Глава 74: Медленный подъемЗа две недели до своего шестнадцатого Дня рождения Рой сделал невероятное открытие. Алхимик, обслуживающий прессы в издательстве – идиот.
Рой как раз подметал пол в главном цехе печати тем вечером. Он терпеть не мог эту обязанность: огромные печатные прессы рокотали и рычали, словно драконы, а воздух был полон бумажной пыли и резкого щелочного запаха чернил. Пол там надлежало мыть дважды в день – утром и вечером – иначе пыль, поднятая ветром от массивных катков, засорит механизмы и пристанет к только что отпечатанным страницам.
Рой дико устал. Хотя была только среда, вчера он ходил к бригадиру Грумману. Эти визиты, хоть и случались раз в полмесяца, служили отдушиной. Во-первых, они всегда начинались с ужина – разнообразного, богатого ужина, потому что дедушка Ризы оказался лучшим поваром, чем говорил. Рой копил деньги на то, чтобы однажды сдать экзамен на лицензию государственного алхимика, но единственном, что он мог урезать, были траты на еду. Учитывая, что работать приходилось гораздо больше, чем когда-либо прежде, и что к этому еще прибавлялся юношеский аппетит, Рой постоянно ходил голодным. Грумман считал обильные ужины обычным делом – таково обычное поведение старых людей, и за это Рой был ему благодарен. Еще ему нравилось, что дедушка Ризы не знал о его проблемах с деньгами, и он не собирался ничего менять. Пока это оставалось секретом, Рой мог быть уверен, что эти визиты – не благотворительный жест, и что Грумман, как и Маэс, просто рад его видеть.
Рою нравилось проводить время с Грумманом. Он был остроумным, жизнерадостным, и в нем присутствовали противоречивость и ирония, которые порой заставляли задуматься, а еще чаще – смешили. Грумман говорил с ним как с равным, и они могли часами напролет обсуждать политику, философию и даже науку. А еще он учил Роя играть в шахматы. Правила игры были просты, а вот сложная стратегия, с помощью которой можно играть хорошо, требовала от него потрудиться. Грумман играл мастерски, и поэтому ему приходилось слегка подыгрывать Рою, чтобы матчи продолжались дольше десяти ходов. Однако он никогда не давал Рою выиграть, поэтому тот не возражал.
Хотя такие вечера и были приятными, они редко заканчивались до полуночи, и пока Рой возил по полу большой и тяжелой метлой, он почти жалел о вчерашнем легкомыслии. Зевнув так, что уши заложило, Рой чихнул от бумажной пыли.
Завернув за угол печатного пресса, откуда носильщик уже забрал последние листы, чтобы отнести их на резку, Рой услышал громкое проклятье.
Заинтересовавшись, кому еще приходилось томиться в этом неприятном месте, он прислонил метлу к столбу и поднырнул под ремень, обошел вентиляционную турбину и встал как вкопанный.
На полу, скрестив ноги, сидел незнакомец, окруженный морем алхимических текстов и больших светокопий. Между губ он зажал кусочек мела и хмуро смотрел на один из поршней выключенного охладительного насоса. Стержень треснул прямо на месте, где был нарисован трансмутационный круг.
— Не работает? — спросил Рой, повысив голос так, чтобы его расслышали сквозь грохот прессов.
Незнакомец подпрыгнул на месте и оглянулся. Ему было примерно тридцать пять, он уже лысел и явно очень нервничал.
— Нет, не работает! — раздраженно ответил незнакомец. — Не то чтобы это было твое дело, впрочем.
— Вы единственный местный алхимик, да? — спросил Рой, присев рядом с поршнем. — Я учусь алхимии.
— Да? Ну, я не ищу себе учеников. Особенно среди грязных и бедных работников склада. Тебе нечем заняться?
— Есть, чем. Мне просто любопытно, почему поршень не работает.
— Если бы я сам знал, я бы уже все починил! Я торчу тут уже целых два часа, и этот чертов шум скоро доведет меня до ручки, — незнакомец махнул рукой на огромные прессы вокруг.
Рой задумчиво согласился. Он изучал схему поршня, мысленно поправляя его форму и обдумывая физическую часть работы. Стержень принимал на себя вес и наверняка треснул из-за плохо распределенного давления фланца над ним.
— Отвали, — незнакомец выхватил лист с чертежом у Роя прямо из рук. — Если не собираешься заняться ничем полезным, тогда испарись!
