Глава 7.ПОЛНОЧЬ.
Размеренное дыхание с левой стороны кровати заставило ее улыбнуться. Он глубоко спал, растянувшись на спине и закинув одну руку за голову. Чертовски неудобная поза – считала она. Все лучше, чем сворачиваться клубком, утыкаться носом в подушку и всю ночь стягивать на себя одеяло – обычно отвечал он в ответ на ее гримасы.
Она опять улыбнулась и осторожно выбралась из постели, стараясь не потревожить его чуткий сон. Он устал сегодня. Даже во сне на лбу его не виднелась сосредоточенная морщинка, тонкие губы плотно сжаты. Бедный, бедный... как же ей хотелось разгладить его лицо, заставить его вновь улыбаться. Таким он был после их свадьбы – веселым и счастливым. Таким она его совсем не знала. Он шутил, признавался ей в любви и все время улыбался. Будто и не было никаких сомнений, никаких проблем... Нет, проблемам не было места в их маленьком светлом доме, наполненном спокойствием и уютом.
Прошло то время. Теперь, засыпая, она даже не была уверена в том, что проснется рядом с ним. Иногда он будил ее посреди ночи, прижимаясь к ней своим прохладным телом, покрывал ее кожу лихорадочными обжигающими поцелуями, словно пытался раствориться в ней, утопить в жарких исступляющих ласках все то, что составляло его жизнь вне дома. Она задыхалась в его объятия, а он играл ее телом, как драгоценным музыкальным инструментов, извлекая из нее беззвучные стоны, а потом, успокоившись, сцеловывал сладкие слезинки с ее щек и тихо просил прощения.
В такие ночи ее не мучили тревожные сны.
Она тихо прошла на кухню, где в небольших котлах пузырились зелья. Под ними ровно горело синее магическое пламя. Он разжигал именно его – чтобы порадовать ее. Она еще с первого года обучения в школе научилась вызывать такое пламя – стойкое, не боящееся влаги и не требующее подпитки. Оно горело ровно столько, сколько было необходимо. А в синих танцующих языках, казалось, можно было увидеть ответы на все вопросы Вселенной.
Она не могла больше колдовать. Ее палочка, опутанная сложной вязью, заклинаний лежала в земле. Там, где над пустой могилой высился мраморный камень с ее именем.
Она была мертва для всех. Для постаревших вмиг родителей, которые каждую неделю приносили на могилу свежие лилии. Для сестры, которая, казалось, лишь вздохнула с облегчением, услышав о страшной трагедии, унесшей жизнь ее «ненормальной сестрицы». Для всех ее школьных друзей. Для немногочисленных, но опасных врагов. Для всех она была мертва. Кроме него.
Он знал, кто она есть на самом деле. Знал, кому принадлежат эти медные волосы, эти зеленые глаза. Знал, кому принадлежит каждая веснушка на бархатной молочной коже. Тонкие пальцы с аккуратными розовыми ноготками, хрупкие запястья, изящная шея и фарфоровые косточки ключиц – он знал, кому они принадлежат.
В день их свадьбы, принося обеты своему мужу, она дала свое согласие на древний ритуал забвения. Он окутал каждый дюйм ее тела тонкой паутиной давно утраченных заклинаний. Она никогда не слышала о чем-либо подобном. Последнее слово, на давно позабытом языке. Нарочито простой взмах волшебной палочкой. Последний осколок обсидиана занял свое место в круге черных камней...
И она исчезла. Исчезла навсегда из памяти людей, знавших ее. Лицо ее не привлекло бы теперь внимания даже ее собственной матери.
А на небольшом кладбище появилось новое надгробье...
Но иначе они не смогли бы быть вместе. И она точно знала, на что идет, когда произнесла свое «Согласна».
