Глава 68: ЗащитникВина пряталась по углам пустого дома.
Это странно, думалось Мордреду, пока он водил пальцем по бамбуковой игле, как отсутствие одного человека может сделать место таким пустым. Он никогда не замечал, сколько духа и оживления вносил в дом Рой, в отличие от безжизненной и почти невидимой Ризы. Его пытливый и острый ум, развивающаяся уверенность в себе и даже упрямство и храбрость, которыми были отмечены его последние месяцы в дом – все это делало старое здание живым.
Но теперь все ушло, дом опустел. Умер. Умер, как душа его хозяина. И угрызения совести, которые Мордред раньше сдерживал, чтобы сохранять нормальный вид, выползли из всех щелей. Сгустились во всех комнатах, словно черный дым – непроницаемый, гнетущий и удушающий. Без ученика, который бы отвлек его, нечему было защитить Мордреда от собственной совести.
Он был виноват в стольких вещах, включая изгнание Роя... Было сложно припомнить, каково это – быть пятнадцатилетним, но сейчас Мордред думал, что это очень юный возраст. Он и сам покинул дом в пятнадцать, но чтобы начать свое обучение, а не закончить. В тот же год Мордред стал отцом и потерял своего ребенка, но еще научился плавать и впервые попробовал мороженое. Если он и был ребенком в теле мужчины (или мужчиной в теле ребенка?), то в отношении Роя нельзя сказать то же самое. Жаль, что Мордред не понял этого до того, как выгнал ученика из дома.
Интересно, как парнишка справлялся со всем, какое полезное применение нашел своим незначительным талантам, вспоминал ли об учителе?
Мордред знал, что Рой не забыл про Ризу – с первых дней января начали приходить письма из Централа, и каждое было адресовано ей. Мордред предугадал такой поворот и договорился с почтмейстером, чтобы их задерживали, не отдавая дочери вместе с остальной почтой. Струби, который понимал, что за дочерьми стоит приглядывать, с радостью согласился на это в обмен на так называемый «взнос за профессиональные услуги» – проще говоря, за взятку.
Мордред забирал письма Роя всякий раз, когда выбирался в город. Это случалось нечасто, но у него уже набралось шестнадцать конвертов. Прочитать их было бы аморально, а уничтожить – выше его сил, поэтому Мордред письма прятал. Они лежали между страниц одной из его книжек по алхимии, где Риза никогда бы их не нашла.
Угрызения совести по поводу почты туго переплеталось с виной за ложь о последних словах Роя. Мордред знал, что дочь скучала по своему бывшему другу и принимала его внезапный уход близко к сердцу. Она еще ни разу не плакала о нем, словно капризная девчонка, слава богу, но время от времени спрашивала, не приходило ли от него весточки. Ответ всегда оставался одним и тем же: «Конечно, нет. С чего бы?» Ее личико становилось печальным, но всякий раз Риза все быстрее брала себя в руки. Она училась контролировать себя и постепенно чувствовала все меньше и меньше привязанности к другу, который ее бросил. По крайней мере, Мордред надеялся.
Ему было больно видеть ее такой, но он знал, что это необходимо, и пытался отрицать всякую боль. Мордред был почти убежден, что Рой – его достойный преемник, тот, кто воспользуется исследованиями во благо. Возможно, тот, кто сможет достичь, чем не смог достичь сам Мордред. Но его все еще терзали сомнения. Терзали, потому что он слишком привязался к мальчишке. Поэтому и пришлось отослать его в надежде, что когда Рой вернется, то Мордред увидит в нем достаточный уровень сознательности, готовность принять эту страшную ответственность. Тогда-то и можно судить, готов ли Рой к такой ноше – ужасному и восхитительному искусству.
Жесткий кашель вырвал Мордреда из размышлений. Он опять заболел, и на этот раз его легкие заполнились густой слизью. Ему редко удавалось откашлять ее. А когда это все-таки удавалось, слизь походила на теплое масло и собиралась в комочки. Ребра болели, голова была горячей и тяжелой, и Мордреду хотелось забраться в какую-нибудь щель и сдохнуть.
Он бы мог. Поэтому нужно торопиться. Риза уже почти доросла до нужного размера. Ей было одиннадцать, и ее тело начало приобретать женские пропорции. Мордред видел и ее пока маленькую грудь, и женственную линию бедер, скрывавшуюся под этими жуткими новомодными юбками, которые глупышка себе купила. Она доставала ему уже до грудины. Дочь росла.
Вскоре ей предстоит стать хранителем работы всей его жизни, привилегированной носительницей секрета самой могущественной и потенциально опасной формы алхимии, какая только известна человеку. С тайной придет и ответственность. Если Мордред умрет раньше, чем Рой вернется, то задача оценить его ляжет на плечи Ризы. Она не сможет сделать этого, если все еще будет испытывать детскую привязанность к мальчишке. Разделив их, обставив все так, словно Рой уехал, даже не подумав о ней, скрывая его письма, Мордред создавал гарантию будущей объективности. Гарантию того, что его исследование не будет передано Рою только лишь из-за пустой детской дружбы.
