Глава 8. Портрет Руты Когда Сидер, наконец, уходит к распорядителям, мы с Китнисс остаемся наедине, и я выдыхаю, выпуская вместе с воздухом мои нервы. Я беру руки Китнисс, просто чтобы чувствовать ее рядом.
- Уже решила, чем поразить распорядителей? – спрашиваю я, нежно сжав ее пальцы. Надеюсь, она ответит положительно – Китнисс опрометчива, и последствия ее необдуманных решений и поступков приводят меня в ужас.
К сожалению, она отрицательно качает головой.
- В этом году по ним даже не выстрелишь: спрятались за силовым полем. Может быть, изготовлю парочку рыболовных крючков.
Я закатываю глаза, ведь знаю, что Китнисс никогда не сделает что-то столь обычное как рыболовные крючки.
- А ты?
- Понятия не имею, - отвечаю я, столь же неуверенно, как и Китнисс. – Вот если бы разрешили испечь пирог…
- А ты займись камуфляжем, - предлагает она. А ведь это на самом деле хорошая идея.
- Думаешь, морфлингисты оставили мне хоть каплю краски? – говорю с улыбкой. Хотя сначала я предпочитал держаться от них подальше, за время тренировок мое мнение о них улучшилось. Мне не противна их привязанность, сейчас я понимаю, что это просто единственное, что они смогли сделать, чтобы справиться с Капитолием. – Эти ребята не покидали секцию маскировки с первого дня тренировок.
Какое-то время Китнисс молчит, потом у нее вырывается вопрос:
- Как же мы сможем их всех убить? – спрашивает она, и на ее лице читается тревога.
Я кладу голову на наши руки, тяжесть ее слов заставила меня опустить ее.
- Не знаю, - честно отвечаю я.
Теперь, когда я знаю некоторых трибутов, мысль об их убийстве является чересчур подлой. В некотором роде я даже рад, что не я буду тем, кто выиграет в этих Играх. После всего, что я буду вынужден сделать, не уверен, что смогу затем прожить с этим.
- Не нужны мне союзники. Зачем только Хеймитч велел завести друзей? От этого будет лишь хуже, – ее голос становится более мягким и наполняется болью. – Да, в том году мы сблизились с Рутой. Но я никогда бы не подняла на нее руку. Она - почти копия Прим.
Я, озабоченный печалью, которой наполнен голос Китнисс, поднимаю на нее взгляд.
- Ее смерть была самой ужасной, да?
Я думаю о Руте, таким молодым многое еще предстоит сделать. Я помню, как она выглядела, покрытая цветами, и как выражение ужаса на ее лице сменилось умиротворением, когда Китнисс начала петь для нее.
- Не думаю, что другие намного лучше, - шепчет Китнисс. Это правда, каждая смерть на Играх была ужасна. Но есть что-то такое, что делает гибель Руты намного хуже. Она была всего лишь ребенком, была такой невинной. Слишком юна, чтобы у нее отнимали жизнь. Когда захожу к распорядителям, я чувствую бурлящую внутри меня ярость. Вот что Капитолий сделал – Капитолий убил ее, и меня они тоже убьют. И когда я вижу сидящих там распорядителей, их изуродованные по последней «моде» лица, я внезапно понимаю, что я буду делать. Они должны узнать, что они сделали, и планируют сделать, отправляя нас на Игры. Они должны увидеть невинность, которую они развратили, жизни, которые отняли, и горе, которому послужили причиной.
Без решения распорядителей, я подошел к маскирующим материалам, которые, как я заметил, были пополнены. Некоторые из них я несу к стене напротив распорядителей и, не говоря ни слова, начинаю рисовать.
Я не думаю о цвете, технике или чем-то подобном, пока я пишу. Все, что я вижу – детское личико Руты, застывшее из-за смерти. Мои руки скользят по стене, превращая ее в обвинение.
Когда я заканчиваю, отступаю на шаг и смотрю на свое обращение. Слышу какую-то суматоху со стороны распорядителей позади меня, но в данный момент игнорирую их. Это правдивое изображение Руты, укрытой цветами, в точности как она умерла. Она выглядит такой юной, невинной и чистой – все то, что Капитолий пытался скрыть. Я поворачиваюсь лицом к распорядителям, на лице у меня довольная улыбка. Выражения их лиц варьируются от страха до гнева и ненависти, но для меня это не имеет значения.
- На этом все, мистер Мелларк, - говорит один из них сквозь стиснутые зубы, и конвой силой выпроводил меня из комнаты. Меня проводили до моей комнаты, где я сразу же забираюсь в душевую, чтобы смыть пятна краски с моей кожи.
В теплой, успокаивающей воде возможные последствия моих действий стали формироваться в моей голове, и я чувствую, как что-то опустилось у меня в животе. Беспокоясь о том, чтобы Китнисс не совершила ничего опрометчивого, я сам сделал именно так, и теперь я боюсь, чем это может обернуться для меня и, естественно, для Китнисс на Играх.
