Глава 8— Сквиб? Ты уверен? — Том Риддл, более известный читателям “Пророка” под псевдонимом “Лорд Волдеморт”, подался вперед и вперил в собеседника пронизывающий взгляд.
Даже те, кто не подозревал о выдающихся способностях Волдеморта к легилименции, оказавшись под прицелом его темных глаз, обычно терялись. Кого-то смущали приобретенные (по слухам) в результате давнего несчастного случая заметные дефекты внешности: налитые кровью белки, восковая бледность кожи. Кого-то — горевшая в этом взгляде несгибаемая воля, холодная рассудочная одержимость. Крофорд Трэверс, впрочем, даже не дрогнул: к лицу Риддла он давно привык, а по части одержимости и сам мог посоревноваться с кем угодно.
— Уверен. Второй сын князя фон Изенбург-Оффенбах-Берштейна, известный старый род. Считается умершим от скарлатины и сейчас носит другую фамилию, но обличие не так просто подделать, как эти их бумажки. Без магии так и подавно.
— Сквиб, значит… — Волдеморт в задумчивости забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Интересно. Очень интересно! Вы с Джагсоном проделали отличную работу. Как, впрочем, и всегда.
Трэверс едва заметно улыбнулся, не то принимая похвалу, не то предвкушая что-то.
— Убираем? — спросил он.
— Вам бы только убрать, — с легким раздражением отозвался Волдеморт. — Нет уж, этот… как он себя зовет? Шнайнедер?.. еще нам пригодится. И очень скоро. А пока… Макнейр уже вернулся из Корнуолла? Что там с этим выбросом?
— Пока нет, мой лорд. Но он сумел уточнить место. Источник выброса расположен около рыбачьей деревни Маусхол.
— Там живет кто-то из волшебников?
— Постоянно нет. Но кое-кто из наших держит там летние дома. Фоули. Бэгшоты. Поттеры… — последнее имя он буквально выплюнул: Флимонт Поттер, несмотря на все посулы и угрозы, оказался единственным из влиятельных чистокровных, кто не только не поддержал Волдеморта в недавней политической кампании, но и открыто стал на сторону его противников.
— Снова Поттеры, — бесстрастно проговорил Волдеморт. — Это не может быть совпадением. Передай Макнейру, чтобы сосредоточился на их владениях.
* * *
— Даже не представляю, как он это воспримет… — Блэк рассеянно перекатывал пальцами тонкую ножку бокала, то и дело рискуя пролить на ковер лишь вчера доставленное порталом из Коринфа бренди.
— Да как бы не воспринял, — Эйвери, не отрывая взгляда от расставленных на доске фигур, пожал сутулыми плечами. — По-хорошему, с этим надо было кончать еще после прошлых выборов... И не говорите, что я не предупреждал. Том при всех его талантах — отыгранная карта. И чем быстрее и решительнее мы от него дистанцируемся, тем будет лучше для всех, включая его самого… Шах.
Абраксас Малфой молча передвинул ладью. Своего мнения он высказывать не спешил, а потому и остальные присутствовавшие, привыкшие петь с его голоса, пока помалкивали. Но по мере того, как за окном сгущались сумерки, тишина, нарушаемая лишь сухим покашливанием Крэбба и едва слышным постукиванием подбитых войлоком фигур, становилась все напряженнее.
Наконец хозяин дома, Нейтан Нотт, не выдержал и, пробормотав какие-то скомканные, почти бессвязные извинения, выскользнул в холл. Дышать сразу стало легче. Несколько минут он стоял у стены, ни о чем конкретно не думая, просто наслаждаясь полученной передышкой. Потом нехотя побрел на пустую по случаю выходного у слуг кухню, разжег огонь под большим медным чайником, опустился за стол и устало опустил голову на скрещенные руки. Здесь тоже было тихо. Но это была другая тишина: уютная, домашняя. Тишина, в которой так легко было притвориться, что сегодня — самый обычный вечер среды, и в твой дом не должен вот-вот заявиться…
С Волдемортом Нотта когда-то познакомил старина Тэлбот... и, честно говоря, уже поэтому следовало сразу насторожиться. В каждом чистокровном роду есть вот такие неприкаянные дальние кузены, которым не хватает не то мозгов, не то характера, чтобы заняться чем-то стоящим, зато достает одержимости на самые странные и причудливые увлечения, от коллекционирования позднесредневековых наборов плюй-камней до женитьбы на грязнокровках… и дай Мерлин, чтобы не прямо на маглах! Последнего, впрочем, со стороны Тэлбота родня опасалась не особенно: уже в школьные годы тот имел все задатки будущего мрачного холостяка-одиночки, и ожиданий в итоге не обманул. Зато умудрился попасть под влияние своего однокурсника, полукровки Риддла, да так никогда и не одолел этой своей привязанности. Старшие Нотты, родители Нейтана, восторгов племянника по поводу “нового лидера, который изменит мир!” не разделяли, хотя и посматривали на перспективного вежливого сироту не без благосклонности и даже, кажется, принимали того в своем доме. Последнего Нотт, впрочем, точно не знал: учитывая шестнадцатилетнюю разницу в возрасте, друзья Тэлбота не слишком задержались в его памяти. А потом Риддл окончил школу и исчез с горизонта.
Совсем иначе все было в 1966 году. Отец незадолго до того скончался. Поговаривали, что из-за проклятия, но Нейтан всегда полагал, что из-за разбитого сердца. Да, это звучало слишком мелодраматично, но… Грязнокровка Нобби Лич, не первый год мутивший воду со своими “равным правами” и прочей популистской чушью, неожиданно для всех и, вероятно, даже для себя самого, сумел забраться в кресло министра — виданное ли дело? Конечно, не будь альтернативой чокнутый Тафт с его ручными дементорами, наглому выскочке ничего не светило бы, но даже со скидкой на это результаты выборов оказались ошеломляющими. А уж то, что последовало за ними…
— Ущемление! — хрипел, меряя шагами комнату, Тэлбот, перешагнувший порог сорокалетия, наживший лысину и хроническую порчу легких, но не ставший от того менее одержимым. — Подумать только! Два поколения назад они были благодарны за возможность хотя бы подметать полы в Министерстве, а теперь, видите ли, “маглорожденным не представляют равных возможностей для служебной карьеры”! Да их… их не ущемлять, их давить надо!
— И ты предлагаешь…
— Нейт, не старайся казаться глупее, чем есть! — огрызнулся Тэлбот. — Ты прекрасно знаешь, что я предлагаю. Вернее, кого. Наследник покажет этим недомагам их настоящее место. Это его миссия. Его судьба. И если ты поучаствуешь в этой судьбе… да что там, если просто постоишь рядом… Ты ведь понимаешь, какие люди уже его поддерживают. А рано или поздно поддержат вообще все, о ком стоит упоминать. И о тех, кто был первыми, не забудут. Я говорил это дядя еще двадцать лет назад…
— ...и, заметь, двадцать лет прошли как-то… не впечатляюще, — не удержался от подначки Нейтан, который, как ни старался, так и не смог научиться спокойно принимать граничащую с хамством прямоту кузена.
