Глава 75: Жестокость ноябряМаэс сидел в ногах койки Дроссельмайера и наблюдал, как Рой аккуратно складывал белье, потом завернул его в стандартную пижаму и положил в саквояж. Большинство первокурсников сейчас сидело на лекции об обучении и академических ожиданиях, а те счастливчики, которые заслужили привилегию отпуска на День Победы, готовились к отъезду. Вчерашний вечер был выходным для третьекурсников, и Маэсу ничего не оставалось, кроме как сидеть и наблюдать.
— Они все равно помнутся, — заметил он, когда Рой принялся разглаживать белоснежную рубашку. — Почему бы просто не запихать все в сумку?
— Это против правил.
Рой и так жутко волновался, и комментарии друга на каждое его движение ничуть не помогали.
— У тебя отпуск! — засмеялся Маэс. — Кому какое дело до правил? Нет, не отвечай, я сам знаю. Кадету Мустангу, преданному армии, всегда есть до них дело. Не удивительно, что тебя выбрали знаменосцем.
Рой улыбнулся. Его и в самом деле выбрали знаменосцем от курса для элитного эскадрона от академии. Он маршировал при полном параде на всяких официальных торжествах, встречал сановников и соревновался против четырех других эскадронов от региональных академий. Это была честь – единственному из курса в двести человек оказаться в рядах элитного эскадрона, и если бы Роя не занимали другие дела, его бы распирало от гордости.
Он закончил закатывать одну рубашку и переключился на другую.
— Правила важны. Они позволяют сохранить порядок в наших делах и дают гарантию того, что наши действия последовательны и предсказуемы.
— Да, подполковник, — насмешливо ответил Маэс.
Подполковник Брайтон был одним из старших преподавателей курса и вел занятия по выправке и военному законодательству. Рой и правда перефразировал учителя, но Маэс оказался таким проницательным, что его это смутило. Друг засмеялся.
— Не переживай. Когда станешь известным генералом, каждый кадет Аместриса будет тебя цитировать.
— Я не хочу быть генералом, я хочу стать государственным алхимиком, — тихо ответил Рой, и его желудок скрутило.
— Это не взаимоисключающие вещи, — заметил Маэс, но Рой не ответил, и он нахмурился. — Нервничаешь?
— Да нет, — солгал Рой.
— Врешь.
Проклятье, Маэс читает его, как раскрытую книгу. Это так раздражает!
— Нервничаю, — шепотом признался Рой, надеясь, что никто кроме друга его не услышал.
— Не нервничай. Он твой учитель. Ты жил с ним целых восемь лет. Не то чтобы он какой-то ужасный жестокий монстр. Он же хотел, чтобы ты вернулся, да?
— Он дал мне год. Прошло почти два. И... Я не знаю, будет ли он рад тому, что я тут сделал.
— Что ты тут сделал? Ты так говоришь, как будто убил кого-то или похитил ребенка! — засмеялся Маэс. — Ты всего лишь нашел себе работу, заработал денег, ушел с работы и поступил в академию, где ты хорошо справляешься и с академической частью, и с военной.
— В том-то все и дело. Мистеру Хоукаю никогда не нравилась армия. Когда он узнал об учителе Ризы, он заставил ее прекратить ходить в школу, а ведь ее учитель был всего лишь бывшим солдатом. Он считает, что Аместрис должен стать демократической страной, но, видимо, не понимает, что армия нам тоже нужна. Если ее не станет, то кретонцы и аэругцы разрушат страну.
— Демократической? — недоверчиво переспросил Маэс. — Ты никогда не говорил, что твой учитель – республиканец.
Рой покраснел. Из всех уничижительных обзывательств среди кадетов, «республиканец» был одним из самых худших. Под ним подразумевались склонность к предательству, бесчестие и отсутствие настоящего патриотизма.
— Он не, не... Н-не то чтобы совсем республиканец. Он просто... В смысле, в теории он считает, что настоящая демократия будет полезна Аместрису. Вот и все.
— Расслабься, я понял, — мягко ответил Маэс. — Если тебе интересно, мой папа тоже не слишком рад нынешнему режиму. Наверное, это из-за того, что не будь нам так нужны люди, мы с Айрой никогда бы не пошли в армию. Но это же все зависит от Фюрера, не так ли? МакФарланд был не самым хорошим, может, Брэдли окажется лучше. Он неплохо справлялся до сих пор, с его реформами школьной системы и прочими делами.
