Глава 61: Великое искусствоПервой остановкой на пути Мордреда стал Восточный город. Там он заглянул в офис барристера, занимающегося его инвестициями. Ему нужно было забрать сохраненные на следующую четверть квартала деньги – Мордред, может, и не слыл человеком светским, но на недостаток ума точно не жаловался. Ремесленники никогда не раскрывают свои секреты так просто: если он хочет научиться тому, как вытатуировать алхимическую формулу на спине юной девушки, придется заплатить. Его безуспешные попытки и тренировки на собственной коже это доказали.
Однако забрать деньги оказалось не так просто. Барристер – полный, веселый человечек, от которого пахло темным пивом и охотничьими сосисками – попытался все объяснить. Оказалось (Мордред слышал об этом впервые), что большая часть его капитала была вложена в южную шерсть. С началом войны против Аэруго стало неизвестно, каким будет доход от инвестиций в следующие несколько месяцев. Так что Компания – под этим словом барристер подразумевал себя и кривоногого клерка – не могла отдать больше двадцати тысяч сен.
Мордред, не уверенный, что будет достаточно суммы вдвое больше названной, попытался поспорить. Военные униформы делались из этой самой шерсти, а во время войны они шли в расход так же, как и прочая амуниция. Следовательно, спрос будет расти. К тому же, если конфликт приведет к потере стад, снабжение сократится. А это значит, что цены на шерсть взлетят, не так ли? Но нет, оказалось, что его деньги были не просто вложены в шерсть – они были вложены в овец. И никто не мог гарантировать, что доход вообще будет.
В конце концов, после долгой дискуссии, они договорились. У Мордреда в запасе было три месяца, чтобы отплатить долг: если деньги не пригодятся, их можно просто вернуть на пути домой. Все, что не будет потрачено, следовало пустить на откуп заема, и если барристеру придется, то он придет за деньгами сам. Так, с шестьюстами тысячами сен – тремя четвертями тщательно охраняемого наследства – в неприметном чемоданчике, Мордред вновь сел на поезд, направлявшийся на восток.
По приезду в Гришмор (пришлось ехать на телеге, потому что железные дороги не шли так далеко) он привлек немало внимания. Чужаки – особенно светловолосые – нечасто бывали в этой далекой деревеньке. Конечно, тут жило несколько коренных аместрийцев, но основную часть населения составляли синцы и метисы со странным смешением черт обеих наций.
Деревенька была перенаселена; из каждого угла веяло нищетой. Бомжи в лохмотьях жевали неочищенные глиняные трубки и шатались по улицам. Изможденная, отчаявшаяся женщина, приехавшая на запад в поисках лучшей жизни и не нашедшая ее, распускала слухи на плохом синском. Голые дети и полуголые юнцы бегали друг за другом, словно оголодавшие щенки.
Найти кого-то, чей ломаный аместрийский Мордред мог хоть как-то понять, оказалось сложно, но после этого отыскать нужного человека оказалось проще простого. Естественно, в деревеньке был свой мастер ирезуми, и после кучи взяток и просьб Мордреда все-таки отвели к нему.
Мастер ирезуми жил в подземной лачуге. Подвал сгоревшей фермы обновили, и теперь он служил домом и студией для седого старика. Тяжелые и богато изукрашенные орнаментом, но потертые ковры свисали с потолка, разделяя единственную сырую комнатку на место для сна и работы.
Мастер ирезуми – беловласый старик с желтоватой кожей и узкими, как у всех синцев, глазами – молча взглянул на Мордреда, когда его проводник представил гостя на гнусавом чужом языке. Мастер махнул рукой, прогоняя проводника, и, оставшись наедине с Мордредом, погладил свисающие усы.
— Что тебе нужно? — спросил он.
Его аместрийский, на удивление, оказался очень чистым.
— Я хочу изучить ваше искусство, — начал он и продолжил говорить, пытаясь передать свое желание выучиться технике, необходимой для создания идеальной и сложной татуировки, над которой не будет властно время.
