сама. Мордред знал, что дочь достаточно умна для этого. Даже если она и ничего не понимает в алхимии, однажды разгадка все равно могла прийти ей в голову, а ему этого не хотелось. Это была бы слишком тяжкая ноша для ее хрупких плеч. Не будет видеть – не станет понимать. На ее спине исследование всегда будет скрыто от чужих глаз, если Риза сама не решит показать его, а она была умной девочкой. Ее можно научить. Он смог бы научить ее, какой именно человек, какой алхимик, достоин этой тайны.
Главное – время. Мордред знал, что ему недолго осталось. Он устал и был истощен, и кашель вернулся. С той ветрянки, которой Мордред заразился от дочери, в свою очередь подцепившей заразу в жуткой школе, он болел еще семь раз. Что-то смутно подсказывало ему, что повторяющиеся инфекции потихоньку отъедали его мягкие, чувствительные ткани легких, делая выздоровление сложнее с каждым разом, а сухой кашель – дольше. Один раз Мордред даже сходил к Белле – нет, к доктору Грейсон – и спросил ее совета. Это было невозможно. Всю жизнь она оставалась его неизменной, преданной подругой, несмотря на плохое обращение и многие разы, когда он пренебрегал ее нуждами и чувствами из-за своих. Но она, наконец, порвала с ним, и ему не хотелось подвергать ее пытке собственного нежеланного присутствия.
Да и в любом случае, доктор Грейсон мало что могла сделать. Все более тяжкие болезни продолжат приходить, пока в один день его не вынесут ногами вперед, а до тех пор нужно закончить работу. Сложность состояла в том, что татуирование – сложный и деликатный процесс, и Мордреду не хватало умения, чтобы сделать все правильно. Он вновь вернулся взглядом к своим ногам.
Штаны валялись на другом конце комнаты, потому что он вновь пытался тренироваться. Инструмент для татуажа был абсурдно простым: обычная иголка для шитья, замотанная в чернильную нить. Татуировками по большей части развлекались преступники и осужденные, и таким методом как раз пользовались в аместрийских тюрьмах, если верить книжкам, которые ему удалось раздобыть. Это был невероятно медленный процесс: прошивать кожу вновь и вновь, оставляя чернильный след. Небрежные результаты попыток испещряли его бедра. Многие стекли, некоторые загноились, а некоторые начинали медленно сходить на нет. Это было непозволительно.
Одна из книг упоминала древнее синское искусство, называемое «ирезуми»: родовую технику, которая позволяла делать великолепные, замысловатые татуировки благородных цветов – и они совершенно не тускнели со временем. Если бы только Мордреду удалось раскрыть секреты этих мастеров... Но это было возможно только в Сине.
Идея пришла в голову внезапно. На восточной границе Аместриса располагались поселения, куда стекались синские эмигранты. Белла называла их «перевалочными пунктами». Если где в Аместрисе и можно найти мастера ирезуми, так это там. Где-то между тем моментом, когда он разделся, и когда с отвращением отбросил заляпанную чернилами иглу, Мордред решил, что совершит паломничество на восток. Рою было уже четырнадцать – этого достаточно, чтобы остаться главным на какое-то время. Уже пришла оттепель, и как Мордред решил отправиться в путь, как только по дорогам вновь можно будет ездить.
Конечным пунктом путешествия естественно стала единственная община, о которой он слышал: Гришмор – городок, где некогда жили родители Роя.
— Он просто оставил вас? — недоверчиво спросила доктор Белла, едва не выронив сковороду с картофельными лепешками при развороте.
Риза закусила губу и опустила взгляд, но Рой кивнул.
— Это очень важно, — сказал он. — Учитель сказал, что это что-то для исследования. Он вернется.
— Одно и то же... — доктор Белла неодобрительно нахмурилась. — Останетесь здесь, пока он не вернется. После ужина все вместе прогуляемся до вашего дома, чтобы взять все необходимое.
— Мистеру Хоукаю это не понравится, — с сомнением заметил Рой. — Кроме того, я достаточно взрослый, чтобы обо всем позаботиться самостоятельно.
Это были слова самого мистера Хоукая, и Рой находил их странным образом надоевшими. Иногда он чувствовал себя так, словно действительно занимался всеми делами по дому, и неважно, был ли рядом учитель, который ни разу даже «спасибо» не сказал за тяжкую работу.
Доктор Белла задумчиво посмотрела на него.
— Тебе действительно четырнадцать, — как-то печально сказала она.
— Я мог бы поступить в военную академию, если бы у меня было разрешение родителей.
Такую фразу обронил мистер Ранье в День рождения Роя. Его странным образом успокаивало это знание, даже несмотря на то, что записаться, как Маэс, он сможет только через два года. Но по крайней мере, ему теперь достаточно лет, чтобы начать обучение на офицера, если захочет. Рой думал, что если и присоединится к армии, то только в качестве государственного алхимика, но осознание, что существует и другой путь, заставляло его чувствовать себя увереннее.
Однако доктору Белле это не очень понравилось.
— Ты же не хочешь этого, да, Рой? Не так скоро.
— Нет... — ответил он, слегка озадаченный ее тоном. — Я просто имел в виду, что могу.
— Вот и хорошо, — доктор Белла выглядела приободрившейся.
Она разложила лепешки по тарелкам и убрала тканевую крышку с банкой консервированных томатов для Ризы.
