Пионы льву, бамбук тигру

Глава 8

Тсуна никому не сказал правду — даже задумчивому Умарекавару-сенсею, хотя абсолютно все духи учуяли и узнали ритуальное саке. Мама, увидев его разбитое лицо, ужаснулась и позвонила в школу, легализуя его отгул. Завуч наверняка ругался — ведь тот тест Аоки до сих пор не написал — но ничего не мог поделать. Может, он и потратил бы эти несколько дней, чтобы пошататься по городу, но парень просто лежал пластом — больно глубокой оказалась моральная травма, нанесённая сумасшедшим вороном. В какой-то момент всё стало настолько плохо, что Ракки принял свою мини-животную форму и начал вылизывать ему лицо, что было тем ещё испытанием, Генко притащил кучу деликатесов, а Йоши пытался рассказывать сказки или петь колыбельные. Тсуна отчаянно мечтал выбраться из этого бедлама, думая, что хуже быть не может, но тут пришёл Буру-чан, пытающийся накормить его виноградными и уже пережёванными конфетами, и всё рухнуло окончательно — уж чего-чего, а силы малышу гьюки было не занимать… В общем, пришлось в рекордные сроки выздоравливать и делать вид, что всё в порядке, зависая на анонимных форумах психологической помощи — если он пойдёт к специалисту и расскажет, что с ним произошло, без полиции будет не обойтись. Однако время шло, а Шинда не давал о себе знать, да и перо будто растворилось, став чем-то почти незаметным на грани сознания. В общем, жизнь медленно возвращалась к норме, и Тсуна действительно начал чувствовать себя лучше. Даже честно слушал, что ему говорил Умарекавару-сенсей — мёртвый оммёдзи решил, что его ученик уже готов, и теперь рассказывал о более сложных ритуалах, требующих долгих расчётов и присутствия других мастеров.

В настоящий момент сенсею как раз приспичило поделиться сакральными знаниями, и Тсуна уже раз пять получил бумажным веером «за невнимательность», хотя просто хотел доделать своё домашнее задание. Генко резался с Ракки в Го, зависнув в воздухе, Йоши читал Буру-чану свои сказки, и в их безумной компании установилось некое подобие мира. Идиллия, одним словом — пока у малыша гьюки не закончился его обожаемый виноград. И куда только влезало, хотелось бы знать?

— Эй, Тсуна, а это правда, что ты забрёл на гору к Они и вернулся?

Аоки вздохнул с самым несчастным видом. Эта сплетня начала утихать, уступая место новой, про то, что он «до сих пор жив, хотя ходит с гьюки, некоматой и кицунэ», и он точно не ожидал, что Буру-чан его об этом спросит. Только вот и остальные аякаши приостановили свою деятельность, с интересом разглядывая человека. Тсуне только и оставалось, что ещё раз вздохнуть.

— Да не знаю я. Мы только переехали, я решил пройтись и посмотреть город, и сам не понял, как оказался на горе. Там был огромный храм, облепленный аякаши, и внутри сидел их командир. Я помню только кимоно и глаза — потом он скомандовал что-то вроде «фас!», и дальше я не особо задумывался о том, что происходит. Когда за тобой охотится шествие тысячи демонов, как-то не получается разглядывать местность. Они отстали, когда я вылетел на шоссе, и больше я туда не возвращался.

Аякаши слушали его с благоговением, будто он был великим сказителем, а не косноязыким школьником, не очень хорошо владеющим устной речью. Генко восхищённо присвистнул — как кицунэ, он распознавал ложь и точно знал, что Тсунина история была правдой.

— Значит, ты действительно видел Они и вернулся…

Аоки только рукой махнул, не понимая, почему шебутные аякаши затихли.

— Кто он вообще такой, этот Они? Какой он ёкай?

Его друзья переглянулись, и слово взял Генко — это было немного странно, ведь Йоши жил на соседней горе и явно знал больше, но отдал эту честь кицунэ. Ракки попытался вмешаться, но под взглядом лиса быстро стушевался и уставился в пол.

— Он не ёкай, Аоки Тсунаеши, хотя мы и называем его так. Он отказавшийся от людей Бог.

Парень никогда не слышал о том, что такое вообще возможно, и нутром чуял, что история, которую ему поведают, будет из ряда вон. На плечо сразу сел непривычно-серьёзный Умарекавару, собираясь внимательно слушать. Аякаши подтянулись к ним, создавая импровизированный круг, и устроились поудобнее — Ракки даже зажёг огонёк, имитируя свечку. Генко, не долго думая, присоединил к нему свои синие огоньки и устроился поудобнее, собираясь начать.

