Шоколадное - Племянница?..
Джой Корд полулежит на узкой длинной тахте. С крыши веранды капает вниз вода – запах мокрого дерева и прелых листьев, молочно-белое небо, тёмно-красный плед.
- Угу. Промок? Иди под одеяло, - меланхолично накручивая на палец короткую прядь русых волос, она подбирает под себя ноги, освобождая место.
- Что на улице сидишь? Холодно. – Руди терзает нескончаемая осенняя хандра; ноет, не давая забыть о себе, плечо.
Он присаживается на самый краешек тахты – изогнутые ресницы, тонкие чёрные перчатки, бледные губы. Джой, вздохнув, накидывает плед ему на плечи, прижимает ладошку к давно несуществующей ране. Когда-то, в далёком детстве, она умела «неосознанной магией» снимать боль. Теперь – нет, но по-прежнему, как кошка, приходящая к болеющему человеку, девчонка осторожно гладит многострадальное плечо родственника, пытаясь пригреть, унять лихорадку, ежегодно приходящую с осыпающимися в старой аллее листьями.
Родольфус Лестрейндж прикрывает глаза, на секунду забывая, зачем сюда пришёл.
- Руди… - Джой Корд разглядывает его безукоризненный профиль – тёмно-рыжее золото прямых прядей, белая кожа. – Руди, мой учитель провалился в какую-то бездну. Неужели великий Салазар ниспослал мне его смерть?
Родольфус, чуть скривившись от боли, обнимает племянницу за плечи.
- Ему приказано залечь на дно. Тёмный Лорд вовсе не желает иметь дело с авроратами всех стран, которым твой дражайший Наставник успел основательно попортить кровь. Несколько дней назад в Англию прибыл один энтузиаст, страстно желающий лично сопроводить Долохова в Азкабан. Руквуду уже удалось убедить Министерство, что Антонин давно покинул пределы острова, так что скоро энтузиаста отправят домой в Чехию, и международного скандала не случится. А пока – пока Долохов лежит на диване в какой-то лачуге, бесится как вервольф и хлещет коньяк.
Как глупо это всё, думает Джой, положив голову Руди на плечо, - как глупо. Возрождение, аристократия, белая кость, сапфировая кровь, венецианское стекло и богемский хрусталь. А на деле – грязь, политика, бюрократия, и даже алмазному британцу не выбраться из этого механизма. Разумеется, разумеется, долг слизеринца – идти по грязи, как по розам, чтобы потом смотреть на розы, как на грязь. Но не для меня это, Шерлок, веришь?
- Позлорадствовала бы, да настроения нет, - девчонка вздыхает, прищурившись, разглядывает мир сквозь кипарисовое кольцо, школьную память. – Мистер Лестрейндж, у вашего визита есть цель?
- Ах да, - спохватывается задумчиво перебирающий бордовые кисти пледа Родольфус. – Стихийная магия. Она же детская, она же – неосознанная. Что можешь сказать об этом?
- Магия, не требующая палочек и изучения заклинаний. Магия, к которой почти невозможно подобрать контрзаклятие. Тёмного Лорда интересует именно это?
- Схватываешь на лету.
- Dio mio, как бы ты мне сейчас пригодился… - протягивает Джой Корд, всерьёз начиная скучать по некоему синеглазому префекту Рэйвенкло.
Поднимаясь и целуя племянницу в макушку, Руди негромко, по-мальчишески заговорщицки советует:
- Спишись. Только чтобы ни одна живая душа.
Девчонка обрывает своё невольное движение – к нему.
«Dio mio, почему я до сих пор не слышу о твоих Мерлинах различной степени? Неужели же исследования твои настолько засекречены, что о них не знает даже жёлтая пресса? Ты всерьёз меня интригуешь.
Представь себе, моя нынешняя практика требует досконального изучения твоей излюбленной несознанки. Сочтя это знаком судьбы…»
Перо замирает, моментально оставляя расползающееся пятно чернил.
Безукоризненная жемчужно-серая рубашка, выбившаяся из-под воротника цепочка. Мантия летит на мокрые перила.
- Я изрядно соскучился, мисс.
- Где вы шлялись, учитель? – обречённо возвращает приветствие Джой Корд.