Когда Мордред закончил, мастер ирезуми цокнул языком и покачал головой.
— Это займет много лет.
Он закатал рукав оборванного халата, чтобы показать хитроумный цветастый узор, вившийся по предплечью. У Мордреда разве что слюнки не потекли от такого зрелища: красивый рисунок, высокая точность линий – все то, к чему он стремился.
— Студент не создаст шедевр, если не будет спотыкаться на пути к нему. Тебе
не создать такую красоту без должного усердия.
— Мне не нужна красота. Мне нужно, чтобы она выполняла свою работу.
Конечно, Мордред не принес с собой настоящий черновик. Зная, что кем бы ни оказался мастер ирезуми, он захочет объяснений, и не заинтересованный в лишних знаниях, он нарисовал ложный черновик. В нем были все элементы оригинала: широкие, размашистые линии, плавная дуга, чистая готическая каллиграфия... но изображенный там трансмутационный круг использовался для стрижки изгороди, а слова были переписаны из Ганхольдовского «Собрания сочинения для детей».
Мордред развернул набросок и показал его старику.
— Я хочу вытатуировать вот это. Черными чернилами. Она не должна стираться. Не должна смазываться. Я хочу, чтобы картинка пережила того, кто будет ее носить. Научите меня всему, что нужно для этого знать.
Мастер ирезуми забрал бумагу из его рук и внимательно изучил ее. Потом глянул на Мордреда, и на мгновение тот почувствовал, как сияющие глаза синца проникают ему в самую душу, обнажая правду.
— Ты алхимик, — задумчиво сказал старик, а потом покачал головой, указывая на черновик. — Преступники могут вытатуировать это с помощью иглы и нити. Я тебе не нужен.
— Нужны. Я уже пробовал нитью.
Страх того, что мастер ирезуми не откликнется на его просьбу, пересилил здравый смысл и стыд. Еще не совсем понимая, что делает, Мордред расстегнул штаны и дал им упасть на пол, так что стали видны метки на ногах – его многочисленные неудачные попытки татуирования. В некоторых местах кожа сморщилась, и чернила брызнули из проколов. Пара зараженных ранок все еще истекала гноем. Даже самые лучшие татуировки понемногу выцветали.
К ужасу Мордреда, старик закинул голову назад и громко рассмеялся.
— Ты хочешь, чтобы я научил тебя чему-то лучшему, чем это? — усмехнулся он и презрительно сплюнул на пол: — Проваливай.
— Но...
— Ты алхимик.
Мордред прищурился. К чему это он клонит?
— Да...
— В моей стране мы зовем это «рентанджицу». Это же искусство, да?
— И наука, — оскорбленно ответил Мордред.
— Но для тебя это великое искусство.
Мордред с неохотой кивнул. У него было такое ощущение, словно он сам просится в ловушку.
— Алхимия – твое великое искусство. Ирезуми – мое. Это не игрушка и не шутка. Это созидание, красота и чистота. Это бессмертие, потому что мои работы на много лет переживут меня. Ирезуми – не хобби для преступников. Это мое великое искусство.
Пылающие гордостью и хорошо контролируемой яростью черные глаза синца встретились со взглядом Мордреда.
— Если ты хочешь унизить мое искусство, то ищи тюрьму, где отродье научит тебя, как себя калечить.
Мордред не ожидал насмешки. Он просто замер, не в силах шевелиться, пока ярость не застала ему глаза.
— Нет! Вы говорите, ваше искусство вечно. Я пытаюсь увековечить мое. Этот набросок хранит в себе все мои секреты. Мне нужно сохранить его. Он должен охраняться. Он должен быть защищен.
— Секреты следует передавать подмастерьям. Именно поэтому мы терпим их глупость и вопросы. Чтобы в один день передать им все свои знания.
