Глава 6. Предназначение. Часть 2: Готовый.Постепенно я начинаю умело врать самому себе, говоря, что то, как я выгляжу – не более чем камуфляж, или оболочка, позволяющая скрывать свое истинное «я» от издевательств Сноу. Теперь, моя новая роль начинает мне нравиться. Я не знаю, чем меня одурили, что подмешали и скормили, но это так.
Нет, я все еще тот же. Но теперь мне интересно наблюдать за реакциями тех, кто видит во мне здорового Двенадцатого, который полностью на стороне Капитолия.
…
Сегодня большой день для всего Панема – первое выступление Пита для Дистриктов и, конечно, Тринадцатых. Жаль, что никто не узнает, кто на самом деле предстанет перед ними.
Когда я узнал о том, что Дистрикт-13 автономен, мне показалось, что это шутка. Но потом, со слов Сноу все сошлось. Я с трудом вспоминаю 75-е Игры, в те дни лекарства еще действовали, и многое просто исчезло из головы. Многое, но не то, что хотелось бы. Стало ясно, зачем Четвертый, Третий и Седьмая помогали Двенадцатым - все ради революции. Все ради Сойки, ставшей ее символом. Теперь они, кроме девчонки, у нас, как и Энобария, мой ментор, которая так и не узнает, что я жив.
Сейчас, когда мой разум забит только речами, я анализирую то состояние: я слишком легко соглашаюсь с тем, что делаю; время то ускоряется, то слишком медлит – последние месяцы пролетели так быстро, что я не уверен какое сегодня число. Еще лето… Да, в этом-то я уверен.
Меня не должны волновать ни выжившие, что сейчас находятся за решеткой, ни то, что было раньше. Есть только здесь и сейчас… Еще есть задание!
- Я Пита Мелларк, я из Дистрикта-12. Я люблю Катнисс Эвередин. Я должен ее спасти! – я раз за разом повторяю эти слова себе перед зеркалом, кажется, мое отражение живет своей жизнью, и нисколько не хочет мне верить. Трудно поверить в такое, учитывая, что для меня это не более, чем заученный наизусть текст, но в любом случае, это идиотское самовнушение рано или поздно подействует. Не на меня, но на ошалелых зрителей, которым подавай историю несчастной любви. Да уж, меня бы кто спросил.
…
Меня доставляют на телестудию к Цезарю Фликкерману. Все суетятся, и это доставляет некое удовольствие. Это не тот раз, когда я сидел на стульчике у сцены, и ждал, когда Синяя Жаба пригласит для интервью, теперь я гвоздь программы и все будут ловить только мои слова.
Я сижу за гримировочным столом, мечтая не расчихаться от безмерного количества пыли и пудры, когда замечаю знакомую женщину - длинную, похожую на разноцветную птицу с вытянутым клювом – моего стилиста.
- Добрый день… Меня зовут Эрия, я… - пищит она и протягивает руку в белой перчатке.
- Вы стилист Второго Дистрикта на прошлых Играх… Вы работали… С Като, кажется?! – я улыбаюсь ей, пожимая ладонь, а сам завидую своему умению лицемерить.
- Да, так оно и было… Меня выбрали одевать тебя на все выступления. И сегодня я принесла вот это.
Один из ее помощников, которого я постоянно затыкал, приносит костюм, на свету он отливает насыщенным, но не ярким, зеленым.
- Цвета очень успокаивают, - говорит она. – Ничего навязчивого, только строгие линии.
Я не отвечаю, а молча, наблюдаю, как его, нет, мои волосы укладывают, а кожу гримируют, чтобы «глаза светились добротой и теплотой». Когда они заканчивают, я не вижу ничего от себя. Взгляд, даже он, не выдает меня…
Играй свою роль, притворяйся, это скоро закончится, говорю я сам себе, но меня отвлекает голос Эрии:
- У тебя будет несколько дублей, не волнуйся. Если что, мы переснимем. Будь собой!
Обязательно, тогда еще дайте мне нож и немного времени, и у нас получится потрясающее шоу! Повеселимся от души! А что?! Меня же запомнили как мясо-кости, пусть и его запомнят по-особому.
