Выручай-Зеркало.Она забежала в первый встречный туалет и прислонилась к стене, задыхаясь.
Какой кошмар.
Она обхватила себя, как бы пытаясь отскрести отпечатки его лап на груди, потом застыла так, обхватив себя, и мучительно оскалилась.
Никогда она не думала, что ее мечты начнут сбываться таким вульгарным образом. Была она недовольна, что ее поцеловали? Конечно, нет!
Но она не удержала засранца в рамках, и кто кого будет целовать – решил все-таки он.
Все это должно было произойти не так – а она проворонила это. Решила, что он не станет лезть к ней, хоть какое-то время. Что она ясно высказалась. Но он... – видимо, вот так он и ведет себя со всеми.
Маленькая секс-бомба, слишком красивая, чтобы поухаживать, церемониться. Просто беру, что хочу, а что он хочет – это секс.
Этот поцелуй имел целью одно – подтолкнуть ее к сексу, приучить к сходу лавин. Он привык получать только это – всегда, везде, запросто. Заметно, что привык! Последствия его не волновали ни в трезвом виде, ни теперь.
И да, конечно, она ему немножко поддалась. Ведь это был ее первый поцелуй...
Хотела бы я посмотреть, кто устоял бы.
Вот тебя и зажали, как безмозглую шлюшку.
Пэнси вряд ли перепало более вежливое обращение. Навряд ли он так развратился с ней, но кто бы это ни был – они снесли у Малфоя крышу. А Пэнси, сука такая, и не думала заниматься его перевоспитанием.
Черт.
Что же делать?
Она не должна позволять вот такого – раз уж она вознамерилась... воспользоваться ситуацией - то он должен... знать свои рамки. Она твердо решила, что никакого секса не будет. Но если она позволит ему вот так нападать на нее со спины, то и не заметит, как он затащит ее в постель. Ты должна потеть, Миллисент, пыхтеть – но держать его на расстоянии.
Но это так трудно.
Он не хочет просто целоваться.
Значит, можно только морочить ему голову, пока Амортенция не выветрится.
Потому что, конечно, она решила с поцелуями не откладывать.
Но она думала, что просто спокойно нацелуется на всю жизнь, и если Малфой поплачет – ему это ничего не значит.
Тебе под силу сделать из него плаксу?
Вот этот поцелуй – он был всем, о чем она мечтала, но он оказал на нее совсем противоположное действие тому, которое бывало в тех же мечтах. Он ослабил ее нездоровую тягу идти ему навстречу. Получалось что-то из оперы: получил – и свалил. Она удовлетворила свое любопытство, и, может быть, тщеславие, и теперь любопытство по нарастающей сменяла депрессия. Из-за нежелания заплатить за то, что пощекотала свое тщеславие больше, чем можно. Из-за сознания, что продолжения быть не может – ни с таким, какой он сейчас, ни с таким, каким он будет потом. Из-за сознания, что согласилась на это без любви.
Такой отличный поцелуй – но все только ... а-а, разновидность дрочилова.
Как с марионеткой целоваться.
И главное, теперь он будет глубже следовать своей иллюзии, развивать сценарий любовного захвата. Конечно, будет. Ты мазохистка, Буллстроуд?
Нет, честно ответила она самой себе.
Ладно, не убивайся так уж, кто бы не запутался в своих чувствах на твоем месте?
Но мне нужно отстранить его, а поскольку лезет он очень пылко, я не в состоянии. Обижать его? Во-первых, он взбесится, и все может перейти в еще более бурное русло, а во-вторых, он может, наоборот, застрадать, а это мне будет тяжело. Заставить его страдать и не пользоваться ситуацией.
Почему ты такой неудобный, Малфой?
Его страдания мне будет видеть тяжелее, чем приставания. Они будут больше похожи на правду. А перед правдой трудно устоять.
Но если она заставит его страдать, то когда настанет Конец, им обоим придется проще, разве нет? Или Малфой тогда станет смеяться над ней, что она шарахнулась от несчастного влюбленного, как безнадежный тролль?
Нет, оптимальный выход – превращать все это в шутки над его поползновениями, но ей явно не хватало опыта – и потом, можно обжечься, как вот сегодня. Запросто.
Она еле слышно простонала.
Потом, отодвинув все мысли, в памяти встало одно только лицо Драко и заслонило все. Неправдоподобное ощущение его близости, поцелуй...
Она закрыла глаза.
Все это может кончиться еще и тем, что я безнадежно влюблюсь в него на всю жизнь. Никогда не забуду, на что это похоже - с ним...
Но мне не нравится то, как он это
делает.
Прекрасная физиология и абсолютная моральная недопустимость. Унизительный подтекст.
Или он соблюдает дистанцию, или тебе конец.
Возможно, сделать из него плаксу – твой единственный выход. В чем проблема?