Это дало Мордреду передышку. Как можно объяснить старику, что он не знает, можно ли доверять своему ученику? Рой Мустанг – великолепный юный алхимик, но что он за человек? Кем он вырастет? Будет ли у него достаточно самообладания, чтобы доверить ему этот секрет? Сможет ли Рой устоять перед искушением применить обретенную силу во имя зла? Откуда Мордред мог знать, как именно ученик применит ее?
— У меня нет подмастерья.
Мастер ирезуми фыркнул.
— Тогда ты глупец.
— Да. — Мордред был готов согласиться с чем угодно, лишь бы старик согласился учить его. — Я глупец. Но это важно для меня. Мне нужно все сделать правильно. Это, — он указал на собственные искалеченные ноги, — просто неприлично. Я хочу создать произведение искусства.
Повисла тишина. Старик, казалось, глубоко задумался.
— Эта татуировка. Куда ты нанесешь ее?
— На девочку. Девушку. Мою дочь.
Мастер ирезуми погладил усы.
— У меня была дочь, — сказал он.
— Вот... как.
Мордред не был уверен, какое отношение это имело к их разговору.
— Когда ей было шестнадцать, мы перешли через пустыню. Она давала мне силы идти дальше. Заставляла выживать.
Мордред переступил с ноги на ногу. К чему ему знать все это?
— Когда мы добрались сюда, я сделал ей подарок. Вытатуировал тигрицу – от плеча до плеча, — старик изобразил руками спину девушки в воздухе. — Она была великолепна.
— Была? — тихо сказал Мордред.
Мастер ирезуми пожал плечами.
— Она уехала. Сбежала с аместрийцем много лет назад. Опасайся дочерей. У них есть собственное мнение.
— Риза не такая. Я могу доверять ей. Могу научить ее. Она защитит мое исследование – если вы поможете мне передать его ей.
— Если ты приведешь ее сюда, я сделаю эту татуировку для тебя.
И вдруг у Мордреда появилась идея.
— Как вы можете дать кому-то еще делать татуировку на вашем ребенке? — резко спросил он.
Казалось, последовавшая тишина никогда не закончится. А потом старик склонил голову.
— Хорошо. Я научу тебя, алхимик. Я научу тебя тому, чего ты желаешь знать, но всему есть цена.
Мордред ожидал этого. Победная улыбка тронула его тонкие губы.
Прошло уже три недели, а мистер Хоукай не послал ни единой весточки. Не то чтобы Рой возражал. В отсутствие учителя, который заглядывал ему через плечо, отсылал его с ненужными заданиями или велел читать бессмысленные тексты, у Роя появилось больше времени на себя. Как только Риза уходила в школу, а все обычные домашние дела были переделаны, он мог спокойно заниматься учебой, в удобном ему темпе. Более того, без мистера Хоукая, наказывавшего его за любые эксперименты, у Роя наконец появилась возможность опробовать пару сложных трансмутационных кругов из старых книжек. Он мог обедать, когда захочется, а после – предаваться дневному сну, что было роскошью, в которой так нуждалось его растущее тело.
Риза уже легла спать, а Рой засел в кабинете. Большую часть вечера он провел, решая стехиометрические уравнения на скорость. Ему надо было научиться считать такие уравнения без бумаги и ручки, поскольку алхимикам нужно решать любые уравнения реакции без единой заминки. У него здорово получалось.
Однако существовало еще одно дело. Рой не знал, когда мистер Хоукай собирался вернуться, но догадывался, что когда тот вернется, дом должен быть чистым. Ему без труда удавалось делать все привычные домашние дела: в конце концов, теперь в доме они жили вдвоем, а не втроем. Кроме того, они с Ризой были чистоплотны, в отличие от мистера Хоукая. Все, что требовалось – это вовремя стирать вещи подруги, и все. Осталась только одна комната, к которой он до сих пор не прикасался – кабинет.