Рой не обратил на него внимания, изучая остатки использованного незнакомцем трансмутационного круга. Он почти рассмеялся, когда узнал формулу. Она была направлена на манипулирование чистыми металлами, вроде железа или меди. Однако в заметках на светокопии говорилось, что стержень сделан из тяжелого сорта стали. Другими словами, из железа и углерода.
Рой не слишком интересовался металлургией, его больше привлекали податливые материалы, но любой алхимик даже с начальными знаниями должен понимать разницу между чистым металлом и сплавом.
— Вот, попробуйте, — Рой вытянул мел из губ незнакомца, жевавшего его, словно сигарету.
Прямо грязной рукой он быстро вытер неправильный круг и перерисовал его исправленную версию. Прикрыв глаза, Рой собрался с мыслями и окунулся в момент трансмутации, несмотря на вскрик протеста со стороны незнакомца. Привычная волна могущества, момент небывалой ясности – и Рой качнулся обратно на пятки, довольно улыбаясь и смотря на безупречно починенный стержень.
— Вот. А если вы...
Рой поднялся и нарисовал формулу заново, на этот раз на навершии фланца. Вторая трансмутация была затратнее первой и сопровождалась скрежетом металла – вся структура машины наклонилась точно на две целых четыре десятых градуса.
— Отлично, — твердо сказал Рой, отняв руки от нагревшегося металла. — Больше не сломается.
Он ожидал каких-то слов похвалы или по крайней мере благодарности. Вместо этого поднявшийся незнакомец резко выхватил у него мел.
— Ты что думаешь, ты делаешь? Нельзя просто брать и вмешиваться в сложные машины вот так! Еще хоть раз поймаю тебя за этим – доложу начальству! Я единственный, кому можно заниматься алхимией здесь. Брысь за работу, лодырь!
Озадаченный Рой поспешно ушел. За ним незнакомец собирал книги, которые читал в поисках алхимического круга, который должен был помнить наизусть. Подняв метлу и вернувшись к работе, Рой не мог не возмутиться тому, что явный идиот мог зарабатывать себе на жизнь таким искусством, а он – по крайней мере компетентный в этом вопросе – должен был подметать полы, таскать ящики и чистить туалеты.
Спустя неделю алхимик, которого, оказывается, звали Ламберт, пришел поговорить с мывшим полы в туалете Роем.
— Ты, — сказал Ламберт. — Мустанг, да?
Рой кивнул, пытаясь угадать, что сейчас будет. Может, конфликт. Отлично. Он тут на карачках полы в туалете драит и не собирается ни во что ввязываться.
— Слушай... — Ламберт боязливо оглянулся через плечо на пустые кабинки и присел на корточки, чтобы не так сильно возвышаться над Роем. — А ты кое-что смыслишь в алхимии.
— Да, — осторожно ответил тот.
Он не знал, к чему клонит Ламберт, и его напрягало, что алхимик задает вопросы, на которые уже знает ответы.
— Ну, мне бы пригодился помощник. Я все устрою так, чтобы не мешать твоим обычным обязанностям, но время от времени ты мог бы заниматься поломками, на которые у меня самого не хватает времени. Я заплачу, естественно, — добавил Ламберт после некоторого молчания.
— Сколько? — спросил Рой, стараясь не показаться слишком взволнованным. Упоминание платы перевело его в состояние подсчетов.
— Двести сен в неделю?
Некоторое сомнение в голосе Ламберта не укрылось от Роя: алхимик явно не был уверен, что этой суммы достаточно.
— Четыреста.
— По рукам!
Ламберт согласился слишком быстро, так что у Роя были все основания полагать, что сумма все еще слишком мала, но все его существо сосредоточилось на мысли, что эти деньги вдвое увеличат его скудные доходы.
— И как мы будем... — Рой сделал неопределенный жест.
— Ты занимайся своими делами, как обычно, и я приду к тебе, если у меня найдется какое-нибудь заданьице для тебя, — ответил Ламберт. — О, и Мустанг? Все это должно остаться строго между нами. Я не должен давать другим возиться с машинами, но вижу в тебе потенциал, и мне не сложно помочь способному ученику. Однако если об этом узнает начальство, мы оба огребем по первое число. Понял?
— Да, сэр.
Удовлетворенный так называемый алхимик отправился восвояси. Рой же вернулся к мытью пола. От неприятного занятия его отвлекал подсчет того, насколько быстрее ему удастся накопить невероятную сумму в пятнадцать тысяч сен с помощью этой неожиданной удачи.