— Только потому, что эти недоумки — Малфои, Лестрейджи, Блэки — не способны разглядеть свой последний шанс, даже если он будет у них под носом, — ничуть не смутился кузен. — Каждый из них спит и видит, как сам соберет вокруг себя настоящих волшебников. Вот только кишка тонка. Пф, да — тонка! Британии нужны не посредственности, мнящие себя хитрыми политиками только потому, что умеют закидывать ногу за ногу и потягивать смородиновый ром на раутах с участием министерских. Ей нужен тот, кто сумеет повести за собой все стадо, расшевелить нерешительных, ободрить слабых, вдохновить сильных. А тех, кто не пойдет — погнать ударами сапога! Нам нужен Том, Нейт, он и только он. А ему пока еще нужны такие, как ты. Но это ненадолго. Если вы струсите и не окажете ему поддержки, он пробьется сам. И тогда ты пожалеешь, что не послушал меня сегодня.
Разумеется, Нейтан Нотт согласился, как в итоге соглашался всегда. И, разумеется, из этого ничего путного не вышло… даже, наверное, не могло выйти и в том случае, если бы Волдеморт выиграл те памятные выборы 1968 года. Трудно быть правой рукой того, кто вызывает у тебя благоговейный ужас. И еще труднее претендовать на что-то в компании вроде бы равных, где, однако, тебя, как младшего, никто не принимает всерьез. По мере того как усилия Тэлбота и Терренса Мальсибера начали давать свои плоды, и на одаренного демагога делало ставку все больше чистокровных, Нотта вежливо, но твердо отодвинули на второй план. Совсем другие люди теперь, закинув ногу на ногу, пили с Риддлом смородиновый ром и рассуждали о том, что ему надлежит сказать, какой линии придерживаться по тому-то и тому-то вопросу, в каком ключе развивать те-то и те-то идеи, и в каких именно случаях допустим выход за границы легитимных методов. Нотт же, сервируя для незваных гостей чай и вежливо поддакивая новым “лидерам”, мысленно ужасался их вопиющей слепоте. Чем дальше развивались события, тем острее он чувствовал правоту своего нелепого кузена. Риддл, несмотря на его неудачи, был прирожденным вождем. Настоящим. Без дураков. Был тем, кто действительно способен когда-нибудь погнать волшебный мир в нужную сторону ударами сапога. И было что-то почти жуткое в том, что Абраксас Малфой и прочие этого очевидного факта в упор не видели, считая харизматичного политика всего лишь фигурой на своей доске. Послушной марионеткой.
* * *
В холле громко хлопнула дверь. Нотт невольно вздрогнул и попытался сглотнуть давно пересохшую слюну. Он бы многое отдал за то, чтобы сейчас остаться здесь, на кухне, или даже перенестись подальше… куда-нибудь на юг Франции, поближе к морю и подальше от надвигающейся бури. Но выбора не было: как бы низко не ставили его “дорогие гости”, затянувшееся отсутствие хозяина дома уж теперь-то точно будет замечено. С известными последствиями.
Риддла и его сопровождающих — на язык так и просилось слово “свита” — он догнал только на полпути к гостиной. Тихо кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Добрый вечер, мистер… лорд… — пробормотал Нотт. В их кругу с подачи Малфоя бытовало снисходительно вежливое обращение “мистер Риддл”, но сейчас, наедине, он не рискнул его употребить и тут же пожалел, что вообще открыл рот. Оговорка получилась унизительная: Гойл и Мальсибер, всегдашние Волдемортовы спутники, скривились, а полукровка Долохов насмешливо прищурил наглые карие глаза. Нейтан Нотт, втайне ненавидевший иностранного выскочку, вспыхнул и выше поднял голову.
— Добрый вечер, — невозмутимо отозвался Волдеморт. — Видеть, как хоть кто-то из наших… союзников еще проявляет должную вежливость и приверженность правилам приличия — редкое удовольствие. Особенно по нынешним-то временам. Приятно знать, что мне здесь так рады. Не провожайте, я помню дорогу.
Через пару минут они уже были в гостиной. Не без злорадства Нотт заметил, что остальные члены кружка, как бы ни храбрились они прежде, заметно взволнованы и сконфужены. Здороваться никто не торопился. Только Вальбурга Блэк, бледная, решительная, через всю комнату бросилась к вошедшему и пылко сжала его руку. Уже по самой ее отчаянной решимости, по гневному взгляду, который она, проходя мимо, бросила на подкаблучника-мужа, Нотт понял, что за время его отсутствия пребывавшая в меньшинстве оппозиция была подавлена и главы старейших родов окончательно решили порвать со своим ставленником.
— Том, — на щеках Вальбурги горели алые пятна, отчего ее немолодое лицо вдруг стало почти красивым, — я пыталась им объяснить, я говорила им, что…
— Вот оно как, — бесстрастно проговорил Волдеморт, не спеша высвобождать руку, но глядя при этом не на миссис Блэк, а на Малфоя. — Не могу сказать, что я удивлен. Но мне всегда казалось, что чистокровные не привыкли сдаваться.
— Мы не сдаемся! — запальчиво выкрикнул Клетус Селвин.
Нотт посмотрел на него не без удивления: в некотором смысле они были собратьями по несчастью — слишком родовитые, чтобы молча уйти на вторые роли, слишком слабые, чтобы удержаться на первых. Волдеморт же не обратил на эту реплику ни малейшего внимания и продолжал в упор разглядывать Малфоя.
— Клетус прав, — спокойно сказал тот. — Мы намереваемся продолжать борьбу за свои законные права. И именно поэтому нам следует как можно скорее сменить титульного лидера. Вы же — поверьте, я говорю это с сожалением! — в настоящий момент полностью дискредитированы.
Нотт бессознательно вцепился пятерней в свою короткую ухоженную бородку. “Все, — мелькнула мысль. — Сейчас он…” Но Волдеморт вопреки ожиданиям не пришел в неистовство. Напротив, его обезображенное лицо осветилось сдержанной приветливой улыбкой. Ласково коснувшись плеча Вальбурги, он без приглашения подсел за столик, который занимали Малфой и Эйвери, бросил оценивающий взгляд на шахматную доску, тихонько хмыкнул, будто увидел там что-то пока не очевидное обоим игрокам, и только потом снова посмотрел на своего главного противника.
— Я и во второй раз проиграл выборы, это правда. Что создает определенные проблемы. Но, признаться, не могу взять в толк, о какой дискредитации речь.
Абраксас Малфой в свою очередь оценивающе поглядел на собеседника, словно старался понять, какую стратегию тот измыслил. Нотт в который раз позавидовал хладнокровию и выдержке этого человека. Не самый старший в их компании, не самый родовитый, не самый (учитывая баснословно богатых Блэков) состоятельный, никогда не занимавший никаких официальных должностей, Малфой властвовал, как дышал. Да, ему не хватало харизмы Волдеморта, его страсти и энергии. Он никогда не смог бы стать популярным политиком… и, вероятно, даже побрезговал бы выступать в такой роли. Но уверенности в себе и изящного рафинированного коварства ему было не занимать. И сейчас он явно ощущал себя на высоте положения.
