Глава 7. Церемония Открытия Я чувствую себя неуютно в полукомбинезоне, созданным Порцией для сегодняшней церемонии. Он, безусловно, великолепный, да еще и светится словно угли, но ткань у него плотная. На мгновение я задумываюсь: «А что думает Китнисс о своем костюме?»; и не могу подавить улыбку. Уверен, она уже любит его. Больше не нужно играть невинную любимицу Панема – ненавистный ярлык, который ей приходилось носить.
Когда я приезжаю в Центр Преображения, то передо мной предстает удивительная картина: все больше походит на вечеринку, нежели последнюю ночь перед тем, как мы будем бороться насмерть. Я знал, чего ожидать от сегодняшнего вечера, но все же слегка шокирован с какой легкостью и весельем общаются большинство трибутов.
Я слегка нахмурился, когда узнаю в человеке, говорящим с Китнисс в углу комнаты, Финника Одэйра. Конечно, его репутация говорит сама за себя. Но я знаю, что не следует судить о нем, основываясь лишь на этом. Лично я до сих пор не понимаю, что он из себя представляет. Мы встретились с ним в лифте, после чего я совсем запутался.
- Пит! – весело поприветствовал он, как только я зашел в лифт. Я вежливо ответил, не зная причину его столь дружелюбного поведения. Поездка была долгой, и он всю дорогу вел бессмысленную светскую беседу, на которую я коротко отвечал.
В конце концов, он вздохнул:
- Тебе ведь скучно, не так ли, Женишок? – спросил он, назвав меня прозвищем с первых Игр. – Сдается мне, что тебе должно быть сложно приструнить свою невесту, - он сверкнул своими белоснежными зубами с неприличной ухмылкой. – Ты мне скажи, если тебе когда-нибудь потребуется помощь… чтобы защитить ее, - невнятно пробормотал он.
Я плотно сжал кулаки, не желая позволить ему попасть под мою кожу. Финник только рассмеялся:
- Не волнуйся, я не трону ее. Ты знаешь, - задумчиво продолжил он. – Большинство считают Китнисс жестокой. Но на арене, я думаю, что больше буду бояться тебя. Я вижу, что ты сделаешь все ради нее, а это опасно для всех нас. Но не будь столь уверен в себе, ведь « что угодно» - не всегда достаточно,– затем он отвернулся.
– Это то, что я хорошо знаю, - сказал он настолько тихо, что я не уверен, должен ли был это слышать. Его голос был пропитан горечью, и я почувствовал, что он говорил уже не об Играх. Как только дверь открылась, он прошел мимо меня, не говоря ни слова, и в его взгляде я увидел необъяснимую грусть.
Да, Финник для меня остается загадкой, и я настораживаюсь, увидев, как он разговаривает с Китнисс. Намереваясь прервать их разговор, я иду прямиком через комнату, он уходит еще до того, как я добираюсь до места.
- Что ему понадобилось? – спрашиваю я будничным тоном.
Мое сердце подпрыгивает, когда она приближается ко мне, ее дыхание щекотит мое ухо, и она соблазнительно шепчет:
- Он предложил мне сахара и хотел выведать все мои тайны.
Я смеюсь, пока она, улыбаясь, отводит лицо.
- Да ладно тебе.
Хотя, по правде сказать, это возможно с учетом того, что Финник сказал мне.
- Нет, правда, - настаивает она. – Потом расскажу тебе подробнее, а то сейчас у меня по коже мурашки бегают.
Я рад, что она не польстилась на обаяние Финника. Ведь, если судить объективно, то Финник очень даже привлекателен. Хоть я и знаю, что Китнисс смотрит куда глубже всего этого, все же я рад, что это в очередной раз подтвердилось.
Я смотрю на всех победителей вокруг нас. Так или иначе, они кажутся мне столь чужими, хотя я и знаю, что из всего Панема, именно с ними у нас похожие мысли и чувства. Тем не менее, я думаю, что прошедшие года все-таки отличают нас друг от друга. Я смотрю на Китнисс и внезапно понимаю, что она – наверное, единственное, что помогло мне сохранить рассудок в последние несколько месяцев.
- Как думаешь, мы бы также закончили, если бы только один из нас победил? – спрашиваю я, высказывая свои мысли Китнисс. – Стали бы участником этого жуткого маскарада?
- Конечно, - отвечает она, игриво толкая меня своим плечом. – Особенно ты.
Я делаю вид, что обижаюсь, но быстро улыбаюсь:
- Почему - особенно?
Она вздергивает нос вверх, чтобы быть выше:
- Потому что у тебя есть слабость к красивым вещам, а у меня ее нет.
- Чувство прекрасного – это еще не слабость, - протестую я, хотя на самом деле я поражен ее наблюдательностью. – Разве что в случае моего к тебе отношения, - честно говорю я, и впервые она не смутилась от комплимента.
