В лунном светеГвенллиэн Конвей, многообещающий специалист в области языка и литературы Уэльса и без пяти минут обладательница бакалаврской степени в этой самой области, сунула руку в почтовый ящик и ещё раз провела по гладкой металлической поверхности. Ничего. Ничего, кроме вечной газеты и какого-то рекламного буклета – и охота кому-то тратиться на издание подобной ерунды?
Гвен, не скрывая разочарования, захлопнула ящик и повернула к дому. На календаре значилось уже первое ноября, в то время как последнее письмо от Ремуса датировалось началом октября, и внутри Гвенллиэн отчётливо ощущала, как разрастается нервный, тревожно мятущийся комочек. За их не слишком, быть может, долгое знакомство Гвен уяснила две вещи: Рем всегда отличался аккуратностью и всегда был предельно вежлив. И ни одно из этих качеств – а уж тем более оба сразу – не позволили бы ему столь откровенно игнорировать корреспонденцию пусть и не очень близкой, но кузины.
И хотя в последнем письме Люпин упоминал о том, что ему «возможно, подвернётся небольшая работа на пару дней», Гвен представлялось маловероятным, чтобы «пара дней» обернулась месяцем.
И несмотря на все увещевания самой себя, что вряд ли ей стоит беспокоиться зазря, что, в конце концов, Ремус старше (ну и что, что на четыре года) и к жизни в одиночестве явно приспособлен больше, Гвенллиэн не могла отделаться от беспокойства.
Вообще-то взаимоотношения у Гвен с родственниками всегда были сложными. Нет, не в том смысле, что доходило до вражды, – просто по большей части это была материнская родня – почтенные буржуа из южноуэльского Кармартена, а юг и север Уэльса – это два совершенно разных полюса, в чём Гвенллиэн уверилась, глядя на собственных родителей. Это обстоятельство, конечно, не мешало Гвен мотаться в упомянутый Кармартен на всевозможные семейные торжества, которых, ввиду многочисленности материнского клана, насчитывалось немало, но особому пониманию также не способствовало – ещё и потому, что Гвенллиэн оказалась безнадёжно младшей в своём поколении. Наверное, в итоге поэтому она и принялась разыскивать родственников по «северной ветви».
Ну и, чего греха таить, ей, искренне увлечённой исследовательнице родного края и старинных преданий, было трудно не тянуться к всамделишному волшебнику. Хотя в данный момент Гвен втихомолку ругалась на непредусмотрительность этого самого волшебника, очевидно, слишком отвыкшего от таких изобретений технологически прогрессивного человечества, как, например, телефон.
В неизвестности Гвенллиэн выдержала ещё неделю – и восьмого ноября отправилась на вокзал покупать билеты.
Добраться до Лланбериса Гвен удалось поздним вечером, почти в ночь, и когда она вышла со станции, город встретил её царственной тишиной и прохладным ветром. Гвенллиэн невольно поёжилась. Дорога до дома Люпина была, конечно, не дальняя, но и не слишком близкая, и она вздохнула с откровенным облегчением, когда расступившиеся над горными силуэтами облака оголили ровный круг луны.
Со стороны дом выглядел пустым, и Гвен обругала себя за приезд без предупреждения: в конце концов, было не рано, и Рем вполне мог уже спать. Она наощупь сняла защёлку с крюка и как можно осторожнее открыла калитку, стараясь не скрипеть.
На веранде лежала аккуратная связка дров, в углу – стоял прикрытый газетой ящик с инструментами. Гвен попыталась заглянуть в окно, но сквозь плотно закрытые занавески рассмотреть что-нибудь было невозможно. Помедлив, она потянулась за ключом – летом Рем для удобства выдал ей дубликат летом, как Гвенллиэн ни отнекивалась, – и взялась за ручку.
Но стоило Гвен переступить порог, как странный звук заставил её замереть на месте. Она невольно отшатнулась, и с удивление обнаружила, что вопль (вой?) тут же оборвался. Гвен непонимающе нахмурилась и, решительно отбросив лишние мысли, вновь шагнула в дом, на ходу нашаривая ладонью выключатель. Зажёгшийся свет высветил знакомую комнату, выглядевшую практически так же, как и в её последний приезд. Гвенллиэн прошла в коридор, заглядывая поочерёдно в открытые двери, но от внезапного вопля – похожего на тот, что ей послышался (всё-таки не послышался?) у входа, – застыла на пороге кухни. Что-то в этих звуках было странное. Не только потому, что голос не принадлежал человеку, но и потому, что, судя по голосу, существо, эти звуки издававшее, должно было находиться в непосредственной близости от дома, если не внутри – несмотря на то, что снаружи ничего слышно не было. Гвен усилием воли заставила себя дойти до комнаты Люпина и похолодела, обнаружив, что та совершенно пуста.