Я всеми силами прогоняю эти мысли и переключаюсь на аплодисменты зала. Всего несколько шагов, и в ярком свете софитов Цезарь приветствует меня. Публика беснует, они невероятно рады видеть любимую морду. Всего несколько шагов до кресла, в котором я находился, подумать только, год назад и начинается интервью. Интересно доплачивают ли Цезарю за его улыбки трибутам во все тридцать два зуба, или он просто придурок, у которого скулы свело, и он не может разжать челюсть?!
Весь наш разговор напоминает интервью после жатвы, просто теперь я немного изменился. Мне нужно рассказать о последней ночи. Эту речь мы прогоняли дольше всего. Я почти не импровизирую. Просто смотрю на все это иначе, как будто я менее зациклен на себе, и меня волнуют другие вещи, другие судьбы. Но когда заходит речь о Катнисс, внутри все переворачивается. И я начинаю защищать эту девку. Я говорю, что она не знала, что творит, что она хотела только спасти их, нас. Я это делаю, не потому что так хочу, а потому что весь Панем должен мне поверить, что я это он.
В какой-то момент меня терзают сомненья, верю ли я себе, верят ли они мне? Похоже, мое, его лицо, выдает тревогу и озадаченность, и Цезарь это замечает, и спешит успокоить, публика вторит ему и начинаются овации и выкрики имени Пита.
Позже, смотря в камеру, я начинаю призывать к миру, говорю, что война уничтожит нас всех. Речь моя не долгая, но она уже бесит. Хочется произнести, что-то вроде: «Катнисс, твой женишок у нас. И ему осталось жить считанные дни. Давай, ты объявишь перемирие, а мы вышлем тебе бандеролью то, что от него осталось?!» Но потом я заканчиваю речь Питы, говорю, чтобы меня увели обратно. Я так хотел взорвать этот мир, а вместо этого пытаюсь «спасти»…
…
Меня ведут, чтобы я посмотрел на Мелларка. Куча дверей, очень много охраны. И много врачей. Такую технику я еще не видел. Телеэкраны, на которых мелькают игры, множество машин, похожих на дефибрилляторы, баки с водой, холодильники с лекарствами – все это предназначено для пыток или еще чего-то. Я зашел в момент, когда Пита сидел, привязанный к креслу и пытался вырываться. Сквозь повязку во рту слышался вопль боли. Я подошел ближе. Он посмотрел на меня и его глаза расширились в непонимании и удивлении.
- Лучше делай, что они тебе говорят - будешь целее, - говорю ему я.
Он выгибает брови, как будто пытается понять, кто я. Конечно, за этой оболочкой не увидишь истинное лицо, так что я хочу рискнуть и представиться.
- Вспомни свои первые Игры и того, кто пытался убить тебя, дважды… С начала нога, потом попытка свернуть шею… Ты перехитрил меня, выжил, и почти не пострадал. А я умер и попал в самое пекло. Меня перекроили и заставили… Нет… Мне позволили убивать. Потом меня убили снова и сделали тобой…
- Като! – даже сквозь повязку я четко услышал свое имя.
- Когда-то меня звали именно так. Подчинись им, останешься жить. Они не будут сильно тебя калечить, они всего лишь, – я коснулся пальцем виска. – Выскребут все из головы, поковыряются там, а потом вернут на место, и ты будешь совсем новеньким. Это почти не больно.
Я безумно хочу сказать ему, что если он выживет после всех этих переворотов, то просто так от меня не отделается, но я останавливаю эту мысль. Я ловлю себя на другой мысли, что не он моя проблема, а она. Я слишком многое узнал о нем, чтобы считать проблемой. Пита умрет раньше, чем закончатся пытки.
