Глава 71: Мудрый советБригадир Грумман пробыл в Централе всего шесть дней, недавно вернувшись из полугодового путешествия по делам под командованием генерала Кролла в Южном городе. Хотя Грумман почти не участвовал в боях, его единственная экскурсия на фронт превратилась в грандиозную перестрелку. Когда местный полковник пал, он взял на себя командование отрядами, подстрекая их к действию и превратив бурное упражнение по защите границы в яростную атаку, которая загнала аэругцев обратно на их земли, которые бежали, закинув винтовки на спины, словно за ними гнался сам дьявол.
Это случилось два месяца назад, и та маленькая победа послужила последним толчком, который нужен офицеру с безупречной репутацией, чтобы получить очередное повышение. Грумман победоносно вернулся домой, а вчера получил личную похвалу и медаль из рук юного Фюрера. Вышло немножко неловко.
И все же Грумман был рад, что спас своих мальчишек. Ну, не своих – мальчишек скончавшегося полковника Шульца. Они бы никогда не выбрались оттуда живыми без сильного лидера. Все это стоило неудобств со званием героя и с докучавшими репортерами из «Центральной газеты», жаждущих написать хоть что-то позитивное про войну для разнообразия. Так Грумман сидел в слегка душной гостиной в своей прекрасной квартире, выходящей окнами на парки по берегам реки в Президентском округе, и думал, что жизнь, на самом деле, не так уж плоха.
Грумман потягивал херес, подкручивая усы свободной рукой. На его коленях лежал некролог, тайно вырезанный из копии «Восточной звезды», которую сержант Фарман вырыл для него из военного архива. Там говорилось о дате смерти доктора Изабеллы Грейсон в городе Хамнер Восточной провинции. Она умерла в результате какого-то несчастного случая прошлым летом. Это объясняло отсутствие писем о внучке последние несколько месяцев.
Грумман переживал за Ризу. В редких письмах доктора говорилась, что внучка быстро росла. Что она умна, усердна в учебе и тиха. Кроме этого Грумман не знал ничего. Очень часто в течение долгих лет со времени смерти любимой дочери ему хотелось сесть в идущий на восток поезд и проехать сквозь все лежащие между ними километры, чтобы повидать свою горошинку. Грумман любил Ризу так сильно, что иногда медленно застаивающиеся воспоминания о ней заставляли его душу болеть от пустоты, но ему так никогда и не хватило храбрости навестить внучку. Он слишком хорошо помнил боль ее отца, его ярость и отчаяние, вызванные самим Грумманом. Мордред не хотел иметь с ним ничего общего и предельно ясно объяснил свою позицию. Чувство чести и желание уважать авторитет зятя в его собственном доме мешали Грумману приехать. Это и еще знание, что он только ухудшил ситуацию для Мордреда и детей.
Со смертью доктора последняя ниточка, соединявшая Груммана с семьей, оборвалась. Стипендия, которую он отсылал для мальчика, живущего с зятем, уже многие годы не отправлялась. Грумман пытался продолжать посылать ее и после смерти Лиэн, но месяц за месяцем банковский чек возвращался обратно, методично разорванный в клочья. Через год Грумман просто сдался. Было ясно, что Мордред не собирался его прощать. А без необходимости платить за содержание Лиэн в госпитале у маленькой семьи наверняка хватало денег, и они не нуждались в его ежемесячной подачке. Но все равно это больно ударило по Грумману.
Резкий звон телефона заставил его подняться с дивана и пройти туда, где на стене висела чудовищная коричневая коробка. Здание, в котором он жил, было оснащено всеми современными удобствами, но это скорее походило на современное неудобство. Телефон позволял приятелям и подругам и, что хуже всего, коллегам и старшим по рангу наводнять его дом, когда им заблагорассудится. Грумман был по своей натуре человеком энергичным, но порой он нуждался во времени наедине с самим собой. Вечера вроде этого, когда Грумман раздумывал о своей мертвой дочери и остатках разбитой семьи, как раз попадали в их число.
— Грумман, — сказал он в похожий на пестик микрофон, поднеся конусообразный наушник к уху.
— Бригадир, сэр? Это Кеппель.
Кеппель был швейцаром, который заботился о том, чтобы никто не вторгся в частные владения и не потревожил жителей здания. Грумману он нравился, несмотря на свою педантичность и периодический снобизм. Он был совестливым.
— Да?
— Здесь два... то есть, здесь кадет первого курса и его... и, гм, мальчик хотят видеть вас.
