Рождественский бал у СатаныПредупреждение: в этой главе автор выражает сугубо личное мнение, основанное на его наблюдениях, и он ни в коем случае не желал осквернить чувства верующих. Представителям сексуальных меньшинств и поклонникам слэша не советуется читать эту главу.
С уважением, автор.
..............................
- Слышишь? – Регулус прижался к брату еще сильнее, и тот недовольно заворочался, засопел, всем видом показывая свое неудовольствие.
Внизу, на первом этаже, кричал отец, кто-то двигал мебель и звенел посудой. Мама молчала. И Регулус представил ее, такую красивую и высокую, гордую, с потухшим, безразличным взглядом, устремленным в противоположную стену. Она не любила ссоры, она была к ним равнодушна, а посему, как и все женщины, тяжело переживала их. Но только тогда, когда ей выпадала возможность побыть одной.
- Слышишь? – повторил свой вопрос Регулус. На глазах выступили слезы. Маму жалко. И папу. Всех.
Сириус зло выдохнул, будто бы собираясь с силами:
- Слезь с моей кровати, - ответил гневно. От него пахло мятой, медом и молоком, а еще клубничным шампунем, который, по приказу мамы, был помещен во все ванные особняка Блэков на площади Гриммо.
- Почему? – Регулус уткнулся носом ему в шею.
Сириус всегда любил темные цвета и духоту. И потому в комнате было очень темно и очень душно. У него всегда все было «очень». Не комната, а склеп. Громко тикали часы:
- Тик-так, тик-так, тик-так…
А лунный свет пытался проникнуть через массивную тяжесть плотных бархатных занавесок. Тиканье часов начинало раздражать.
И почему ему никогда не бывает дела до Регулуса? Наверное, потому, что старший брат считает его слабым. Никчемным. Ребенком. Не понимает, что ему, Регулусу, больше всего на свете хочется повзрослеть. Стать частью жизни Сириуса.
И Регулус уже все решил. Благо на него обратила внимание местная шайка чистокровных волшебников, которая держала в страхе практически весь Лондон и его окрестности. И он все давно решил: он пополнит ее ряды, станет сильнее, научится убивать.
Убивать… при этом слове сжалось сердце, что-то зашевелилось внутри, и страх противной зубастой крысой неловко вылез наружу. « Господи, да я ж не… я ж не хочу убивать. Не буду, не могу. Противно… страшно… не по нутру… Но…»
Часы тикали спокойно и тихо, то и дело повторяя: трус, трус, трус. В комнате стало холодно. Или ему это только показалось? Тишина.
Сириус зашевелился и, наконец, смог встать.
- Люмос! – слабый огонек озарил комнату. Портреты средневековых красавиц с большими томными глазами недовольно открыли глаза, но промолчали, глядя на их хозяина неласково и с обидой. А Сириус усмехнулся зло и лениво: - Проваливай отсюда, Рег. И до утра не попадайся на глаза. Это я тебе как брат советую.
---------------------
День 24 декабря, кануна Рождества, выдался неприятным и хмурым, промозглым. И воспользовавшись предпраздничной суматохой, Сириус закрылся в своей комнате с книгой и едой.
Не по-аристократски, как сказала бы его мамаша. И представитель такого древнейшего рода должен всегда вести себя подобающе. Но Сириус ставил себя выше всех этих неприятных рамок, а посему, будучи выше законов разума и морали, был волен поступать так как сам того хотел. И сидя на кровати, перелистывая жирными, намасленными пальцами тонкие белые страницы, он чувствовал себя счастливейшим на земле человеком. Некоторым, впрочем, не слишком много надо для счастья.
А что значит счастье? Все очень просто: счастье это тот миг, когда ты счастлив. Главное: не жить ни прошлым, ни будущим. Главное: просто жить.
Книга была неплохой. Можно было назвать ее даже интересной, если бы не шаблонные характеры персонажей и донельзя наивная и трепетная любовная линия. И не удивительно, что он заснул…
Да, это определенно был сон. И только часы, преодолевая эту тонкую грань, насмешливо тикали: ложь, лжец, ложь… И оставалось лишь устало оглянуться по сторонам, чтобы вновь увидеть внимательный далекий Биг Бэн.