…
Проходит несколько дней, но ситуация не улучшается. Во многих Дистриктах раненных с каждым днем все больше. Мне невольно вспоминаются учебники истории, три четверти столетия назад было то же самое. Судьба ли это? Долго ли они изучали календарь, чтобы выбрать такую дату? Взорвать всех гораздо проще…
В отличие от меня Сноу ведет себя очень спокойно, всего лишь пару раз объявлял атаки. Не более. Но скорее всего это видимость для меня. Теперь я понял, почему он мне ничего не позволял. Я бы действительно не оставил и мокрого места от половины Панема. На самом деле, я не знаю и десятой части того, что происходит, до новостей Дистриктов никому нет дела, а Капитолий откровенно врет своим жителям. Я же осознаю, что мне все еще плевать на других, я волнуюсь только за себя.
…
Сноу меняет правила игры. Как оказалось, здоровый Пита совсем не подействовал на Сойку, и теперь пора надавить на больное место. Я теряюсь с мыслями. Мне приносят таблетки, и я уже знаю, что они подавляют мое мышление. Хотя куда еще больше?
…
Третье выступление, и снова я - просто зритель. Мне скучно, поэтому я ухожу из смотровой в гримерную. Это становится моей ошибкой: Эрия замечает меня.
- Их двое? Ничего не понимаю! – верещит Эрия, смотря на меня, здорового и цветущего, и на него – в синяках и еле стоящего на ногах. Что же с ним сделали? И почему не позвали меня?
- Эрия, успокойся! Сделай свою работу! – говорю я и подхожу ближе. – Одень его и все.
- Но вас двое…
Глаза Эрии бегают туда-сюда, она не знает, что происходит, во что ее замешали. Я, по правде говоря, теряюсь не меньше, чем она.
- Эрия успокойся, и я не сделаю тебе ничего плохого, – я подхожу к ней достаточно близко, чтобы в любой момент применить силу.
- Но я хочу объяснений!
- Эрия, хватит!
- Но…
- Хватит, иначе я тебя убью.
- Мне кажется, что тот это Пита, а ты кто-то другой!
У меня сдают нервы, но я стараюсь быть спокойным.
- Эрия, я Като, меня вылечили. Теперь мне нужно, чтобы ты помогла и ему выглядеть лучше.
- Если ты Като, которого вылечили, а он тогда кто?
- Эрия, хватит!
- Я хочу просто понять!
- Успокойся! – мои руки касаются ее щек.
- Нет… Только не это…
- Ты обещаешь быть хорошей и сделать свою работу? – я смотрю к ней в глаза.
- Д-да! – она трясется, на кончиках искусственных ресниц блестят слезы.
- Умница! – я отпускаю ее и возвращаюсь в смотровую.
Мальчика гримируют, одевают в один из костюмов. Снова выступление перед Цезарем, но уже не будет никаких зрителей.
Я смотрю на все это, и иду к трибуне Сноу. Меня всего трясет, потому что я загорелся идеей старика и не хочу быть в стороне.
- Он еле живой, выпустите меня. Я прекрасно выскажу все за него. И не будет казаться, что вы издевались над голосом мира и любви, – я почти готов стартануть к гримерке, надеясь, что он скажет готовиться к съемке.
- Я говорил тебе, что она должна умолять о мире. Здоровый Пита не заставит ее и пальцем пошевелить.
- Но я же…
- Молчать!
Вместо того чтобы продолжить разговор и выйти потом из себя, я срываюсь с места в сторону от камер.
Мое внимание привлекает один из экранов. Самый удачный ракурс: Мелларк выглядит бессознательным существом, которое забили до такой степени, что оно даже звука без команды не издаст. Это зрелище заставляет меня отвернуться, и я смотрю на другой, пока еще выключенный, экран, где я вижу себя – такого же, но здорового. Отражение вызывает во мне смешанные чувства. Это не жалость, что угодно, но только не она. Или она?
- Прикончи меня, – шепчет он, и я чувствую, как воспоминания накатывают мелкими брызгами. Ядовитые укусы, рваные раны… Они оставили меня умирать… Стрела угодила не в меня, в переродка…
- Подыхай сам,- говорю я сквозь зубы и иду на свое место.
Играет гимн Капитолия, Сноу начинает свою речь.