Рой начал с книг, разбросанных по всему помещению. Хотя он всегда ставил книги обратно на полки, огромное их количество лежало на полу, диване, стуле и столе в полном хаосе. У него ушел почти час на то, чтобы расставить их обратно по шкафам, поскольку пришлось отыскать место для новых книг учителя, которые никогда прежде не были на полках. Рой не знал точно, куда их ставить: где найти место для текстов о чернилах, человеческом росте и историях преступников среди научных текстов? В конце концов, немного повозившись, Рой выделил им отдельную полку, надеясь, что это не рассердит мистера Хоукая.
Дальше нужно было избавиться от пыли. Они мыли окна в прошлую субботу: Риза чистила их изнутри дома, а Рой – снаружи. Он вытер пол и как мог рассортировал разные бумаги. Сложил в отдельную стопку записи учителя и убрал захламлявшие пол свитки. Собрал наконечники для перьевых ручек и пустые чернильницы и нашел полуразложившийся бутерброд с сыром под промокашкой. Его Рой выкинул в мусорную кучу, не побоявшись выйти во двор в темноте.
Поставив стул на место и взбив подушки на диване, Рой с молчаливой гордостью оглядел свою работу. Кабинет выглядел в разы лучше, чем когда-либо. Все было вычищено и разложено по полочкам, а без стопок бумаг то тут, то там, комната казалась почти уютной.
И все же что-то зацепило его взгляд. Из-за шкафа у окна торчал кусочек пергамента – самый-самый уголок. Заинтересовавшись, Рой достал его целиком. Это оказался квадратный лист с самой странной алхимической формулой, которую ему доводилось видеть.
В центре был простой трансмутационный круг: символы земли и воздуха пересекались под знаком огня. Над кругом – прорисованный всполох огня, чем-то напоминающий глаз. Под – свернувшаяся черная саламандра. Всю картинку окружали латинские слова и различные геометрические фигуры. Широкими черными линиями был прорисован потир, поддерживающий саламандру – вокруг него тоже вились всякие фразы. Рой не слишком хорошо знал латынь, но понял пару слов: «flammis» – пламя, «culpa» – вина и в самом низу, в правом углу – «lupus» – волк.
Все это было очень непонятно. Можно ли вообще применить эту формулу? Рой аккуратно расстелил лист на ковре и приложил руки к кругу. Под ним струилась сила, но без знания, как использовать эту формулу...
— Рой?
Рой вскочил, осознавая, что его застали за чем-то, что он не должен делать, и резко развернулся. В дверях стояла Риза. Ночнушка струилась вокруг ее щиколоток, а красные глаза были темными и влажными от сна и невысохших слез.
— Риза, — стараясь взять себя в руки, вздохнул он. — Что такое?
Она босиком пробежала через комнату и присела рядом с ним.
— Папа когда-нибудь вернется?
Рой погладил подругу по волосам.
— Конечно. Просто его исследование заняло больше времени, чем он думал, вот и все.
Риза вздохнула, глядя на свои руки, лежавшие на коленях.
— Я подумала, может... может, он уехал навсегда.
Рой не знал, что ответить. Ему хотелось подбодрить подругу – той явно было плохо.
— Вот что я тебе скажу. Я купил пару яблочных штруделей – хотел оставить их нам на завтрак, но если ты хочешь, то можно съесть один сейчас.
Риза слабо улыбнулась ему.
— Хочу.
— Отлично. Иди на кухню, я приду через минуту.
Она кивнула и выскользнула из комнаты. Оставшись один, Рой быстро вернул лист со странной формулой за шкаф. Что-то в этом рисунке пугало его.
Все это действительно заняло больше времени, чем Мордред ожидал. У мастера ирезуми было свое представление о том, как следует учить. Первым делом он научил Мордреда вырезать иглы из тонких кусков бамбука – не слишком толстые и не слишком тонкие. Затем последовали уроки того, как следует смешивать чернила – не только черные, но и вообще любые. Когда Мордред заметил, что хочет сделать всего лишь однотонную черную татуировку, старик ударил его по лицу, словно дерзкого школяра, и отослал за хлебом. Мордред, сжав зубы, переносил и абсурд, и утомительность, и оскорбления. Ему необходимо было узнать достаточно, чтобы суметь сделать идеальную татуировку.
