Признание.Все права на все устройства и изобретения - типа Выручай-зеркала, Колумбийской Амортенции и т.п - принадлежат Antigravidy 000, она же Chloe1000
Миллисент посмотрела на журнал, разложенный перед собой.
"Магия для дома" - самораскачивающиеся гамаки и посуда с меняющимся рисунком... Ну, это помимо таких прозаических вещей, как пакостесниматели и бегучие тараканохлопалки.
Непонятно с чего, но за сегодняшним обедом привычный журнал довольно нового, и - немаленького, по стандартам Диагон-Аллеи - магазина показалася... скучным?
"Магия для дома". Бла-бла-бла. Вот если бы почитать "Магию в семье". Что-нибудь типа того...
Таким, как она, этот журнал очень сильно бы пригодился. "Ведьмополитан" не содержал советов, пригодных для толстушек с топорными чертами лица и костью мамонта.
То есть, это Пэнси так выражалась о коренастой Миллисент. А самой так о себе думать не пристало. Но Пэнси же кому угодно в голове плешь проест.
Боковым зрением Миллисент заметила что-то необычное - что-то привлекло ее внимание, и она подняла взгляд от стола. Обед был давно съеден, и она наслаждалась гомоном в Общем Зале, листая журнал.
Крэбб и Гойл.
Крэбб и Гойл, сидящие метрах в трех от нее, отчего-то таращились на нее и, сблизив головы, перешептывались. Они не сводили с нее глаз.
Под ложечкой у Миллисент нехорошо заныло. Не то, чтоб она боялась прихлебателей Драко, но... ничего хорошего от своих ждать не приходится - это быстро усваивает каждый первокурсник факультета Слизерин.
Гойл как-то совсем нехорошо усмехнулся. Глаза Крэбба становились все круглее, однако при этом он боролся с улыбкой. Улыбка эта плавала где-то между улыбкой и гримасой ужаса.
Ну вот.
Что
еще они задумали?
Миллисент знала, что Крэбб и Гойл, хотя и не особо изобретательны, но подшутить могут очень гадко. На третьем курсе они выманили ее из замка записочкой - якобы от Нотта, который, якобы, хотел с ней познакомиться... ну- поближе подружиться. Запал на ее серые глаза. Она пришла на пустой взгорок к озеру и полчаса прождала впустую. Было жутко холодно, дул злой осенний ветер, по озеру шли остервенелые волны. Она даже отвлеклась на эти волны. Даже не испугалась, когда из ряби на нее ответно поглядел огромный глаз специально приманенного заранее Кальмара.
А потом - словно по какому-то наитию - повернулась налево и увидела целых четыре засевших в камышах любопытные рожи.
У них было пари: придет она или не придет, и станет ли плакать. Или выкинет еще чего-нибудь?
Сердце на миг застыло в заледеневшей груди, ноги ослабели, и она словно получила удар под ложечку. На лице это, как она надеялась, никак не выразилось - лишь губы сжались суровее. И, презрительно поглядев на них, она нашла в себе силы фыркнуть и утопала в замок.
Ветер трепал ее за волосы, почти дергал - словно и он был их помошником.
На самом деле это все обидело ее куда сильнее, чем эти придурки могли бы себе вообразить. Деревянным шагом поднявшись по лестнице, ведущей в спальни, она механически отворила дверь в комнатку с их шестью кроватями - где слава богу, никого не было - и бросилась на постель, закрыв лицо.
Неужели так заметно? Она все-таки выставила себя дурой?
Она действительно со второго курса ощутила неровное сердцебиение от вида и поступков Драко, но, уже тогда прекрасно понимала, что этой любви суждено остаться неразделенной. Не будет ни романтических ухаживаний, ни букетов роз, ни задушевных разговоров или бледности лица при виде нее - отражение в зеркале настойчиво говорило, что это
бред сивой кобылы - и слизеринское зеркало ему поддакивало, и она трезво заставила себя избрать иной объект, на который и переносила все, что рождалось в груди при виде Абсолютно Недоступного - на нечто, неизвестно, конечно, доступное или нет, но по крайней мере - неопасное.
Нотт ни в жизнь не обратил бы на нее внимания, но самое главное - и у нее он не вызывал никакой боли. Надо же было что-то делать со своими страданиями. Не сливать же их в пустой колодец.
А потому, переадресовывать свои девичьи реакции
Нотту было куда разумнее. В свете своих чувств она предпочитала разглядывать Тео.