И только тогда она заметила, как пропала эта скованность из его измученных глаз. Этот страх – так боится засыпать ребенок, опасаясь, что наутро счастливая реальность окажется лишь сном. Чего он боялся? Того, что она уйдет? Или того, что она вручила ему свою жизнь – доверчиво, решительно, не задумываясь... Она не умела лукавить, не умела притворяться. Для нее не существовало полутонов – только черное, только белое. И она отчетливо знала, на какой стороне она стоит. На его стороне. Всегда Она была рядом. Даже когда он ошибался, падая на колени, когда надежда, казалось, навсегда оставляла его – именно Она была рядом для того, чтобы осветить его путь. Он знал – как бы ни ошибся он, Она всегда будет ждать его. Ее безмолвное присутствие было красноречивее любых слов. Невесомое прикосновение тонкой ручки, покрытой солнечными брызгами веснушек, мягкая понимающая улыбка... – она могла не одобрять его. Она могла страдать, сжигать себя изнутри – но она всегда готова была раскрыть ему свои объятия, щедро изливая на него свою надежду, свою... любовь.
Любовь?
Любила ли она его? Он еще ребенком понял, как сильно вгрызся в его душу Ее образ. Блеснуло солнце – и его взгляд стремился в ту сторону – ведь Ее волосы сияют по-особенному. Стайка девчонок заливается смехом – и он напрягает слух, выхватывая из стройного ряда голосов переливчатые трели Ее голоса. Любовь? Это было наваждением, заставлявшим его просыпаться посреди ночи оттого, что сердце заходится бешеным ритмом, а в мыслях ослепляющий солнечным счастьем сон постепенно гаснет, оставляя за собой сосущую пустоту разочарования. Иногда ему казалось, что он болен Ею как неведомым сладостным вирусом. Но выздоравливать... нет, он не собирался высвобождаться из этих сетей. Он удерживал в памяти каждое воспоминание, связанное с Ней, каждую Ее улыбку, каждый взгляд, легкое движение руки, когда Она рассеянно убирала с лица прядки расплавленного червонного золота – каждый миг он надежно сберегал в своей памяти, словно безумный скупец, хранящий в тяжелых сундуках бесценные сокровища. Доставал – изредка, чтобы полюбоваться ими – и запирал обратно.
Его душа стремилась к Ней. К свету, который Она излучала, к Ее уверенности, с которой Она лелеяла свои наивные надежды и мечты... Как будто, оказываясь рядом с Ней, он и сам становился... иным.
Но любила ли она его?
Она согласилась стать его женой, и несколько недель до их свадьбы превратились для него в ежесекундную муку неуверенности. Передумает? Она ведь знала, чем грозит ей жизнь с ним. Знала, что ему нечего предложить ей. Кроме себя самого. Жалкое предложение. Знала, что предложенный им способ – единственный, оставляющий им надежду. Только так она смогли бы жить, не опасаясь, не вздрагивая от каждого ночного шороха. Отнимая ее личность, уничтожая ее для всех, он замирал от ужаса. Что он делает? Будь он магглом, он быстро подобрал бы подходящий эпитет – богохульство. Словно он касался святыни грязными руками, оскверняя ее навсегда. Он отдал бы все, чтобы не делать этого... Но это она отдалась ему всецело, отдала ему больше, чем когда-либо отдавала женщина мужчине.
«Я дарю тебе свою жизнь» - сколько раз он презрительно кривил губы, слыша эти насквозь лживые торжественные слова? Пустые. Она отдала ему свою жизнь, не произнеся ни слова. Не колеблясь. Так... по-гриффиндорски... И где-то в глубине его сознания тогда возникло удовлетворение, которое он попытался затолкнуть еще глубже. Наконец-то она стала его. Только его.
Но любила ли она его?
Этот вопрос преследовал его всегда. С того самого момента, когда он впервые признался ей в своих чувствах и увидел в ее глазах то, что увидел.
Один раз. Один раз она сказала, что любит его. Три коротких слова, розовым шипом вонзившиеся в его сердце. Три коротких слова, которые и сейчас отчетливо звучали в его памяти.