Грумман нахмурился. Кадет первого курса и мальчик?
— Они представились?
— Минутку, сэр, — послышался шум голосов. — Кадет Хьюз, бригадир.
Хьюз? Хьюз? Фамилия копошилась где-то в самом дальнем конце сознания, но на ум ничего конкретного так и не пришло. В конце концов, это достаточно распространенная фамилия. Он мог подумать о ком угодно. Часть Груммана хотела велеть швейцару отослать мальчишек прочь, чтобы он мог вернуться к хересу и страданиям, но именно так сделал бы любой другой бригадир в подобной ситуации. Привычка рисоваться приносила Грумману виноватое удовольствие, а ему нечасто выпадал случай впасть в свой секретный грех.
— Нет, позовите его наверх, Кеппель. Скажи, чтобы был уверен в себе – нечего заставлять большую шишку ждать!
— Хорошо, сэр. Мне оставить его... компаньона здесь?
— Компаньона? А, мальчика, — что это значит? Почему какой-то мальчик, маленький или не очень, будет искать с ним встречи? — Нет, отправь обоих сюда. И передавай мои самые лучшие пожелания миссис Кеппель.
— Да, бригадир. Спасибо, сэр, — ответил швейцар, и с электрическим треском и скрипом линия оборвалась.
Грумман повесил наушник и задумчиво нахмурился. Чего могли хотеть кадет первого курса и его загадочный компаньон, которого обычно бесстрастный Кеппель так явно не одобрял, от стареющего офицера?
Его квартира располагалась на четвертом этаже, так что прошло целых семь минут, прежде чем раздался стук в дверь. Грумман открыл дверь, чтобы встретиться лицом к лицу с долговязым молодым человеком в полной униформе, который с таким усердием отдал честь, словно его жизнь зависела от твердости рук и прямоты спины.
— Бригадир Грумман, сэр! — решительно сказал кадет, сверкая очками в свете, лившемся из квартиры. — Кадет первого курса Маэс Хьюз, сэр.
Грумман отсалютовал, хотя и не так настойчиво.
— Вольно, кадет.
К его удивлению, Хьюз тут же расслабился, и стока по струнке превратилась в расслабленную позу, отнюдь не характерную для кадетов-первокурсников. Что-то знакомое было в его жестких темных волосах и легкой улыбке, и Грумман в очередной роз подумал о Ризе, но тут же избавился от этой ассоциации.
— Что привело вас сюда в такое время? Разве вы не должны быть в кампусе?
— Вечер четверга – мой выходной, — ответил Хьюз. — Сэр, — чуть погодя добавил он. — Мы хотели узнать, можно ли с вами немного поговорить?
Хьюз покосился на своего компаньона, и Грумман впервые заметил его. Им и впрямь оказался мальчик – или тощий четырнадцатилетний, или высокий тринадцатилетний. Его одежда была потрепанная и меньшего размера, чем нужно, но чисто выстиранная и выглаженная. Шапки у мальчика не нашлось, а черные волосы лежали прямыми прядями. Лицо было анемично-бледным, а экзотически узкий разрез глаз говорил о предках среди синцев. Грумман уже видел этого мальчика и раньше. Он прищурился.
— Рой... Рой... — Грумман пытался припомнить фамилию, в то время как все его сознание кричало.
Мальчик Ризы! Сирота, которого Хоукаи взяли в свой дом! Многообещающий парнишка, за которого Грумман платил семь тысяч сен в месяц!
— Рой Мустанг, сэр, — сказал он. — Мне... Приятно с вами увидеться, сэр.
— Проходите, проходите! — Грумман пытался говорить не слишком нетерпеливо, но у него не получилось. Он поторопил обоих гостей внутрь и закрыл дверь. — Присаживайтесь, пожалуйста! Хотите выпить чего-нибудь? Кофе? Чай? Херес?
Рой начал вежливо отказываться, но Хьюз перебил его:
— У вас есть молоко, сэр? Мы были бы благодарны, если бы вы налили нам по стаканчику.
Грумман был не дурак: рослый кадет наверняка больше обрадовался бы стаканчику солодового виски, но его другу явно пригодилось бы молоко. Через пару минут Грумман вернулся с кухни с двумя стаканами.
— Приятно увидеться! — приподнял он свой.
К его удивлению, Хьюз с удовольствием выпил молоко, а Рой жадно взглянул на херес, прежде чем сделать пару жадных глотков.