— Я тоже так думаю, — яростно согласился Рой. — Для того, чтобы система работала, нужен хороший Фюрер. Кто-то, кто будет работать во благо людей, а не ради себя.
— Кто-то вроде тебя?
— Нет, кто-то вроде бригадира Груммана. Из него бы вышел хороший Фюрер.
— Он слишком старый. И почему ты кладешь и их тоже?
Рой поднял взгляд от маленькой картонной коробочки с перчатками от парадной униформы.
— Я хочу выглядеть как можно лучше. Ну, когда увижу мистера Хоукая.
— Ты собираешься при полном параде к нему явиться? — Маэс окинул его скептическим взглядом.
Парадная форма была важной вещью в гардеробе каждого кадета, и большинство избегало носить ее. Пальто, подпоясанное церемониальным кушаком и шашкой, с золотыми пуговицами вместо латунных, фуражка и белоснежные перчатки сковывали и легко пачкались и мялись. Рою же парадная форма нравилась. В ней он чувствовал себя сильным и самостоятельным... и почти что нормальным по размеру.
— Нет, конечно, нет, — ответил Рой. — Я пойду не при полном параде. В обычной униформе, но в фуражке и перчатках.
— Может, пойдешь просто в гражданской? Ну серьезно! Он же твой учитель!
Рой с усталой терпеливостью в глазах глянул на друга.
— Моя гражданская одежда – почти что тряпки. И они мне теперь малы.
В его голосе слышалась гордость. Ему было семнадцать, и он почти выглядел на свой возраст.
— Ну так купи новую. Для этого тебе и выдают стипендию.
— Ты знаешь, на что я откладываю свою стипендию.
Рой достал из ящика с обувью банку из-под кофе, полную банкнот, и аккуратно положил ее в саквояж. В ней лежало уже двенадцать тысяч триста девятнадцать сен, и Рой не собирался спускать эти деньги на одежду. Не когда у него была абсолютно нормальная униформа.
— И без того придется платить за билет на поезд и жилье там.
— Мы можем купить билеты по специальной цене для военных, и я не понимаю, почему мы не можем пожить у твоего учителя.
Рой тайно надеялся, что их пригласят переночевать в дом Хоукаев, но не собирался слишком полагаться на это. Он все еще не был уверен, примет ли учитель его поступление в академию за доказательство его намерения стать государственным алхимиком и использовать свои таланты во благо людям. Мистер Хоукай мог с легкостью выставить его за дверь.
— Тебе не обязательно приезжать со мной, — неловко заметил Рой.
— А куда мне еще идти? Я без малейшего понятия, где отец и остальные могут быть, Айра где-то на южном фронте, и никто в здравом уме не захочет проводить отпуск с Эли. Кроме того, тебе пригодится моральная поддержка.
Рой настороженно взглянул на друга, но Маэс просто излагал факты, а не пытался доказать, что он не может сделать этого в одиночку. Рой расслабился. Он втайне был очень благодарен другу за то, что тот хотел поехать с ним. Маэс не только составит ему отличную компанию во время двухдневного путешествия на поезде, но и подбодрит, когда придет время встретиться с мистером Хоукаем.
Дверь в дальнем конце барака открылась, и вошел один из второкурсников на вахте.
— Кадет третьего курса Маэс Хьюз? — звучно позвал он, игнорируя вытянувшихся по струнке первокурсников.
— Ась? — оглянулся Маэс.
Второкурсник отсалютовал.
— Сэр. Гражданский хочет повидаться с вами, сэр. Он утверждает...
Долговязый мужчина в длинном плаще отстранил кадета и прошел внутрь. На нем была надета небрежная меховая шапка, так что Рой не мог видеть его лица, но Маэс тут же признал гостя.
— Тиа! — он вскочил на ноги и отмахнулся от второкурсника: — Все в порядке, это мой брат.
Тиаф прошел через барак, на ходу стягивая шапку. Он явно не обращал никакого внимания на первокурсников, которые как один следили за ним любопытными взглядами. Маэс поспешил вперед и обнял брата, хлопая его по спине.
