Серебряные ступени из темноты

Глава 7

Азкабан.
В Азкабане нет часов и минут, нет времени суток и времен года, нет даже прошлого и настоящего, а уж тем более — будущего. Есть только бесконечная витая лестница, обвивающая этажи с камерами, больше похожими на склепы, длинный коридор с колоннами, ведущий от камер к лестнице и обратно, - и всё. Здесь даже факелы загораются только перед визитами людей Извне, из Большого Мира, где есть солнце и свет, в остальное время — почти кромешный мрак, который так по нраву дементорам. Заключенным все равно, они, вскоре после прибытия в страшную башню-крепость, тонут в той внутренней тьме, которую вызывают в них дементоры. Здесь не выживают даже крысы и плесень...
Начало дня — стук цепей по каменным плитам пола, до блеска натертым сотнями ног многих поколений арестантов, лязг замков... Кто-то в Министерстве решил, что похороненным во мраке нужно умываться, поэтому между колоннами в коридоре стоят грубые каменные чаши, заполняющиеся холодной морской водой. Сгорбленные фигуры в робах бредут из камер к ним, под незрячими взглядами стражей, шуршащих между колоннами. Отросшие космы, шаркающие шаги — заключенных недавно с трудом можно отличить от сидящих годы.
Морская вода пахнет солью, свободным миром, кроме неё ничего здесь больше не издает аромата... Разве что удушливое чувство животного, первобытного страха, источаемое тенями в капюшонах.
Холодный блеск в ладонях чуть освежает лицо и разум. Но ненадолго. Через несколько минут снова камера, отчаянье и не изживаемое чувство вины... «Ты обрек на смерть друзей и ещё двенадцать невинных человек, ты подставил их под удар предателя», - надрывно шепчет в голове то ли свой, то ли чужой голос, срывающийся на хриплый хохот. Ночью снились пятна крови и остекленевшие глаза, а из камеры неподалеку, сквозь дверную решетку, раздавались плач, стоны и бессвязно выкрикиваемое имя брата... Да, хуже невозможно. Но голос узнаваем, и вот тонкая фигура стоит сейчас у соседней чаши, длинные косы завешивают лицо...
Сириус Блэк медленно поворачивает голову и смотрит направо, на узкие, похожие на сосульки, запястья и ладони, подносящие воду и промывающие скрытое в волосах лицо. Рука Сириуса, опережая разум, касается острого локтя:
- Вы — Мериел? - то ли вопрос, то ли утверждение...
- Я была Мериел... - голос хриплый и прерывающийся.
Сердце обрывается, ещё одна часть воспоминаний теперь задернута трауром... Расспросы не нужны, он разобрал её вопли во сне...
За спиной появляется дементор; люди чуть ли не сами бросаются назад в камеры, лишь бы подальше от этого существа.
На следующий день он просто стоял над чашей, жалея о том, что она слишком мала, чтобы захлебнуться. Сириус дернулся, когда невесомые пальцы провели по его плечу:
- Могу тебе рассказать. Чтобы ты не думал о НЕМ, как о исчадии тьмы, потому что он не был им... Он вернулся, раскаялся...
Банши выглядят красивее, а на руке — череп со змеей, но Сириус внимательно слушает надсадный голос... У них всего несколько минут, но скоро Блэку показалось, что в воде заблестели искорки света... Наверное, галлюцинация... Но само главное — скользящий ужас не мог забрать у них этот разговор, потому что есть счастье, с улыбками, смехом и сиянием, а есть такие чувства, которые светлы даже в темноте, несмотря на то, что связаны с горем и печалью...

***
Третье ноября 1981 года, «Дырявый котел», раннее утро.