— А теперь рассказывай, какие новости? Как поживая моя внучка?
— Я не знаю, сэр, — ответил странным образом устыдившийся Рой. — Я не видел ее с ноября.
— Не видел? Почему?
— Я... Я... Я больше не живу там. Я теперь наемник, так что... я живу тут, в городе. Риза не стала... не отвечала на мои письма, так что я не знаю, как у нее дела.
Сказать, что Грумман не расстроился, значило бы открыто солгать, но он попытался не показать этого и широко улыбнулся.
— Ты наемник – какое же ремесло?
— Я алхимик. В смысле, я немного смыслю в алхимии. Мистер Хоукай хотел, чтобы я уехал и нашел свое место в мире, разобрался, чего хочу от своей жизни.
— Потому-то мы к вам и пришли, сэр, — заговорил Хьюз. — Он хочет стать государственным алхимиком.
Рой выглядел ошеломленным наглостью своего друга. Его бледные щеки тут же покраснели.
— Я говорил, что может быть хочу попробовать...
— Не слушайте его, генерал! — радостно продолжил Хьюз. Грумман едва подавил ответную улыбку: этот парнишка ему нравился. Даже несмотря на присутствие старшего по рангу, которого его товарищи страшились бы, он оставался жизнерадостным и уверенным. — Хочет-хочет он. Из него вышел бы чертовски хороший государственный алхимик – если вы простите мне такую вольность, сэр.
Грумман взглянул на Роя, который избегал смотреть кому-либо в глаза. Он выглядел слишком молодым, чтобы быть наемником и тем более государственным алхимиком. Но тем не менее существовала одна хорошая вещь, которую можно было ему сказать:
— Если тебя учил моя зять, тогда я уверен, что армия будет горда видеть тебя в своих рядах, — с усилием произнес Грумман. — А если ты к тому же знаешь все его секреты, то с легкостью пройдешь экзамен.
Рой выглядел изумленным.
— Я... Я... вы знаете его секрет, сэр?
— Ну, я видел, что он умеет, если ты об этом. Я не алхимик, конечно, поэтому будь я проклят – если вы простите мне такую вольность, кадет – если знаю, как он это делает. Но, знаешь, существует популярное мнение, что то, чем он занимается, теоретически невозможно.
— Возможно. Я не знаю, как он это делает, но я видел.
— Я тоже. Мне удивительно, что он не научил этому тебя. В чем смысл брать ученика, если ты не собираешься поделиться с ним своими секретами?
— Я думаю, он хочет, — голос Роя звучал так, словно он пытался убедить не только Груммана, но и себя. — Я просто еще не готов.
— Ха! Это кто так сказал? Он может быть и твой учитель, мой мальчик, но Мордред Хоукай – человек с чрезмерно раздутым самомнением.
— Он обещал научить меня, — Рой тут же встал на защиту учителя, как Грумман и ожидал. — Я просто должен понять, чего хочу делать со своей жизнью, и начать это делать. Когда у меня будет, что показать ему, я могу вернуться, и он решил, достоин ли я.
Рой мельком глянул на друга, словно искал поддержки. Хьюз улыбнулся, поправив очки, и поставил стакан на кофейный столик.
— Потому-то мы и здесь, сэр, — сказал кадет. — Понимаете, экзамен на лицензию государственного алхимика очень сложный и к тому же дорогой, поэтому, наверное, это не самая лучшая идея для Роя проходить его в этом году. В смысле, следующий год будет лучше: он успеет подготовиться и может быть успеет выучить эту огненную алхимию, которая должна привести всех в восторг.
— Я вынужден согласиться, мой мальчик, — Грумман подкрутил усы. — Я видел практическую часть экзамена, и поверь мне, тебе нужно вынуть из рукава чрезвычайно впечатляющий трюк, чтобы у тебя был хотя бы шанс пройти. Если сможешь выучиться и делать, как Мордред, то без сомнения завоюешь комитет, а так – не представляю, как ты можешь пройти.
Рой выглядел так, словно его с размаху пнули солдатским сапогом под ребра.
— Ох... — только и выдавил он.
— Ты хочешь, чтобы я был с тобой честен, или мне стоит обращаться с тобой, как с ребенком, которого следует защищать от правды? — прямо спросил Грумман. — Государственные алхимики – это не сбежавшие из провинции наемники. Один из них умеет создавать пули из своего тела. Другой – врач, и его исследование настолько опасно и невероятно, что стало одним из самых страшных секретов армии. Есть женщина, которая может призывать циклоны из ниоткуда. Сам генерал Хаман умеет создавать нефритовые снаряды из молока или из кости. Ты должен быть полностью уверен в себе, если хочешь попробовать получить лицензию.