Больше он никогда их не услышит. Что-то пошло неправильно во время ритуала. Что-то, навсегда лишившее ее голоса, а его – возможности вновь услышать ее смех, ощутить всем телом, как она мягко прокатывает во рту его имя, словно мягкое пирожное. Говорливый ручеек иссяк – но не превратился в иссыхающее русло. Он не переставал поражаться ей. Она столько могла рассказать ему с помощью своего молчания. Выразительные глаза заменили ей слова, жестикуляция – интонации, подвижное лицо – эмоции. С каждым днем она восхищала его все больше – и он перестал терзать себя этой мыслью. Любит. Не любит. Он любил ее больше жизни. Но он был достаточно эгоистичен, чтобы довольствоваться тем, что имел.
Она была рядом с ним. Он возвращался в дом, ухоженный Ею. Ел пищу, которую готовила для него Она. Его робкие прикосновения к ней давно утратили свою робость. Он не боялся больше, что она оттолкнет его, как боялся тогда. Теперь, возвращаясь домой в особо тяжелые ночи, он не кружил молчаливо над спящей женой, не желая разбудить ее, и в то же время отчаянно нуждаясь в ней. Она не отказывала ему в своем теле, хотя сама никогда не делала первых шагов. И этим он тоже перестал терзаться.
Она возилась с завтраком, когда он вышел на кухню и остановился в дверях, скрестив руки на груди. Тоненькая фигурка в его старой рубашке, босые ноги переступают по деревянному полу в полутанце...
– Я видел Поттера вчера. – Она вздрогнула. Он почти почувствовал, как напряжена ее спина, когда она вопросительно обернулась к нему. И этот вопрос в ее глазах убивал его.
– На этот раз он зашел слишком далеко. Не знаю как, но аврорам удалось отыскать его прежде, чем ему надоело забавляться. – Он равнодушно наблюдал за тем, как напряжение покидает ее. Она выдохнула – облегченно? – и качнула головой, возвращаясь к подгоревшему омлету. Но она больше не пританцовывала. И когда они сели завтракать, она не улыбалась больше. А он глотал свой кофе и снова чувствовал себя неуверенным подростком.
Вот кому принадлежало ее сердце. Этому выскочке, нахальному растрепанному гриффиндорцу, который всегда скользил по тонкой грани между смелостью и глупостью. Этому полумертвецу, которого утаскивали вчера с кладбищенской земли авроры. Глупцу, посмевшему смеяться в лицо Темному Лорду.
Он знал, что между ними ничего не было. Слишком быстро завертелась карусель судьбы, сплетая их жизни воедино. Просто она однажды пришла к нему и простила. Простила за клеймо, которое было выжжено на его теле. За то, что он выбрал эту дорогу, она простила его. Смирилась с его выбором. И произнесла эти самые три слова. В этот же вечер он пошел к Дамблдору. Проницательный директор не задавал вопросов - а сам он не рассказывал Ей о том, кому на самом деле служит. Почему? Ведь это бы сбросило груз с ее души – тот груз, с которым она жила каждую секунду. Но его делало счастливым сознание того, что она осталась рядом с ним, несмотря на его выбор. Поттер выжил вчера только потому, что он сообщил аврорам нужное место. И он не смог заставить себя сдержать это в тайне от Нее, не рассказывая при этом всей правды. Он не рассказывал о своей... работе. Она не задавала бы вопросов, даже если бы могла.
Она собрала посуду со стола и прошла к раковине, чтобы вымыть ее. Он пытался предложить ей свою помощь по хозяйству, но она категорически от этого отказалась. Как будто находила какое-то удовлетворение в жизни обычной магглы. А он снова и снова вспоминал, как чувствовал на себе прикосновение ее магии. Теплое, как сияние солнца, которым Она была для него. Солнца, которое если и уходит в тень, то лишь для того, чтобы вернуться.
Глупец он, глупец! Она просто пожалела его, потому и пришла к нему в ту ночь. Потому и вышла за него замуж – потому что всегда жалела. Эту жалость он путал с любовью, наивно радуясь своему иллюзорному счастью. Но любила она не его. Не его.