… «Сириус повел себя, как всегда, в своем репертуаре. Он просто сел на нары и сказал аврорам, что никуда не пойдет и будет воем вгонять дементоров в депрессию, пока не будет пересмотрено дело Хендрейк. Она, дескать, тоже сидит за чужое преступление. Что сказал ему на это заместитель Крауча — цитировать не буду. А вообще ситуация сложилась скользкая и опасная. Дело в том, что эта женщина — дочь чрезвычайно уважаемого, но ныне покойного аврора, а ещё — Пожиратель Смерти, в чем нет сомнений. Её взяли двадцать девятого октября при нападении троих Пожирателей на семью волшебников Уизли. Она уже ранее «засветилась» в паре дел, поэтому была отправлена в Азкабан без суда. Как и Сириус, да. Я не могу тебе рассказать всего в письме, Лили, но Министерству придется сдвинуть и это дело, чтобы не всплыли наружу некоторые темные пятна в биографиях некоторых карьеристов. Только не вздумай снова показываться на глаза Краучу и даже Хмури! Я буду извещать тебя о всех важных событиях. Алиса.»
- Вот так, шок за шоком, - прошептала себе под нос Лили, опустив письмо. - А я еще называла сдвинутой Батильду Бэгшот. Завтра выясниться, что Дамблдор и Геллерт Гриндевальд — один человек, а МакГонагалл в юности была танцовщицей в цыганском таборе.
Под рукой оказался высокий стакан с морсом. Лили залпом его осушила, и попыталась переварить очередную порцию новостей: Сириус требовал освободить Пожирательницу Смерти, скромный тихоня Питер оказался предателем и серийным убийцей, а сегодня еще должен был придти Дамблдор, чтобы отправить Гарри к Петунье, сестра дала свое согласие... И тогда Лили останется совсем одна, без близкого человека, к которому можно приникнуть, показаться слабой...
Измученная девушка с утра уже выпила успокоительный порошок, а сейчас насыпала в новый стакан с морсом ещё порцию. Едва сердце искусственным образом успокоилось, как раздался мягкий, но настойчивый стук в дверь. Эванс вздрогнула и, наставив на дверь палочку, спросила кто там.
С вежливым приветствием вошел Дамблдор. Девушка позволила себе на секунду прикрыть глаза.
- Ты готова, Лили? - мягко поинтересовался маг.
- Д-да. Вы так быстро...
- Надеюсь, ты не передумала?
- Я соглашаюсь только ради безопасности Гарри. Уж лучше я, чем он, - полным отчаянья голосом прошептала Лили.
Она не предложила гостю сесть, ни о чем его не спросила. Молча выйдя в соседнюю комнату, Лили взяла на руки недавно проснувшегося сына, негнущимися пальцами надела на него тот самый комбинезон, унесенный из дома Джеймса, и передала в руки Альбуса. От сердца немного отлегло, когда мальчик, ничуть не испугавшись величественного волшебника, потянулся ручками к вышитым на мантии полумесяцам, переливающимися всеми цветами радуги. Дамблдор улыбнулся ему и малыш тоже хихикнул в ответ.
- Думаю, не стоит задерживаться, - обратился Альбус к матери Гарри. - Я уже все подготовил для наложения Чар Крови. К полудню дом Петуньи будет полностью непроницаем для любой магии. Ты сможешь навестить сына хоть завтра.
Лили только кивнула. Дамблдор, видя её состояние, молча пошел к двери, держа на руках мальчика. Они уже почти вышли, когда Эванс метнулась вперед и встала между ними и входной дверью.
- А может — не надо? Каково ему будет, когда я не приду через полчаса? Он маленький... ему нельзя... без мамы оставаться, - белое лицо, расширенные глаза, окаменевшие черты. Все то, чего так испугался в своем видении Снейп.
- Лили, - сказал с едва заметной укоризной Альбус, - мы ведь все обсудили с тобой. Подумай о том, что лучше для Гарри, для его жизни. Сколько он живет — столько его хотят убить.
Девушка не трогалась с места, будучи не в силах, хоть и осознавала необходимость и доверяла главе Фениксов.
- Отойди, пожалуйста, Лили. Отойди, - печально добавил волшебник.