Спустя полмесяца мастер ирезуми, наконец, разрешил ему практиковаться – на собственной коже, конечно. Только спустя две недели его руки привыкли к деликатной работе, и Мордред сумел работать достаточно быстро с выточенной бамбуковой иглой, но с самого начала стало ясно, что эта техника была на голову выше того, что он пробовал прежде. К концу его пятой недели в деревне они оба – и мистер ирезуми, и сам Мордред – остались довольны результатом.
Наконец, настал день отъезда. Мордред аккуратно запаковал чернила и самодельные иглы. Его одежда испачкалась, а подбородок небрит, но это было неважно. Всего через пару дней он окажется дома, а еще у него появились необходимые знания и инструменты, чтобы сохранить свое наследие. Осталось только дождаться, когда девочка достаточно вырастет, иначе ее рост растянет и исказит татуировку. Этого не должно случиться.
Мордред уже собирался уходить, когда в лачугу вошел незнакомец. Они были примерно одного возраста, только гость обладал ярко выраженными чертами коренного синца. Что-то в его остром подбородке и угольно-черных глазах заставило Мордреда почувствовать себя неуютно: словно бы он уже видел этого мужчину где-то в другой жизни.
Мастер ирезуми, сидевший на диване, жестом пригласил незнакомца внутрь. Тот уселся рядом с ним, скрестим ноги, и старик пальцем подманил Мордреда.
— Пришло время.
— Время чего?
— Я говорил тебе, что у всему своя цена. — Мастер ирезуми указал на незнакомца. — Это Му Цанг Дъёнг. Он поможет нам решить, сколько стоило твое обучение.
Му Цанг приветственно склонил голову.
— Я дам вам сорок тысяч сен.
До сих пор Мордред надеялся, что старик забудет об их договоренности о плате.
— Нет.
Говорил Му Цанг. Мордред удивленно взглянул на него.
— Извиняюсь, мистер Дъёнг, но какую роль играете вы в нашей беседе?
Тот не ответил. Мастер ирезуми покачал головой.
— Дъёнг – его имя. Мы чтим наши семьи выше себя. А поскольку у Дъёнга не осталось семьи, это для него особенно важно.
— Не осталось семьи? Сочувствую, — холодно ответил Мордред.
У него вновь было такое ощущение, словно его заставляли делать что-то странное и ненужное, и это ему не нравилось.
— Десять лет тому назад он приехал из Сина, чтобы присоединиться к своему брату. Но когда он пересек пустыню, его брат с женой были уже мертвы, а их ребенка забрали аместрийские военные. У него нет семьи, но он желает, чтобы те, у кого она есть, могли позаботиться о ней. Поэтому он пришел сюда сегодня.
— Извиняюсь, но я не понимаю, — нетерпеливо сказал Мордред. — И поскольку мне пора возвращаться к моей семье...
— Шизука ни щте! — перебил его мастер ирезуми.
Эта фраза была отлично знакома Мордреду после пятинедельного пребывания в компании старика. По-сински это значило «заткнись». Он пожал губы, вновь чувствуя себя никчемным школяром. «Татуировка, – напомнил себе Мордред, – нужна, чтобы защитить работу всей моей жизни. Это важнее всего остального».
— Ваша армия депортирует нас, — сказал Му Цанг. Его акцент был сильнее, чем у мастера ирезуми, но зато он обладал отличной дикцией. — Шестьсот сен позволят купить визу для мужа, жены и их детей, так что им не придется волноваться об этом. Но ваши власти коррумпированы. Они берут взятки, и бумаги получают только те, кто их платит. Наши люди бедны. Денег не наберется даже на визы, не говоря уже о взятках.
Мордред уже было собрался возразить, что это не его проблема, но передумал. Мастер ирезуми повернулся к Му Цангу.
