Когда ты вернёшьсяОн возвращался под утро. Холодные пустынные улицы ещё не начали просыпаться, и надрывная тишина словно била по ушам, не давая расслабиться уставшим от постоянного напряжения мышцам. Спать хотелось адски. Но ещё больше хотелось в душ – и первым же делом, переступив порог собственного дома, Ремус стащил с себя старую мантию и, запихнув её подальше с глаз долой, почти вслепую рванулся под воду.
Ощущение собственной нечистоты простой водой не смоешь – это оборотень Люпин осознал после первого же краткого визита к стае. Но душ давал хотя бы мнимое ощущение успокоения, и он нещадно драл отзывающиеся ноющей болью шрамы мочалкой, как будто в какой-то самоистязательной попытке стереть собственную сущность.
Сущность, о которой он не мог забыть, даже вырвавшись, наконец, в «мир» от своих сородичей. Ремус бросил мочалку и сполз вниз, устало прислонившись к кафельной стенке. По макушке и плечам стучали струи воды, заливая уши и обволакивая тёплыми волнами истёрзанную спину.
Несколько минут тихого монотонного шороха – лучшее отрезвляющее. Он подёрнул плечом: воспоминания о стае, наконец, незаметно посторонились, уступая место просачивающимся проблескам настоящего. Две недели казались ему двумя месяцами, не меньше. Люпин усмехнулся и хрипловато закашлялся, отплёвываясь от некстати затёкшей в горло воды.
Опершись одной рукой о пол, он поднялся на ноги и медленно разогнулся. Беспокойные замученные мышцы немедленно напомнили о своём существовании, и Ремус недовольно поморщился.
«Две недели по лесам – а как будто год провёл вдали от цивилизации. Одичаешь ведь с концами, Люпин», – укорил он себя мысленно и, завернувшись в ветхий халат, прошлёпал к одинокой неразобранной кровати. «Хэллоуин пропустил, – мелькнула отстранённая мысль, – придётся завтра являться с повинной. Обещал ведь...»
Холодная кровать так и осталась неразобранной.
Его разбудил настойчивый стук в дверь.
Ремус высунулся из-под одеяла и, попытавшись сморгнуть сонную пелену с глаз, протянул руку, пытаясь наощупь нашарить будильник на стуле, заменявшем ему тумбочку.
Восемь утра. Восемь утра после Дня всех святых.
«Только Сириусу могла прийти в голову мысль, что это будет забавно», – мелькнула мысль, и Люпин, пошатываясь, поднялся на ноги.
– Аврорат, – с порога заявил хмурого вида громила – Ремусу он показался знакомым, но фамилия никак не всплывала в памяти, – нам нужно задать вам пару вопросов. Собирайтесь, и желательно не тянуть.
Судя по выражению его лица, аврору тоже пришлось провести добрых полночи на ногах.
– Что произошло? – Люпин вдруг ясно ощутил, как бухнуло и замерло сердце.
– Собирайтесь, – повторил аврор, не проявляя никакого интереса к его реплике, и устало потёр переносицу. – Раньше начнём – раньше закончим.
– Вы знаете Лили и Джеймса Поттеров?
Нелепый и бессмысленный формальный вопрос окатил Ремуса леденящим ужасом. Он медленно кивнул.
– Со школы. – Голос не слишком его слушался.
– Полагаю, Питера Петтигрю тоже?
Люпин с усилием выдавил из себя ещё один кивок.
– Они...
– А Сириуса Блэка?
Ремус впился ногтями в собственные ладони.
– Да, разумеется, я знаю их, потому что мы дружим с незапамятных времён, – он резко выдохнул, пытаясь унять дрожь.
– Соболезную, – произнёс аврор, нарушая повисшее молчание. Люпин вскинулся, поднимая расширившиеся от страха глаза.
– Вчера чета Поттеров была убита в собственном доме... Сами-знаете-кем.
На стол перед Ремусом легла газета, и он, кажется, забыл, как дышать, когда увидел знакомый дом. Вернее, знакомые развалины.
– Но они... Они ведь хотели укрыться в надёжном месте... – прошептал он, чувствуя, как гипнотизирует его зловещая колдография. – Под самой надёжной защитой!..
– Вы знали, что они скрывались под заклятием Доверия?
Люпин только качнул головой.
– Предполагал, но меня почти месяц не было в городе.