— Давайте не будем делать вид, что вы не понимаете, о чем речь, мистер Риддл, — с легчайшей ноткой неодобрения произнес Абраксас Малфой. — Времена, когда все были готовы глядеть вам в рот, давно миновали. В головах обывателей ваше имя увязано с таинственными беспорядками, таинственными исчезновениями и таинственными смертями…
— …случившимися в основном с вашего ведома или даже по вашему личному распоряжению, — любезным тоном подхватил Волдеморт.
— А вот это уже — сущая ерунда, — не менее любезно парировал Малфой. — Официально мы с вами даже не знакомы. И каждый клерк в Министерстве уверен, что, хотя наши взгляды в некоторых точках совпадают, ни я, ни кто-либо другой из присутствующих джентльменов никак не участвовали в вашей… карьере. Разве что дражайшая Вальбурга была менее осторожно, но она — известная своей эксцентричностью дама, да еще и ваша школьная подруга, ей простительно.
Селвин и Лестрейндж согласно закивали. Даже Себастиан Крэбб, обычно склонный к выражению чувств не больше, чем стоявший тут же массивный буфет, наклонил голову. Мальсибер, Долохов и Гойл, напротив, ближе придвинулись к креслу своего вожака. Казалось, они вот-вот схватятся за палочки. Миссис Блэк, явно задетая последними словами, смерила Малфоя убийственным взглядом, не оставлявшим сомнений в том, к кому она присоединится, если начнется схватка. Нотт мимолетно позавидовал и ей: сам он не решился бы загадывать, как поступит. Здравый смысл тянул его на сторону Малфоя, но на другой чаше весов была надежда. Возможно — последняя надежда волшебного мира.
— Что ж… удобно, — после короткой паузы сказал Волдеморт. Улыбаться он перестал, и в чертах лица вдруг проступило что-то волчье или даже змеиное. — И удивительно глупо.
— Что? — переспросил явно не ожидавший такой реакции Абраксас Малфой.
— Удивительно глупо, — повторил Волдеморт. — Вы пытались руководить мной на правах благодетеля и покровителя. Отчасти я позволил вам, и это, признаю, завело нас обоих в тупик. Но вместо того, чтобы принять последствия своих ошибок, осмыслить их причины и попытаться переломить ход событий, вы трусливо сваливаете на меня одного ответственность за просчеты, немалая доля которых были вашими и только вашими. Да еще и радуетесь своей предусмотрительности: мол, вышли сухим из воды. Есть, чем гордиться, ничего не скажешь. Вот только следующего своего протеже, если таковой вообще найдется, вы тоже погубите. И следующего. И следующего. Потирая руки от радости, что вы вроде как не при чем… пока грязнокровки забирают все больше воли, а древние семьи приходят в упадок. И так — до тех пор, пока не поймете, что такие дела не делаются вполсилы, что надо действовать, а не играть в игры, и важна не ваша драгоценная репутация, а воля к победе, решимость...
— Мои просчеты? — перебил его Малфой, впервые за все время этого разговора проявивший признаки нарастающего волнения. — Я погубил вас? Да как вы… Быть может, вы забыли, чьими стараниями был отправлен в отставку мерзавец Лич? Ну так я напомню. Вам поднесли пост министра на серебряном блюде! Оставалось просто протянуть руку и взять власть. Но вы умудрились проиграть этой маглолюбивой дуре Дженкинс!
— Я не проиграл бы ей, если бы за какой-то месяц до выборов ваши друзья открыто не нарушили бы Статут и не устроили прямо на улицах вооруженные беспорядки, ударившие по репутации всех чистокровных и тех, кто их поддерживает, — холодно ответил Волдеморт.
— Можно подумать, у нас был какой-то выбор! — всплеснул руками прислушивавшийся к этой перепалке Орион Блэк. — Неужто мы были должны просто сидеть и молча смотреть на этот нелепый марш в поддержку прав сквибов? Сквибов! Как будто мало маглорожденных и дОлжно допустить в общество еще и эту мерзость!
Малфой кивнул, другие тоже зашумели, выражая полное одобрение сказанному. Даже Вальбурга посмотрела на мужа с толикой прежней благосклонности. Разогнанный марш за предоставление сквибам прав волшебников, хоть с его момента и прошло больше шести лет, до сих пор волновал умы, и любое его упоминание вызывало ожесточение с обеих сторон.
— Да! — рявкнул вдруг, поднимаясь на ноги, Волдеморт. Это стремительное, исполненное угрозы движение разом погасило гул возмущенных негодующих голосов, и следующая фраза прозвучала в звенящей тишине. — Да, у вас БЫЛ выбор! И да, вы должны были принять это как должное… даже нет, не так — вы должны были сцепить зубы и поддержать все это. Возглавить, если потребуется. Для разнообразия поступившись своей гордыней и трезво взвесив все выгоды. Сквибы, в отличие от грязнокровок, нам не конкуренты. Если они и представляют какую-то опасность для волшебников, то — лишь когда находятся в мире маглов: уж слишком много они могут рассказать о нас кому не следует. Дай мы им права и перестань изгонять, это было бы всего лишь еще одно меньшинство, слабое, покорное… благодарное тем, кто оказал им покровительство. И обладающее голосами. Теми голосами, которые довершили бы нашу победу. Ия говорил все это тогда, в 1968, в этой самой комнате. Что вы все мне ответили, не припоминаете? Что лично вы мне ответили, Малфой?
— Я ответил, что это абсолютно невозможно, — Абраксас Малфой тоже поднялся из-за стола, его выразительное породистое лицо было бледнее обычного. — И готов повторить это сейчас.
— Быть может, для вас и правда невозможно, — тонкие губы Волдеморта искривила презрительная улыбка, от былой вежливости не осталось и следа. — Но не для меня. Вы хотите порвать со мной? Отлично. Только не ждите, что я покорно уйду в сторону и освобожу место для ваших новых проектов. Я не уйду. И воспользуюсь любой возможностью, которая предоставится. Рано или поздно сквибы будут на моей стороне. Гоблины будут на моей стороне. Да что там, ваши собственные дети придут ко мне. Выберут меня, а не вас — тех, кому нечего им дать. Даже кое-кто из стоящих сейчас передо мной очень скоро приползет просить прощения и, может быть, даже получит его. А оставшиеся ничего не смогут с этим поделать. Ничего.
Не прощаясь, он развернулся и решительно направился к двери. Свита, сердито оглядываясь, потянулась за ним. Сторонники Малфоя подавленно молчали. Только когда Волдеморт был уже почти в дверях, его негромко окликнул Эйвери.
— Том! — позвал он.
Волдеморт обернулся через плечо и посмотрел на своего бывшего однокурсника — бесстрастно, выжидающе.
— Да, Осборн?
— А тебе не кажется, — с едва заметной усмешкой спросил Эйвери, — что сообщать нам вот так о своих… претензиях — немного чересчур? Мы ведь можем принять их всерьез. А ты отнюдь не бессмертен.
Нотта пробрала дрожь. Внешне Эйвери не производил такого сильного впечатления, как Риддл или Малфой. То был среднего роста волшебник, сутулый и болезненный, с заметной сединой. Но репутация выдающегося дуэлянта и непревзойденного мастера ядов говорила сама за себя. Прозвучавшая сейчас угроза была серьезное. Очень серьезной.
Волдеморт вдруг запрокинул голову и искренне расхохотался.