Потом картинка меняется. Появляются мятежники, вокруг суета, люди не могут восстановить нормальное вещание. Сноу быстро понимает, в чем дело и говорит, о том, что Тринадцатые срывают эфир. Со своего места я не вижу работу операторов, но знаю, что сейчас сотни людей пытаются остановить ролики. Позже президент передает слово Пите. Я слушаю то, что мог сказать и сам. Это было бы правильнее. Но вместо слов, что ожидал, я слышу:
- Вы... в Тринадцатом... Не доживете до завтрашнего утра!
- Идиот! – кричу я и первым вырываюсь к Двенадцатому.
- Выключай! – кричит Сноу.
Перед глазами красная пелена, которая начинает рассеиваться только, когда меня оттаскивают от заплывшего в собственной крови мальчишки.
-Ты все испортил! – кричу ему я. – Теперь я буду делать твою работу!
Но чтобы выполнить задание, мне нужно лежать на его месте. Нужно ломать ее – уговоры больше не подействуют. А потом я понимаю, что позволив убить братьев, Сноу обезопасил меня от той же пытки. Родители это совсем не то, они и так когда-нибудь умрут...
Я почти пришел в себя и направляюсь к Сноу.
- Что вы будете делать дальше?
Сноу смотрит на меня, но обращается к кому-то через передатчик:
- Ракеты к бою. Все по плану. Немедленно! Они уже начали эвакуацию!
Я не получаю свой ответ, но мне начинает казаться, что я узнаю его сам.
Всю ночь я пытаюсь думать об этом, к утру меня вырубает, но я просыпаюсь буквально через пару часов.
- Катнисс с ума сойдет без него. Не Сноу ошибался, а я - он важен ей… Не было никакого притворства в их отношениях. Если девчонка что-то значит для мятежников, то они сделают все, чтобы ей стало лучше, и она согласилась быть их… Символом. Без него она вряд ли смогла бы, – шепчу я.
- Ты ведь понимаешь, что это значит? – отзывается Сноу.
- Это значит, что его попытаются спасти…
- И?
- И я должен быть на его месте… Но я здоров….
Динамики молчат.
- Сноу! Проведите мне марафон, но только никакого оружия! – кричу я.
Позже мне приносят такой же костюм, что был на Пите вчера. Я в последний раз ем самую лучшую еду из Второго Дистрикта, и меня направляют в маленький тренировочный зал вблизи тюремных камер. Питу, стонущего от боли перетаскивают к туннелям, в мою старую комнату. Я не знаю, что с ним будут делать, но там его не найдут.
- Не ври им, рассказывай только правду. Ты это он, но еще ты – самое лучшее творение Капитолия. Помни это. И не дай Дистрикту-13 убить твою семью.
Я чувствую укол боли, когда понимаю, что и дед, и мать с отцом, и даже девки, визжащие под окнами Академии, могут умереть. Но не от моей руки, когда я буду знать, что виноват в этом, а от чужих. И я всегда буду помнить, что я, не только виноват, но и не смог ничего сделать, чтобы помочь им.
В костюме жарко, но еще хуже становится, когда в комнате появляются пять человек. Времени защищаться нет, я нападаю. Сейчас я должен одновременно и получить сильнейшие травмы и в тоже время перенасытиться чужой болью. Проходит какой-то долгий промежуток времени, прежде, чем я валюсь с ног, переставая контролировать тело. Меня относят в комнату, похожую на темницу. В это время я слышу голос Сноу рядом.
- Теперь остается только ждать. Продолжайте следить за людьми Плутарха. Пусть думают, что я не готов к их действиям.
- А что делать с остальными?
- А что они? Пусть все остается как есть... Подставьте им в охрану кого-нибудь из агентов мятежников. Может их тоже заберут. Все равно, они нам не нужны, они ничего не знают.
- Президент… Ролик….
Дальше я ничего не слышу, мне хочется умереть. Оказывается, когда я лежал ни живым, ни мертвым, организм блокировал боль сам, поэтому я смог ее вытерпеть. А сейчас это была самая яркая гамма из всех. Опять мой новый эталон.
…
Яркий свет бьет по глазам.
- Вот он! Выносите скорее! - слышу я, чувствуя, что воздух слишком тяжелый, и я задыхаюсь.