— Да, сэр, — тихо ответил Рой. — Наверное, будет лучше подождать, пока я не закончу обучение.
— Именно.
— Но мистер Хоукай не пустит меня обратно, пока я не сделаю что-нибудь, чтобы показать, чего я хочу от жизни. Я подумал о том, чтобы записаться в армию, но Маэс посоветовал...
Рой неловко замолк, и Хьюз усмехнулся.
— Я посоветовал ему попробовать поступить в Национальную Академию. Я имею в виду, он умен, смел и вполне может стать отличным офицером, если не получится с государственным алхимиком. И ему конечно нужен офицер, который поручится за него, сэр.
— Я подумал, может... Если вы не возражаете... — забормотал Рой.
— Гм. Положим, государственные алхимики – это не мое, но я знаю пару вещей о том, из кого выйдет хороший офицер. Скажи мне вот что, Рой. Почему ты хочешь стать военным?
— Ну... Мы окружены врагами, сэр. Враждебные страны уничтожат нас, появись у них такой шанс. Военные защищают людей. Солдаты страдают и умирают, чтобы обычные люди жили. Если я могу помочь защитить Аместрис и сохранить города и людей в безопасности, это был бы благородно, да?
— Возможно. Ты хочешь стать выкупом за хорошую жизнь народа. Иные могли бы назвать это похвальным. Это единственная причина?
— Нет, сэр, — Рой выглядел слегка устыдившимся, словно собирался сказать что-то, чего никогда не допускал даже в мыслях.
— И почему же еще?
— Военные... солдаты не всегда хорошо выполняют свою работу, сэр, — прошептал Рой. — Не все, но... констебли в деревнях, например. Они должны помогать людям, охранять их. Вместо этого они грубые, а иногда даже жестокие. Или бедняки. Почему военные не помогут беднякам? Армия управляет этой страной, она собирает налоги и издает законы. Разве она не должна защищать свой народ? Не просто от Аэруго или от Креты, а от голода и бедности тоже. Никто этого не делают, и это никогда не изменится, если не появятся хорошие офицеры, которые захотят изменить положение вещей.
Грумман пристально посмотрел на Роя. Для такого молодого человека эти наблюдения были весьма глубоки и чересчур точны. Довольная улыбка тронула губы Груммана.
— Отлично сказано. Многие видят проблему. Ты сделал еще шаг вперед – сказал, как мы можем ее решить. Я уверен, что из тебя выйдет прекрасный офицер, и я буду счастлив поручиться за тебя перед академией.
Рой засмеялся от облегчения, а Хьюз широко улыбнулся.
— Спасибо, бригадир! Все бумаги у меня с собой.
— Есть только одна загвоздка, Рой. Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — без всяких раздумий ответил Рой.
Грумман нахмурился.
— Я еще не настолько дряхлый. Сколько тебе лет, Рой?
— Пятнадцать, — залившись краской, пробормотал Рой.
— Я так и думал. И как ты собираешься обойти это маленькое препятствие?
Рой молча протянул ему бумаги с разрешением, внизу которых стояла аккуратная роспись: «Мордред Хоукай». Грумман покачал головой.
— Мой зять расписывается по-другому. Это подделка.
Оба гостя покраснели, и он вновь покачал головой.
— Рой Мустанг, я знаю кое-что об офицерах и знаю, что ты далеко пойдешь. Тебе действительно так хочется испортить все сейчас, даже не начав? Ты правда хочешь совершить глупость, которая может обернуться для тебя проблемами через несколько десятков лет? Глупость, которая может разрушить твою карьеру, заклеймив тебя позором?
— Сэр? — недоуменно произнес Рой. Он явно не понимал последствия подобного обмана.
— Если ты подделаешь подпись Мордреда, то твоя карьера будет основана на лжи. В любой момент враги могут вырыть этот компромат и использовать его, чтобы уничтожить тебя. Если ты хочешь быть революционером и изменить то, как управляется целая страна, то у тебя появится куча врагов. Мой тебе совет – не выдавай им оружие. Понял?
— Да... но , сэр, как мне заставить мистера Хоукая подписать бумаги?