— Не бессмертен? — переспросил он, отсмеявшись. — Еще увидим. О, это мы еще увидим!
* * *
— Не понимаю, на что тут смотреть, — капризно протянул Торфинн Роули, немного задетый тем, что троица спутников уже четверть часа уделяла ему не больше внимания, чем приблудившейся собачонке. — Ну, какая-то магловская стена. Ну… большая. Охрана эта... Только я все равно, если захочу, трансгрессирую на ту сторону, и эта нелепость меня не удержит!.. Хочешь покажу, Белла? Хочешь? — воодушевленный этой неожиданно пришедшей в голову идеей, он заплясал на месте, чуть только не подпрыгивая от нетерпения, что при его долговязой нескладной фигуре выглядело довольно комично.
Рабастан и Белла, глядя на него, расхохотались, и даже Родольфус, самый старший и сдержанный в их компании, не удержался от улыбки. Торфинн прекратил приплясывать и обиженно отвернулся, но надолго его, как всегда, не хватило: не прошло и минуты, как он уже смеялся вместе с остальными. Смеялся с Беллой.
В круг открытых сторонников Волдеморта Торфинн Роули пришел чуть больше года назад, буквально через пару месяцев после выпуска из школы. Для этого молодому волшебнику даже пришлось порвать со своими скучными осторожными предками, и, обладай он менее легким характером, этот переход мог бы оказаться по-настоящему болезненным. Дело было даже не в ставших чужими за семь лет обучения родителях, а в каком-то странном раздвоении реальности.
В Хогвартсе вокруг Волдеморта и его Пожирателей (Торфинн не знал, откуда взялось это название, но оно казалось ему до невозможности крутым) ходили настоящие легенды. Поговаривали даже, что он прямой наследник Слизерина, хотя никаких доказательств тому и не было. Из рук в руки передавали вырезки из “Пророка” с его программными статьями: взвешенными, мудрыми и вместе с тем исполненными огня, совсем не похожими на нудную трескотню других политиков. И конечно все вокруг — ну, то есть, все слизеринцы — твердо знали, что выборы 1968 года их кумир выиграл, просто “министерские” струсили и приписали Дженкинс пару сотен лишних голосов. Это было мерзко и несправедливо, за этим наверняка стояли подкупленные маглокровками чиновники, это нужно было срочно менять. И недоучившиеся студенты твердо верили, что когда-нибудь сами поучаствуют в грядущих Великих Переменах.
Верил и Торфинн Роули. Тем более обескураживающим оказался выход вовне. Здесь, за пределами Хогвартса, все разговоры тоже были о Волдеморте. О нем перешептывались в кафе на Косой Аллее, упоминанием его имени пестрили письма. Тень надвигающихся, точно штормовой фронт, Великих Перемен ощущалась здесь даже сильнее. Но если в Хогвартсе их готовы были радостно приветствовать и опасались только, как бы те не наступили слишком рано и не обошли их, школьников, стороной, то взрослые волшебники по каким-то непонятным причинам поголовно были встревожены или даже испуганы. Да, Волдеморта многие были готовы поддержать на грядущих выборах. И в конечном счете даже поддержали. Но вот открыто стать на его сторону и связать свое имя с ним не рисковал почти никто. Волшебники расступались прочь, как обходят в грозу высокое дерево, и даже Торфинновы однокурсники, еще вчера мечтавшие стать Пожирателями, под влиянием этой давящей атмосферы быстро гасли и теряли былой энтузиазм. “У него же руки по локоть в крови. А если не у него самого, так у его молодчиков, — мрачно сказал отец во время их последней решительной беседы. — Да, никто ничего не может доказать, но все это знают. Антиох Клируотер, молодой Томас Кэри… Все, кто открыто выступал против него и при этом имел хоть какой-то вес… исключая, конечно, Флимонта Поттера, но того голыми руками не возьмешь… Нет, эти выборы ему не выиграть. Это очень плохо для нас, тут ты прав, — отец снисходительно улыбнулся. — Но уже ничего не поделаешь, следующим министром точно будет Минчум. И при нем твой обожаемый Риддл почти наверняка отправится в Азкабан. И ты, если не возьмешься за ум — вместе с ним”. У Торфинна было, что возразить на эту возмутительную клевету, но отстаивать свою точку зрения в споре он никогда толком не умел. А потому просто собрал вещи и ушел из дома.
Вторым разочарованием стали сами молодые Пожиратели, к которым он, в конце концов прибился. То была жалкая горстка волшебников, занятых преимущественно спорами и неясными планами, в то время как душа Торфинна горячо требовала действия, причем немедленного. Волдеморт, в ближайшем окружении которого были сплошь замшелые стариканы, лично поддерживал с кружком контакт. Иногда даже вел здесь серьезные беседы. Но при этом держал юных поклонников на расстоянии и ни к каким серьезным делам за весь год не привлек ни разу. Порой Торфинн подозревал, что некоторым из самых старших — Трэверсу, Джагсону, угрюмцу Макнейру — дают личные задания, но поручиться в этом не смог бы.
Эти трое, во всяком случае, держались особняком и в общих разговорах участвовали минимально. А уж Макнейр, который в свои дряхлые почти-сорок вообще непонятно, что забыл в компании молодежи, и вовсе предпочитал помалкивать. Остальные участники кружка делились на две не то, чтобы враждующие, но вполне самодостаточные группы. В одной — большей — по каким-то неясным для Торфинна причинам верховодил надменный выскочка Люциус Малфой. Всего двумя годами старше, до неприличия (и соленых шуточек за спиной) красивый, немного похожий на девчонку, тот держался так холодно и самоуверенно, что куда там Торфиннову папаше! А уж унизить при случае умел… казалось, всего-то пару слов бросил да бровью белесой шевельнул, а ты стоишь, точно оплеванный, и чувствуешь себя дурак-дураком. Оба Кэрроу, не говоря уже о молокососе Гиббоне, Малфою только что в рот не заглядывали. И даже вечно мнившая себя самой умной Араминта Гойл почти не протестовала против его первенства. Вторая же группа, к которой Торфинн в конце-концов прибился, состояла всего-то из трех человек, с которыми он и прогуливался сейчас возле Берлинской стены. В этой компании его тоже редко воспринимали всерьез, но относились достаточно тепло, почти по-дружески, и с интересом слушали. А если Белла и проявляла местами типичное Блэковское высокомерие, то это было и вполовину не так обидно, как выходки Малфоя. Во-первых, потому, что в ее высокомерии не было ничего искусственного или демонстративного. А во-вторых, потому… ну, потому, что она была Беллой. Особенной. В сущности, именно она не дала их кружку развалиться после того, как как пессимистические прогнозы отца неожиданно сбылись, Волдеморт со значительным разрывом в голосах проиграл выборы, последние спонсоры и сторонники начали трусливо разбегаться, а само Дело подвисло в пугающей неопределенности. “Он найдет выход, — тоном глубочайшей искренней убежденности сказала тогда Белла, прервав разгорающуюся ссору. — Непременно найдет”. И все почему-то сразу ей поверили.
Вот и сейчас она, отсмеявшись, потрепала Торфинна по плечу и пояснила — снисходительно, но тепло, явно стараясь изменить его видение ситуации, а не подчеркнуть собственную образованность, как это не преминула бы сделать Араминта.