Эванс отошла в сторону. Дверь закрылась тихо, но девушке показалось, будто ею хлопнули так сильно, что пришлось зажать уши. Также прижимая руки к голове, она бросилась на кровать и пролежала неподвижно и почти не моргая больше часа. Грудь теснило, веки жгло, но сил плакать больше не было, только губы шептали: «Почему?»
Заставив себя встать, Лили почувствовала, что стены номера, казавшегося таким уютным, когда здесь был Гарри, сейчас давят. Натянув плащ из принесенных Алисой её вещей, девушка выскочила из гостиницы на маггловскую улицу, побродила по ней немного, а потом аппарировала туда, куда вдруг её потянуло исстрадавшееся сердце.
Осеннее солнце, ещё светившее с утра, сейчас почти скрылось за низкими тучами. Дул не сильный, но упрямый студеный ветер, заставляя шуметь и шептать море вереска. Вересковая пустошь, воспетая многими авторами, сейчас была скорбной и неяркой, но странно утешала Лили, бродившую среди кустарничков и покрытых мхом валунов. Мыслей не было, девушка только вслушивалась в шелест травы, пожалев вдруг, что не знает наизусть какой-нибудь чудесной кельтской песни... Или молитвы, древней и прекрасной, как все, идущее из божественной вечности, в отличие от мирских просьб послать деньги, здоровье и избавить любой ценой ото всякой печали, от всякой необходимости думать.
«Господи, что делать? Неужели я могу вот так сделать своего сына марионеткой, живущей только ради одной миссии? Если бы я могла переложить это пророчество на себя! Неужели все прах перед несколькими словами, произнесенными в кабаке странной женщиной? Любовь, например. Я в это не верю».
Лили никогда не верила в злой рок, в предопределенность, и события последних лет её жизни только укрепляли эту веру, особенно такие вещи, как потерявшая силу Авада Кедавра...
В траве рядом что-то зашуршало. Лили выхватила палочку, но увидела, что это всего лишь кролик, хорошенький и пушистый, болезненно напомнивший ей о Топазе.
«Кстати, а что стало с котом»?
Кролик дернул ушками, посмотрел на присевшую на камень девушку и скрылся из виду. Лили улыбнулась:
- Надо же, уже осень, все вокруг такое тусклое и печальное, а он живет, спешит куда-то...
Лили обвела взглядом засыпающую пустошь и неожиданно представила её весной, когда зацветут всеми оттенками цветы, в воздухе будет летать пыльца, а в гнездах запищат птенцы, запахнут чабрец и шиповник. И ничто не сможет помешать растениям и животным жить. Лучика солнца достаточно, чтобы изгнать смерть... В природе нет смерти, именно поэтому увядание так прекрасно и вид его иногда способен утешить...
«Восстань против мрака, и он убежит», - прошептала юная женщина, сидя на берегу верескового моря. - «О да. Ничего не предопределено. Мы сами делаем свой выбор, и никто не может отбросить нас назад...»
Она сидела так ещё долго, пока совсем не стемнело, шепча что-то под нос. В душе Лили рождалась крепкая уверенность, что не нужно выращивать одного ребенка на смерть, ради всеобщего благоденствия. Одна Жертва уже спасла нас от царства Смерти, и сравнивать нельзя. Вольдеморт — лишь человек, хоть и человек Тьмы, и человек со Светом в душе может одолеть его... Любой человек.
Из туч на секунду блеснул пунцовый солнечный луч и скользнул по сухой траве, на мгновение обняв за плечи Лили.
На другом конце пустоши, за несколько миль от Эванс, в траве загорелся красный огонек — волшебный светильник. В высокой траве засветились маленькие ростки растения, подобные белым шарикам. Через несколько мгновений шарики рассыпались искрами, которые были тут же умело подхвачены металлическим черпачком.