– Когда вы вернулись?
– Часа за три до того, как вы меня подняли.
– Свидетели?
Ремус обречённо вздохнул, пытаясь выловить хоть что-то из путающихся мыслей.
– Вплоть до вчерашнего вечера я обретался в шотландских лесах. В ночи добрался до ближайшей деревни – Мидсаммер, кажется – откуда вернулся в Лондон.
– Проверим. И кто был Хранителем, не догадываетесь?
– Нет, – глухо отозвался он, глядя сквозь столешницу. Это была ложь – с одной стороны, но с другой – слишком искренне Ремус не хотел думать, просчитывать варианты, не хотел верить, что Поттеры были безжалостно преданы.
– Есть сведения, что Хранителем был Блэк – вам об этом что-нибудь известно?
– Невозможно, – так же глухо, но твёрдо произнёс Люпин, всё ещё не поднимая взгляда.
– Напротив, его участие было подтверждено сэром Дамблдором.
Ремус словно очнулся и вскинулся, отчего вдруг его собеседник невольно отшатнулся: глаза у Люпина были больные. Неверящие.
– Невозможно, – тихо повторил он, почти умоляюще глядя на аврора.
– Сириус Блэк был арестован сегодня ночью за убийство тринадцати человек, в числе которых был один волшебник – Питер Петтигрю. Свидетелей – целая улица.
– Питер?.. Тринадцать человек?..
– Практически в клочья. От мистера Петтигрю остался один палец – и это не преувеличение.
Люпин слабо мотнул головой.
– Простите... Я не могу... Не могу поверить, – его сип едва ли напоминал сейчас человеческий голос. – Не может это быть какой-то ошибкой? Мы ведь...
«Мы ведь всегда были одним целым».
Аврор напротив как-то устало вздохнул и потёр висок.
– Сожалею, мистер Люпин. Но ошибки здесь быть не может.
На вопросы Ремус отвечал, наверное, по инерции – как на экзамене, не запоминая даже, о чём его спрашивали. «Как человека, знакомого со всеми участниками событий...» Да. Конечно. Знакомого.
Верили ли ему? Подозревали ли? Наверное, это логично. Правильно. Ещё бы – невесть где пропадавший оборотень.
В какой-то момент Люпину, оставшемуся в допросной в одиночестве, даже хотелось, чтобы его за что-нибудь арестовали. Хоть за отсутствие нормального человеческого алиби.
«Так хоть... С Сириусом». Мысль о единственном оставшемся в живых друге – предателе? – не укладывалась у него в голове.
– Извините за доставленные неудобства, вы свободны.
Свободен?
Зачем?
Кажется, пока он шёл до выхода, он только чудом ухитрился не оттоптать ноги всем встречным.
Добравшись до ближайшего сквера, Ремус буквально рухнул на запорошенную инеем скамью.
«А ведь обещал успеть к Хэллоуину».
Повинуясь мгновенному порыву ассоциаций, воспоминания окутали его пьянящей удушающей дымкой.
Люпин согнулся пополам, с размаху утыкаясь лицом в собственные колени.
И последний враг истребится – смерть.
Памятная эпитафия героям войны.
Люпин стоял у самого памятника и раз за разом перечитывал надпись на камне. Только даже сейчас, у свежих могил, засыпанных цветами, осознание не становилось более реальным.
Тяжёлый скрип шагов заставил его повернуть голову.
– Ох, Ремус... – всегда собранная и спокойная МакГонагалл встретилась взглядом с бывшим учеником и машинально скомкала в пальцах платок. Люпин осторожно поддержал её за локоть. Профессор, не глядя на него, молча сжала его руку.
– Держитесь.
Он с усилием кивнул в ответ, вновь цепляясь взглядом за памятник. МакГонагалл, не сдержавшись, всхлипнула. Люпин закрыл глаза.
Если бы он мог хотя бы плакать.
– Я не могу поверить, – признался Ремус почти шёпотом, чувствуя, как сжимается горло. МакГонагалл только ещё раз сжала его запястье.
– Директор был вчера у миссис Петтигрю. Чтобы сообщить.
– Ей уже отдали... – Люпин замолчал, борясь с пересохшими связками. МакГонагалл покачала головой.
– Аврорат обследовал место происшествия. Хотя там... На самом деле нечего возвращать.