Хотя Рой и понимал, что Ламберт просто использует его и наверняка оставляет ему только те поломки, с которыми не мог справиться сам, но все равно с радостью смотрел, как наполняется оловянная коробочка-копилка. Шли недели, и близился день, когда у него получится подать документы в Национальную Академию.
В марте все соискатели должны были направиться в местные военные штабы, чтобы пройти оценку до своего поступления. Согласно условиям поступления, у соискателя должно было быть поручительское письмо от офицера определенного ранга (он разнился от академии к академии), что помогало уменьшить количество поступающих. Обязательное эссе снимало с дистанции еще какое-то количество. Последним в списке требований значилось физическое обследование, которое отсеивало тех, кто непригоден к военной службе по состоянию здоровья и своим параметрам.
Заявление Роя поддерживало письмо от бригадира и героя войны. Маэс помог ему отполировать чертово сочинение. Но от одной лишь мысли об обследовании ему становилось плохо.
Рой не был слабаком. Он быстро вскакивал на ноги и неплохо дрался. Многие месяцы таскания ящиков с книгами помогли ему отрастить мускулы не хуже, чем у любого другого мальчишки его возраста. Проворный и гибкий, Рой не славился умениями в атлетике, зато его выдержки хватало надолго. Вопрос физической подготовки его не пугал. А вот медицинский осмотр – очень даже.
После целого часа бега, прыжков, отжиманий, подтягиваний и прочего в компании других поступающих, Рой наконец-то уверился в собственных силах, но устыдился своего внешнего вида. Он справился со всеми заданиями не хуже остальных, как и рассчитывал. Однако остальные пятьдесят парней представляли из себя прекрасных высоких аместрийцев с румяной кожей и широкими плечами. Бледный черноволосый Рой с его узкими глазами, низким ростом и жилистостью чувствовал себя карликов в царстве гигантов. Все различия между ними так и бросились ему в глаза, пока он стоял в очереди в поликлинике.
Медсестра протянула ему пакет из коричневой бумаги.
— Разденься и положи вещи сюда.
— Раздеться? — Рой нервно огляделся. Не могла же она велеть ему раздеться у всех на виду! У всех-всех поступающих!
— До белья, — нетерпеливо ответила медсестра. — Ну, поторапливайся.
Рой отошел в сторону, где быстро раздевалось еще несколько парней, и сглотнул. Почему Маэс не предупредил его? Рой с ужасом подумал о плачевном состоянии своего белья, но выхода не было. Как можно быстрее раздевшись, он сложил вещи в пакет. По возвращении к медсестре Рой постарался не обращать внимания на ее хмурый взгляд, направленный на выцветшую сорочку с подрезанными плечами, чтобы не жала. Покраснев, он встал в очередь.
Прошло не меньше полутора часов, прежде чем они добрались до буквы «М», но в конце концов очередь дошла и до Роя. В углу кабинета на табурете сидел молодой сержант с дощечкой на колене. Рядом со столом для осмотров стоял доктор в белом халате. Его темные волосы были коротко стрижены, а скуластое лицо казалось совсем неулыбчивым.
— Имя? — спросил он.
— Рой Мустанг.
— Возраст?
— Шестнадцать.
— Смешно.
Рой сглотнул.
— У вас должны быть записи о моем дне рождения, — как можно тверже сказал он.
Видимо, фраза прозвучала достаточно уверенно: глаза доктора слегка расширились.
— Ладно-ладно, — чуть саркастично сказал он. — Неважно. Иди сюда.
Рой забрался на стол и сидел смирно, пока врач проверял его уши, зубы и миндалины. Затем доктор придержал большим пальцем его веки, осматривая роговицу глаза. Дальше ему измерили температуру и кровяное давление с помощью сфигмоманометра, одевавшегося на руку, и стетоскопа. Рефлексы проверялись маленьким молоточком. Наконец, доктор принялся простукивать его грудь, слушая звуки сквозь стетоскоп. Одновременно со всеми измерениями врач диктовал все числа сержанту, и тот вписывал их в карточку.
Настал момент, которого Рой боялся больше всего. Врач указал на весы в углу комнаты. Рой поник.
— Э-это обязательно? — он обнял худое тело рукой.
— Хороший вопрос. Дай-ка подумать. Да. Поторапливайся. У меня еще двадцать три таких же балбеса в коридоре ждут осмотра, а когда я с этим закончу, то наконец смогу оказать помощь настоящим солдатам, которые ждут меня.