— Вообще-то не сможешь, Финн: тут установлен трансгрессионный барьер. Должно быть, местные маги постарались.
— Показушники! — фыркнул Рабастан. — Что толку ставить барьер, если он идет по линии, а не по окружности? В ту часть города волшебнику можно попасть дюжиной способов. И это только те, что я придумал прямо сейчас.
— ...но не прямо через Стену, — мягко перебила его Белла. Взгляд ее темно-серых, почти черных, глаз был устремлен вперед, к высившейся за рвом и ограждением из колючей проволоки унылой бетонной громадине. — Красивый символ, правда?
— Символ чего? — недоуменно сдвинул брови Торфинн, не слишком разбиравшийся во всех этих магловских делах.
— Готовности стоять насмерть за свое. Здесь, — Белла широко взмахнула рукой, точно пыталась вобрать в это “здесь” и Стену, и низко нависшее свинцовое небо, и окрестные улицы, застывшие в настороженной тишине, — точно граница двух миров. И провели ее насильно, никого не спрашивая... не ожидая одобрения черни.
— Думаешь, пришло время? — подошедший сзади Родольфус с осторожной нежностью взял ее за руку. Торфинн испытал легчайший укол даже не ревности (ревновать в их отношениях, очень близких и глубоких, но совершенно лишенных оттенка романтики, было не к чему), а зависти: он вдруг остро почувствовал, что сам никогда не сможет понимать ее вот так — с одного слова, одного взгляда.
Белла рассеянно кивнула и повернулась к Стене спиной. Теперь она смотрела на убегающую на восток Унтер-ден-Линден. Где-то там, в полуподвале вблизи здания Старой библиотеки, их ждали остальные. Девушка медленно кивнула.
— Боишься? — тихо спросил Родольфус.
Торфинн, который в преддверии первого обещанного большого дела, был радостен и возбужден, а потому вообще не понимал, чего тут можно бояться, посмотрел на них с недоумением. Но ответ Беллы, такой же тихий, изумил его еще больше.
— Да, — сказала она. — Но так нужно.
* * *
К Бебельплац они подошли уже в сумерках. Тучи так и не разошлись. Зябкая тьма медленно опускалась на город, точно трепещущая от ветра вуаль. Утратили осеннюю насыщенность красок липы, бульвар словно выцвел, готические фасады старинных зданий глядели подозрительно и угрюмо. Единственным ярким пятном, насколько мог охватить взгляд, был припаркованный под фонарем яично-желтый велосипед.
— Сюда, — Родольфус указал на скромную, почти не читаемую в полумраке вывеску.
По выщербленным ступеням они спустились в полуподвал. Торфинн, взволнованный и оттого еще более неуклюжий, чем обычно, споткнулся и едва не свел близкое знакомство с дверным косяком. Маленькая пивная, несмотря на позднее время, была полна народа, причем народа какого-то странно пестрого, не слишком похожего на встречавшихся им сегодня на улицах маглов. Из знакомцев обнаружился только Люциус Малфой, с легким недоумением разглядывавший содержимое стоявшей перед ним литой стеклянной кружки.
— Где все? — Белла без церемоний опустилась рядом с Малфоем.
Тот презрительно хмыкнул и кивнул на собравшуюся у стойки компанию. Белла еще раз посмотрела в указанном направлении, наморщила лоб, а потом тихонько хихикнула, прикрыв рот ладонью.
— Ну и вырядились! — припечатала она.
— По-моему, Кэрроу сегодня вне конкуренции, — поддержал Беллу всегда готовый на смех и гнев Рабастан.
Торфинн, все еще ничего не понимая, захлопал длинными золотыми ресницами. Наконец, Родольфус сжалился над ним и шепнул одно слово: “оборотка”.
Кэрроу действительно оказались вне конкуренции. Низенькая плотная Алекто преобразилась в сухощавую водевильно-аристократичного вида даму в черных кружевах, курившую сигарету через слоновой кости мундштук. А ее хилый братец прибавил добрых полтора фута роста и обзавелся внушительными мускулами, распирающими кожаную… как там называется эта магловская одежда? По сравнению с этой нелепой парочкой Джагсон и Трэверс были совсем незаметны: обычная пара работяг, заглянувших в пивную после смены на… ну, где-там проводят время работяги. На саму себя была более или менее похожа только Араминта Гойл. Лицо, конечно, другое, но примерно то же телосложение, та же нервная энергия и стремительность движений, приводившая на память ловчих соколов и чистокровных лошадей. Даже настырность та же: как раз в этот момент Араминта, подглядывая в черную книжицу разговорника, втолковывала что-то на ломаном то ли немецком, то ли русском хмурому бармену. Уловив слово “товарыджч”, Торфинн выразительно закатил глаза. В последнее время Гойл увлекалась чем-то, что она сама называла “левыми идеями”, и изводила ими всех, до кого могла дотянуться, и кто соглашался ее слушать. Бармен, видимо, к этой категории не принадлежал.
— Нет, это положительно невозможно! — с досадой воскликнула девушка, захлопывая разговорник. — Я была уверена, что уж здесь-то, в социалистическом государстве, точно знают классиков материализма. А этот… субъект и не слышал ни о Теде Гранте, ни даже о Эдуарде Бернштейне! Какое поразительное невежество!
— Дорогая, ну что ты хочешь от маглов! — снисходительно сказала Алекто Кэрроу.
— Цирк на выезде, — мрачно констатировала внимательно наблюдавшая за этой сценой Белла и отхлебнула пива из так и не початой Малфоем кружки. — Стоило маскироваться, чтобы потом вести себя, как иностранные туристы, громко называть маглов маглами и обращаться к друг другу, используя настоящие имена. И это в стране, где на каждую сотню жителей — двое агентов правительства простецов. Идиоты.
Люциус Малфой согласно кивнул.
— Э-э-э… а почему мы сами не маскируемся? — заволновался Торфинн. — Если надо, то я могу! У меня с собой есть…
— Потому что мы в любом случае вызвали бы ненужные вопросы, — Малфой посмотрел на него, как на недоумка. — Из нас всех по-немецки прилично говорю только я, Беллатриса, и, может быть, Джагсон. Гораздо проще, уходя, подправить этому, — он кивнул на бармена, — память.
— Ты мог бы сказать это и им, — с неодобрением заметил Родольфус.
— Не в моих привычках мешать дуракам развлекаться, — хмыкнул Малфой.
