Глава 9Дни были похожи друг на друга: подёрнуты серой туманной дымкой, в которой двигались непонятные фигуры. Они приближались и удалялись, прикасались к ней повелительно и мягко; Алиса не понимала, чего от неё хотят, но угрозы в фигурах не было: только пристальное, такое утомительное временами внимание. Алиса не сопротивлялась, только вздыхала время от времени – горько, протяжно, и вскоре её оставляли ненадолго в покое. Алиса хотела вернуться к тёмному, но по-своему уютному озеру, но, увы, не помнила дороги.
Вода расступилась замедленно и беззвучно – не было плесков, и брызги повисли в воздухе, прежде чем плавно опуститься разноцветным стеклом на поверхность неправильного озера. Из воды появился мальчик – Алиса была готова поклясться, что никогда не видела столь же красивых детей. Его крепенькая фигурка росла и приближалась, и Алиса не видела света, исходящего от маленького волшебника – но пещера вдруг озарилась, и стены её поблекли, стали ломкими и осыпались с громким шорохом. Этот шорох долго был с ней, поднимался в висках, словно прибой – мерно, накатами, приближаясь и удаляясь. Мальчик протянул к ней руки, побежал к ней – Алиса испугалась и обрадовалась в то же время, она не смогла бы объяснить эту радость даже самой себе. Вода стекала с плеч ребёнка сверкающей мантией, и Алиса почувствовала, как её наполняет почти забытая сила...
...И вдруг он исчез. Рванулся вверх – она разглядеть успела его ботиночки. Исчез – и появился снова, уже не сияя. Растерянный, постоял, оглядываясь вокруг себя, но Алиса не могла уже до него дотянуться. Мальчик раздосадованно сжал пухлые кулачки, развернулся, и снова исчез. Алиса осталась в сером тумане, сухом и немного шершавом, из которого к ней приходили и приходили эти непонятные фигуры. Мальчика не было среди этих фигур.
* * *
Невилл поправлялся медленнее, чем того ожидали. По ночам его мучал жар, днём он лежал, обессиленный, сжимая большую плюшевую гусеницу – тёткин подарок. Гусеница глупо улыбалась и пыталась уползти под одеяло, а то и под кровать. Тётка Энид уверяла, что гусеница обязательно преврастится в бабочку. Невиллу было всё равно. Бабочка так бабочка. Может и гусеницей оставаться. С гусеницей играть, пожалуй, даже удобнее: никуда не улетит...
Невилл послушно глотал горький, вонючий отвар, приготовленный тёткой – краснел от усилия, шмыгал носом, шумно выдыхал, но выпивал глиняную плошку до дна. Тётка Энид рассеянно гладила его по взъерошенным волосам и давала заесть лекарство шоколадной лягушкой. Она не ругалась на мальчика, но стала какой-то отстранённой, словно чужой. Невилл не понимал, что он сделал не так, но не мог никуда десться от ощущения, что он стал лишним в доме Сэвиков.
В конце недели, вечером в пятницу, Августа Лонгботтом решила, что внук достаточно окреп, чтобы вернуться домой. Элджи старался не показываться лишний раз на глаза внучатому племяннику и уж тем более грозной Августе, и потому был только рад их отъезду. «Выбрось мешок с углём – метла полетит шибче», - проворчал он, когда миссис Лонгботтом, крепко прижимая к себе внука, исчезла в зелёных языках каминного пламени. Энид привычно покачала головой, но в глубине души она была согласна с мужем.
* * *
- А по-офто на бе-егу. Я тебе ух сидеа, сидеа...
- Что-что вы сказали, простите?
Эмма Джонс сидела на корточках перед пациенткой. Та скукожилась на кровати в своей любимой позе – подтянув колени к подбородку, обхватив себя как можно крепче, словно её знобило. Молодая миссис Лонгботтом несколько дней назад вдруг заговорила – вдруг, ни с того ни с сего, и даже многоопытная мадам Гериссон развела руками, не в силах найти очевидной причины для столь резкого улучшения. Фрэнк Лонгботтом при этом оставался всё той же бездумной куклой, что было уж совсем странно, ведь лечение оба пациента получали по одинаковой схеме. Профессор Горсмур был склонен считать, что женщине-аврору просто досталось меньше проклятий. Коралия Гериссон имела твёрдое мнение, что женщины в целом более устойчивы к ментальным воздействиям и легче восстанавливают утраченное душевное равновесие. И, разумеется, никому из них не могло прийти в голову, что улучшением они обязаны происшествию за много миль от Лондона – маленькому и, к счастью, не имевшему трагических последствий. Просто воскресным днём, ближе к вечеру, Алиса распахнула вдруг удивлённые серые глаза и отчётливо произнесла:
- Куда?..
Теперь относительная ясность сознания возвращалась к пациентке исключительно по ночам. Мадам Гериссон не поверила сперва Эмме, решила, что та преувеличивает успехи, и в ночь с понедельника на вторник осталась на дежурство сама. И действительно, около десяти часов молодая миссис Лонгботтом заговорила: с трудом, не особо заботясь, чтобы отвыкшие от речи язык и губы двигались чётко и слаженно, и не стараясь связать слова между собой.
- Неу таам... Сеое, сеое, сеое... Ку-да...
- Я не понимаю, что она говорит, - чуть не плакала Эмма.
- По-моему, она видит что-то серое, - прищурилась мадам Гериссон. – Вполне возможно. Расстройство зрения, ложные видения – типичные симптомы при поражении сознания, милочка. Вам уже пора это знать.
Теперь к обязанностям Эммы Джонс добавилась ещё одна: присматривать, чтобы самопишущее перо вовремя записывало странные слова пациентки, и подкладывать чистый пергамент. Исписанные листы склеивались в свиток, и он удлинялся каждую ночь – долгие, долгие разговоры из абсолютно бессмысленных звуков и слов.
- Мне кажется, она разговаривает с кем-то, - поделилась наблюдением Эмма.
- Вполне возможно, - важно кивнула ей заведующая отделением. – Более того, я готова предположить, что этому воображаемому собеседнику мы обязаны столь заметным улучшением.
- Может быть, провести ещё один сеанс легилименции? – в голосе Эммы трепетала новая надежда, но целительница задумчиво покачала головой.
- Неизвестно, что именно вызвало улучшение и не испортим ли мы эту радостную картину своим грубым вмешательством. Нет уж. Подождём. Мы ждали без малого пять лет – неделя и даже месяц ничего не изменят, поверь мне. Лучше дай-ка ей попить, вон как у неё губы-то пересохли...
Алиса сидела на кровати, внимательно вглядываясь куда-то в пустоту, не замечая целителей, и тихо, протяжно повторяла:
- Косеу венуся...венуся косеу... осео там... осео... вени-и мени-и... вени-и мени-и...
- К озеру? Вернуться к озеру? – предположила Эмма наугад.
Алиса не ответила ей, словно совсем не слышала.