Периодический вой, перемежаемый рычанием, не стихал, но, к счастью, не становился и громче. К сожалению, самого Ремуса так нигде и не оказалось, и Гвенллиэн, не на шутку встревоженная, металась по дому, сжимая обеими руками пресловутую кочергу.
Очередной – особенно яростный – рык настиг её у лестницы в подвал. Гвен, подавив дрожь в коленях, медленно приблизилась к узкому проходу. Насколько ей было известно, подвал Люпин практически не использовал – для хранения всего необходимого ему хватало пары шкафов, – но пугающие звуки явственно доносились именно из подвала, хотя это предположение не добавило к общей картине и толики смысла.
Ничего не понимающая, Гвенллиэн, опираясь о стену, спустилась вниз и остановилась у массивной двери. Захлёбывающийся животный вой едва не оглушил её, и она отпрянула, не сводя с двери невидящего взгляда. «Кто бы это ни был, оно мучается», – вдруг осознала Гвен и едва не задохнулась от подступившего к горлу ужасу.
– Что, ради Бога, здесь творится? – выдохнула она и дёрнула ручку. Та не поддалась. После краткой передышки последовал новый отчаянный пассаж рёва, и Гвенллиэн ожесточённо потянула дверь на себя – но тщетно. Неровно дыша, она отступила назад и, прижавшись спиной к холодному бетону, бессильно сползла на пол.
Там, за запертой дверью кто-то душераздирающе выл, до хрипоты, как будто с него живьём сдирали кожу. Непонятные, необъяснимые факты роились в её голове, подбрасывая идеи одну безумнее другой. Гвен стиснула виски ладонями. Что ей остаётся делать? Убежать? «И бросить Ремуса, когда ему может быть нужна помощь?» Пойти к соседям? Этот вариант казался спасительным и пугал одновременно. В конце концов, Люпин – волшебник, и кто знает, не мерещится ли ей всё происходящее вовсе? Да и выдавать чужую тайну неизвестно из-за чего не хотелось. Гвенллиэн судорожно вздохнула, неотрывно следя за неподвижной дверью. Вой понемногу утих и сменился жалобным поскуливанием, и Гвен, устав гадать, только вздохнула. В конце концов, никого вроде бы не убивают, значит стоит пока просто подождать.
Она уже успела привыкнуть к страдальческим завываниям и даже начала засыпать, когда внезапно все вопли разом прекратились. Воцарилось молчание. Гвенллиэн, вся обратившись в слух, замерла в напряжении и чуть не обмерла, когда за дверью отчётливо послышались тяжёлые шаги. С дико колотящимся сердцем, она неслышно поднялась на ноги и нащупала кочергу.
Никогда ещё с таким страхом Гвен не следила за открывающейся дверью.
– О Господи!.. – воскликнула она, узнавая в сгорбленной, мертвенно-бледной фигуре своего троюродного брата. – Ремус!..
Тот в свою очередь пошатнулся и схватился за косяк.
– Гвен! Что ты здесь... – он закашлялся, – делаешь, ради всего святого?
– Ты не отвечал на письма, – машинально проговорила Гвенллиэн. – А у меня был ключ... Что... Что случилось?.. – она подняла голову и встретилась с полным неподдельного отчаяния взглядом Люпина. Тот вяло покачал головой.
– Ничего не случилось, – сказал он неожиданно тихим, будто осипшим голосом. – Я просто оборотень и полный идиот, не рассчитывающий, что кто-то может меня навестить, – Ремус издал хрипловатый смешок и, шумно втянув воздух, закрыл глаза, приваливаясь к стене. – Прости, – проговорил он глухо.
Гвен наконец выпустила из рук кочергу. Её взгляд зацепился за неприглядного вида царапины, плохо скрываемые рукавами старого люпиновского халата, и в сознании забрезжило понимание.
– Ты хочешь сказать... – она осеклась, не зная, как выразиться правильнее. Впрочем, Ремус понял её и так и ответил кивком.
– Да, я, – он выделил слово «я», – оборотень. Каждое полнолуние превращаюсь в кровожадного, не контролирующего себя монстра, внешне напоминающего волка. Увы, это не лечится, поэтому, чтобы никому не навредить, я запираюсь в подвале... К сожалению, это большее, что я могу сделать.
– О Господи, – только и пробормотала Гвенллиэн, вглядываясь в него. – Не зря мне казалось, что там кого-то режут. Ты... Краше в гроб кладут.