В том, что я хочу чтоб он не плакал, а хочу... хочу, чтоб это хотя бы выглядело... по-настоящему... И в том, что мне по-настоящему трудно обижать его.
Но нужно обижать
себя, если ты не хочешь быть вульгарной. ЭТО
будет вульгарным, пока ты хочешь, чтобы это
выглядело... Будь хотя бы эгоисткой, Буллстроуд, думай только о себе – о себе не с влюбленным, а с очнувшимся Малфоем... Такое поведение...
У него это тоже тщеславие, причем, хуже чем, с Пэнси. В отличие от нее, тебе достается его пьяное тщеславие, если можно так сказать...
***
Драко отсчитывал минуты, остающиеся до конца Окстения, когда случилось то, что должно было случиться - в коридоре появился Гарри Поттер.
Он, крадучись, поднялся на площадку с лестницы и, крадучись, заглянул в коридор, где Драко сидел на полу, все еще оставаясь согнутой под углом в 90 градусов да-винчиевской морской звездой, и Гарри Поттер остановился там, где был.
Некоторое время он разглядывал Драко, как будто не мог уяснить, что перед ним. Затем, как завороженный, он сделал несколько шагов вперед, по-прежнему не сводя с Малфоя взгляда.
Будь Драко не парализован, он бы гордо тряхнул головой, но оставалось только надуться от злости.
И Поттер заржал.
Заржал, прислонившись к стене и хватаясь за живот. Малфой буравил его взглядом. Когда приступ смеха прошел, Поттер напоследок охнул и заковылял из корридора.
Драко попробовал пошевелить плечами, но ничего не получилось. Эта Буллстроуд, видно, крепко на него разозлилась.
На лестничной площадке Поттер обернулся и бросил, снова давясь от смеха:
- Классно выглядишь, Малфой.
Ну что ж, они квиты.
Отпустит его когда-нибудь или нет?
Когда Гарри ступил на лестницу, внезапная мысль пришла ему в голову. Он уже не думал о том, какой у Малфоя вид, с губной помадой на лице и положением 2 по заклинанию «Окстись». А вот что он подумал: если бы еще раз удалось застать Малфоя вот в таком положении - подозрительной неподвижности и, по карте, в уединенном месте... можно было бы сделать что угодно – хоть Веритасерума ему в рот налить. И тогда он все узнает.
***
В этот момент Северусу Снейпу показалось, что замок содрогнулся от удара землeтpясения. Почти потеряв сознание, он свалился под стол в своем кабинете и при этом рассек себе лоб о край столешницы.
Черт, что это было?
Все бутыли и склянки стояли на своих местах.
Выбираясь из-под стола, он с запозданием сообразил. Он же никогда раньше не давал Непреложного Обета. Ну вот.
Драко попал в какое-то такое положение, что Снейп сразу подошел к нарушению клятвы – кошмарный плод дернул за пуповину так, что мало не показалось.
Где этот засранец?
***
Крайне несчастная, Миллисент с опаской выбралась из туалета и с опаской же без остановки побежала наверх, по другой лестнице. Взбегала, не зная куда, просто, как кошка, карабкалась наверх, наверх. Возможно, она держит путь на Астрономическую Башню.
На душе у нее воцарилось похоронное настроение. Она должна была похоронить Драко Малфоя. Она передумала извлекать выгоды из ситуации.
Даже если она будет с ним целоваться, от этого она станет ощущать только растущую пустоту внутри. Может, она и не модель, но ей нужно было, чтобы свидания происходили
по-настоящему.
Максимум, что она может делать – это по-прежнему спасать Малфоя от него самого, но ей, между прочим, за это не заплатят. То есть, теперь она понимала, насколько изнурительной может оказаться эта задача. И вот, даже поцелуями, как оказалось, он расплатиться бы не мог – они не приносили ей удовлетворения.
И вообще, не сосредоточиться ли тебе на учебе? Ну, вот еще худеть, пусть он будет стимулом для похудения.
Профессор Снейп расспрашивал ее, кто мог дать зелье. Это и она хотела узнать больше всего первым делом!
Внезапно мысли ее приняли новое направление. По-прежнему тревожно озираясь вокруг – больше Малфой не повторит этот номер никогда! – она подумала: если он прав, и это кто-то из своих, то она может попытаться определить, кто это. Нет, не все еще потеряно. Это всего лишь навсего Амортенция.
Еще она охотно бы пошла сейчас к его отцу. Люциус взял бы Малфоя в руки – и все уладилось бы. Или хоть стало получше. Она была уверена, что семейство Малфоев ни сном ни духом никогда не увидело бы ее своей невесткой. Да и она, впрочем, тоже – по такой родне она не скучала.
Но отец Малфоя сидел в тюрьме, оттягивайся – не хочу.
Она немного выдохлась, движение разогнало адреналин, и с очередной площадки она свернула в коридор.
Она прикусила верхнюю губу и зашагала взад-вперед, напряженно размышляя, как лучше провести остаток дня – и вообще, какой все-таки принять план насчет своего маньяка.