Они явно не ждут его из-за очаровательной манеры общения, печально подумалось Рою, когда он встал на весы. Доктор поправил гирьки. Шестьдесят пять килограмм. Шкала не уравновесилась. Шестьдесят килограмм. Все еще слишком много. Пятьдесят пять килограмм, пятьдесят четыре, пятьдесят три. Пятьдесят два. Наконец, пятьдесят один – минимальный вес для поступающих на службу кадетов.
Доктор облизнул зубы, отпуская гирьку. Рой задержал дыхание, надеясь, что шкала качнется наверх.
Не качнулась.
Доктор фыркнул и передвинул гирьку вновь. Рой с отчаянием смотрел, как она прошла мимо отметки в сорок девять килограмм. На сорока восьми шкала слегка приподнялась. Доктор передвинул гирьку пальцем до отметки в сорок семь килограмм, и шкала наконец выровнялась.
Холодное отчаяние затопило сердце Роя. Ему не хватает веса. Ему откажут, отправят обратно на работу на склад издательства, а хуже всего... ему будет нечего показать мистеру Хоукаю. Никакого доказательства того, что Рой следует своему плану, предпринимает действия, чтобы осуществить свои намерения. Он не сможет вернуться в Хамнер. Не сможет увидеться с Ризой.
Пока Рой был потерян в своем отчаянии, доктор окинул его худое тело и поношенное белье оценивающим взглядом.
— Пятьдесят два килограмма, — сухо сказал он, возвращая гирьку к началу шкалы. Рой изумленно посмотрел на него, но встретил лишь холодный взгляд. — Спрыгивай, гений.
Рой торопливо сошел с весов. Из угла на него таращился сержант.
— Вы уверены, сэр? — скептически спросил он. — Он не выглядит...
— Пятьдесят два килограмма, — повторил доктор. Достав из нагрудного кармана пачку сигарет, он зажал одну во рту и ловко зажег ее спичкой. — Годен для службы.
Сержант сделал пометку и передал бумаги доктору. Тот корявым росчерком расписался и всучил их Рою.
— Спасибо, сэр.
Доктор хмуро посмотрел на него.
— Чего меня благодарить? Мне за это платят. А теперь проваливай да позови следующего сосунка.
Рой подчинился, стараясь разобрать подпись врача, который солгал, чтобы ему удалось попасть в академию. Единственное, что он понял из небрежной надписи – это то, что имя доктора заканчивалось на «кс».
Занятия в Центральной Академии начинались во вторую неделю августа. К первому сентября Рой уже не был так уж уверен, что сделал верный выбор.
Армия – такая вещь, чье существование зависит от дисциплины и подчинения. Уважение к старшим по званию было первостепенно, но не стоило сбрасывать со счетов и умение следовать приказам без лишних вопросов. Именно этот принцип так старательно вдалбливали всем юным офицерам, которые сталкивались с самыми сложными тренировками в начале своей карьеры.
Первые три недели до университетских курсов, начинавшихся в середине сентября, посвящались тому, чтобы внушить кадетам умение подчиняться. Существовало невероятное количество упражнений по дисциплине. Каждый аспект жизни строго регламентировался. Это относилось не только к обычным военным вещам, вроде униформы или чистоты в бараках, и доходило до абсурда. Например, во время еды первокурсникам не разрешалось разговаривать. Они должны были подносить еду ко рту, класть прибор рядом с тарелкой, смотреть прямо перед собой, и тогда – только тогда – им разрешалось начать жевать. Любое нарушение правил каралось, в лучшем случае, строгим выговором от одного из офицеров-воспитателей. В худшем случае провинившийся должен был сделать отжимания у всех на виду или отправиться бегать круги по плацу в свободный час перед ужином.
Многие кадеты, по крайней мере в относительной безопасности душевых, приходили в ярость. Они были детьми из богатых семей, зачастую с длинными военными родословными, и привыкли к тому, что окружающие исполняют каждый их каприз. То, что любой, от сержанта, раздающего еду и патрулирующего периметр, до старшекурсников и бригадира Фрэнсис, мог отдавать им приказы сильно било по их гордости. Рой же и так всегда был на самой низшей ступени иерархии – и с незнакомцами, и с мистером Хоукаем, и со старшим по цеху. Так что он привык держать язык за зубами и делать, как говорят. Главной его проблемой стало то, что Рой не мог запомнить всю тысячу негласных правил.