Прошло несколько часов, пока меня не позвали на ужин. За это время я не видел Китнисс, и я долго вслушивался, чтобы услышать ее поступь. Когда она, наконец, заходит в обеденную, я замечаю, что она ведет себя слишком тихо, но мне не предоставляется возможности спросить у нее, что случилось, ведь свой вопрос задает Хеймитч.
- Ну, и как прошли ваши показы?
Вижу, как Китнисс пытается поймать мой взгляд, и по выражению ее лица понимаю, что на наших показах мы сделали что-то схожее.
- Ты первый, - говорит она. – Похоже, это было нечто. Я потом сорок минут ожидала вызова.
Я нервно кусаю губы, пытаясь подобрать нужные слова. Знаю, Эффи будет в ужасе, а Хеймитч в ярости, но я надеюсь, что Китнисс не разочаруется во мне.
- Ну, я… занялся маскировкой, как ты предложила, Китнисс, - я делаю паузу и затем, нахмурившись, продолжаю. – Вернее, не совсем маскировкой. То есть краски мне пригодились…
- Для чего? – спрашивает Порция.
Глаза Китнисс вспыхнули.
- Ты нарисовал что-то, да? Картину?
Я быстро поднимаю на нее свой взгляд.
- Ты видела?
Какую игру, по их мнению, они ведут, если оставили мою картину на виду?
Но Китнисс качает головой:
- Нет. Но распорядители от души постарались ее закрыть.
- Все правильно, - вмешивается Эффи. – Трибут и не должен знать о поступках будущего соперника. А что ты нарисовал? Портрет Китнисс?
Я уже хотел рассмеяться, когда увидел ее поблескивающие глаза. За всем, что происходит, я уже и забыл, что мы с Китнисс – несчастные влюбленные в глазах многих жителей Капитолия.
- С чего бы он стал рисовать меня, Эффи? – раздраженно спрашивает Китнисс, как она обычно разговаривает с Эффи.
- Чтобы показать, что любой ценой будет защищать тебя. В любом случае это именно то, чего ждут жители Капитолия. Разве он не вызвался добровольцем, лишь бы пойти на арену с тобой?
Сейчас, когда Эффи говорит об этом, это кажется наиболее очевидным и безопасным выбором. Однако я не жалею о том, что сделал.
- Вообще-то, я написал портрет Руты. После того как Китнисс украсила ее тело цветами.
Повисает шоковая тишина, пока Хеймитч ее не нарушает:
- Ну, и чего ты хотел добиться? – спрашивает он. Хотя голос у него спокойный и размеренный, за ним все же слышится его злость.
Я пожал плечами.
- Не знаю. Пусть хотя бы на миг осознают… ведь это они убили маленькую девочку.
Я поднимаю взгляд на Китнисс, боясь того, что я могу увидеть. Вместо разочарования или беспокойства я вижу…удовлетворение.
- Кошмар, - восклицает Эффи. – Что за мысли… разве так можно, Пит! Ни в коем случае. Ты только навлечешь беду на себя и Китнисс.
- Вынужден согласиться, - говорит Хеймитч, и лоб его покрывается морщинами.
Стараюсь выглядеть пристыженным, хоть это и не так. Я сожалею только из-за последствий, которыми мой поступок может обернуться для Китнисс – и только из-за этого, я думаю, что не повторил бы этого, но я не собираюсь извиняться за то, что сделал.
- Кажется, сейчас не самое подходящее время упоминать, что я повесила манекен и написала на нем имя Сенеки Крейна, - прямо говорит Китнисс.
В комнате царит почти осязаемый шок, который вмиг сменяется разочарованием. Хоть я и хочу рассмеяться над ироничностью ситуации, я воздержался.
- Ты… повесила… Сенеку Крейна? – задыхаясь, произносит Цинна.
- Да, - отвечает Китнисс, глядя с опаской, однако в ее голосе слышится вызов. – Хвастала своими умениями вязать узлы, и он как-то сам собой очутился в петле.
- Ох, Китнисс, - вздыхает Эффи. – Как ты вообще обо всем узнала?
- Разве это секрет? Президент Сноу не делал тайны из его казни. По-моему даже был рад, что я в курсе.
Думаю, это был очередной способ запугать нас, заставить нас чувствовать безысходность, что Капитолий всесилен. Эффи слишком расстроена, чтобы остаться, и быстро встает из-за стола, вытирая слезы.
- Ну вот, теперь я расстроила Эффи. Надо было солгать, что я стреляла из лука.
Я понимающе улыбаюсь Китнисс.
- Можно подумать, мы с тобой сговорились, - роняю я. Интересно, почему мы так одинаково мыслили сегодня.
- А разве нет? – спрашивает Порция. Она выглядит расстроенной.
- Нет, - отвечает Китнисс, оценивающе глядя на меня. – Никто из нас до последнего не представлял, чем займется на индивидуальном показе…
Я вновь мягко улыбаюсь. Похожи мы с Китнисс из-за того, что пережили, или же это сходство у нас врожденное? Мне нравится думать, что все-таки второе. Что Игры всего лишь объединили двух идеально подходящих друг другу людей, хотя я знаю, что она чувствует иначе. Тем не менее, когда она смотрит на меня, я чувствую что-то новое в ее взгляде, и мне неописуемо грустно, что меня не будет рядом, чтобы увидеть, во что это может обернуться. Когда я смотрю на Китнисс, девушку, которую люблю, я понимаю, что не хочу союзников в Играх. Только мы – как это должно быть.