— Кроме того, — пробормотал Рой, потянувшись за сметаной, — у меня нет родителей, которые подписали бы разрешение.
Доктор Белла взглянула на него с грустью в глазах, и он почувствовал себя как-то неуютно. Никогда прежде Рой не озвучивал своих чувств по этому поводу.
— Родители не... — доктор Белла замолкла, обдумывая свои слова. — То, что у тебя нет родителей, не делает тебе менее ценным.
Он уставился на свой ужин, ковыряя ложкой кусок жареного мяса. Рой никогда не позволил бы себе возразить ей, но они оба знали, что это неправда. Сироты ни во что не ставились. Единственное, кем он был – это учеником мистера Хоукая, и даже это всего лишь жест доброй воли – Рой не платил за обучение, за одежду на теле или еду в животе. Одной этой мысли было достаточно, чтобы мгновенно порушить всю заработанную с таким трудом самооценку, взращенную за последние годы доктором Беллой и мистером Ранье, успехами в алхимии и, главное, Маэсом.
Словно почувствовав, что его самомнение внезапно пошатнулось, доктор Белла улыбнулась.
— Посмотри только, как ты отлично заботишься о Ризе! Я не знаю ни одного старшего брата, который смог бы позаботиться о ней лучше. На самом деле, немногие взрослые смогли бы. Я очень горжусь тобой.
Простая, честная похвала была словно осенний дождь, пролившийся на иссушенную землю: истосковавшийся по одобрению Рой впитал ее, но бесследно – снаружи осталась все такая же треснутая и выжженная поверхность.
— Откуда я? — спросил он, не в силах удержаться.
— Ты родился в Юсвелле, но, насколько мне известно, вырос в маленьком городке под названием Гришмор. Твои родители умерли во время пожара в доме.
Рой вздрогнул.
— Я помню, — пробормотал он. — Пожар, в смысле. Но я не помню их. Кто я?
— Рой Мустанг, конечно.
— Нет, кто я? — повторил Рой. Он не мог вложить в слова весь смысл этого момента одинокой неуверенности. — Как я могу знать, кто я, если я не знаю, кем были мои родители?
— Наши родители не определяют нас. Их действия и выбор не делают нас нами – мы сами должны решить, кто мы есть. Неважно, откуда человек пришел. Важно лишь то, что он делает.
Рой хотел поверить ей, но не мог. Он закусил губу и попытался улыбнуться – безуспешно.
— Кем бы ни были твои родители, я знаю, что они ужасно гордились бы тем, кем ты стал. Точно так же, как гордимся мы с твоим учителем.
На этот раз полуулыбка Роя была вполне искренней. Мистер Хоукай гордился им?
— А моя мама гордилась бы мной? — едва слышно прошептала Риза.
— Конечно, гордилась бы, — без раздумий ответил Рой.
— Да, — согласилась доктор Белла. — Ты красивая девочка, и одна из самых умных, кого я знаю.
Рой ощутил укол зависти. Доктор Белла никогда не видела, как он решает сложные химические уравнения так быстро, что бумага рвалась под кончиком ручки. Но, конечно, это была очень специфическая работа; когда дело доходило до чтения и письма, Рой понимал, что остался далеко позади. Риза, с ее умениями, могла делать что угодно, тогда как он никогда не сможет заниматься чем-либо, кроме алхимии.
Наверное, доктор Белла почувствовала, что все ее попытки взбодрить Роя и Ризу прошли даром, и она поднялась с места, даже не притронувшись к ужину.
— Кстати, о родителях, — радостно сказала она, словно все, что ей удалось уловить из разговора – это всего лишь безобидное слово, — как вы думаете, у кого родился малыш?
Ни Рой, ни Риза угадать не смогли. Доктор Белла вынула конверт из-под стойки для специй и склонилась, чтобы показать им фотографии, приложенные к письму.
— Доктор Сара! — радостно воскликнул Рой.
На первой фотографии было двое: улыбающаяся стажерка доктора Беллы и ее блондинистый муж. В руках доктор Сара держала запеленатого в белую льняную ткань младенца. Новоиспеченная мама выглядела невероятно счастливой.
— Именно. Аккуратнее, не смажь ее. У них девочка.
— А как ее зовут? — спросила Риза, завороженная фотографией.
— Уэнди, — ответила доктор Белла и нахмурилась. — Нет, не то, — она глянула на письмо: — Уинри. Три килограмма шестьсот восемьдесят грамм.
Она показала следующую фотографию, на которой двое малышей лежали рядом на овечьем покрывале. Пухлощекая маленькая Уинри била ножкой по воздуху, зажав кулачком нос лежащего рядом младенца – он казался меньше, но чуть старше. И очень забавно хмурился, недовольный таким обращением. На голове Уинри почти не было волос, а вот у ее друга уже проглядывали золотистые локоны, один из которых по-бунтарски, словно антенна, смотрел вверх.
— Кто это, — спросил Рой, указывая на него.
— Сын соседей. Судя по всему, у маленькой Уинри неслабый захват.
Рой засмеялся, расслабившись. Фотографии сделали свое дело, и вскоре они втроем с Ризой и доктором Беллой мирно ужинали. Покончив с едой, они переместились на второй этаж: доктор Белла, обняв Ризу, устроилась на диване, и та читала ей пассаж из новой книги ее теперь любимого писателя – Каррер Белл. Рой, хронически усталый от недостатка сна, приютился на кресле и позволил мыслям улететь далеко-далеко.