Он сдавленно вздохнул, когда метка на его предплечье требовательно кольнула его. Он вызывает. Так рано? Зачем? Неужели узнал…? Страх расползся по его телу, но мужчина сумел взять себя в руки. Он скрывает свою жену вот уже больше года. Местонахождение своего дома он скрыл так, как не снилось даже кичившемуся своим поместьем Малфою.… Нет, он сумел обезопасить себя... и ее.
– Ухожу. – Он пожелал, чтобы голос его не звучал так резко, но так было легче. Когда он стал так считать? Когда ему стало легче обидеть ее, чтобы не чувствовать на себе ее обеспокоенный взгляд? Он аппарировал, все еще терзая себя этими мыслями…
Вернулся глубокой ночью. Бледный, взъерошенный. Каждая мышца, казалось, подрагивала от воспоминания о нескончаемой боли.
Он был зол. Каждый из них получил сегодня свою порцию безумия, объединявшего их всех. Предатель в их рядах. Предатель.
Она была нужна ему. Сейчас же. Необходима как воздух. Как лекарство от поглощающего его сумасшествия, она была ему нужна… Он взлетел по ступеням, отбрасывая на пол черный плащ, сбрасывая все маски, которые всегда спасали его от чужих взглядов,… но не от нее, не от нее, от нее не было нужды прятаться, она ведь принимала его таким, каким он был, с самого начала принимала и сейчас…
Спальня встретила его тишиной. Не сонной, нет. Пустой. Кровать, аккуратно застеленная шелковым покрывалом, была абсолютно пуста. Впервые со дня их свадьбы. Сердце пропустило удар, второй… Он рванул в библиотеку – единственное место, в котором она могла сейчас быть…
Так и есть.
Свернулась на кожаном диване под красивым, но совершенно не теплым пледом. Раскрасневшееся от слез лицо укрыто волосами и даже во сне ее тело вздрагивало. От беспокойства? От страха? За него? Или за…
Его собственные страхи всплыли наружу и цепко обхватили его сознание своими липкими щупальцами. Ты ведь знал, что это не может продолжаться вечно. Ты ведь знаешь, что недостоин. Недостоин ее. Недостоин быть с ней. Недостоин быть счастливым. Вот оно и пришло. Время расплаты. Расплаты за украденной счастье. Чужое счастье. Плати. Плати. Оно не принадлежало тебе, никогда не принадлежало…
- Нет! – его голос наполнил библиотеку, и она испуганно шевельнулась. Дрогнули нежные лепестки век, но не раскрылись – она продолжала спать, подложив под щеку кулачок. Выглядела такой… юной, невинной, как ангел, озаривший его темную душу своим присутствием в его жизни… Он мотнул головой, не желая признаваться себе в таких глупых мыслях – что она с ним делает, как она корежит его сознание, его душу…
Нет. Он не откажется от нее еще раз. Прочь. Пусть она не любит его, пусть. Его любви хватит, чтобы утопить их обоих.
¬– Лили… - мягкий шепот.
– Лили? – настойчивые руки тревожат ее, поднимая с неудобного дивана. Она шевельнула губами в полусне и доверчиво протянула руки, обхватывая его за шею. Уткнулась щекой в его напряженную грудь, зевнула…
Попробуй поймать счастье в кулак, Северус Снейп. Попробуй. У тебя получится. Обязательно получится.
Обязательно получится…
У жизни – Ее голос. У счастья – Ее запах. Лили. Люби. Просто люби меня. Прошу тебя. Просто люби.
– Люби… - она открыла сонные глаза, в которых еще плескался тревожный сон и он отвел от нее взгляд, желая, чтобы она приняла его дрогнувший голос за отголосок своего сна. Зашагал в спальню, а она все смотрела на него. И когда он опустил ее на кровать, и когда его жадные губы обожгли ее ключицы, соревнуясь в проворности с прохладными пальцами.… Смотрела на него, будто видела впервые…
"Больно.