Мордред положил иглу рядом с остальными и взглянул на маленькую чернильницу. Близится час.
Риза смотрела на себя в зеркало. Ее тело менялось, и это и пугало, и завораживало одновременно. Два изменения выделялись особенно. Во-первых, волосы начали расти там, где не должны. Подмышками появилась тонкая щетина, особенно заметная на белой коже – хотя сейчас, конечно, ее не было видно под блузкой. Между ног же появились светлые кудряшки, выглядевшие странно и некрасиво. Риза пыталась отрезать их кухонными ножницами, но получилось избавиться не от всех, а потом они выросли еще толще, чем были. По крайней мере, их не увидеть под бельем и юбкой.
Другое изменение спрятать было сложнее. Ее грудь распухла. Ну, не совсем распухла, хотя именно так Риза сначала и подумала. Грудь росла, постепенно округляясь. Ее грудь – росла!
Еще маленькой Ризе всегда было интересно, откуда у женщин берется грудь. У девочек ее не было, а у взрослых – была. Теперь она знала ответ: грудь просто вырастала, точно так же, как и коренные зубы. Тем не менее, это изменение ей совсем не нравилось. Грудь выглядела странной, маленькой и некрасивой и иногда побаливала.
Внизу закашлялся отец. Риза отпрянула от окна. Когда он так кашлял, то обычно пребывал в скверном настроении. С тех пор, как мистер Мустанг уехал, его настроение только ухудшилось.
Формальность, которая была так болезненна, пока мистер Мустанг был здесь, превратилась в твердую, почти мстительную привычку. Он исчез, ничего не сказав. Собрал пожитки и уехал искать каких-то больших, взрослых приключений, оставив Ризу справляться вместе с домашними делами, готовкой и больным отцом в одиночку. Даже не попрощался! Ему вообще плевать!
Риза пыталась делать вид, что это ее только злило, но это было не так. Мистер Мустанг разбил ей сердце. Почему он уехал? Куда отправился? Почему, ну почему не дождался ее, чтобы попрощаться? Отчего не писал? Неужели ему стало все равно?
Риза коснулась груди. Она бы не стала его винить, если бы мистеру Мустангу стало все равно. Ни ума, ни умений – даже внешность теперь ее подвела. Риза не была тщеславной, но она никогда не жаловалась на свое тело... до сих пор. Странные и неожиданные перемены заставляли ее чувствовать себя гостьей в собственной коже – распухшей, волосатой гостьей. Ее хрупкая уверенность в себе, которая постоянно подвергалась ударам еще до того, как умерла мама, не была приспособлена для того, чтобы справиться с этими изменениями тела. Поэтому в каком-то смысле исчезновение мистера Мустанга было объяснимо.
Риза отвернулась от зеркала. Она не могла просто стоять тут целый день. У нее есть дела.
Риза отправилась вниз, по привычке переступив скрипучую ступеньку, и уже почти завернула на кухню, когда до нее донесся голос отца сквозь полуоткрытую дверь кабинета.
— Риза, это ты?
А кто еще-то? Мистер Мустанг уехал, потому что ему плевать, что с ними случится. А больше никого и не было-то.
— Да, отец.
— Подойди.
Отец сидел за столом. Перед ним лежал небольшой поднос со странными инструментами. Риза пару мгновений с любопытством изучала их, а потом вдруг вспомнила, что это невежливо, и опустила глаза на свои туфли.
— Риза, я хочу с тобой поговорить.
Звук собственного имени, прозвучавшего из его уст, наполнило Ризу внезапным теплом. Внезапно она перестала чувствовать себя так уж одиноко. Отец все еще называл ее по имени!
— Да, отец.
— Об алхимии.
Сердце Ризы подскочило. Об алхимии? Он собирается научить ее алхимии? Сколько раз она завидовала мистеру Мустангу, потому что за учебой тот проводил столько времени вместе с ее отцом. Частенько ей хотелось тоже быть достойной обучения, вместо того, чтобы получать краткий приказ прочитать книжки по истории и грамматике. Риза всегда усердно училась, и в школе, и дома, и если отец, наконец, захотел научить ее алхимии, значит все усилия не прошли даром.
— Риза, как ты знаешь, мое исследование – особенное.
Риза кивнула: его исследование – самая важная вещь на свете. Сколько она себя помнила, отец всегда работал над ним. Когда он был захвачен своим исследованием, в его глазах появлялся огонек – такого не случалось ни в какое другое время.
— Моя алхимия уникальна. Ей не существует и никогда не существовало аналогов. Из-за своей уникальности она очень, очень ценна. Люди украли бы ее у меня, если бы могли. Мне нужно защитить ее.
— Да, отец.