— Как я рад тебя видеть! Вы все в городе? Почему вы приехали в Централ? Где остановились? Что...
Он замер, отпустив брата и наконец разглядев лицо Тиафа – и увидев то, что стало очевидным для Роя в тот момент, когда старший Хьюз снял шапку. Маэс побледнел.
— Тиа... что случилось?
Лицо Тиафа было изможденным, глубоко тронутым тревогой и напряжением. Под глазами залегли тени, словно он долго не спал, а обычно радостно светящиеся глаза затуманились.
— Я приехал поездом, — хрипло ответил Тиа. — Все остальные в Южном городе. Мы не... мы не знали, стоит ли отрывать тебя от обучения, но Эли сказал, что на этой неделе у тебя отпуск?
— Да, но что...
Тиаф резко помотал головой. Он снял перчатку и потер глаза рукой.
— Дело... дело в несчастном случае.
Казалось, Маэса сейчас стошнит. Рой отложил гуталин и обошел койку, подходя к другу сзади на случай, если тому потребуется физическая или эмоциональная поддержка. Тиаф прикрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Мы приехали в Южный город на прошлой неделе, — расплывчато сказал Тиаф, словно ему было сложно говорить напрямик. — План был такой, что мы должны были встретиться с Эли, забрать твои письма и отправиться дали: Гарет говорил, что мы можем остановиться в Дублите на зиму. У Бена был тяжелый год, и мы хотели выбрать местечко потише. Но...
Его лицо посерело, и он затрясся. Маэс схватил его за руку.
— Ты в порядке, Тиа?
— Пожалуйста, садись, — Рой взял Тиафа за другой локоть и подвел его к своей койке.
Поставив саквояж на пол, он расчистил место, и Тиа благодарно опустился на матрас. Маэс сел рядом, не сводя пристального взгляда с брата.
— Тиа? — мягко позвал он, и Рой догадался, что друг боится самого страшного. — Что случилось с Беном?
— С Беном? — эхом откликнулся Тиаф. А потом слегка засмеялся. — Нет, не с Беном. С Айрой.
Маэс охнул, а потом его лицо вытянулось в испуганном изумлении.
— Но я проверял все отчеты с фронта. Его имя не упоминалось ни в одном списке погибших или...
— Он не умер. Ну или еще не умер, пока я был там. Он схлопотал пулю во время рейда на территорию Аэруго. Она прошила его слева между ребер и вышла под лопаткой. Этот придурок просто заставил медика подлатать себя и продолжил сражаться. А потом упал в обморок по пути обратно в лагерь.
Тиаф сглотнул, и Рой взял свою кружку и направился к туалетам, где набрал в нее воды из-под крана. К тому моменту, когда он вернулся, Тиаф уже вновь взял себя в руки.
— ...в военной больнице в Южном городе, — говорил он Маэсу, чье выражение лица сменилось на спокойное самообладание. — Доктор говорит, пуля прошла сквозь легкое, и они не уверены, задела ли она сердце. Большей частью она повредила мышцы, но он потерял много крови, а потом у него начался жар. Мы не хотели, чтобы ты узнал из военных сводок.
— Нет, я рад, что ты пришел.
— Когда ты уезжаешь? — спросил Рой, глядя на Маэса.
— Уезжаю? Мы с тобой выдвигаемся сегодня вечером...
Рой помотал головой.
— Нет, тебе нужно поехать к Айре. Да, Тиаф?
Тот взглянул на него с удивлением на лице.
— А ты и правда вырос, — сказал он и нахмурился. — В Хамнере есть одна маленькая девочка, которая страшно по тебе соскучилась.
Сердце Роя больно сжалось. Он как-то и не задумывался, что семья Маэса продолжит навещать Хамнер и что дружба между Ризой и Беном означала, что они будут видеться. Страстное желание завалить Тиафа вопросами прокатилось по телу Роя, но он взял себя в руки. Сейчас не время. У Хьюзов случилась беда, и им нужно было как-то с ней справиться. Кроме того, Риза не могла «страшно по нему соскучиться», иначе она бы хоть разок ответила на письма.
— Тебе стоит отправиться туда как можно быстрее, — сказал он другу. — Мы можем пойти на вокзал все вместе, я почти собрался.