Торфинн в гневе отвернулся. Ну какой же невыносимый тип! Возможно, он даже сказал бы Люциусу что-нибудь умное и неприятное… или хотя бы просто неприятное, но в этот момент распахнулась дверь, и в пивную широким размашистым шагом вошел Волдеморт. Он был один, без своего привычного окружения, но в помещении вдруг сразу стало тесно, как будто то не могло вместить всей его энергии. Торфинн Роули поспешно вскочил из-за стола, не то здороваясь, не то уступая свое место. Волдеморт предпочел интерпретировать этот жест во втором смысле: кивнул благодарно (юноше показалось, что его сердце вот-вот разорвется от счастья) и опустился на шаткий деревянный стул рядом с Малфоем и Беллой. Бармен, вероятно парализованный каким-то невербальным заклинанием, мешком рухнул на затоптанный пол. Остальные поспешили перебраться поближе к Волдеморту. Кто-то прихватил с собой стулья, кто-то остался на ногах. Все были очень взволнованы: с момента злосчастных выборов они ни разу не видели своего кумира лично и почти не имели от него известий. А тут вдруг срочный вызов! И не куда-нибудь, а за границу! И теперь он сам — сам! — здесь, с ними! Даже Малфой, которого обычно было непросто вывести из равновесия, ненадолго утратил насмешливо-равнодушный вид. Белла, оказавшаяся по правую руку Волдеморта, сияла. Араминта тараторила что-то, пытаясь привлечь к себе внимание. Относительно спокойными выглядели только Трэверс с Джагсоном, и у Торфинна в который раз мелькнула мысль о том, что им точно известно о происходящем больше, чем всем прочим. Но думать об этом было некогда, да и в сущности незачем. Сейчас все и так станет ясно.
Волдеморт терпеливо дождался, пока стих последний приветственный возглас, и все взгляды устремились на него.
— Знали бы вы, друзья, как мне приятна эта ваша радость, — наконец тихо и серьезно сказал он. — Особенно в свете того, что сейчас происходит с моей жизнью, — он немного помолчал, точно ему трудно было говорить. — Сегодня меня официально исключили из редакции “Пророка”. Просто выставили вон. И намекнули, что по поводу некоторых моих недавних высказываний Отдел магического правопорядка проведет особое расследование… Вы все знаете, что это за высказывания. Я всего лишь говорил о том, что волшебникам пора снова стать сильными, — голос Волдеморта окреп, налитые кровью глаза сверкнули. — Что Статут в той форме, как его трактуют сейчас, связывает нас по рукам и ногам, не давая реализовать и десятой доли дарованных судьбой возможностей. Что поколения волшебников рождаются и умирают, уже даже не представляя себе, что такое настоящая магия, в то время как трусы из Министерства, трепеща перед магловским правительством, вводят все новые и новые ограничения, больнее всего бьющие по нам — наследникам старейших семейств, душе и сердцу магического мира… Разве я солгал хоть полусловом, когда говорил все это? Нет. Вы сами знаете, что нет! Чувствуете, что нет! Как чувствует глубоко внутри себя и каждый волшебник, которого не успела отравить трусливая осторожность нашего века! Но отныне правду нельзя произносить вслух. Она стала неудобна.
— Она еще прозвучит! — убежденно сказала Белла, и Торфинн посмотрел на нее с восхищением: сам он буквально вибрировал от разрывающих его чувств, но не решился бы высказать их вслух даже под угрозой немедленной смерти.
— Мне бы вашу уверенность, Беллатриса, — Волдеморт неловко повел шеей, точно это выражение безоглядной веры лишь сделало его ношу еще тяжелее. — Я не буду ничего от вас скрывать. Закончено не только мое сотрудничество с прессой, но и вся моя открытая политическая карьера. Те влиятельные лица, которые поддерживали меня все эти годы, сейчас отступились и не хотят иметь со мной никакого дела. Мое имя оболгано. Враги, не будучи в силах приписать мне никаких реальных вин, распускают нелепые слухи. А обыватели, конечно, верят… Сегодня я в последний раз встречаюсь с вами достаточно открыто. Впредь вам придется таиться и публично отрекаться от меня, иначе на вас падет та же тень подозрения и позора… То есть, придется, конечно, только тем, кто решится презреть устаревшие законы и пойти со мной даже понимая, что отныне то будет путь не слов, а силы. Если кто-то не готов к подобному — он может уйти прямо сейчас. Я не стану этому препятствовать и никогда не забуду о нашей былой дружбе.
— Ни за что! — пылко воскликнул Рабастан Лестрейндж.
Его брат согласно кивнул.
— Даже при том, что это очень не понравится вашему отцу?
— Тем более. Лестрейнджи никогда не предавали тех, кому присягали на верность. Он еще поймет нас. И обязательно вернется на вашу сторону.
— А вы, Люциус? — Волдеморт испытывающе посмотрел на Малфоя.
В отличие от Лестрейнджей тот не спешил отвечать, как-будто всерьез обдумывал прозвучавшее предложение, взвешивая все варианты. Кое-кто из молодых волшебников начал возмущаться его нерешительностью, прозвучало несколько обидных фраз, Рабастан даже вскочил на ноги и выхватил палочку.
— Тихо! — сказал, не повышая голоса Волдеморт, и все моментально смолкли. — Мне не нужны рядом те, кого удержали силой или угрозами. Пусть мистер Малфой сделает свой выбор сам.
— Уже сделал, — спокойно проговорил Малфой, сохранявший во время всей предшествующей сцены вид холодной неприступности. — Я остаюсь.
— Почему?
— Потому что рассчитываю однажды занять рядом с вами то место, которое, похоже, так бездарно потерял мой отец. И превзойти его во всем.
— Хороший ответ. Достойный сына Абраксаса Малфоя, — взгляд Волдеморта скользнул по лицам дальше. — Вас, Беллатриса, я не спрашиваю. За те семь лет, что мы знакомы, вы ни разу не дали мне повода усомниться в вашем уме и отваге. Мистер Кэрроу?..
В конце концов согласились все.
* * *
Последовавший за согласием инструктаж Торфинн Роули прослушал. От восторга, предвкушения и сладкого ужаса молодой волшебник не мог толком ни на чем сосредоточиться. Он был точно под хмельком: все вокруг кружилось, яркое, разноцветное, все лица казались красивыми и милыми, и все эти люди, конечно же, любили его, Торфинна, а он любил их. Вроде бы Волдеморт говорил о какой-то слежке и наглом вмешательстве маглов в дела волшебников. Это, конечно же, нужно было немедленно пресечь! (да, да, именно “пресечь”, какое чудесное слово!). И еще — забрать какого-то сквиба (это уже непонятно, но… потом, потом, разберемся потом). Друзья радовались и обещали не подвести своего Лорда… Ах, да, все вдруг почему-то начали называть Волдеморта именно так, и хотя подобное обращение прежде показалось бы Торфинну слишком подхалимским, сейчас это было тоже правильно, просто замечательно.
Некоторые вопросы у него возникли лишь когда девушки ушли куда-то за стойку, а остальные начали переодеваться из надетой конспирации ради магловской одежды в длинные черные мантии и одинаковые белые маски.
— А это не будет выглядеть слишком театрально? — обеспокоенно спросил Торфинн, вертя головой в безуспешных попытках понять, как его балахон сидит сзади.
— В том-то и смысл, — терпеливо пояснил ему Родольфус. — Мы должны не только остаться неузнанными, но и произвести впечатление. Испугать. Заставить задуматься, кто мы и сколько нас.
— А Лорд почему тогда без маски?
— Иногда мне кажется, что ты совершенно не слушаешь, что тебе говорят! — вернувшаяся из-за стойки Беллатриса была пока еще с открытым лицом, но в точно такой же мантии. Низко надвинутый остроконечный капюшон надежно скрывал ее буйные кудри. — Уж, разумеется, он без маски. То, что сегодня произойдет, все должны связать именно с ним. Это будет объявление войны.