Больно, Сев. Прекрати. Пожалуйста, прекрати. Прекрати смотреть на меня так. Прекрати терзать меня своими сомнениями. Я тут. Я с тобой. Я никогда тебя не оставлю. Никогда.
Я не хочу тебя оставлять.
Это начиналось с обмана. Да я, лгала тебе. Я не любила тебя так, как ты того заслуживал. Любила неправильной любовью. Мое сердце не видело тебя. Не замирало, когда ты прикасался ко мне, когда обнимал меня – дружески, тоже неискренне. Тебе хотелось другого? Я дала тебе это. Больше всего на свете я хотела, чтобы ты был счастлив. Чтобы мальчишка в тебе вновь улыбнулся. Улыбнулся мне, как тогда – давно в детстве.
Когда ты предал меня, я умирала. Моя душа была разорвана в клочья – тобой. Ты отомстил мне за то, что мое сердце было слепо. Нет, я знаю, что ты не хотел этого делать. Ты никогда не хотел причинять мне боль. Но слишком резко ты оттолкнул меня тогда. Ты ведь был всем для меня. Другом, братом – я вжилась в тебя настолько, что, уйдя, ты вырезал часть меня, и унес ее с собой. А жить наполовину я не умела. Ты ведь сам говорил, что это так по-гриффиндорски, желать получить либо все, либо ничего. Я хотела все. Поэтому я и пришла к тебе в ту ночь. Поэтому и солгала. Потому и согласилась стать твоей женой. Ты был слишком нужен мне, я не умела жить без тебя.
Видишь, я все та же глупая гриффиндорка. Я твердо решила не оставлять тебя и не оставила. Как же я боялась, что ты раскусишь мою ложь и опять ударишь меня! Я не пережила бы этого во второй раз. Рядом с тобой я чувствовала себя целой, только рядом с тобой.
Безумие? Не знаю. Да и не важно. Я была с тобой, и ты делал все, чтобы я была счастлива. И сам казался счастливым, зачаровывая меня своей улыбкой, своим смехом, теплыми и открытыми словами. Совсем другой, тот настоящий, которого никто не видел.
А я страдала от своего эгоизма. Потому что крала тебя. У той, что могла бы отдать тебе намного больше, чем отдавала я. Я чувствовала себя удачливым воришкой, который прячется в ночи, не желая отпускать вожделенную добычу. Мне повезло. Ты не схватил меня за руку. Не задавал вопросов.
А я ведь знала, что ты не говоришь мне всей правды. Дамблдор рассказал мне о твоем визите. Не сразу. Но я узнала. И тогда что-то сломалось в моей лжи. Почему ты не рассказал мне? Не хотел казаться благородным? Ты ведь всегда скрывал себя под сотнями личин, это вошло в привычку? Или ты просто боялся, что я не поверю тебе? Не знаю. Ты никогда не расскажешь мне этого, в этом я уверена.
Сегодня ты рассказал мне о Джеймсе. Так нарочито спокойно, словно хотел посмотреть, как отреагирует открытая рана на едкий тычок. Но эта рана давно зажила и не волнует меня. Настоящую боль причиняет твой взгляд. Скрытный, как холодное равнодушное зеркало. Чужой.
Ты не чужой мне. Ты мой. Но я твоя еще больше. Прости меня. Прости за то, что я не смогу сказать тебе об этом. Я лишь прошу, чтобы ты перестал мучить меня своим взглядом. Перестань. Я не хочу больше страдать. "
- Я люблю тебя. – Влажные кольца рыжих волос рассыпаны по его груди. Он чувствовал, как складываются в улыбку ее губы, щекоча его кожу. Она удовлетворенно вздохнула и еще теснее прижалась к нему, прячась от его взгляда. Неуверенного. Но он только учится. Как учился владеть ее телом, теперь он учится владеть ее душой.
- Я люблю тебя, Лили.
Как просто. Как просто высказать то, что всегда жило в нем.
Сегодня она уснет счастливой. А завтра сожжет свое письмо. Потому что не хочет больше видеть боли в его глазах.