— Сколько людей живет в нашей деревне?
— Семьсот девяносто два. По тысяче сен на душу, и никто не останется обделенным. Вот наша цена.
Мордред задохнулся от возмущения, с которым не смог совладать. Воры! Жулики! Они точно знали, сколько денег у него с собой – наверное, просмотрели его вещи. А теперь называли цену всего немного ниже этого количества, из чистого желания украсть у него все! Мордред даже не задумался, правдива ли эта жалостливая история о бедности и визах – это не имело никакого значения! Он никогда не поддастся на эти неразумные требования!
Но это ловушка: далекая деревенька, полная этих иностранцев. Они могли убить его и забрать все деньги, если бы хотели. Да и что ему эти сены? Впереди ждет работа. Мордред должен был прожить достаточно, чтобы успеть передать свои исследования в руки дочери. Нет. Нанести их на ее спину.
Мордред сунул чемодан с деньгами ухмылявшемуся Му Цангу.
— Забирай! Забирай, и будь ты проклят!
И не дожидаясь ответа, он выскочил из лачуги. Всю длинную дорогу обратно к цивилизации – маленькому городку, где начиналась железная дорога – Мордред кипел от злости. Но едва сев в поезд, мерно стучавший колесами, увозя его в Хамнер, он не смог сдержать восторга. Да, все деньги потеряны, но самое главное, что теперь у него есть шанс на успех. Он сохранит свое наследие, защитит исследование, увековечит работу всей своей жизни.
Если бы только чертова девчонка выросла побыстрее!
Риза проснулась, мокрая от испарины. Ее сердце колотилось о ребра, а пульс зашкаливал. Они охотились на нее! Они хотели что-то... Что-то, что у нее было, но она не могла отдать это! Риза не знала, чего именно они хотели, или кто это был, но кошмар никак не отпускал ее.
Подтянув колени к груди, она тихо всхлипнула. Папы не было уже почти шесть недель. И хотя без него дом стал тише, а ее жизнь – чуточку более мирной, Риза чувствовала себя не в своей тарелке. В конце концов, он все еще был ее отцом – последней ее семьей. Его присутствие, хоть и гнетущее, и порой даже устрашающее, всегда оставалось неизменным. Папа всегда был рядом, а теперь... Его не было.
Риза дрожала от страха. Ей всего десять, и несмотря на все попытки быть взрослой и хорошо учиться в школе, она оставалась всего лишь маленьким ребенком. Ребенком, захваченным ночным кошмаром в опустевшем доме, если не считать ее друга.
Друг. Рой.
Риза выбралась из постели на холодные доски пола. Выскользнув в коридор, она проникла в комнату друга. Он распластался на кровати на животе, тихо посапывая в сладком сне. Риза на цыпочках прокралась поближе – ее острые глаза отлично видели его в темноте. Она боязливо тронула Роя за руку – тот лишь всхрапнул и перевернулся, но не проснулся.
— Рой? — прошептала Риза. — Рой?
С ворчливым вздохом друг перевернулся на бок.
— Да? — недовольно пробормотал он.
— Я... Мне приснился кошмар, — тихо призналась она. — Можно я... Не мог бы ты...
Рой молча поднял левую руку вместе с одеялом и постучал по матрасу рядом с собой. Риза слабо улыбнулась.
— Спасибо, — прошептала она, забираясь в кровать рядом с ним.
Рой опустил одеяло и обнял ее.
— Все хорошо, — сказал он точно так же, как и когда она была маленькой девочкой и страдала от кошмаров. — Это просто плохой сон.
Риза устроилась уютнее рядом с мальчишкой, который стал для нее дороже любого брата. Сон уже потихоньку укачивал ее в своих волнах, унося в страну свежих снов.
— Больше нет, — пробормотала Риза, прежде чем окончательно заснуть.
Дом не казался таким тихим и пустым, когда рядом был сильный, уверенный Рой.