Не дав ей возможности ответить, начинает играть музыка, оповещая о начале Церемонии Открытия.
- Готова? – спрашиваю я, протягивая руку, чтобы помочь ей взойти на повозку.
- Постой-ка, - говорит она, когда мы оба взбираемся внутрь. Она мягко поправляет мою корону, и этот жест кажется таким любезным и естественным, что я не могу сдержать улыбку.
- Видел свой костюм включенным? Мы снова всех поразим.
- Это точно, - соглашаюсь я. – Но Порция говорит, что мы должны быть выше этого. Не махать руками, ничего такого не делать. И, между прочим, где наши стилисты? – спрашиваю я, осматриваясь в поисках Порции и Цинны, но нигде не могу их найти.
- Не знаю, - она осматривает всю процессию, но также не может найти кого-либо из них. – Может лучше, проедем вперед и включимся?
Я соглашаюсь, и уже через мгновение наши костюмы начинают светиться, а мы становимся темой обсуждения всех вокруг.
- За руки нужно держаться? – спрашивает Китнисс, и я заметил, что она вновь ищет глазами наших стилистов. Странно, что они не с нами. В прошлом году они стояли с нами до самого начала Церемонии - и я подозреваю, что это очередной способ Капитолия поиграть с нами.
- Думаю, это решили оставить на наше усмотрение, - отвечаю я, неотрывно смотря ей в глаза. Несмотря на эти слои макияжа, у меня нет проблем в поисках любимой девушки под ним. Ее чистые серые глаза пронзают мои, и я в очередной раз вспоминаю каждую из причин, почему я готов умереть за нее. Глядя на нее в этот короткий момент, я чувствую, будто никто никогда не понимал меня столь же хорошо, и без какой-либо паузы, чтобы обдумать, я протягиваю свою руку к ее, удивленный, обнаружив ее маленькие пальчики на полпути.
Мы пройдем через это вместе. Как одно целое.
Сначала я думал, что это будет довольно-таки тяжело игнорировать внимание толпы, будет сложно действовать, словно ничего из этого всего не имеет для меня никакого значения. Но как только наша колесница выезжает, и мы предстаем перед ликующей публикой, я не слышу их. Их лица размыты. Единственное существенное, что у меня есть – это рука Китнисс. Мы не сжимаем руки крепко, как было в прошлый раз. Наши руки свободно переплетены, но, тем не менее, мне кажется это более интимным. Мы держимся за руки не для того, чтобы успокоить друг друга. Мы не нервничаем. Мы не прощаем. Мы держимся за руки, потому что мы хотим, а не потому что должны. Потому что Капитолий не может забрать это у нас.
На мгновение я нарушаю свой напряженный взгляд в никуда и смотрю на Китнисс. Не смотря на свой твердый холодный взгляд, она выглядит наиболее уверенной, чем я когда-либо видел. Она, наконец, может быть самой собой, как она всегда хотела. И у меня есть подобное чувство облегчения, что сейчас я не должен играть невинного мальчика, но также я вспоминаю, чего мне стоило потерять ту наивность и глубокую грусть, которая уже не отпускает меня.
Когда мы, наконец, возвращаемся в Тренировочный центр, то видим Цинну и Порцию, которые встречают нас и поздравляют с удачным началом. Хеймитч стоит рядом с Рубакой, старым победителем, которого я узнаю по хронике, что мы смотрели при подготовке к Играм. Его напарница из Дистрикта 11, Сидер, стоит неподалеку, не принимая участия в разговоре Хеймитча и Рубаки. Наши с Китнисс руки до сих пор переплетены, и меня потянули вперед, когда Сидер обняла Китнисс.
Я слышу, как она интересуется: «Как семьи?», волнуясь о семьях Цепа и Руты. Мой желудок сжался в ужасе на эти несколько секунд, пока я не услышал: «Живы».
Такое чувство, будто огромный груз был снят с моих плеч, но еще прежде, чем я смог обработать полученную информацию, Рубака обнимает Китнисс, тем самым отталкивая меня, и смачно целует в губы.
Китнисс шарахается в сторону, потрясенная и с неким отвращением, читаемым на лице. Я не могу решить, должен ли я смеяться или же сочувствовать. В итоге я присоединился к хохоту Хеймитча, но Китнисс тут же одарила меня недовольным взглядом. С робкой улыбкой я беру ее за руку и стараюст выглядеть расстроенным, когда нам сказали идти к лифтам.
Краем глаза я замечаю Джоанну Мэйсон из Дистрикта 7, когда она идет вслед за Китнисс.
- Ужасный костюм, да? – спрашивает она. Я не могу с ней не согласиться – никто добровольно не оденется деревом.