— Никто не знает, кем был Они до того, как пришёл на свою гору. Много теорий было построено, много догадок озвучено, но ни одна из них не опроверглась и не подтвердилась. Говорят, что раньше он был одним из Дайкоку, приглядывал за крестьянами и приносил им богатство и удачу. Говорят, раньше он любил людей — любил настолько, что исполнял желания. Поля, где он проходил, были самыми плодородными, в домах, куда он заглядывал, рождались только здоровые дети, больные исцелялись и умирающие вставали со смертного одра. Он обожал людей, а люди обожали его. Так было много, много лет, пока не началась война, и враги не захотели забрать себе такой лакомый кусок. Горели поля, умирали дети, и люди молились своему Богу, чтобы он обрушился на солдат и сокрушил их — но он, способный только созидать, не мог исполнить это желание. Позже, когда солдаты ушли, люди стали молить его о богатом урожае — но израненная, окровавленная земля не могла выносить риса и пшена, и он не смог исполнить и это желание. Тогда люди взмолились о том, чтобы все они пережили голодную зиму — но Бог не мог изменять судьбы людей, и последнее желание также не было исполнено. И тогда люди разозлились — они забыли о том, что Бог делал для них, забыли о славных временах мира и процветания, и обвинили его в своих бедах. Они сказали, что это он призвал к ним войска, он подговорил землю остаться бесплодной и он забрал себе души. Они пришли к нему в храм, изнасиловали и убили жриц, разломали священные реликвии и призвали демона, который пронзил Бога в самое сердце. Это было нетрудно — он, любивший людей, был слишком оглушён предательством и не смог сопротивляться. На счастье, дело не было доведено до конца, и он чудом сумел вырваться и сбежать — но неминуемая смерть начала настигать его, и он ушёл в самый отдалённый уголок мира ёкай, чтобы умереть. Однако, этого не произошло. Растения узнали о том, что Бог плодородия, столько лет дарующий им жизнь, почти распрощался со своей, и без колебаний возвращали долг. Тысячи и тысячи цветов, кустарников и деревьев высыхали и распадались, по капельке забирая чужую смерть. И чем больше лугов, полей и лесов умирали, тем меньше становилась страшная рана Бога. Он лежал, беспомощный, и мог только смотреть, как незначимые, маленькие создания умирают вместо него, и плакал, жалея о том, как мало он думал о них прежде. Когда он выздоровел, между ними установилась настолько сильная связь, что Бог слышал душу каждой травинки в мире. А потом он понял, что слышит не только жизнь, но и смерть — что люди по всему миру рубят деревья без разбора, что топчат и рвут цветы, ломают и уродуют кустарники и безжалостно травят тех, кто им пришёлся не по нраву. Он слышал, как растения мучаются, как они погибают, слышал снова и снова — и тогда в его восстановленном сердце поселилась ненависть. Она заполнила его, искорёжила сознание, и Бог обратился в Они. Страшны были его деяния — он шёл по землям людским и нёс смерть. Всю боль и ненависть, что были причинены его верным защитникам, он возвращал в полной мере, он убивал людей везде, где мог найти, и использовал их тела как удобрения для своих цветов. Он бушевал много, много столетий, и за время странствий собрал огромную армию ёкай, которые, восхитившись его кровавостью и силой, решили следовать за ним. Ему не было равных на землях всей Японии, его принимали самые уважаемые семьи и рода. Но всё заканчивается, и боль утихает — так и великая ненависть Они потухла, и он захотел покоя. В качестве пристанища он выбрал одну из трёх священных гор, и удалился на неё, и живёт на ней до сих пор. Некоторые из его ёкай последовали за ним. Он ведёт достаточно мирную жизнь — не убивает людей, если они не пересекают границы его владений, и выращивает свои растения, ибо за время своих странствий собрал бессчётное множество семян, и многие из них уже вымерли в остальном мире. Он всё ещё Бог, но слушает лишь растения и некоторых зверей, которые смогли заслужить его уважение, и больше никому нет хода на его земли. Теперь ты понимаешь, Аоки Тсунаеши? Ты не просто смог уйти. Ты — человек, который забрёл на гору к Они и вернулся.

Тсуна резко дёрнулся, поняв, что он, зачарованный историей, забывал дышать. Информация давила, перекручивала внутренности в тугой узел, накатывала с запоздалым ужасом при мысли о том, чего ему посчастливилось избежать. Теперь все слова поменяли смысл. Подумать только — он забрёл на гору к Они и вернулся.