Снейп отработанным движением высыпал искорки в пузырек и со вздохом отложил его в сторону. Попытки забыться в работе оказались тщетными. Молодой человек просто не знал, что ему делать дальше. Темный Лорд пал, Лили осталась жива, от Азкабана его спас Дамблдор, попутно предоставив хорошую работу, однако удовлетворения ничего это не приносило. Лорд должен был вернуться, Лили наверняка останется потерянной для него, директор Хогвартса — работодатель, человек со своими тайными планами. Дамблдор уже успел вломить ему за самодеятельность, будто не понимая, что Пожиратели-фанатики, та же Белла, почувствовав боль Метки, бросятся на её зов, чтобы разыскать хозяина.
Северус думал о том, чтобы написать Лили, предложить помощь, но быстро отбросил эту мысль. Отвращение к себе, собственноручно ломавшему те немногие вещи, ради которых он мог продолжать постылую жизнь и страх раскрыть душу,заставили его выбрасывать из головы размышления о реальности. Но это было тщетно, что показала ещё та ночь в саду. Упиваться образом спасенной Лили не получалось, перед глазами все время вставала худенькая девушка, самая драгоценная в мире, мечущаяся, как и он, среди равнодушных «столпов знания» и друзей, меняющих лица...
Сев на холодную землю и скрестив ноги, Снейп уставился на едва различимый в сумерках горизонт. Сердце нестерпимо заныло, когда он на минуту вообразил, как среди колышущегося вереска зажигается огонек, веселый, яркий, красно-золотой. Теплый. Вот он все увеличивается, приглашая сесть рядом, согреться. Открыть душу. И вот неожиданно бледную холодную руку сожмет нежная ладонь...
На пятом курсе для него погас рыжий огонь. Летом после седьмого — золотистые глаза его матери. Да, она, к его безмерному облегчению, осталась жива и относительно здорова, но с тех пор Эйлин понятия не имеет, кто он такой... Сейчас наступила псевдоспокойная жизнь, но груз совершенных преступлений и глубоко запрятанная жажда счастья, настоящего, а не бутафорского, терзали Северуса изнутри. Раскрыться, снять тяжесть с души, ему было некому, да и не умел он, зная, что в раскрытую душу очень удобно плевать, а искать в жизни радость попроще не давало чувство вины - порочный круг. Оставалось только закрываться, скручивать нутро, сердце в железные тиски и пытаться делами, интеллектом искупить преступления, ошибки. Шпионаж в пользу Ордена Феникса помог спасти немало жизней и предотвратить ужасные вещи, но радости и облегчения это не приносило. Не хватало чего-то... Может, любви? Какой взрыв раздражения вызвал в нем этот маленький Гарри, сын Лили и Поттера! А из-за чего? Он ведь ЕЁ сын! Северус и сам не знал ответа на этот вопрос, к свои двадцати годам он научился любить только Лили. Он понял, что любит мать, а не просто хочет свернуть за неё шею папочке, только когда увидел её в послеоперационной палате... С другой стороны, именно тогда он порвал с Темной Магией, увидев её никчемность в действительно важных вещах, по сравнению с которыми остальное — прах...
А что дальше — Снейп не знал, никто его не учил подобным вещам, а наука Вольдеморта дорого ему обошлась. Но он все же пришел к мысли, что надо попытаться идти вперед, отмыться от зла, любой ценой. Безопасное местечко в Хогвартсе дано ему не для того, чтобы лелеять там свои бесценные кости, обтянутые кожей. Не бросать Лили одну...
Так они и сидели, Северус и Лили, на разных берегах верескового моря, мучаясь от одиночества, слушая крики звавших друг друга ночных птиц. Потом встали и ушли, каждый в свою пустую «норку».

***
Третье ноября 1981 года, Лондон, ранее утро.