Мне нужно узнать, как защититься от Малфоя...
Мне нужно узнать, как защититься от Малфоя...
Мне нужно узнать, как защититься от Малфоя...
Мне нужно...
Он вздрогнула. Она была на седьмом этаже возле гобелена с троллем в костюме балерины – кого-то это ей сейчас смутно напомнило, но было не до того.
В стене медленно прорезывалась дверь.
Она не сразу поняла, что это за дверь, но потом вспомнила. Слышала, как Малфой рассказывал в прошлом году, когда развлекался в инспекционной дружине.
Как... Это мне? Поможет?
Ну, и что там может быть?
Посмотрев по сторонам, она тронула ручку изукрашеной ковкой двери – дверь с легким скрипом отворилась.
Миллисент зашла внутрь.
Она очутилась в просторной каменной палате – довольно ободранной, если по совести. Из фальшивых окон струился дневной свет, но за их молочной белизной ничего не было видно.
Тут было как-то серо и уныло. И ничего не было – то есть , как есть, ничего. Ободранное каменное помещение – словно после набега каких-то варваров в средние века. Какие-то деревянные балки под потолком. На них было бы удобно повеситься.
Ну, еще стоял какой-то поломанный деревянный стул.
Сядь посиди – да, до такого ответа она и сама бы додумалась. Или это чтобы удобнее взбираться до балок
Впрочем, нет.
Она кое-что заметила: в центре комнаты на полу лежало ручное зеркало.
Дверь за Миллисент со стуком затворилась, и она шагнула вперед, не сводя взгляда с зеркала. Она подошла и нагнулась, взяла его.
Зеркало было не очень большим – витая ручка с плоским ромбическим утолщением на конце - по руке, и стекло, тоже в форме ромба, размером с два-три зеркала в пудренице. Зато у него была большая рама, делавшая зеркало вдвое шире – широкая кайма с замысловатым узором, напоминающим хоровод неестественно больших снежинок. Снежинки были черные, и поэтому напоминали пауков, – и ручка, и рама зеркала были из какого-то черного металла, в центрах снежинок мерцали опалы.
Зеркало оказалось довольно увесистым.
Он посмотрела в него – и нахмурилась.
Зеркало ничего не отражало.
В нем стояла белесая полумгла, и медленно, со скоростью часового механизма, кружился круглый спиральный вихрь клочьев какого-то темно-серого тумана, занимая круг, который вписывался бы в ромб.
Под этим вихрем угадывалось далекое бледно-желтое пятно.
И все.
Миллисент огляделась вокруг, держа зеркало в руке, и, ничего не понимая. Она снова вгляделась в его жемчужно-серую глубину, которая казалась плотной. Качество стекла при этом было особенным: оно напоминало застывший, особо прозрачный предгрозовой воздух. В памяти что-то шевельнулось: венецианское стекло?...
Она осторожно провела по стеклу подушечками пальцев.
Стекло.
И все же...
Она нахмурилась еще сильнее и прищурилась, наклоняясь к зеркалу: похоже, над спиральной галактикой мрака то ли имелась, то ли появилась невидимая плоскость. И на этой плоскости кто-то спал.
Это был крошечный человечек... или человеко-крыса...
Это была некая смесь человекообразного существа с крысой – во всяком случае, если судить по ушам, цвету и размеру. Круглую головку увенчивали здоровенные острые уши, лицо напоминало черепашье, морщинистая в складках кожа - коричневого цвета.
На существе было короткое коричневое же кимоно, и существо безмятежно спало, подложив конечность под небольшую подушку.
Миллисент опустила руку с зеркалом и спросила у комнаты:
- Это че за херня?
Пространство не отозвалось.
Она снова нетерпеливо подняла зеркало, и увидела что существо, не открывая глаз, подняло руку и указывает когтистым пальцем на один из опалов в рамке – на маленький.
Она надавила его, и на экране устройства появилась надпись красивым каллиграфическим почерком белыми буквами:
Свет мой, зеркальце, скажи -
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?
Cущество открыло один глаз, желтый, и теперь наблюдало за ней.
Она вполголоса прочитала стихотворение вслух.
Внутри зеркала раздался звон, который мог бы сопровождать явление под названием «звосияло», и существо в зеркале село, протерло глаза, потянувшись, зевнуло и отстраненно-мотонно проблеяло:
Ты же Йода...
Где же кружка...
Спрятай ухи под подушкой...
Миллисент захотелось сесть, но стула позади не оказалось. Она подняла голову, разыскала глазами стул, подошла и села на него. В вытянутой руке она держала отодвинутое от себя зеркало.
Существо там подняло голову и посмотрело на нее, она на него, и наконец она спросила, слегка помахав зеркалом в воздухе:
- Это что?
- Это Зеркало Романтических Ответов, - скрипуче сообщил карлик. – Я Йода.