Комната была разрушена, портреты средневековых красавиц - сожжены, а кровать на которой сидел Сириус, просела и была жесткой и неуютной. Красивый и милый сердцу жанр антиутопии, который был представлен в произведении Оруэлла «1984», не хватало только Большого Брата с его внимательным насмешливым взглядом. Откуда-то доносился звук капающей на железные проржавевшие трубы воды. Кап-кап-кап-кап... и вдруг….
Тишина. Она практически шептала и глядела на него своими прозорливыми, сумасшедшими глазищами, заставляя внутренне содрогаться. Он не любил тишину. Боялся, не мог выносить. И словно призраки прошлого, в памяти всплывали черные балахоны, под которыми скрывалось нечто страшное и опасное, забирающее последние толики радости, с длинными костлявыми пальцами. Де.. де… - как бы он не напрягал память, он не мог вспомнить это слово… вот только начиналось оно на это проклятое «Де…». Не получалось вспомнить, не давало ему что-то вспомнить это проклятое слово. И имя тощего мальчишки, зеленоглазого и неловкого.
Тень появилась откуда-то сзади и, сев на кровать, осторожно обняла его, ласково и неуклюже. Первый блин всегда комом. Инстинктивно Блэк дернул плечами, пытаясь высвободиться из цепких, неуютных объятий. Эта тень была ему противна. Ненавистна. И он не привык щадить ничьи чувства, кроме своих.
Тень сделала вид, что ничего не заметила, но как и всякая тень, была крайне оскорблена. Она не любила, когда ее дружбой пренебрегали. И хоть чувства ее были намного далеки от дружеских, она все-таки затаить обиду не смогла.
Трудно стерпеть, когда тебя отталкивают.
- По крайней мере, тебе самому не выбраться, - зло заметила она и, шагнув в темноту, растворилась, оставив Сириуса одного.
Сириус ее не услышал, или не захотел услышать. И оставшись наедине со своими мыслями, он все ходил и вспоминал, украдкой поглядывая в окно, через которое на него неустанно смотрел Биг Бэн.
Тишина нарастала, Биг Бэн загудел. И все остановилось, замерло, будто в предвестии какой-то катастрофы. Но катастрофы не было. Лишь часы пробили семь раз. Громко и неумолимо.
----
- Может спустишься вниз? - Валбурга Блэк медленно подошла к кровати и с насмешкой посмотрела на сына. В ее глазах читалась радость и еще какое-то непонятное нежное чувство. « И все же он не изменился, - подумала она устало.- Такой же… Ежиком обзывался. Жаль, что теперь не дразнится так. Жаль…». А вслух сказала: – Приведи себя в порядок и спускайся вниз.
И он подчинился.
……………
Тускло и несчастливо горели маленькие свечи на раскидистых, пушистых зеленых лапах ели. Да и маленькие фигурки Богоматери и Спасителя, стоящие под ней, были блёклыми, незаметными, напоминающими тени. Но что-то трепетное и родное было во взгляде Марии на своего Сына, что-то родное и близкое. Жертвенное. Любящее.
Но такое чужое.
Сириус не знал, верил ли он в Бога, но признавал, что в тяжелые, отчаянные минуты все-таки упоминал его в своих неловких, нескладных молитвах. Как там говорят у славян: «Пока гром не прогремит, мужик не перекрестится?» Но вера вообще понятие относительное, и верили разве что во времена Иоанна Крестителя.
Хотя вера всегда была довольно выгодным мероприятием. Не ради Великой ли Веры, ради земель святых и богатств несметных святая Инквизиция сжигала ведьм, не ради ли Веры и Славы были организованы Священные Крестовые походы?! Не ради ли Христа, проповедовавшего любовь и в высшей степени гуманность, проливалась кровь людей?! Нет, пренебрежение волею Всевышнего могли выразить только самые преданные, честные, верующие, алчные и в высшей степени лицемерные слуги.
Слишком, грустно да и забавно: все-таки каждый верит в угоду себе, тем самым совершая еще более тяжкий грех. Сириус сам так делал, но ни чуточки в этом не раскаивался. Не та птица.