— Его подпись все равно не будет легальной. К тому же, она вызовет подозрения о твоем прошлом, если твоему учителю пришлось расписываться вместо родителей. Мой совет? Выждать.
— Выждать? — скептически сказал Хьюз.
— Тебе шестнадцать будет... когда?
— Через почти четыре месяца.
— Ну тогда тем более стоит подождать! Через четыре месяца тебе будет достаточно лет, чтобы поступать самостоятельно. Тогда я напишу поручительское письмо, и ты пойдешь в академию следующей осенью. Да, придется подождать, но по крайней мере ты будешь неприступен, если тебе когда-нибудь доведется дорасти до позиции власти. Мудрость в юном возрасте – большое благо, а ее отсутствие послужило причиной падения и лучших людей, чем ты.
Хьюз нахмурился.
— Да, но ему нужно...
Рой вдруг ткнул друга локтем под ребра, заставив замолчать.
— Я думаю, вы правы, сэр, — его голос звучал как-то печально, словно он пал духом. — Можно, я приду к вам еще тогда? Когда мне будет шестнадцать?
— Я надеюсь, ты будешь заглядывать почаще! — с улыбкой ответил Грумман. — Теперь, когда ты живешь в городе, я бы хотел, чтобы ты периодически заглядывал на ужин. Нам есть, о чем поговорить!
— Я был бы рад, сэр, — Рой осторожно улыбнулся.
— Отлично! — Грумман хлопнул в ладоши. — Рад слышать! А теперь расскажи-ка мне, как ты начал изучать алхимию?
Дедушка Ризы был прав. Рой знал, что он прав: не имело смысла пытаться стать военным и достичь достаточно высокого ранга, чтобы суметь как-то изменить ситуацию, если это смогут легко отнять в любой момент, лишь узнав о том, что он сорвал, поступая в академию. Гораздо мудрее было подождать и поступить в следующем году, чтобы его положение никогда не смогли оспорить. Рой хотел поменять все. Он должен был. Ему нельзя строить карьеру на непрочном фундаменте.
Но это была только одна проблема. Поступление в академию послужило бы подтверждением его намерений. Этого стало бы достаточно, чтобы доказать, что Рой принял твердое решение о том, чего хочет в жизни и кем планирует стать. Если бы он показался на пороге дома учителя в выглаженной голубой униформе, это бы доказало раз и навсегда, что Рой действует. Намерения ничего не значат. Только действия.
Но без такого подтверждения Рой не знал, сможет ли сунуться в Хамнер. Учитель рассердится, может, даже выгонит его опять – на этот раз навсегда. Из слов бригадира Груммана выходило, что у него нет шансов пройти экзамен на государственного алхимика без знания секретов мистера Хоукая. Значит, его нужно слушаться.
«Если не будешь готов, то даже не думай возвращаться. Понял?»
Смысл был ясен. Пока не будет доказательства, возвращаться нельзя. Если дождаться следующей осени, чтобы поступить в академию, тогда в ноябре не получится вернуться в Хамнер. Придется ждать. Десять, может, одиннадцать месяцев сверх обязательного, выживая кое-как. Почти два года без Ризы.
Рой не знал, сможет ли вынести это.
Но ему придется. Чем больше он думал, тем больше утверждался в намерении стать государственным алхимиком. Они могущественны. Они могут охранять нацию, а судя по тому, что Рой видел в кабинете генерала Хамана, у них есть влияние и в правительстве. В роли государственного алхимика он сможет достичь обе свои цели. Сможет защитить Аместрис от врагов и стать голосом социальных реформ. Чтобы что-то изменить, сначала придется обзавестись властью, а лицензия государственного алхимика казалась самым верным путем к этому.
У него появилась конкретная цель, и Рой знал, что нельзя отвлекаться на посторонние вещи. Если придется гнуть спину на дрянном складе – ладно. Если придется экономить на еде и угле, расхаживая в поношенной одежде и порванных ботинках, и терпеть презрительные взгляды прохожих – ладно. Если придется выжидать своего времени, когда ему исполнится шестнадцать (как же он ненавидел это ненормальное тело!) – ладно. Если придется ждать еще целый нескончаемый год, прежде чем вновь увидеться с Ризой – он сможет.
Какая-то маленькая часть его сознания знала, что последнее условие почти уничтожило его, но Рой не обращал на нее внимания. Он должен достичь своей цели. Должен стать государственным алхимиком.
Ей все равно уже давно плевать на него. Иначе почему она не ответила хотя бы на одно письмо?