Люпин моргнул, слегка удивлённый.
– Ну, трансформации – не оздоровительная диета, – безрадостно отшутился он.
Гвен, очнувшись, шагнула к нему, подхватывая за локоть.
– Я дойду, – попробовал возразить Ремус, но она уже проворно тащила его вверх по лестнице. – Гвен, прости, я задержался с делами, написал тебе из Шотландии, когда добрался до цивилизации, но, кажется, письмо не дошло. И, чёрт возьми, я совершенно не думал, что...
– Я сама виновата, что примчалась в ночи и без предупреждения, – прервала его Гвенллиэн, закрывая тему. – В конце концов, ничего не случилось.
Люпин скосил на неё скептический взгляд.
– То-то когда я тебя увидел, у тебя было такое выражение лица, как будто ты свалишься с инфарктом.
– Сам не лучше, – не осталась в долгу Гвен, усаживая его на кровать. – Тебе хоть воды-то дать?
– Если можно, – помедлив, согласился Ремус.
Вместе с водой чувствующая после пережитого прилив сил Гвенллиэн притащила аптечку и принялась вымазывать люпиновские царапины. Тот в первый момент пытался отнекиваться, но быстро замолк и только стискивал зубы, чтобы не зашипеть. Гвен с остервенением обрабатывала следы оборотничьих когтей, но тоже молчала, размышляя, не влезла ли она ненароком в слишком уж личные для Люпина дела.
– Я тебя сильно напугал, – Ремус не спрашивал. Она мазнула проспиртованной ватой по его предплечью.
– Я не знала, что думать, – признала Гвенллиэн. Он обречённо вздохнул.
– Прости. Мне стоило...рассказать.
– Это ты меня прости, – Гвен наконец убрала вату. – Твоя болезнь... Это же личное, а я, получается, влезла, не спросясь.
Люпин покачал головой и опустился на подушку.
– Моя болезнь – реальная опасность для окружающих.
– Ты принимаешь меры, – она пожала плечами. – Даже не в меру любопытная я отделалась лёгким испугом.
– Хотелось бы мне, чтобы этого всегда хватало, – как-то подозрительно задумчиво проговорил он.
– Можно спросить? – собравшись с духом, рискнула Гвен.
Ремус кивнул.
– Расскажешь об оборотнях?
Люпин горько рассмеялся.
– Да что тут рассказывать? – усмехнулся он. – Ну, кровожадные твари, большей частью сбиваются в стаи и живут обособленно. Заразны через укус – потому в полнолуния опасны вдвойне. В остальное время... Ну, люди как люди. На первый взгляд. Но на деле это мало кого волнует.
– То есть?.. – Гвенллиэн вдруг вспомнила, с какой осторожностью Ремус рассказывал о мире магии.
– Таких, как я, обычно сторонятся, – пояснил тот – довольно спокойно, впрочем. – Например, на работу не берут.
– Поэтому ты и...сбежал? – уточнила Гвен, вникая в новую информацию. Люпин поморщился, но кивнул.
– Отчасти. Жить на что-то надо.
– Библиотекарь – это не слишком прибыльное место.
– Но без образования – обычного, немагического – меня вряд ли возьмут куда-нибудь ещё. А учиться с моим...недугом не очень сподручно.
Ремус говорил, как будто всё это было само собой разумеющимся, почти иронизируя, но в глазах его стояла всё та же обречённость.
– Если тебе неудобно со мной общаться, я пойму, – как бы между прочим добавил он, и Гвенллиэн покосилась на него недоверчиво.
– Ну, я надеюсь, что если у тебя есть какие-нибудь другие страшные секреты, то ты мне заранее скажешь, в какие фазы луны и при каком положении планет мне проявить осторожность.
Люпин невольно рассмеялся, а затем благодарно посмотрел на Гвен, легонько пожав ей руку.
– Не уверен, что ты говорила бы так же, знай ты об оборотнях раньше, но... Спасибо.
– Неужели у тебя так много отрицательного опыта? – не поверила Гвенллиэн и осеклась, увидев выражение его лица.
– Пожалуй, я по пальцам могу пересчитать тех, кому было всё равно. Но большинства из них уже...нет, – закончил он, отводя взгляд. – И это вторая причина, почему я «сбежал», как ты метко выразилась, от магов в Лланберис.
– Неужели тебя там больше ничего не держит? – Гвен бросила на него неловкий взгляд исподлобья.
– Не знаю, – произнёс Ремус после недолгой паузы. – Если честно, то – не знаю.