Маэс потерянно кивнул.
— Я... Да... Да, мы можем пойти вместе. Рой, прости. Я хочу поехать с тобой, правда...
— Нет, — твердо покачал головой Рой. Он был готов стоять на своем. — Семье важнее. Я буду в порядке, я еду домой. Ты нужен своим братьям.
Взглянув на Тиафа, Рой мрачно подумал, что он и правда очень и очень им нужен.
Итак, вместо двух дней в компании жизнерадостного друга Рой все время просидел на жесткой деревянной скамье в вагоне третьего класса, с тревогой глядя в окно.
Он волновался за Айру, который мог сейчас умирать от ран, полученных в бою. Волновался за Маэса, который никогда прежде не сталкивался с такой проблемой. Волновался за обычно веселого Тиафа, который казался таким больным из-за своего горя. Волновался за друга Ризы, Бена, которому и без того было плохо, а теперь еще приходилось переживать за раненого брата.
Еще Рой волновался из-за неминуемой встречи с учителей. Сомнения следовали за ним по пятам, делая все попытки прикорнуть еще невозможнее. Каждый раз, стоило только ему задуматься, куда он едет и зачем, его начинало подташнивать. В этом уравнении было слишком много переменных. Разозлится ли мистер Хоукай, что Рой взял дополнительный год? Испытает ли отвращение по поводу выбранного им пути? Захочет ли вообще учить его огненной алхимии, которая была нужна ему для достижения своих целей и лицензии государственного алхимика?
Были и другие волновавшие его вопросы. Как справлялась Риза в его отсутствие? Рой знал, что ей плевать на него, но все еще любил свою старую подругу. Не проходило и дня, чтобы он не чувствовал себя виноватым за то, что оставил ее наедине с мрачным отцом в огромном пустом доме. Рой надеялся, что с ней все хорошо. Надеялся, что она захочет поговорить с ним, даже если он уже не так ей интересен. Надеялся, что Риза счастлива и здорова.
Когда поезд прибыл на станцию в Хамнере воскресным вечером, Рой почувствовал себя смертельно усталым. Забрав саквояж, он сошел на платформу, отсалютовав в ответ вежливому кондуктору. Морозный воздух обдал его лицо со всей бессердечной ноябрьской жестокостью. Рой был безмерно рад, что оделся в военное пальто и шерстяную униформу.
Часы на станции показывали семь часов пятнадцать минут. Рой вздохнул. Он не мог отправиться к учителю в такой час. Даже учитывая что мистер Хоукай скорее всего сидел в кабинете, как всегда работая в ночи, он мог не открыть дверь. Или, что хуже, мог отправить Ризу открывать ее, а Рой знал, что она наверняка спит в такой час. Он не мог позволить себе разбудить ее, даже косвенно.
Рой не знал, куда идти, но где-то здесь должно было быть место, где можно арендовать комнату на ночь. Он вдруг осознал, что хотя и прожил в Хамнере всю свою жизнь, но совершенно не знал, были ли комнаты в таверне или тут был пансион для путешественников. Начать стоило с таверны. За последние два месяца Рой прекрасно понял, что всем людям в голубой униформе полагались привилегии и почтение – даже если они всего лишь кадеты. Сейчас был поздний вечер, но ему вряд ли откажут.
Идя по темным улочкам, Рой чувствовал странное тепло в груди. Оно разгоралось всякий раз, когда он проходил мимо знакомых мест: парка с мраморным памятником неизвестному солдату и маленьким фонтаном, галантереей, где Рой покупал чернила и бумагу, банк и магазинчик овощей, и пустой дом, который некогда принадлежал – его глаза сверкнули – доктору Белле. Наконец, он добрался до таверны, где надеялся, что отыщет себе комнату. Пока Рой договаривался о ночевке и горячем ужине, посетители не сводили с него любопытных взглядов. Скорее всего, они не признали в нем костлявого ученика мистера Хоукая. Он был просто солдатом для них, одним из моря людей в голубых формах, чье присутствие во всех уголках страны дарило чувство защищенности. Это странным образом нравилось Рою.
На платке осталась кровь. Мордред ошарашенно смотрел на нее, не слишком понимая, что видит перед глазами. На платке осталась кровь.