Утро было холодным, чистым, зеленым и очень тихим. Ночью прошел дождь, оставив за собой блестящие лужи на асфальте. Здесь, в крохотном переулочке Лондона, находился один из входов в Министерство Магии. Здесь же Лили должна была встретить двоих отпущенных на свободу узников Азкабана. Они должны были появиться примерно в половине седьмого, через полчаса, втихаря вытолканные без извинений. Фрэнк оказался прав: после окончания боевых действий Министерство не смогло замолчать факт, что людей сажали за решетку даже без элементарного допроса свидетелей, очных ставок и адвокатов. Поэтому, чтобы уберечься от лишнего позора, дела Блэка и Хендрейк были рассмотрены узким кругом Визенгамота, после чего срочно отправлены в архив. Никаких оправданий, только несколько скупых официальных распоряжений... Даже встречать велели только одному человеку, чтобы не предавать дело огласке.
Лили сперва бродила между бетонными стенами, отбрасывающими угольно-черные тени, но шаги давали очень гулкое эхо, громкое в утреннем оцепенении, поэтому она просто замерла на месте, глядя на растущую Луну. Луна казалась отлитой из чистого льда и холодно светилась на зелено-бирюзовом небе пронзительного оттенка. Девушка зачарованно смотрела на неё, когда услышала звук шагов из-за поворота. Шли двое.
Волшебница сдержала желание броситься навстречу и дождалась, с палочкой наготове, появления двух фигур, идущих к ней по лужам, разбрызгивая блестящие капли. Люди вышли из тени, и Лили сразу бросилась к измученному, всклокоченному Сириусу, который уставился на неё как на привидение. Под руку Блэк крепко держал какую-то женщину, в которой Эванс с огромным трудом угадала девочку с Рэйвенкло, на год младше неё.
- Сириус! - Лили крепко, как брата, обняла его. - Ты как?!
- Не так плох, чтобы обо мне волноваться, - Блэк попытался вымученно улыбнуться, потом тряхнул головой и прошептал: - Я никак не поверю, что все вы живы...
- Это все дементоры, скоро все пройдет, - Лили едва не заплакала. - А все мы действительно живы... Это главное. Пойдем...
Тут она осеклась, не зная, как обратиться к спутнице Сириуса Но Блэк уже сам повернулся к обеим девушкам:
- Мериел, это Лили Эванс, мой друг, но ты знаешь... Лили, это Мериел Хендрейк...
Лили протянула к бывшей узнице руку и та осторожно сжала её ладонь. Лицо Мериел было будто нарочно закрыто очень длинными спутанными и подпаленными волосами, только один голубой глаз с некоторым испугом смотрел на рыжую девушку. И на Хендрейк, и на Сириусе явно была та же одежда, в которой их арестовали, — грязная, обожженная и покрытая пятнами крови.
Было решено аппарировать сперва в номер к Лили, так как освобожденным ещё не вернули палочки, за которыми надлежало зайти завтра. По традиции, волшебная палочка приговоренного к пожизненному заключению хранилась неделю, на случай амнистии. Но последнее было редким явлением, особенно с началом войны.
Пока они шли к удобному для аппарации месту, Сириус и Лили чуть отстали от погруженной в себя и ничего не замечающей Хендрейк:
- Послушай, Лил, чтобы не было написано в её досье, я не хочу пока отпускать её от себя... Я не могу.
- А кто же она? Я помню Мериел в школе, а через несколько лет — в составе Пожирателей. Почему ты стал просить за неё? - Лили внимательно и тревожно смотрела на так побелевшее за время разлуки лицо друга.
Сириус в ответ очень глубоко вздохнул и вымолвил:
- Она — вдова моего брата...
Руки Лили непроизвольно содрогнулись. Сириус сглотнул и тихо добавил:
- Они хотели выйти... вместе, но их предательство раскрыли и отправили на смерть. Это из того немногого, что я услышал от неё в Азкабане. Она хотела, чтобы я знал о раскаянии Регулуса. Я не мог её там оставить, и она действительно пришла не убивать ту семью, а попытаться спасти. Её состояние ужасно, она не может внятно объяснять. Дементоры чуть не заставили и меня жаждать смерти...
Они вышли на пустынный пятачок между домами. Сириус бережно обнял обеих девушек за плечи, и все трое скрылись в вихре аппарации.

Продолжение следует...