Маэс объяснил, что это всего лишь игра – упражнение на умение подчиняться. Когда начнется академический год, у них станет больше свободы, по крайней мере, в еде и отдыхе. Однако Рой все равно волновался. Он не мог соблюдать нынешние железные правила. А если не мог, то достоин ли он служить в армии?
Пришел сентябрь, и режим стал более разумным, хотя все еще строго регламентированным. А еще лучше было то, что начались курсы при Национальном Университете. Рой выбрал органическую химию, алгебру, тригонометрию и, зная, что это будет просто – введение в алхимию. Два утра и один день в неделю он и десяток его однокурсников надевали черные кепки с серебряным драконом, проходили на край города, где садились в машину, приставленную к колледжу, и посещали лекции.
Поначалу Рой боялся этой части обучения, угнетаемый воспоминаниями о сельской школе в Хамнере и своими неоправдавшимися усилиями. Однако университет оказался совсем другим. Предметы были ему интересны – он выбрал их сам – и хорошо играли на его сильных сторонах. Тексты для чтения оказались конкретными, а не абстрактными, и были тесно связаны с такими знакомыми вещами, как математика и наука. Профессора, хотя и казавшиеся далекими и холодными, имели целью прежде всего научить его, а не наказать.
Пришел октябрь, и Рой неплохо устроился. Кроме облегчения от существовавшей рутины, позволявшей свободно учиться, он также наслаждался жизнью в относительном богатстве. У него было три униформы: две официальных и одна обычная. От него ожидалось, что они останутся такими же чистыми и целыми, а самое главное – теперь у Роя было для этого оборудование. Тяжелые армейские ботинки оказались ему в пору и не текли. Он начищал их до блеска каждый вечер.
Из-за трехразовой кормежки вместе с физической работой к первому ноября, когда кадеты впервые проходили квартальный осмотр, Рой весил уже пятьдесят один с половиной килограмм! Местный доктор – не тот, который солгал в документах – пару раз прокомментировал то, как быстро новички теряют свою юношескую пухлость. Рой слушал его с улыбкой, зная, что не потерял полкило, а набрал три с половиной – и что это мышцы, хоть они и не особо видны. Доктор велел ему больше не худеть и предписал двойную порцию яиц. Рой был только рад.
Единственным недостатком стало отсутствие личного пространства. Двести первокурсников оказались втиснуты в пару длинных бараков, которые на деле были не чем иным, как сараями с туалетом в одном конце. Сотня юношей занимала один барак, а девяносто семь, включая Роя делили другой с тремя кадетами-девушками, чьи койки отгородили от остальной комнаты двумя больничными ширмами. Остальные кадеты уважали их личное пространство так хорошо, как могли, и Рой не мог им не завидовать.
Его кровать стояла посередине барака, поэтому у него не было ни малейшего намека на одиночество или возможность укрыться от остальных кадетов. Общительные однокурсники без конца подшучивали над внешностью и привычками друг друга. Роя тоже не оставляли без внимания: его размеры и синский колорит делали свое дело. Общие душевые (от которых трое кадетов-девушек были освобождены) были суровым испытанием. Иногда Рой ловил себя на мысли, что микроскопическая комнатка в доме в трущобах не так уж и плоха.
Ему бы очень хотелось проводить больше времени с Маэсом, но это было невозможно. Первокурсникам не разрешалось обращаться к старшекурсникам, если с ними не заговорили, но это не представляло особой проблемы: Маэс обожал здороваться радостно и просто, в стиле «Эй, Рой! Угадай, что случилось!» Куда большим препятствием стало то, что у первокурсников почти не оставалось свободного времени ни на что, а третьекурсники, выбравшие не военную специализацию (вроде Маэса, чей курс психологии превратился в криминалистику), целыми днями сидели в университете. И хотя они теперь жили в одном кампусе менее чем в тридцати пяти метрах друг от друга, Рой и Маэс виделись не чаще, чем когда первый только приехал в Централ и поселился в трущобах.
Ноябрь принес с собой интересную весть: отпуск в честь Дня Победы был обычным делом для старшекурсников и давался в качестве награды тем из первокурсников, кто хорошо показал себя в первой половине семестра. Рой попал в почетный список бригадира, поэтому ему полагались десятидневные каникулы, за время которых он мог посетить семью. Это была идеальная возможность сделать то, что Рой так долго откладывал: вернуться в Хамнер, показать свои достижения учителю и научиться секрету огненной алхимии.
А еще важнее – вновь увидеться с Ризой.