Последние несколько месяцев превратились в смешение боли и асфиксии. Кашель только ухудшался, а одна болезнь за другой приковывали его в постели по несколько дней к ряду. По крайней мере, дочь всегда была рядом, чтобы принести ему стакан воды или бульон, или сбегать в аптеку за болеутоляющим или каплями от насморка. Пару дней назад Мордред вдруг понял, что умирает.
Он не хотел умирать.
У него еще так много работы. Мордред только сейчас это осознал. Он столько не сделал. Огненная алхимия была самой могущественным и уникальным аспектом великого искусства, но она несовершенна. Еще слишком многое нужно изучить. Слишком многое сделать – и Мордред не сделал ничего из этого.
Он мог бы. Однажды. Он мог расширить свое исследование, продолжить раздвигать границы науки и истины. Мог направить свою энергию на это, вместо того, чтобы сконцентрироваться на скрытии своего искусства. Если бы он сделал так, возможно, все бы обернулось иначе.
Дочка служила жестоким напоминанием обо всего его провалах. В его памяти она так и осталась прекрасной белокурой девочкой, которая вприпрыжку бегала по дому и радостно смеялась. Она была его малышкой, полной веселого любопытства и жажды открытий, умная, жизнерадостная, очень эрудированная для своих лет. В реальной жизни Риза превратилась в бледную нимфу с коротко стрижеными волосами, одетую в блеклую одежду, которую она, несмотря на нехватку денег, умудрялась сохранять такой же чистой и аккуратной, как наряд школьной учительницы или униформу солдата. Она стала тихой, почти невидимой – призраком, слонявшимся по коридорам и по кухне, больше не в состоянии ни любить, ни быть любимой.
Глубоко в душе Мордред знал, что это все по его вине. Именно он превратил ее в это тихое, широкоглазое существо. Давным-давно, когда ее смех все еще звучал в доме, а ее ручки любовно обнимали его за шею, Мордред мог предпринять что-нибудь, чтобы сохранить ее такой. Вместо этого он позволил себе отдалиться, отказаться от нее, проявлять жестокость, попутно вливая всю свою душу и энергию в исследование.
Нет. Не в исследование, как думали глупые дети. В то, чтобы спрятать исследование. В защиту того, что он сделал, вместо того, чтобы стремиться к большему. Последние десять лет были потрачены впустую. Каждый день со смерти Дэвелла был потрачен впустую. Скрытность и недоверие – яд, который распространился из алхимии в каждый аспект его жизни, убивая все хорошее и оставляя после себя только гниль, пустоту и сожаления.
Единственным, в чем он преуспел, стало обучение мальчишки. Рой Мустанг, которого Мордред забрал с улицы в свой дом и выучил на алхимика. Где он сейчас? Уговоренный год уже прошел, а Рой все еще не вернулся. Может, он не вернется никогда. Мордред не стал бы его осуждать.
Вновь закашлявшись и почувствовав металлический привкус крови на губах, он подумал, что хотел бы вновь увидеться с учеником перед смертью. Как бы ему хотелось – о, как бы ему хотелось! – чтобы у него было время, чтобы обучить Роя секретам огненной алхимии. Нет. Благоразумия, чтобы обучить его. Передать секреты, как некогда сказал ему один человек, ученику, потому что для того они и существуют. Если бы Мордред сделал это, если бы передал свое искусство Рою, то не возникло бы нужды в другом. В том, что он сделал с Ризой...
Риза. Нужно сказать ей об этом. Нужно сказать, что ему жаль. Что он любит ее и понимает, что ранил ее. Понимает, что разрушил и ее тело, и ее душу.
Ему было жаль. Ему было жаль. О Боже – Мордред невольно обратился к божеству давно мертвой Лиэн – ему так жаль.
Веки налились тяжестью и закрылись. Видимо, он вновь заснет здесь, прямо на столе, к которому приковал себя много лет назад. Еще одна ночь в кабинете. Еще одна ночь забвения.
Мордред пообещал себе, что непременно скажет ей. Может, завтра. А сейчас он поспит, временами шевелясь, когда кашель драл горло, а на губах выступали кровь вперемешку со слизью из измученных легких.