— Но а как же… Азкабан? Ведь мракоборцы…
— Ох, Финн, какой же ты все-таки ребенок! — тон Беллы был лишь слегка раздраженным, но по ее взволнованному лицу даже не слишком проницательный Торфинн понял, что она всерьез задета и очень близка к одной из своих нечастых вспышек гнева. — Думаешь, министерские и раньше не пытались потихоньку схватить его? Если бы они могли ему что-то сделать, он давно был бы уже мертв или того хуже.
Торфинн хотел было спросить, почему они, собственно, не могут, но Родольфус, который тоже видел Беллино состояние, предостерегающе положил ему на плечо тяжелую ладонь. Через несколько минут приготовления были закончены, и вся компания вышла на затянутый легким осенним туманом бульвар.
Ближайший магический квартал (в Берлине их, по слухам, было несколько) располагался совсем рядом — шлюзом служил один из боковых портиков университетского здания. Здесь стояли опознавательные чары: войдя в одну и ту же неприметную дверь, волшебник оказывался на заднем дворе крупнейшей на континенте библиотеки магических книг, а магл — в лабиринтах служебных помещений философского факультета.
Внутрь заходить гости из Британии, впрочем, не стали. Их целью был не сам анклав волшебников, а тянувшаяся рядом цепочка фонарных столбов, на некоторых из которых были закреплены какие-то темные плоские коробки. Вблизи на них можно было разглядеть устремленные на здание университета стеклянные глазки.
Роли были распределены заранее. Первая группа под руководством Малфоя и Трэверса оперативно перекрыла Университетштрассе со стороны Унтер-ден-Линден. Вторая, ведомая Родольфусом Лестрейнджем и Джагсоном, должна была зайти с Доротеенштрассе. Спустя несколько минут над кронами полуоблетевших деревьев мелькнула яркая белая вспышка — сигнал о том, что второй кордон установлен, и участок улицы заперт с обоих концов. Должно быть, те, кто управлял странными устройствами, тоже заметил сияние: крайняя из коробок начала с тихим жужжанием поворачиваться влево.
Именно к ней и направился Волдеморт. Уверенно ступил в круг дрожащего фонарного света, откинул назад капюшон, чтобы лучше было видно лицо.
— Вижу, вам интересно, кто мы такие, — доверительно сказал он, устремив взгляд прямо в глазок магловского устройства. Стоявшая рядом Белла почти без паузы повторила его фразу по-немецки. — Что ж, буквально через пару минут я представлюсь. Но сначала, если позволите, маленькая демонстрация. Просто для того, чтобы вы приняли нас всерьез... Нет-нет, все камеры разворачивать не нужно. Основное зрелище будет там, — он красиво, точно позируя для портрета, взмахнул левой рукой в сторону здания Университета и одновременно правой выхватил палочку.
Полыхнуло сияние, такое яркое, что Торфинну, наблюдавший за происходящим с расстояния полусотни шагов, на мгновение показалось, что он ослеп. Инстинктивно юноша прикрыл лицо рукавом, подался назад. Меж тем на улице, еще недавно тихой и спокойной, разразился настоящий ад. Угол тяжелой кованой ограды буквально расплавило, венчавшая его фигура льва разлетелась каменной шрапнелью. Откуда-то со стороны Дворца Республики донесся звук сирены и громкие свистки.
Молодые Пожиратели принялись нервно озираться, но их лидер был все так же спокоен и невозмутим.
— Мое имя — лорд Волдеморт, — он сухо улыбнулся. — Уверен, вам оно известно. Если же вернуться к вопросу о том, что нужно мне и моим… друзьям, то ответ прост. Мы всего лишь хотим напомнить вам, чем чреваты попытки сунуть нос в дела волшебников. Отдаю вам должное, идея использовать эти ваши технологии, — Беллатриса на мгновение запнулась, точно не знала, как перевести последнее слово, — была хороша. Но не надо считать нас дураками, которые не поймут, что происходит, или слабаками, которые не решатся пресечь посягательство на свою безопасность. Статут по-прежнему в силе. Наши миры разделены. Пусть так остается и впредь, — еще одна яркая вспышка, и все коробки, кроме той, рядом с которой стоял Лорд, разлетелись на куски. — Я даю вам три дня на то, чтобы убрать все уличные камеры в городе. Подчеркиваю — все! А также — двенадцать часов на то, чтобы доставить на английскую территорию сквиба по имени Отто Шнайнендер. Как видите, требования вполне скромные. Но если они не будут выполнены, — улыбка Волдеморта стала хищной, — то порчей архитектуры я не ограничусь. Вспомните Гриндевальда и подумайте еще раз, стоит ли с нами связываться. Хорошенько подумайте.
С этими словами он повернулся и зашагал прочь, но потом, будто вспомнив что-то, бросил через плечо пронзительно-синий луч заклятия. Столб, на котором была укреплена последняя камера, вспыхнул изнутри, будто был сделан из стекла, а потом вдруг оплыл глянцевито поблескивающей в лунном свете лужей.
Звуки сирены стали гораздо ближе. Пора было уходить. Первая группа уже рассыпалась, быстро отступая в направлении собора св. Ядвиги, волшебники один за другим исчезали во вспышках трансгрессии. Засмотревшийся на это зрелище Торфинн чуть помедлил, но спустя несколько мгновений и сам схватился за палочку. Представил себе хорошо изученный утром сквер на Музейном острове, где его ждал портал. На долю секунды юношу накрыто знакомое ощущение сдавливания, но оно тут же развеялось и Торфинн обнаружил, что по-прежнему стоит на Университетштрассе. Растерянно заозирался, пытаясь понять, что происходит. К счастью, на улице он был не один: в его сторону как раз неслись две фигуры в черных мантиях.
— Ходу! Ходу! — рявкнул один из бежавших голосом Рабастана и ухватил Торфинна за руку. Тот послушно припустил рядом. Дыхание почти сразу сбилось, плотная ткань стесняла движения, путалась в ногах
— Что происходит? — крикнул он, пытаясь не отстать от Рабастана. — Я не смог трансгрессировать!
— У бошей тут стоит какая-то защита! — пропыхтел Рабастан. — Ограничивает максимальное количество трансгрессий в час! Нужно как можно скорее выйти из зоны действия заклинания, иначе мы пропали!.. Кэрроу, да шевели же ты ногами, нам с Роули тебя не вытащить! Ходу!
И они понеслись дальше. Позади с бульвара на полной скорости вывернули две машины с сиренами. К счастью для беглецов, а может и — как знать! — для преследователей, яркая октябрьская луна как раз зашла за тучи, и единственным источником освещения на улице стали синие полицейские маячки. Облаченные в черное волшебники словно бы растворились в тенях. Прибавив ходу, хотя, казалось, бежать быстрее уже совершенно невозможно, они свернули на Доротеенштрассе и, обогнув университетский корпус, выбежали на крошечную мощеную булыжником площадь, затененную с двух сторон высокими деревьями. Тут Амикус Кэрроу остановился, схватившись за ноющий бок.
— Про… проверьте как… с трансгрессией… — простонал он в паузах между судорожными вдохами. — Выбрались?