Однажды сочтя что-то своим, он будет считать это своим всегда, - думает она, неохотно уступая Долохову большую часть тахты.
- Вы даже не сопротивляетесь, - лениво поцеловав ученицу в шею, замечает Антонин. Переводит взгляд на скучнейшее из всех зрелищ – английское осеннее небо.
- Я жду удобного момента, чтобы всадить вам в спину нож.
В конце концов, мы квиты. Я люблю брата моей матери, вы – давно умершую женщину. Мы квиты.
- Что ж, спасибо за откровенность, - одобрительно усмехается Долохов. – Я слышал, вам дали задание, доморощенный гений. Надеюсь, вы не заставите меня краснеть.
- Я не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела, - фыркает Джой. Переворачивается, кладёт подбородок на грудь растянувшемуся во весь рост Наставнику.
Антонин изламывает брови в знак удивления такой наглости.
- Ну, я не привык спорить с тем, кто сверху, - ухмыльнувшись, он вдыхает запах мокрого дерева, пытается сдуть волосы с глаз.
- Я могу взглянуть? – девчонка дотрагивается до овального медальона.
- Я не романтический герой, чтобы что-то скрывать, - ленивое серебро сквозь стрелы ресниц.
- Вы романтический герой уже потому, что носите при себе портрет женщины.
- Ещё одно такое высказывание, и вы получите строгое взыскание. – Сенбернарское добродушие Долохова ясно указывает на то, что морфий идёт ему на пользу.
Джой Корд, повозившись с застёжкой, разглядывает лицо Ксении Эллен – тёплая улыбка в уголках глаз, губ, каштановые локоны, спускающиеся на плечи. Невероятно светлая женщина. Слишком светлая – для него.
- Не вы её отравили, - скорее утверждение, чем вопрос.
- Взыскание. Наказание назначу чуть позже.
Как мне хочется разбудить вас, Антонин. Разглядеть глубоко спрятанного человека вопреки негласному правилу никогда не пытаться снять с слизеринца маску. Всё же романтические герои - это моя специальность.
Алмазный британец рассеянно запускает пальцы в короткие золотистые волосы ученицы, глядя поверх её головы в бесконечно-тёплое низкое небо.
- Признайся, Долохов, ты любишь горячий шоколад, ты сентиментален.
- Что за чушь. Конечно, нет. Дай чашку.
- Сентиментален, сентиментален! – она хохочет. Потом, сосредоточенно закусив уголок рта, опускает подушечку пальца в тягучий, вязкий, умопомрачительный баварский шоколад; аккуратно проводит по его губам – внимательный, пытливый и лукавый взгляд.
Антонин, медленно облизнув губы, поднимает на неё длинные породистые глаза.
- Вы восхитительны, Ксения. Я даже не знаю, чего хочу больше – шоколад или вас. – Серьёзно взглянув на с искренним возмущением изогнутые брови, он чуть сжимает в руке её запястье. И чашка опрокидывается, оставляя горьковато-приторные полосы на коленях девушки. – Но теперь мне не придётся терзаться муками выбора.
- Ах ты… ты… - в карих глазах сверкают золотистые искорки. – Всё слизнёшь!
- До последней капли, - подтверждает Долохов, склоняясь к её ногам.
- ...Ты - сентиментален, - тихо, победно резюмирует Ксения, свернувшись на постели в клубочек.
- Скажешь кому-нибудь - убью, - задумчиво отзывается Антонин, безрезультатно пытаясь распрямить кудряшками свившуюся прядь у её виска. - Сваришь ещё?
- Если очень попросишь.
Просто думать, что жизнь - игра. Куда сложнее осознать, что то, что казалось игрой, было жизнью. Жить играя и играть живя - какая огромная пропасть... Кажется, это погода действует так угнетающе. Теперь я понимаю: у англичан вместо крови в жилах дождевая вода, поэтому при каждом удобном случае они уподобляются лорду Байрону. И это заразно. Теперь было бы неплохо сесть за виолончель, теперь было бы неплохо, если бы Ксения была жива. Отнюдь не плохо.
И пусть эта девчонка больше не трогает медальон, ибо желание ударить женщину по рукам недостойно джентльмена.
Учитель и ученица лежат на веранде, пропахшей мокрым деревом и прелыми листьями. Над поместьем висит туман.