Но, блин. Самое главное, что она разом поняла в начавшемся медленном подъеме гормонов - это то, что она не даст повода смеяться над собой. Никому. Это самое главное и самое первое , что она поняла, как касающееся ее, насчет любых любовных отношений.
Которых, конечно же, очень хотелось.
Она очень надеялась на свою инертность и рационализм, да и иронией на Слизерине были не обделены, и честь Миллисент быстро поставила превыше всего.
Никто в их семье не попадал на Хаффлпафф, и ее Шляпа тоже распределила без колебаний.
Сердце быка, достоинство слона… ты храбрая девочка, и при этом тебя не волнует, что думают другие…
Ты готова гнуть свою линию, хотя и не полезешь зря на рожон. Таким непросто приходится, когда такое упорство воплощено в женский облик. Слизерин!
Она как сейчас помнила слова, сказанные ей тогда в ухо одобрительным тоном, который ей никогда не приходилось слышать в этой школе позже.
Что шляпа сказала Пэнси, неизвестно - но уж точно не про сердце и не про достоинство! И имидж пек Пэнси… в заднее место, очень, не волнуйтесь. И с мужеством у нее наверняка было хиловато. Мужество не так уж часто встречалась на Слизерине, но оно было куда лучшего пошиба чем Гриффиндорское…
И вот, на тебе. В камышах.
Гады. Идиоты.
***
Она исподлобья хмуро кинула новый взгляд на Гойла, а он ей как-то
по-доброму кивнул. И подмигнул.
Миллисент опешила.
Она все еще тяжелым взглядом буравила Гойла, когда напротив нее за стол кто-то сел.
Она посмотрела - и обнаружила там Драко Малфоя. Продолжительно смотрящего на нее Драко Малфоя.
Продолжительно смотрящего на нее каким-то особым, светлым взглядом, Драко Малфоя.
У Малфоя это получалось без излишней слащавости, но от этой неотрывности - и непривычного, благожелательного выражения на узком лице, Миллисент опять опешила.
На этот раз в поганом розыгрыше, судя по всему, участвуют все трое. Спасибо, Драко.
Приняв самое разумное решение: не обращать внимания, - она вернулась к журналу.
Но ее ладонь, собравшуюся перелистнуть страницу, накрыла длиннопалая рука с серебристой светлости кожей.
Сильно вздрогнув, она вынуждена была снова посмотреть на однокурсника, и застыла, словно парализованная змеей. Взгляд Малфоя стал еще более щедрым и открытым. Более того - он открыл рот. И, кашлянув, хрипло произнес:
- Милли.
Тут Миллисента ощутила, как ее голова склоняется набок. От интереса.
Она панически метнула взгляд на Крэбба с Гойлом, и увидела, что они давятся от смеха, Крэбб - по-прежнему через выражение ужаса - но это неимоверно противоречило тому, насколько серьезен был блондин, сидящий напротив нее. Блондин ее грез.
Она дернула руку назад, но он не дал.
- Милли! - требовательно повторил он, и на этот раз в голосе прорезались стальные малфоевские нотки.
Словно оглушенная, она могла лишь смотреть.
- Д-да? - осторожно спросила она. Все шарики в голове завертелись, отчаянно силясь разгадать подвох... или загадку... феномен...
Вторгнувшись в нее таким взглядом, что она ощутила слабость в лодыжках, Малфой душевно доизъяснился:
- Я всегда любил тебя, Милли.
Импульс тишины, который повис в этот миг между их губами - и глазами - довольно ощутимо распространился на довольно большое число голов поблизости. Милли часто замигала, принимаясь тяжело дышать.
И тут на нее нашло озарение.
И отрезвление.
Окинув все вокруг еще раз цепким взглядом, и сопоставив одурелый взор серых глаз под взъерошенной платиновой челкой с... кое-чем еще - ну и, конечно же, с невозможными в устах Горностая словами, Миллисент грубо выдернула у Малфоя свою руку, с грохотом встала из-за стола и свирепо огляделась. В руке появилась палочка.
Такого подшучивания над своими чувствами она не вынесет.
Тем более, что это подшучивание и над его чувствами.
Драко, казалось, ждал ее ответа. Он томно и нежно глядел на нее снизу.
Любовался ею.
Ждал ответного признания что ли?
А она, грозно обведя глазами примолкнувшую публику, спросила у продолжавших скалиться Крэбба и Гойла.
-
Кто дал Малфою Амортенцию?