Рабастан кивнул и спустя мгновение исчез. Торфинн громко вскрикнул от радости и победно вскинул руки. Тут же, впрочем, одумался и зажал рот ладонью, но было уже поздно: сзади, из-за раскидистых ореховых деревьев, показались две высокие человеческие фигуры. Магловскими полицейскими, или как-там называют местных мракоборцев, они не были. Об этом свидетельствовало, во-первых, отсутствие формы, во-вторых, направление движения (эта парочка явно не преследовала волшебников, а двигалась наперерез им откуда-то с задов Университета), и наконец — то выражение, с которым ближайший к ним мужчина посмотрел на так и не убранную палочку в руке Торфинна: так глядят на оружие.
— Stehenbleiben! — с угрозой в голосе сказал (почему-то именно сказал, а не выкрикнул) магл, вскидывая обеими руками пистолет. — Lasst die Zauberstäbe fallen!Стоять! Бросьте палочки на землю!
Слов Торфинн не понял, но нацеленное на него дуло не оставляло сомнений в намерениях незнакомцев. Об огнестрельном оружии юноша знал только понаслышке. Говорили, что выпущенная такими устройствами металлическая пуля летит очень быстро. Но насколько быстро? Успеет ли он трансгрессировать прежде, чем… Прийти к какому-либо решению Торфинн не успел: немного отдышавшийся Кэрроу, наблюдавший эту сцену со смесью тревоги и любопытства, вдруг расплылся в широкой презрительной улыбке и потянулся за собственной палочкой, делая шаг навстречу вооруженным маглам.
— Stehenbleiben! — повторил один из них.
— Какого дьявола ты творишь? — прошипел Торфинн.
— Да ладно тебе, Роули, — глумливо протянул Кэрроу. — Это всего лишь жалкие маглы. Что они нам сделают? Если бы вы с Лестрейнджем не ударились в панику, мы могли бы разобраться с этими червями прямо там, на месте!
— Мне кажется, это плохая иде...
Не обращая внимания на слова слова младшего товарища, Амикус Кэрроу сделал еще один шаг вперед. Дальше все произошло почти одновременно: заклятье (должно быть, Бомбардо) полетело в сторону одного из мужчин, на лице того на мгновение отразилось замешательство, палец словно сам собой нажал спусковой крючок, и Кэрроу упал, точно подкошенный. При этом сам простец непостижимым образом остался невредим. Заряд магии словно бы отразился от него и срикошетил в ствол ближайшего дерева. То содрогнулось от корней до редеющей по осеннему времени кроны и заметно накренилось на бок, сбив с ног второго магла и заодно перекрыв ему прицел. Видимо, только это и спасло Торфинну жизнь: с той стороны объемистого ствола донеслось еще несколько выстрелов, удивительно тихих, словно нападавшие каким-то образом заглушали и их, не желая привлечь внимание полиции.
Все это было странно, очень странно, но Торфинну некогда было задумываться. О немедленной трансгрессии он больше не помышлял: каким бы придурком ни был Кэрроу, того нужно было спасать. Уходя от возможного выстрела, Торфинн прыгнул в сторону. И, конечно, проклятая неуклюжесть тут же дала о себе знать. Приземляясь, он оступился и упал на спину, приложившись затылком о брусчатку так крепко, что перед глазами заплясали звезды. Сквозь набежавшие слезы юноша видел, как надвигается на него уцелевший магл. Второй вполголоса бормотал что-то поодаль, судя по интонациям — не то жаловался, не то сыпал проклятиями.
— Ступефай! — в отчаянии закричал Торфинн, размахивая чудом не выроненной палочкой. — Конфринго! Дифиндо!
Но и эти заклятия отлетали от магла, не причиняя ему ни малейшего вреда. Мужчина просто шел себе вперед, злобно скалясь, пока не остановился в каком-нибудь шаге от молодого мага. “Этого не может быть, — билась в голове Торфинна мысль. — Просто не может быть! Я сейчас проснусь и…”
Конечно, он не проснулся. Но неожиданно пришла помощь: прямо за спиной магла материализовались две темные фигуры. Беллатриса все еще была в маске, но капюшон слетел, и по плечам рассыпались длинные смоляные локоны. Впрочем Торфинн узнал бы ее и без такой подсказки. На мгновение его охватила глубочайшая чистейшая радость, тут же, впрочем сменившаяся страхом за жизнь столь неосторожно вернувшихся за ним друзей. И вместе со страхом пришло озарение.
— Берегитесь! — выкрикнул он. — На нем щитовые чары!
Белла кивнула и молниеносно бросила заклинание — не в магла, а куда-то себе под ноги. Повинуясь ему, несколько крупных округлых булыжников из числа тех, которыми была вымощена площадь, с силой врезались в нападавшего, сбили его с ног. На этот раз все получилось. Неведомый щитовой артефакт, очевидно, был предназначен для того, чтобы защищать своего владельца от прямого магического воздействия, и не мог отразить летящего тяжелого предмета. Одновременно Рабастан — это был, конечно, он — довершил крен дерева, обрушив его на второго магла. Причитания, наконец, стихли, зато со стороны Университетштрассе раздались близкие звуки перекликающихся голосов. Должно быть, шум короткого поединка все-таки привлек внимание полицейских. У волшебников оставалось не больше минуты на то, чтобы скрыться.
Торфинн неловко поднялся на ноги, после недавнего удара головой его пошатывало. Рядом Рабастан пытался поднять Кэрроу, тот бормотал что-то невнятное и держался за правый бок.
— Уходим! — отрывисто сказала Белла.
— Hau ab, Hexe, Ну и убирайся, ведьма. — вдруг с коротким болезненным смешком проговорил раненный ею магл. Пистолет все еще был где-то здесь, на мостовой, но схватить его мужчина не пытался. Просто лежал, баюкая левую руку, явно сломанную, и снизу вверх глядел на Беллатрису не сулившим ничего хорошего взглядом.
— ?
— Ich hab gesagt, du sollst abhauen. Ich weiss jetzt, wie deine Haare aussehen... und wie deine Stimme klingt. Man findet euch.Я сказал: убирайся. Я запомнил, как выглядят твои волосы... и звучит твой голос. Вас найдут.
Белла детским беззащитным жестом вскинула ладонь к лицу, словно вдруг забыла о том, что на ней маска, и хотела прикрыться, спрятаться. А потом произошло то, чего Торфинн (быть может — сам не отдавая себе в этом отчета) с тревогой ждал весь прошедший день. Нервы у девушки сдали, и ее, как изредка бывало и раньше в моменты наивысшего душевного напряжения, накрыла ломкая ледяная ярость.
— Niemals! — прошипела Белла, башмаком отбрасывая в сторону оружие магла. — Ihr habt keine Chance!Ни за что! У вас не будет такого шанса!
Наклонившись, она стремительным движением сорвала с груди лежавшего какую-то маленькую вещицу, не то медальон, не то зажим для галстука. И тут же мягко, точно кошка, отпрыгнула назад, одновременно посылая какое-то невербальное заклинание. Мужчина захрипел, схватился за горло, силясь зажать длинную резаную рану повыше ключицы. Между его пальцами брызнула кровь — почти черная в свете вновь выглянувшей из-за туч луны.