Тихие, но очень яркие, по-наивному прекрасные Рождественские мелодии сменились более тяжелой, пышной и возвышенной музыкой. Хотя казалось, что может быть прекраснее Рождества. Но большая часть представителей аристократического общества появилась здесь только ради того, чтобы услышать новый набор сплетен, повидаться со старыми знакомыми, потанцевать и набить животы.
Внешне все было до безобразия прилично и целомудренно. Хотя большинство родственников Сириуса были отнюдь не самыми примерными жителями своей страны.
Взять бы хотя бы стоящего в углу пожилого джентльмена, улыбчивого и мягкого на вид. Его имени Блэк уже не помнил, знал только, что тот ему приходится толи двоюродным дядькой, то ли братом троюродной сестры его матери. Да и не много можно было сказать о том старике: богат, женат, имеет четверых детей и около сотни верных слуг. Правда, была одна маленькая придурь… расположен был тот почтенный господин к мужеложству. Но кто на это посмотрит, такое в наше время встречается слишком часто, что нельзя сказать кто оказался в сексуальном меньшинстве…
Самому Сириусу эта развращенность была противна, хоть и говорили, что предрасположенность к представителям своего пола скрывается глубоко в сущности больного человека. Развращенность по-иному, которое надо лечить. И да простит его этот седой джентльмен!
Тетя Друэлла, кстати, скромностью тоже не блистала, умудрялась тайне от общества, но все же крайне открыто для мужа метаться в страсти между двумя жигало – мальчиками весьма слащавыми и глупыми настолько, что ради денег готовы были терпеть приставания со стороны некрасивой, растолстевшей и мужиковатой миссис Блэк….
Дядя Альфард был заядлым картежником, Орион Блэк – бабником. Мама… тут Сириус ничего не мог сказать, кроме того, что балам и светским раутам она предпочитает чтение и посещение театров, и что ни в каких пошлостях она пока еще замечена не была…
Но как бы то ни было, все собравшиеся в этом зале были людьми весьма достойными и уважаемыми.
Тихо и аккуратно горели свечи, и пахло воском и теплом. Сладко и легко. От насыщенного, будто масляного, тусклого света блестели причудливые узоры на стенах, рамы старинных картин и темно-красный лакированный деревянный пол.
Довольный, толстощекий, чрезмерно активный к Сириусу спешил дядя Альфард – тот самый картежник и гуляка, сколотивший, стоит заметить, благодаря азартным играм целое состояние. Племянника он любил и всячески поддерживал, хотя и осуждал за слишком резкое отношение к матери…
- Я, смотрю, ты не веселишься? – заметил он довольно. На что Сириус фыркнул:
- Вовсе нет, - ответил племянник слишком громко. – Мне все здесь нравится: и большое скопление старых толстух и их прыщавых напудренных дочурок, не имеющих ни чувства собственного достоинства, ни чувства стиля.
Шум голосов внезапно смолк, и молодой лорд с удовольствием заметил, что одной лишь фразой ему удалось привлечь к себе всеобщее внимание. Стоит заметить, что этим нелицеприятным поступком ему удалось поднять себя в глазах тех самых «прыщавых и напудренных» барышень. И они, как ни странно, пришли к общему мнению, что Сириус внешне хорош собой, а по характеру напоминает лорда Байрона, которого, впрочем, девицы в живых не застали, но были без ума от его стихов.
- А вы знаете, недавно поцелую дементора был предан какой-то старик, обвиняемый мистером Краучем в пособничестве Пожирателям смерти, - начала Валбурга, чтобы сгладить неловкую паузу. – Бедняга должен был просидеть в Азкабане двенадцать лет, но, увы…
- Мне тоже кажется немыслимым, - заметил Орион, – что Министерство магии не понимает, что идеи Темного лорда стоит принять во внимание...
И все с ним согласились…Кроме Валбурги, которая была вовсе не против нечистокровных волшебников…
Вечер шел своим чередом, и только в одной из комнат особняка, забившись в самый дальний угол, тяжело дыша, сидел Сириус Блэк.
Азкабан. Взрыв. Питер. Дементор…
Кажется то имело место быть в его жизни… но когда же?
А за окном падал снег. Рождество наступило…