- Мой стилист – самый круглый дурень в Капитолии. Наши трибуты уже лет тридцать носят наряды лесных деревьев. Вот бы поработать с Цинной. У вас просто потрясающий вид.
Все ее слова явно адресованы Китнисс, так что я молчу и жду ее ответа.
- Да, он помогал мне разработать свою линию одежды. Ты бы видела, что Цинна делает с бархатом.
Мне приходиться сдерживать улыбку, когда Китнисс произносит столь чужие для нее слова. Интересно, замечает ли это Джоанна, или это видно только мне, ведь я ее уже хорошо знаю.
- Видела. Во время вашего тура. Это чудо без лямок во втором Дистрикте, темно-синее с бриллиантами? Такая прелесть, что я готова была протянуть руку через экран и сорвать его прямо с твоей спины.
Глаза Китнисс сузились, и она смотрит так, будто это была угроза.
Я стараюсь придумать, что сказать, чтобы как-то отвлечь Китнисс, но теряю свою мысль, как только Джоанна расстегивает свой костюм и роняет его на пол, пиная при этом его в сторону.
- Так-то лучше,- вздыхает она, глядя на Китнисс немного насмешливо. Китнисс выглядит настолько шокированной, что мне вновь приходится бороться с желанием рассмеяться. Теперь я понял кое-что о нас двоих. Не смотря ни на что, Китнисс невинна по сравнению со мной. Не в прямом смысле, конечно, но все же более невинна. Конечно, она может убить, и убивала. И безусловно Капитолий ее рассматривает как самую опасную женщину. Но пока она кажется всем жестокой и агрессивной, я все еще вижу ту маленькую девочку в красном платье в клетку, и я знаю, что сделаю все, чтобы защитить ее чистоту хоть на мгновение дольше.
Пока мы едем в лифте, Джоанна заводит со мной обыденный разговор, улыбаясь все время. Мне удается держаться спокойно, чтобы не дать ей того же наслаждения, что она испытывает при виде смущенной Китнисс. Но на самом деле, я нахожу всю эту ситуацию забавной. Когда Джоанна выскальзывает из лифта, Китнисс выдыхает с отвращением и отбрасывает мою руку в сторону. Сейчас мы остались наедине, так что я не вижу больше необходимости сдерживаться, и расхохотался.
- Что? – она потребовала у меня объяснений.
- В тебе, Китнисс. Разве не видишь? – засмеялся я.
- Что со мной не так? – спрашивает она, и я чувствую ее растущее недовольство.
- Почему они все так себя ведут. Финник с его сахарком, Рубака с поцелуями, а теперь еще Джоанна разделась, - я стараюсь скрыть улыбку, но ничего не выходит. – Они играют с тобой, потому что ты… ну ты знаешь. – Я изо всех сил стараюсь подобрать слова, чтобы выразить свою мысль. Как для любого, со столь же хорошей наблюдательностью, Китнисс зачастую не хватает самосознания или осознания, как другие воспринимают ее. Она не понимает, что есть кое-что, что все мы уже потеряли, а она нет.
- Нет, я не знаю, - отвечает она, выглядя запутанной и немного сердитой.
- Например, ты не могла смотреть на мое обнаженное тело, даже когда я был при смерти, - к тому времени это бы уже не имела никакого значения для большинства людей, и, конечно, для меня тоже. Но Китнисс… Так или иначе, несмотря на все непростительные вещи, что мы сделали, она сохранила некое чувство нравственности, которые другие уже давно оставили позади. Единственное, что все еще волнует меня – мысль о потере Китнисс. – Ты такая…чистая, - наконец говорю я, найдя подходящие слова.
- Неправда! – возражает она. – Да я целый год, когда видела камеры, чуть не срывала с тебя одежду!
Я качаю головой:
- Да, но… Понимаешь, для Капитолия ты слишком чистая, - добавляю я, стараясь ее успокоить. – Для меня, ты прекрасна. Они тебя просто дразнят.
- Нет, насмехаются! И ты с ними заодно! – жалуется она, все еще сердясь на меня.
- Ни в коем случае, - еще раз говорю я, но она больше не обращает на меня внимания. Я вздыхаю, когда она поворачивается к Хеймитчу и Эффи. На мгновение мне становится жаль, что я ничего не сказал. Не хочу, чтобы она злилась на меня, когда конец так близок. Я не хотел ее обидеть. Она даже не слышала меня, когда я сказал, что она прекрасна для меня. И это не смотря на то, что я еще никогда не говорил более правдивых слов. Она повернулась ко мне спиной, ее поза ожесточилась, и все, о чем я думаю, это сколько часов уйдет впустую, чтобы позволить ей остыть. И поскольку остались лишь считанные часы, я не могу представить ничего ужаснее.