- И знаешь что, Хеймитч? – добавляю я. – Мы решили обойтись без союзников на арене.
- Вот и отлично, - угрюмо говорит он. – Не хватало еще, чтобы мои старые приятели гибли там из-за вашей непробиваемой глупости.
Не смотря на нас, Хеймитч поднимается из-за стола и уходит из комнаты, тем самым показывая, что пора собираться напротив экранов, где огласят результаты.
Я надеялся идти рядом с Китнисс, но ее уже сопровождает Цинна. Я сел за ними, рядом с разочарованной Порцией и разъяренным Хеймитчем. Слышу, как Китнисс задает вопрос:
- А ноль еще никогда не давали?
- Нет, но все когда-то случается в первый раз, - отвечает Цинна.
Я не сильно удивлюсь, если нам обоим они поставят нули. Несомненно, это оттолкнет всех спонсоров, что в свою очередь в разы уменьшает наши шансы на выживание. Однако, когда наши оценки наконец вспыхивают на экране, я совершенно опешил. Двенадцать. У обоих. Мне требуется время, чтобы отдышаться и привести в порядок мысли, осматривая растерянные лица вокруг. Я понимаю, что так просто Капитолий повесил на наши спины по мишени.
- Зачем они это сделали? – спрашивает Китнисс, не найдя ответ так же быстро как я.
- Чтобы другим игрокам не осталось другого выхода, как прикончить вас, - спокойно отвечает Хеймитч. – Идите спать. Глаза б мои на вас не глядели.
Он резко отворачивается, и вдруг меня охватывает чувство вины и печали из-за того, как это отразится на Хеймитче. Хоть ни один из нас и не выдерживает взгляда глаза в глаза, глубокий уровень уважения, доверия и дружбы сложился между нами. И я знаю, что наши смерти будут для Хеймитча очень болезненными, даже если он будет это отрицать.
В тишине я провожаю Китнисс до ее комнаты, не в силах подобрать нужных слов для сложившейся ситуации. Я открываю было рот, чтобы пожелать спокойной ночи, но она обвивает меня руками и прижимается лицом к моей груди. Аккуратно, как будто она может каким-то образом уйти, я притягиваю ее к себе и кладу голову поверх ее. Один их тех моментов, когда ее броня спадает, моментов, которые я ценю больше чего-либо другого.
- Прости, если я все испортила, - бормочет она мне в грудь.
- Не больше моего. Кстати, для чего ты это затеяла? – спрашиваю я, когда она отклоняется, чтобы посмотреть на меня, хоть я все еще и держу ее в объятьях.
- Сама не знаю. Может, хотела им показать, что я не просто пешка в руках Капитолия? – говорит она.
Я усмехнулся, вспоминая ту ночь, год назад, когда я сказал что-то похожее. Вопреки всему, что я сделал, я чувствую, что преуспел, по крайней мере, в этом, хоть это и может быть самой главной нашей с Китнисс бедой.
- Мне это знакомо. Не то, чтобы я уже сдался. То есть мы опять сделаем все, чтобы ты выжила, но, положа руку на сердце…
- Положа руку на сердце, ты сейчас думаешь: Президент Сноу уже отдал им предельно ясный приказ - убедиться, что мы погибнем на арене.
Слышать голос Китнисс, озвучивающий мои мысли – невыносимая физическая боль. Я чувствую, что оплошал в том, что было для меня самым главным. Я глажу волосы Китнисс, стараясь запомнить все, что с ней связано, за несколько секунд.
- Мне это приходило в голову, - выдыхаю я.
Она задумчиво молчит. А я просто рад, что она позволяет мне себя обнимать, и при этом тоже обнимает меня.
Я понимаю, что хотя мы уже наверняка поплатимся своими жизнями, наши смерти все еще могут послужить благой цели. Я думаю о голодающих жителях Дистрикта-12. Скорбящих лицах семей Руты и Цепа. Восстаниях людей, которые не получают достаточно для выживания. Эти люди должны на что-то надеяться, бороться, и, возможно, мы можем это обеспечить.
- Даже если это произойдет, все ведь поймут, что мы не сдались без борьбы? – спрашиваю я, и Китнисс задумчиво смотрит на меня с блеском в ее глазах.
- Все поймут, - соглашается она.
Я буду бороться до самого последнего вздоха, чтобы Китнисс попала домой. Я почти потерял надежду на успех. Мы создали нашу судьбу, и теперь мы должны жить с тем, что наши поступки породили. Тем не менее, я горжусь тем, что мы сделали, и я понимаю, насколько весомыми могут быть наши смерти. Спасая Китнисс, я надеялся создать лучшее будущее для одного человека, женщины, которую люблю. Но теперь я понимаю, что моя смерть может послужить катализатором для лучшего будущего всего Панема.
И для этого я с удовольствием отдам свою жизнь.