Риза впервые за пять месяцев с момента бессердечного исчезновения мистера Мустанга чувствовала себя счастливой. Отец хотел поговорить с ней! О своем исследовании – его важном, очень важном исследовании! С ней!
— Я не могу... защитить его сам, — голос отца чуть дрогнул. — Я старею, Риза. Ты знаешь, что я болел. Однажды я умру, и...
— Нет, отец! — вырвалось у Ризы.
Слезы страха показались в ее глазах. Он не мог умереть! Она любила его! Ей нужен отец!
Отец фыркнул и потянулся, словно бы желая коснуться ее щеки, но так и не коснулся.
— Этого может не случиться еще много лет, но однажды я точно умру. И когда это произойдет, я хочу быть уверенным, что мое исследование – работа всей моей жизни – я хочу быть уверенным, что оно в безопасности. Ты должна помочь мне.
— Да, отец, — пообещала Риза. — Я помогу.
Призрачная улыбка тронула его тонкие губы.
— Умница.
Отец задумался на мгновение, осматривая ее сверху вниз. Риза вдруг почувствовала себя не в своей тарелке, и ее неуверенность вернулась вновь. Ему отвратительна ее распухшая грудь, видневшаяся под блузкой? Мог ли его цепкий взгляд увидеть волосы, скрытые одеждой? Понял ли он, что она меняется, превращаясь в нечто новое и странное? Лицо отца разгладилось.
— Мне нужно показать тебе кое-что, — он развернул большой кусок пергамента, накоторым чернилами был нарисован трансмутационный круг, окруженный плавными линиями и изгибами, и словами, которые заворачивались вокруг рисунка и самих себя. — Это мое исследование.
— И все? — удивилась Риза, глянув на полки, ломящиеся от журналов с заметками. Для нее они и были отцовским исследованием, а не этот одинокий и странный рисунок.
— Самое важное. Я хочу спрятать этот рисунок в надежном месте, где никто его не найдет, если ты не покажешь сама.
— Я могу спрятать его в моей комнате, — предложила Риза.
На мгновение отцу словно стало плохо, а потом он покачал головой.
— Я уничтожу этот набросок, но сначала мне нужно его перенести.
— Куда?
— На твою спину.
Риза не поняла. На ее спину?
— Ты собираешься рисовать на мне? — изумленно спросила она, с сомнением глядя на перьевую ручку отца.
— Не совсем. Я сделаю тебе татуировку.
Это был самый длинный разговор между ними, какой только могла припомнить Риза. Эта странная новая близость вернула ей уверенность.
— Что такое татуировка?
Отец отодвинулся от стола, закинул ногу на ногу и, закатав штанину, спустил носок.
— Вот это татуировка, — он указал на свою голень.
Риза подошла поближе. На коже отца был нарисован черный алхимический круг – точь-в-точь копия того, что на двери кабинета.
— Потрогай, — велел отец. Риза осторожно прикоснулась к татуировке, ожидая почувствовать выступы или наоборот желобки на месте линий. Ничего подобного так не оказалось: на ощупь рисунок ничем не отличался от всей остальной кожи. — Я собираюсь сделать то же самое с твоей спиной.
— А разве она не смоется в ванной? — Риза отвлеклась от пристального изучения татуировки, когда отец поставил ногу обратно на пол.
— Нет. С помощью этих игл я введу чернила в твою кожу. Они никогда не смоются.
— Н-никогда?
Риза вдруг перестала быть уверенной, что ей нравится эта затея. В конце концов, ее тело и так уже было странным и некрасивым, не хватало еще и огромного черного рисунка на спине.
— Нет. Никогда. Ты никогда ее не потеряешь, и ее никогда не украдут. Она будет в сохранности. Ты сохранишь ее для меня.
Риза расправила плечи. Это честь, решила она. Если она может помочь отцу, может защитить его важное исследование... Если, как заметила маленькая эгоистичная ее часть, он будет уделять ей столько внимания каждый день... Она готова на все что угодно.
— Я сохраню ее, — решительно сказала Риза, давя в себе мрачные предчувствия. — Обещаю.
А потом случилось невероятное. Отец улыбнулся ей. Улыбнулся. Ей.
— Я знал, что могу полагаться на тебя, малышка, — мягко сказал он, вспомнив давно забытое ласковое обращение. В этот момент счастье настолько переполнило Ризу, что ей пришлось приложить титанические усилия, чтобы сохранять спокойный вид, а не разреветься от радости. — Вот умница, моя храбрая девочка.
Отец взял мамин метр со стола.
— Развернись. Мне нужно кое-что посчитать сначала, и мы начнем завтра. Ладно?
Риза кивнула, развернувшись, так что он смог быстро измерить ширину ее плеч и длину позвоночника. Завтра, ликующе думалось ей. Завтра она больше не будет забытым ничтожеством! Завтра она будет важна для кого-то! Завтра она поможет отцу защитить его исследование! Завтра он вновь ее полюбит!