– Всё равно надо, – он судорожно вздохнул. – Я бы хотел отдать последний долг Питеру сам. Сходить к его матери.
МакГонагалл скользнула по нему понимающим взглядом.
– Конечно, Ремус. Если вам потребуется помощь – любая...
– Спасибо, профессор, – с непреклонной твёрдостью отказался Люпин.
– Воистину гриффиндорская гордость, – пробормотала МакГонагалл и мимолётно с горечью улыбнулась сквозь слёзы. – Как знаете, но всё-таки зайдите к профессору Дамблдору. И... – она задержалась перед тем, как повернуть к воротам, – постарайтесь всё же не слишком винить себя. Вашей вины нет ни в чём произошедшем, Ремус.
– Вы же знаете, что есть, профессор, – едва слышно отозвался Люпин. МакГонагалл сердито фыркнула, на миг снова превращаясь в железного декана.
– Не говорите ерунды. Если вас не убедят мои сова, хотя бы вспоминайте иногда, что ваши друзья едва ли простят вам бессмысленные незаслуженные терзания, – её голос смягчился, – не хороните себя, Ремус. Пожалуйста.
Профессор Дамблдор внешне казался спокойным, но Люпин мог бы сказать наверняка, что директора тоже вымотали последние несколько дней.
– Эта «победа» – мой самый большой провал в этой войне, – негромко проговорил Дамблдор. – Минерва говорит, ты был вчера у миссис Петтигрю?
– Я должен был отдать... Лучше так, чем если бы это были министерские, – произнёс Люпин, справившись с заминкой.
Воцарилось неловкое молчание.
– Меня мучает один вопрос, профессор, – как ни странно, первым тишину нарушил Ремус, – почему?.. Я мог бы подозревать кого угодно, но Сириус!
Дамблдор молчал.
– Мы верили друг другу больше, чем себе, – Люпин шумно выдохнул. – Вы с ним разговаривали?
Директор отрицательно покачал головой.
– Он ничего не сказал. Ни слова. Как будто я разговаривал с мертвецом.
– Может быть, дело в дементорах? Он ведь уже в Азкабане, не так ли? – Ремус не сдавался.
– Даже дементоры так не действуют. Тем более, зная Сириуса... – Дамблдор вздохнул. – Если бы он хотя бы отрицал свою вину, но нет. У меня просто нет других логичных версий.
– Дайте мне с ним увидеться. Прошу вас.
– Боюсь, это невозможно.
– Но, быть может, мне он хотя бы ответит? – в голосе Люпина промелькнула нотка отчаяния.
– Если бы я мог, Ремус, – вздохнул директор.
– А Гарри? Его я хотя бы могу увидеть? – спросил наконец тот.
– Полагаю, тут тебе стоит обратиться к его опекунам.
– У вас есть адрес?..
До восхода луны оставалось два часа. Два часа и пятнадцать минут, если быть точным, и Ремус ещё раз проверил надёжность замков и чар.
Кажется, это превращение должно было стать первым за долгие годы, которое он проводит в одиночестве. И первым в бесконечной череде ещё более одиноких ночей.
И что самое удивительное, сегодня он, пожалуй, был только рад полнолунию. Превратившийся оборотень, конечно, теряет способность мыслить, но заодно теряет и возможность вспоминать. А именно воспоминания сейчас душили его похлеще судорог при трансформации.
Ремус тщетно пытался вникнуть в суть раскрытого книжного разворота – просто чтобы скоротать время, но знакомые слова выскальзывали из памяти, не задерживаясь, и отказывались складываться в связный текст.
«Судьба у тебя такая, оборотень. Судьба выть в одиночестве».
Несколько дней назад он побывал в Литтл-Уиннинге, но Петунья выставила его за дверь, стоило ему лишь заикнуться о своём знакомстве с её сестрой.
«Помощь от всяких уродцев нам не требуется», – кажется, так она сказала?
Что ж, наверное, ему стоило быть благодарным за её честность. Да и неплохо бы возвращаться уже в реальный мир – нормальную мирную жизнь, в которой нет места бойцу нелегального Ордена с неизлечимым пороком оборотничества.
Взгляд упал на часы: пятнадцать минут до восхода луны. Люпин отложил книгу и задул свечу, чтобы ненароком не опрокинуть.
Отчаянный вой разбился о невидимые заглушающие стены.
